За каждый метр. «Лейтенантская проза» СВО

Андрей Лисьев (2024)

Март 2023, леса под Кременной. Российские десантники атакуют врага. Позади — мобилизация, впереди — гонка военных технологий, а сейчас — яростные схватки за каждый метр. И страха нет! Книга — продолжение повести «не прощаемся» (премии «Твои, Россия, сыновья, Герои времени Z» и «Серебряный Дельвиг» за 2023 год), написана на основе реальных событий. «Смерть рокочет над крышами, греми артиллерией, хлещет ракетами, тяжело подслеповато ворочается, щурится в просветы облаков, высматривает с беспилотников человеческую жизнь на земле».

Глава 4

За таким командиром…

12.30

Двое часовых с автоматами за спиной, отвернувшись от шлагбаума, изучают запрещенный на войне телефон. Ни Кречета, ни Прозу, вышедших из-за кустов, часовые не замечают. Весенняя зелень в сосновом бору прорезалась лишь пару дней назад, и видимость в лесу хорошая. Толстый и худой, мысленно обзывает Проза часовых — и подныривает под шлагбаум. Кречет деликатно покашливает. Бойцы вздрагивают, оборачиваются, толстый испуганно сверкает очками и сует смартфон в разгрузку.

— Вы знаете, кто я? — обращается к нему Кречет.

Этот часовой явно старший, по крайней мере, на нем бронежилет и каска. Второй — худой, с черной козлиной бородой и черном же свитере, доверия не внушает.

— Не-а, — отвечает толстый.

— Доложите «Шато», что прибыл Кречет.

Часовые переглядываются.

— У вас рация есть?

— Есть. — Чернявый за антенну вытягивает из кармана штанов рацию и ловко подхватывает отвалившийся зарядный блок. — Только… это… Батарейка села.

— Эх! — тяжело вздыхает Кречет. — У вас же расстояние явно меньше четырех километров, зачем максимальную мощность использовать?

Худой в смущении крутит колесико мощности:

— Нас сменят скоро. Товарищ?..

— Подполковник. — Кречет смотрит на часы.

Чернявый оглядывает его и Прозу с недоверием.

— Я — заместитель командира полка по вооружению. Это вы копали? — Кречет тычет пальцем в окоп для стрельбы с колена, вырытый на откосе лесной дороги рядом со шлагбаумом.

Окоп рыжеет отвалами песка.

— Я! — отвечает толстый.

— Положение для стрельбы с колена принять! — командует Кречет.

Часовой неловко прыгает в окоп и мешкает, не желая пачкать колени.

— Ничего не умеют! — кривится Кречет, обращаясь к Прозе.

— Почему нет секторов для стрельбы? — спрашивает он затем часового. — Вы сейчас — грудная мишень. И если сюда зайдет ДРГ и вас не застрелят сразу, то обстреляют из гранатомета — и… вы «двухсотый». Это же безопасность!

Кречет оборачивается к худому, тот косится на окоп по другую сторону дороги, тоже без секторов для стрельбы.

— Буду идти назад через два часа — чтобы сектора были готовы. Проверю!

Кречет направляется в глубь леса.

— И замаскировать! — шепотом подсказывает ему Проза.

— И замаскировать! — командует Кречет часовым.

Жизнь в лесу кипит. Каждая рота оборудует себе землянки: копают, рубят и таскают бревна.

— Приедет комдив — трахнет вас. — Кречет безошибочно угадывает сержанта — командира взвода.

Высокий, похожий на киноактера разгоряченный работой брюнет снимает куртку и остается в одном свитере. Молчит, изучает лицо Кречета с беспокойством.

— Что тут у вас где?

— Спим все в землянке первого взвода, второму делаем крышу, третьему копаем.

— Близко! Советую эти две недоделанные землянки использовать под склад, баню, что угодно, а для жилья выкопать подальше.

Сержант молчит.

— Окопы для техники когда копать начнете?

Сержант молчит.

— Выделите отделение, я укажу, где копать капониры. Завтра первые «четверки» прибывают. — Кречет имеет в виду БМД—4.

— Есть!

— Мерзнете? — Кречет спускается в единственную целую землянку.

Боец, отделывающий лопатой ступени, сторонится.

— Нет, — отвечает сержант из-за спины Прозы.

Они заходят в землянку втроем. Все ее пространство занимают грубо сколоченные нары в два уровня, ногами ко входу. Слева — печь. Справа на стене на деревянных опорах уложены автоматы.

— Перепрошили газовую печку в дровяную. — В голосе сержанта сквозит гордость.

— Красавцы, — сдержанно хвалит его Проза.

— В умелых руках и хер — балалайка, — говорит Кречет.

Они выходят наружу, зам по вооружению внимательно изучает накат землянки и печную трубу.

— Ночью коптер поднимем с тепляком, осмотрим район.

К кому обращается подполковник — непонятно. Кречет и Проза идут дальше. Сержант решает, что больше не нужен начальству, и возвращается к своим бойцам, роющим землянку.

Среди сосен стоит КамАЗ. Кречет замечает: из-под грузовика что-то капает.

— Водителя мне найдите! — кричит зам по вооружению двум бойцам, которые мимо несут бревно.

Пока один отдыхает, удерживая бревно вертикально на земле, второй боец убегает. Кречет морщится, рассматривает капли на песке под днищем КамАЗа.

— Не можем найти водителя! — солдат возвращается с тем же сержантом — командиром взвода.

— Залезьте в кабину и заведите двигатель! — командует Кречет.

Сержант лезет, двигатель скрежещет.

— Не заводится, — сконфуженно докладывает тот.

— Если руки растут из жопы, то это — ноги. — Зам по вооружению жестом требует освободить кабину, когда сержант выпрыгивает, Кречет забирается в КамАЗ.

У него двигатель заводится. Подполковник прислушивается к звуку работающего мотора, изучает панельную доску. Через две минуты выключает и выбирается наружу.

— Скажите водителю, у него шланг на выходе из расширительного бачка лопнул, антифриз вытекает. После обеда жду КамАЗ в ремроте. И наряд выписать на «Шато»!

Сержант кривится:

— На каждое бревно наряд?

— Ага, — отвечает Кречет, — мы не в Херсоне. Здесь тыл. Требуют порядок.

Он оборачивается к Прозе и трясет пальцем у него перед носом:

— И солярку гражданским машинам так просто уже не отгрузишь!

Проза усмехается. Ему все равно. Позавчера его «Ситроен» завяз в песке по самое днище, разведчики вытащили минивэн руками и отогнали на парковку в Луганск.

12.50

Неподалеку у большой палатки зам по тылу Синица разговаривает с кашеваром, рядом под тентом стол и лавки, в метре от них коптит костерок.

— Через час построение батальона. Здесь подождем, — предлагает Кречет и, глядя вопросительно на Синицу, продолжает чуть громче: — Нас же покормят?

— Да-да, сейчас. — Боец оставляет на лавке котелок и удаляется в палатку с припасами.

Проза рассматривает посудину:

— Ух ты, котелки, как в Великую Отечественную. А летом я их не видел.

— У мобилизованных у всех котелки.

— Потому что они едят у себя?

— Нет, Андрей Владимирович, потому что вашей гуманитарки на двадцать дней хватило! — Голос Синицы звенит. — Когда под Херсоном в полку было чуть больше ста человек, я одноразовую посуду за свои деньги покупал. Нормально было. А сейчас в полку двойной штат. Никакой зарплаты не хватит.

Боец в рукавицах, чтобы не обжечься, приносит три кружки чая, ставит на стол, удаляется к костру.

— Мобики?

— Не называйте их так, — требует Синица, — неправильно это.

— Пусть хохлы своих так называют, а у нас мобилизованные, — добавляет Кречет.

Они молча пьют чай.

— В основном мобилизованные, но и добровольцев хватает, — говорит Кречет, — разный народ.

— Откуда?

— Омск, Тюмень, Красноярск, Карелия, в основном мужики хорошие, спокойные и рукастые, — отвечает Синица.

Кречет морщится:

— Может, люди и хорошие, но военкомы — козлы.

Проза смотрит на рассерженного зама по вооружению с удивлением, и Кречет уточняет:

— Вот у человека ВУС — наводчик, и его суют нам в экипаж БМД. А наводчик чего? И уже здесь выясняется, что он срочную служил в гаубичном дивизионе, наводчик «Мсты». Его ж заново учить надо!

13.10

На поляне собирается батальон. Из глубины леса повзводно подтягиваются бойцы, строятся поротно. Отдельно стоят разведчики. Проза всматривается в лица, но знакомых не находит.

Из штабного уазика выходит Дрозд. Незнакомый Прозе белобрысый комбат командует:

— Батальон! Смирно! Товарищ подполковник…

В это время кадровик Селен с помощником-лейтенантом вытаскивают из багажника машины стол, несколько картонных коробок, ставят их на землю, стол накрывают красной скатертью.

Дрозд обращается с речью к бойцам. Говорит он о пользе дисциплины.

— Вот есть Овечкин, легендарный нападающий, миллионер и все такое. Но судья свистит, и Овечкин послушно едет куда? На скамейку штрафников. А почему? Потому что правила и дисциплина! Вы на передке встретите ветеранов, кто после Киева, кто после Васильевки, кто после Херсона. С орденами, наградами, ранениями. Всё видели, всё умеют. Но!

Дрозд поднимает указательный палец и повторяет:

— Но! Представьте себя пассажиром на вокзале. Вот ты идешь весь такой важный, солидный, с орденом. И опаздываешь на поезд. Пассажир — долбо…

Начальник штаба запинается, не находит слова заменить ругательство.

— Ты можешь быть сколь угодно крут, но если поезд ушел, ты — не герой, а долбоящер! Это я говорю о важности пунктуальности и дисциплины. Опять же…

«Подобрал-таки синоним!» — радуется за Дрозда Проза.

–…Что кому нужно для обустройства, составляйте списки, подавайте через командиров. Деньги у волонтеров есть. — Дрозд смотрит на Прозу: — Проблема — добыть необходимое… Если у кого есть какие каналы, говорите — всё сделаем. Нам в наступление идти. Каждый «Мавик», каждый ночник, каждый тепляк — всё надо!

Начальник штаба оборачивается к Селену:

— Готовы?

— Минуту!

Селен с помощником выкладывают на столик коробочки с наградами. Батальон ждет. Проза с фотоаппаратом старается занять позицию для съемки, правильную с точки зрения освещения.

— Да я за таким командиром с голой жопой пойду! — восклицает крепкий широколицый блондин, замыкающий в первой шеренге третьей роты.

Все оборачиваются на него с удивлением, и боец поясняет уже тише:

— Я с ним еще в Осетии воевал!

— Смирно! — командует Дрозд.

— Указом Президента Российской Федерации… — читает Селен, — орденом Мужества!

Неуклюже переваливаясь, выбегает из строя удивленный боец, за пару метров от Дрозда переходит на строевой шаг, прикладывает руку к голове, замирает по стойке «смирно».

У ритуала награждения бойцов особая энергетика. Вот они стоят — такие разные и в то же время одинаковые. Звучат торжественные слова, и их лица светлеют. По команде то один, то другой выходят из строя, произносят «Служу России!» и возвращаются в строй уже с наградой на груди. Некоторых вызывают для награждения дважды. Сложен и витиеват путь наградных листов, и не всегда текст листа совпадает с подвигом, но каждый всегда знает, за что награжден, и его товарищи знают. «Это за тот бой? — Да. Под Херсоном на перекрестке. Помнишь?» И вот это ощущение: государство вспомнило обо мне! Наше неказистое неуклюжее государство все-таки вспомнило и, как смогло, наградило! Спасибо, Россия! Плечи бойцов, награжденных и нет, расправляются. Это — строй!

Награждение окончено, но Дрозд не распускает батальон. Селен с помощником поднимают на стол картонные коробки — внутри тельняшки, упакованные в прозрачную пленку.

— Сейчас я обращаюсь к мобилизованным, — говорит Дрозд, — пускай вы не служили в ВДВ срочную, но завтра нам вместе идти в бой. Поэтому мы каждому выдадим тельняшку! Как символ!

Дрозд запинается, но смысл церемонии и так понятен каждому.

— Командиры взводов — ко мне!

Сержанты строятся в шеренгу перед начальником штаба, и Селен, согласно спискам, выдает каждому пачку тельняшек. Десантнику тельняшка полагается после прыжка с парашютом, но сейчас война — не до формальных ритуалов. Вчерашним гражданским мобилизованным важно дать понять, что они не просто так оказались здесь, теперь они — десантники и ничем не отличаются от тех, кто переправился с правого берега Днепра, кто прошел огонь и воду прошлогодних боев.

— Все свободны! Командирам увести подразделения!

Так же как и пришли на поляну, повзводно десантники расходятся, исчезают в лесу. Но штаб полка и комбат остаются. Ждут чего-то.

— Надеюсь, сегодня часовые не облажаются, как вчера? — обращается Дрозд к комбату.

— Не у всех рации есть, — оправдывается тот.

— А что вчера было? — спрашивает вполголоса Проза у Кречета.

— Зам по тылу дивизии приехал, — вместо Кречета отвечает Синица, — его спокойно пропустили, никто ни о чем не спросил, на «Шато» не доложил. Разгильдяи.

14.00

На поляну въезжают два пикапа L200: один белый, второй небрежно раскрашен зеленой краской. Ну точно не гуашь, решает Проза и делает несколько шагов назад, под сень сосен. Подальше от начальства, поближе к кухне. Из белого пикапа выходят отец Пересвет и два офицера. Из зеленого — командир дивизии. Офицеры здороваются, батюшка замечает Прозу, норовящего в этот момент сбежать, и подходит к нему. Обнимаются.

— Вы пойдете с комдивом? — спрашивает отец Пересвет.

— Не… — Проза мелко трясет головой из стороны в сторону.

— Я тогда с вами останусь. Часовенку надо им срубить. Поищем место?

Они отходят еще глубже в лес.

— Встречался с одним ветераном, — вспоминает Проза, — ругался, что попов в армии развели! Я ему говорю, что на войне, в море и в горах атеистов нет. Отмахивается. Говорит, когда в Бога не верили, на него не полагались. Всё сами делали — и делали хорошо. А православие построено на вере в жизнь после смерти, люди становятся разгильдяями. Зачем стараться? Боженька все равно простит. Смерти перестали бояться.

Отец Пересвет некоторое время молчит, перебирает четки, потом говорит:

— Страх смерти христианин побеждает не презрением к смерти, не равнодушием к жизни.

— Как у самураев?

— Да. Безразличному человеку до суицида бессмысленного недалеко. Инстинкт самосохранения, если человек на смерть настроился, приглушен у него. Не поможет и не подскажет.

— То есть страх полезен?

— Нет.

Отец Пересвет и Проза сходят на обочину лесной дороги, чтобы пропустить КамАЗ. Грузовик везет бревна.

— Страх надо победить. Христианин, воин-христианин, побеждает страх смерти через понимание, что, когда душу кладет за друзей своих, он заповедь Христову исполняет. И отсюда надежда на Царствие Небесное.

Возвращаются комдив с офицерами.

— А что касается батюшек, то в каждом батальоне должен быть священник. Как у казаков. Чтобы и провожал на задачу, и встречал. Чтобы каждый боец мог исповедоваться, причаститься, благословление получить. А у нас… То, что вы в ВДВ видите батюшек, — заслуга отца Михаила. Царствие ему небесное! — Отец Пересвет крестится. — Помните его?

— Да.

— Под Херсоном погиб… Это он добился, чтобы в каждом десантном полку священник был. А в пехоте батюшек нет! Напишите об этом обязательно!

Отец Пересвет идет к своей машине, а к Прозе подходит зам по вооружению Кречет. Вместе они идут дальше в лес, чтобы обойти расположение пятого батальона и вернуться на КП.

14.55

Песчаная дорога петляет по лесу, местами она залита темной водой, приходится обходить лужи, углубляться в лес.

— А вы вообще всю технику знаете? — Проза вспоминает, как Кречет на слух определил причину протечки у КамАЗа.

Тот останавливается и смотрит на Прозу с недоверчивой улыбкой.

— Всю… Конечно, всю. И колесную, и гусеничную. В академии учили же. Но это все ерунда.

Они идут дальше, и Кречет продолжает:

— Я как в полк пришел, в парке такая ветошь стояла! Еще с восьмидесятых годов! Никогда не думал, что она когда-нибудь с места тронется. И верите? Я ее всю в строй поставил! Всё поехало! Вся техника воюет здесь и стреляет! Ничего в ППД не оставил! Удивительно!

В голосе зама по вооружению слышится гордость.

— Ну, кроме «Реостатов», — добавляет он.

— Это что такое?

— Машина управления огнем. Стоит их у нас шесть штук. Спрашиваю артиллеристов: «Чего не берете»? — «А, — говорят, — в него даже вещи не положишь». Устарел безнадежно, бесполезен.

— Как «Стрела—10»?

— Нет. Про «Стрелу—10» я не соглашусь с вами. Она еще повоюет.

— Она ж ничего не может: ни против коптеров, ни против реактивных снарядов.

У Прозы военно-учетная специальность — ПВО, правда, тридцатилетней давности, поэтому он переживает за некогда родной ему род войск, на этой войне ставший чуть ли не главным. Прозе жалко, что зенитно-ракетный комплекс «Стрела—10» никак себя не проявляет.

— Модернизируют ее. Не надо так говорить, — мягко прекращает разговор зам по вооружению.

— Я нафоткал техники и снаряжения, что волонтеры и разработчики предлагают фронту, — говорит Проза, — что, с моей точки зрения, может пригодиться ВДВ, потом покажу, хочу ваше мнение услышать.

— Позже!

Мимо них колонной по одному проходит взвод. Заросший рыжей щетиной сержант — командир взвода — останавливается у дороги, словно что-то хочет сказать Кречету, но не решается, догоняет строй.

Зам по вооружению указывает на него:

— Познакомьтесь с ним потом. Местная знаменитость. Имам Шамиль. В Омском учебном центре вышел, говорит: «Кому надоело бухать и кто хочет выжить — айда за мной учиться!» Собрал взвод, девятнадцать человек, все — православные, ходят за ним, учатся. Дрозд разрешил сохранить их как подразделение, третий взвод разведроты. Позывной — «Тихий». Гоняет их на полигон каждый день.

— Имам?

— Или бывший имам, не знаю.

— Интересно будет узнать неправославную точку зрения на СВО.

Кречет приводит Прозу на прогалину, где лежит на боку сгоревший бронеавтомобиль «Тигр». С него уже сняли всё, что может пригодиться в хозяйстве.

— Вы спрашивали, как у нас с контрбатарейной борьбой? Сейчас покажу!

Они поднимаются на пригорок, который оказывается не пригорком, а капониром, тщательно перекрытым бревнами и замаскированным сверху недавно срубленными сосенками.

— Вот — наша контрбатарейная борьба! Всё у нас теперь будет свое! По-взрослому! — Кречет показывает на буксируемую пушку. У той четыре колеса, заднее слева снято, с ним возятся два чумазых бойца.

— Еду как-то, смотрю — батарея сгоревших «Гиацинтов» стоит. Пять штук. Ну — как сгоревших? Их осколками посекло, расчеты с них всё, что смогли, сняли и сбежали. Я «Гиацинты» осмотрел, выбрал самый целый. Начали мы его собирать, из пяти один. Нас «немцы» заметили и кассетками приложили, но первый раз — похер. А «Гиацинт» весит почти десять тонн. Мы колеса нашли, надели, нас второй раз кассетами накрыли, колеса посекло. Мы их починили и «Торнадо» дернули.

— «Торнадо» — это?..

— Бронированный грузовик на базе «Урала».

Ремонтники замечают Кречета и Прозу, хмуро здороваются.

— Колесо в третий раз спустило. Умаялись клеить его. — Широкоплечий, низкого роста боец трет руки тряпкой в тщетной надежде очистить их.

— Еще раз заклейте. Вечером отбуксируем в рембазу армии, я договорился. Там заодно и колесо заменят.

Кречет обращает внимание Прозы на пустоту рядом с казенником:

— Лоток не нашел.

— Это в котором снаряд собирают?

— Да.

У «Гиацинта» снаряд столь тяжелый, что его перед применением собирают: гильза, картуз с порохом и сам выстрел.

— У него дальность какая? — спрашивает Проза.

— От двадцати восьми до тридцати трех километров, в зависимости от боеприпаса.

— Ого! С «Тремя топорами» можно потягаться! — Проза имеет в виду американскую буксируемую гаубицу.

Они спускаются с пригорка, Кречет ведет Прозу дальше в лес.

— С «Эскалибуром» — нет, — говорит зам по вооружению, — но этих снарядов у «немцев» мало, а с обычным фугасным — да, дальности сопоставимы.

— Десантникам же «Гиацинты» не положены? Где снаряды брать будете?

Кречет останавливается, неуверенно смотрит на Прозу, мнется и наконец решается рассказать:

— У меня две машины снарядов в лесу прикопано. У «вагнеров» выменял, их выводили на Бахмут, снаряды для «Гиацинтов» им были лишние, этих пушек ни у них, ни у нас не было. К «Мсте» не подходят, хотя калибр совпадает. Смеялись они надо мной: «Зачем тебе эти снаряды?» А вот пригодились.

— Я думал, «Гиацинт» — самоходка. — Проза вспоминает Берислав.

Однажды он на дороге разминулся с САУ, которую везли на танковозке. И надо ж было случиться, что именно в этот момент у «Ситроена» Прозы отвалилась скоба, фиксировавшая запаску под багажником. Обернувшись на резкий лязгающий звук, охрана «Гиацинта» схватилась за автоматы, и Проза порядком разволновался. Но обошлось.

Кречет и Проза идут по лесу в сторону командного пункта.

— «Гиацинт» в варианте САУ тоже есть. Но куда нам самоходка? В лесу ее не спрячешь. И весит она под тридцать тонн, не уволокли бы.

Они умолкают. Темное облако над лесом обещает снеговой заряд. Кречет возвращается к рассказу Прозы:

— Испугались небось тогда, под Бериславом?

— Ну-у-у… — тянет Проза, но решает не кокетничать: — Конечно. Но самый страшный для меня эпизод был другой. Я, кстати, и не рассказывал никому.

Зам по вооружению терпеливо ждет.

— Еду я как-то раз тихонько, задумался, и тут над головой «Панцири» сбивают HIMARS. А тот где-то падает, я из-за руля не вижу где, и обрывает провод ЛЭП. Этот провод срывается с опоры и падает на крышу машины. Я слышу скрежет и думаю: а провод обесточен или еще нет?

— Да вряд ли там напряжение было, тогда эти провода постоянно рвали.

— Но я ж не знал. И испугался.

Кречет спускается в землянку КП, а Проза остается снаружи сделать круг по расположению, пока совсем не стемнело. Воздух холодный, сырой, приятно расправляет легкие. После такой прогулки несложно уснуть в жаркой землянке. Их десантники перетапливают — опасаются плесени. Над землянками из труб вьется дымок. Проза проходит мимо туалета, находит душевую. Урчит экскаватор — копает капониры для техники. Моргают голубым из-под маскировки вынесенные антенны связи. На днях в лесу появится землянка-столовая и землянка-душевая. Никаких палаток!

Некое подразделение огородило свое расположение забором из свежих сосновых веток в человеческий рост. Внутри трещит костер, а запах… В животе Прозы урчит, он обходит периметр и ступает внутрь.

Над костром что-то булькает в котелке, аромат истекает оттуда. Повар сидит на скамье и ножом кроит кусок темной кожи.

— Ты кто, человек? — Он беззлобно смотрит на Прозу снизу вверх.

Бойцу лет тридцать, его подбородок зарос не бородой, а длинной рыжей щетиной, которая касается тельняшки в вырезе куртки.

— Мой позывной — «Проза», — неуверенно мямлит гость, — я писатель.

— Да, нам говорили о вас, но вам здесь не положено быть. Здесь — разведка.

Он откладывает заготовку на скамейку, где свернут бухтой тонкий шнур, встает и, сняв крышку, мешает суп.

— На запах пришел, — оправдывается Проза.

— А вы правда про нас книжку написали?

— Правда, и Гризли там есть.

— На задаче все. А подарите? — Боец садится и тепло смотрит на Прозу.

— Подарю и подпишу. А зовут вас как?

— Антон Вячеславович. Но напишите просто: Туристу.

— А почему Турист? — спрашивает Проза.

— Я спортивным туризмом на гражданке занимался, — скромно улыбается разведчик, — профессионально.

— А откуда родом?

— Из Сибири, казаки мы.

— Мобилизованный?

Турист вскидывает взгляд на Прозу:

— Нет-нет! Я войны не боялся! Меня друг звал на контракт, как только СВО началась. Если бы любовь свою не встретил, то поехал бы на войну, не задумываясь.

— Я не хотел вас обидеть, не надо оправдываться! Наоборот, про мобилизованных истории собираю.

— Ну да, я — мобилизованный. Как повестка пришла, сразу пошел.

— А на гражданке кем были?

— С ребятишками возился на станции туризма.

— Расскажете про войну что-нибудь?

Турист смотрит на поделку, которая так и осталась лежать на скамейке рядом:

— А что там рассказывать?

— Скромничаете?

— Вы вечером к нам приходите, часа через два и суп, и второе будут готовы. Ребята придут, они, может, чего расскажут?

— Ладно, пора мне. — Проза смотрит на часы.

— Не прощаемся!

— Не прощаемся!

Проза выходит из расположения разведчиков в лес и включает телефон.

Симки в нем нет, можно почитать новости, привезенные из зоны Wi-Fi. Но новости устарели, поэтому Проза листает ленту сообщений WhatsApp, с кем бы встретиться здесь? К примеру, с Тёмой из роты Жумабая Раизова.

— В двадцатых числах буду у вас. Увидимся. Привет.

— Я на днях в отпуск уезжаю.

— Отпуск — святое!

— Согласен. Надо за все это время устроить перезагрузку.

— Я интервью Жумы обработал. Папку можно получить по ссылке. Там две части. 1. Жумабай рассказывает о детстве. 2. О войне. Мы думаем, что его родным учителям будет приятно услышать его голос. В полку эти ролики тоже есть.

— Спасибо вам огромное!

— Привет. Как жизнь? Вынужден повторить свою прежнюю просьбу. А ты родом откуда? И кем на гражданке был? Скажи пару слов про себя. Реплики про спорт недостаточно.

— Вечер добрый) я родом из Пскова! На гражданке занимался боксом, имею МС по боксу, работал в строительной фирме прорабом. Имею двух дочерей от разных браков))) да мне нечего особо рассказать про себя!

— Спасибо. Достаточно. А то, что в армию пошел ради спорта, расшифруй. Какая связь?

— Есть тренер в дивизии, который тренировал меня, вот так я и попал в дивизию)

— А ты за ленточкой уже?

— Дней 10 уже как тут)

— Привет всем. Надеюсь, доеду до вас.

— Мы вас ждем, обязательно передам)). Вы не можете оставить автограф на своей книге, я передам его отцу!!! Если вам не тяжело, конечно!

— Конечно сделаю.

— И если можно мне!

— Книжки везу!

Сообщение про книжки Тёма еще не прочитал. Видимо, с передка еще не выбирался. Тёма сейчас — командир роты. Человеку некогда.

15.45

Начинается снегопад. Но температура выше нуля, поэтому снег сразу тает.

Проза не спеша обходит землянки штабных подразделений.

То тут, то там среди деревьев замаскированы серые уазики-«буханки», их только недавно получили от волонтеров и еще не успели перекрасить. У одной «буханки», почему-то привязанной к сосне, Проза замечает Илью, бывшего матроса Тихоокеанского флота, знакомого по Херсону.

Илья трет ладони ветошью, но протянуть руку для рукопожатия не решается. УАЗ — без колеса, вместо домкрата — гигантская деревянная чушка. Видимо, Илья ей не доверяет, поэтому привязал машину к сосне для верности.

— Шаровая полетела, — объясняет Илья, — а в целом машинка хорошая, она из первых сентябрьских.

— А вторая? Жива?

Первая помощь волонтеров по части транспорта насчитывала как раз две «буханки».

— Жива! Что ей сделается? Мы же их бережем. Под огонь не гоним. Ремонтировать, конечно, приходится. Но это любую машину… здесь же не асфальт.

На лесной дороге появляется колонна внедорожников: две L200, «буханка» и командирский УАЗ. Начальство окончило осмотр расположения полка и возвратилось на КП. Проза идет туда же.