Яномамо. Вверх по Ориноко

Андрей Матусовский

Индейцы яномамо, живущие в тропических лесах Венесуэлы и Бразилии, занимают в судьбе каждого антрополога особое место. Их образ жизни и вспыльчивый нрав стали основой для формирования антропологических теорий, вызывающих бурные споры в научном мире. Я всегда хотел посетить яномамо. Чтобы достичь территории их проживания, нужно подняться на лодке вверх по Ориноко. Само путешествие по великой реке оставляет яркое впечатление. Мне посчастливилось побывать у яномамо дважды, в 2004 и 2011 годах.

Первая попытка

Старт из Самариапо

Наша экспедиция к яномамо стартует из района поселка Самариапо. Самариапо — это несколько убогих домиков и военный пост в шестидесяти километрах к югу от Пуэрто-Аякучо, стоящие на берегу небольшого канала, соединенного с основным руслом Ориноко. Асфальтированная дорога, доходящая до поселка, продолжается еще несколько километров вдоль берега Ориноко, а затем просто обрывается, упираясь в джунгли.

Мы в составе двух машин, небольшого грузовичка, заставленного шестью двухсотлитровыми бочками, полными бензина, и джипа Акселя прибываем в Самариапо.

Здесь у берега скопилось множество разномастных лодок. Люди непрерывно выгружают и загружают в них различные вещи, бочки, продукты.

Отправляясь в путешествие по реке вглубь венесуэльской Амазонии, лучше всего стартовать именно из Самариапо, так как здесь есть удобный спуск к воде. Еще важнее, что Самариапо находится выше грозных ревущих порогов на Ориноко, расположенных рядом с Пуэрто-Аякучо. Таким образом, мы их минуем, пройти через пороги на лодке не представляется возможным, и немного сэкономим бензин.

Военный проверяет наши документы, мы загружаем вещи и бочки с бензином в лодку и отправляемся в путь. Запасов взятого нами бензина должно хватить на всю долгую дорогу до Окамо и обратно.

Наша лодка представляет собой длинную металлическую пирогу, называемую в венесуэльской Амазонии бонго, сваренную из нескольких листов железа по форме традиционного индейского каноэ, выдолбленного из цельного ствола дерева. Вдоль ее бортов располагаются лавки, над которыми смыкается решетчатый каркас, застеленный пальмовыми листьями, защищающими пассажиров от палящих солнечных лучей и дождя. Длина лодки около десяти—двенадцати метров, и она тяжело загружена. Учитывая это обстоятельство, а также то, что придется идти против течения, нам понадобится четыре—семь дней пути, чтобы достигнуть земель индейцев яномамо в верховьях Ориноко. Мы можем только прогнозировать, как быстро пойдет по реке такая лодка.

Национальная гвардия Венесуэлы осуществляет строгий учет всех приходящих и уходящих в Самариапо лодок

Пристань в Самариапо

Бонго в Самариапо

На реке Ориноко

К вечеру первого дня пути вверх по Ориноко мы проходим столь незначительное расстояние, что я начинаю всерьез опасаться, что нам не хватит запланированного времени, чтобы дойти до селений индейцев яномамо на Окамо и вовремя вернуться обратно.

Ночуем непосредственно в лодке, причалив ее к берегу рядом с большой деревней индейцев гуахибо, свои гамаки привязываем к металлическому каркасу крыши.

Со мной к индейцам яномамо идут Аксель, Эктор и Хильберто, все жители венесуэльской глубинки. С Акселем и Эктором я уже путешествовал в 2001 и 2002 годах к индейцам хоти, ябарана, панаре и пиароа. Хильберто индеец пиароа, Аксель взял его в качестве помощника, и вместе с Эктором они посменно работают мотористами.

Остров Кастильито на Ориноко — огромная базальтовая скала

У индейцев гуахибо, рядом с селением которых мы расположились на ночлег, мои компаньоны заимствуют фаринью — маниоковую крупу. Они едят ее, смешав с консервированным тунцом и водой из Ориноко. Я опасаюсь пить сырую мутно-желтую воду из тропической реки и довольствуюсь лишь консервированным тунцом. Ночью идет сильный и продолжительный ливень.

Утром, к своему удивлению, я обнаруживаю, что в Амазонии бывает холодно — я замерз. Встаем с рассветом и сразу отправляемся в путь — надо экономить время.

Дорога монотонна — надоедливо гудит мотор, а пейзаж вокруг однотипен — по обоим бортам лодки широкая река, на ее берегах сплошной стеной стоят джунгли. Изредка мелькают несколько жалких лачуг местных индейцев. Людей почти не видно.

Мы сворачиваем из основного русла Ориноко и заходим в ее левый приток — реку Атабапо с черной водой, служащую естественной границей между Венесуэлой и Колумбией. На венесуэльском берегу раскинулся небольшой городок — Сан-Фернандо-де-Атабапо.

В Амазонии и Оринокии вода в реках, как правило, бывает трех цветов: желтой, черной или красной, это связано с составом почвы, по которой протекает поток, вымывающий из нее природные минералы, дающие соответствующий окрас. На берегах рек с черной и красной водой почти нет москитов, в то время как у водоемов с желтой водой от них нет спасения.

В Сан-Фернандо-де-Атабапо совместно проживают представители различных этнических групп: метисы, индейцы банива, баре, гуахибо, пиапоко, пуинаве, варекена и ябарана. Общая численность населения Сан-Фернандо-де-Атабапо уже в начале 1980-х годов составляла тысяча восемьсот человек.

На центральной площади Сан-Фернандо-де-Атабапо стоят церковь и непременный памятник Симону Боливару, национальному герою Венесуэлы. В городе расквартирован гарнизон Национальной гвардии Венесуэлы, сюда несколько раз в неделю прилетает небольшой рейсовый самолет из Пуэрто-Аякучо, но вокруг на многие сотни километров — тропический лес.

Наш заход в Сан-Фернандо-де-Атабапо — необходимое действие, так как для дальнейшего движения вверх по Ориноко мы должны поставить на наши бумаги еще одну печать, дающую нам право следовать дальше.

За пластиковым столиком на возвышающемся берегу сидит военный с автоматом — он контролирует прибытие лодок в городок. Удивляется, что видит меня здесь — русского.

Пограничник оказывается местным интеллектуалом — он чемпион гарнизона по шахматам. Сразу же признается мне в громадном уважении к Гарри Каспарову, ценит его за то, что тот на равных играет с компьютером, и неожиданно предлагает сыграть в шахматы — хороший международный шахматный опыт будет, говорит. Я отказываюсь. Если я буду играть еще в шахматы с Национальной гвардией Венесуэлы в Сан-Фернандо-де-Атабапо, то до индейцев яномамо на Окамо мы никогда не доберемся. Военный спрашивает, зачем я здесь. Аксель, проявляя хитрость, отвечает за меня, что просто идем до поселка Ла-Эсмеральда, смотрим на красоты Амазонии, путешествует русский. Ну и правильно, ни к чему этому вояке знать, что мы идем к индейцам яномамо, а то потребуется еще больше разрешений.

Деревня пиароа на берегах Ориноко

На окраине деревни пиароа растут деревья манго

Хильберто

Сын Хильберто

Рассвет на Ориноко

Гора Япакана

Вскоре покидаем Сан-Фернандо-де-Атабапо и отправляемся дальше вверх по Ориноко. Река становится уже, не такой широкой, как у Пуэрто-Аякучо. Я констатирую, что сегодня у нас закончилась первая бочка бензина, и мы откупориваем вторую.

На ночевку располагаемся на красивом пляже с белым песком. Хильберто обустраивается на берегу, остальные члены экспедиции размещаются в лодке.

В сумерках к нашему пляжу причаливает куриара, так в венесуэльской Амазонии называют небольшую лодку, выдолбленную из цельного ствола дерева, в которой путешествует индейская семья из трех человек — муж, жена и их маленькая дочка, — также решившая остановиться здесь на ночлег.

Обустройство временных лагерей-ночевок — обычная практика для путешествующих по полноводной Ориноко. Если их вояж растягивается на несколько дней, то светлое время суток они используют для передвижения по реке, а как только начинает темнеть, причаливают свои лодки к первому подходящему для ночлега приглянувшемуся берегу, разводят костер, готовят еду, развешивают гамаки.

С рассветом — снова в путь. После дождей, непременно идущих каждый день, объем воды в Ориноко стремительно увеличивается — эта могучая полноводная река вызывает восторг! Вдали показалась гора Япакана — важный географический ориентир в среднем течении Ориноко.

Через некоторое время останавливаемся в деревне индейцев пиароа, откуда родом наш моторист Хильберто. Пользуясь случаем, он навещает свою мать, которая плачет у него на плече после долгой разлуки. При этой трогательной встрече у Хильберто на лице не вздрагивает ни один мускул.

В чистой и аккуратной общине стоят не традиционные дома индейцев пиароа с куполообразной крышей, спускающейся до земли, — итсо'де или у'чоде, как они называют их на своем языке, а хижины прямоугольной формы под двускатными крышами, устланными пальмовыми листьями, со стенами, построенными из жердей, обмазанными глиной.

Пробыв в деревне Хильберто не больше часа, собираемся в дорогу. Неожиданно к берегу причаливает бонго, битком набитая людьми. Аксель говорит, что это нелегальные колумбийские золотоискатели и две проститутки, отправляющиеся с ними на золотые прииски, расположенные у подножья горы Япаканы.

Проходим следующий, один из многих на Ориноко, военный пост в поселке Санта-Барбара. Поселок — это три лачуги и казарма. На наши бумаги военный ставит очередную печать, необходимую нам для дальнейшего продвижения вверх по реке.

Лодка с колумбийскими золотоискателями, покинувшая деревню индейцев пиароа немного раньше нас, пришвартована тут же у берега, рядом с военным постом. Похоже, у этих людей проблемы, как минимум с официальными разрешениями для посещения отдаленных территорий венесуэльской Амазонии. Одна из женщин, находящаяся на ее борту, идентифицированная Акселем как проститутка, когда мы проплываем мимо, старательно укрывает от нас свое лицо платком.

После Санта-Барбары Ориноко становится еще уже, на ней теперь встречается гораздо больше камней и порожистых мест, которые надо обходить, на что у нас уходит дополнительное время.

Заканчивается вторая бочка бензина. Мы все ближе и ближе подходим к горе Япакана, уже вторые сутки виднеющейся на горизонте.

Сегодня очень жарко. Солнце палит нещадно. От него спасает лишь легкий ветерок, образующийся при движении нашей лодки, да крыша из пальмовых листьев, защищающая голову. Как только лодка замедляет ход, с меня сразу в три ручья начинает литься пот. Пейзаж все тот же — бескрайняя водная гладь и стоящие плотной стеной по берегам реки джунгли.

Вечером проходим, поравнявшись с ней, мимо горы Япакана. Здесь на обоих берегах Ориноко разбит большой лагерь золотоискателей — человеческий муравейник. Под кронами деревьев повсюду развешаны гамаки, стоят какие-то лачуги, к горе, у подножия которой находится прииск, постоянно снуют, пересекая реку, моторки. Золотая лихорадка в самом разгаре.

Вид на гору Япакана из поселка Сан-Антонио-дель-Оринок

Вид на Ориноко из поселка Сан-Антонио-дель-Ориноко

Аксель поясняет, что официального правительственного прииска здесь нет, поэтому все эти люди — нелегалы. Я тщетно пытаюсь осмыслить то, что вижу и слышу, но никак не могу понять. Как все эти толпы неизвестно каким образом проникших сюда людей могут беспрепятственно вести в заповедном крае столь масштабную незаконную разрушающую всю местную экосистему добычу золота, если по всему течению Ориноко стоят военные посты, контролирующие передвижение по реке?

— А-а, Андрей, я тебя уверяю, военные сами имеют долю с этой нелегальной золотодобычи, иначе ничего этого бы не было, — заверяет меня Аксель.

Солнце клонится к закату, и мы начинаем искать место для нашей стоянки-ночевки. До наступления полной темноты успеваем добраться до крохотного поселка Сан-Антонио-дель-Ориноко, тут и решаем заночевать.

Сан-Антонио-дель-Ориноко, возникший в период каучукового бума, когда-то был одним из центров по сбору этого ценного природного сырья — в его окрестностях в изобилии произрастает каучуконосное дерево гевея (Hévea). Но сейчас в поселке царит полное запустение и уныние. Еще в 1980-е годы здесь совместно проживали метисы и индейцы баре, гуахибо и варекена, общей численностью сорок семь человек. Сегодня в поселке насчитывается не более десяти—двадцати жителей и стоят всего три—четыре дома-хижины.

Каучуковый бум — период с конца 1870-х до 1940-х годов, в который в связи с развитием промышленности в странах Европы и Северной Америки значительно возросла потребность в природном каучуке. Гевеи произрастали в то время только в лесах Амазонии и Оринокии. Толпы сборщиков каучука хлынули в джунгли в надежде быстро и хорошо заработать. Их нашествие способствовало распространению среди местных индейцев ранее неизвестных им болезней, приведших к вымиранию целых племен, и жестокой эксплуатации коренных жителей тропических лесов на каучуковых плантациях. Каучуковый бум стал нарицательным обозначением геноцида индейских племен Амазонии и Оринокии в конце XIX — начале XX века.

На окраине Сан-Антонио-дель-Ориноко еще сохранилась основательно поросшая травой и кустарниками взлетно-посадочная полоса, но самолеты, естественно, сюда больше не прилетают, а за жилыми домами стоят несколько брошенных хижин-мазанок, оставшихся еще с тех времен, когда население поселка было многочисленнее.

Окружающий пейзаж по-прежнему одновременно потрясающий и однообразный — вода и джунгли, джунгли и вода. Великая река, подпитываемая постоянно идущими дождями, затопила лес — прибрежные деревья стоят в воде, и от этого кажется, что граница между небом и водой размыта.

Ловушка для рыбы на Ориноко в поселке Сан-Антонио-дель-Ориноко

Мы прошли от Сан-Антонио-дель-Ориноко вверх по Ориноко уже более ста километров, а еще не встретили ни одной лодки, ни одного селения, ни одного человека. Конечный пункт нашего сегодняшнего перехода — Лау-Лау — селение индейцев куррипако. В Лау-Лау есть рация.

Заблаговременно, находясь еще в Пуэрто-Аякучо, Аксель связывался по рации с капитано яномамо области Окамо, живущим в одноименном поселке в устье этой реки, говорил с ним о возможности нашего посещения его земель, и местный авторитет дал свое разрешение.

В последние десятилетия у яномамо оформился новый институт власти, появление которого во многом вызвано желанием правительства Венесуэлы эффективно контролировать отдаленные пограничные области, населенные этими индейцами. На общем собрании представителей общин яномамо того или иного района избирают капитано. Это авторитетный и пользующийся уважением человек, в чью зону ответственности могут входить десятки деревень с общей численностью населения до нескольких тысяч человек. Через капитано, представляющего их интересы, периферийные индейские общины имеют возможность поддерживать связь с внешним миром, а правительство Венесуэлы — получать информацию о положении на окраинах национальной территории.

Все же, чтобы избежать повторения неприятной ситуации, подобной той, которая возникла у нас при посещении земель пиароа в верховьях реки Паргуассы в 2002 году, когда нам не удалось получить добро от старейшин на посещение отдаленных деревень, мы хотим из Лау-Лау еще раз по рации выйти на связь со знакомым капитано яномамо, заранее предупредить его о нашем приближении.

Ближе к Лау-Лау стали встречаться отдельные деревни индейцев куррипако.

Как правило, индейские деревни, стоящие на берегах Ориноко и других крупных рек региона, охвачены всевозможными правительственными программами, призванными улучшить качество жизни коренного населения венесуэльской Амазонии. В соответствии с ними в индейских поселках должно быть, в частности, электричество. На практике это выражается в том, что между хижин стоят столбы с электрическими лампочками, есть провода, соединяющие их, но электричества нет, потому что должны быть еще и генераторы, а их мне не довелось увидеть во время первой экспедиции к яномамо ни в одной индейской деревне на берегах Ориноко.

Из-за сильнейшего ночного тропического ливня пребывание в Лау-Лау превратилось в самый настоящий кошмар — всю ночь пришлось бороться с водой и сыростью. Крыша лодки, сделанная из пальмовых листьев и уложенная на металлический каркас, не выдержала напора стихии и дала многочисленные течи. Выспаться не удалось.

Рация в деревне Лау-Лау, получавшая для своей работы энергию от солнечной батареи, на следующее утро нам так и не помогла — мы не смогли связаться с капитано яномамо.

Но делать нечего — мы отправляемся в путь, решив попытаться связаться с Окамо уже из поселка Ла-Эсмеральда. За Лау-Лау начиналась страна индейцев яномамо.

Сехаль — первые яномамо

Меньше чем через час, после того как мы стартовали из Лау-Лау, наша лодка причаливает к берегу у деревни Сехаль. Сехаль — первый населенный пункт, в котором живут яномамо. Мои проводники поясняют, что сехаль — вид пальмы со съедобными плодами, растущей в здешних краях.

Группа индейских народов яномамо (другие названия: яноам, яномам, яномаме, яномами, вайка, гуаарибо, гуаика, гуахарибо, шаатари, шаматари, шаматри, параури, кобари, кобарива, сурара, шурима) проживает на юге Венесуэлы (юг и восток федеральной территории Амасонас, юго-запад штата Боливар) и на севере Бразилии (север штата Амазонас и северо-запад штата Рорайма). Говорят на яномамских языках, имеющих диалекты: восточный яномами (в горах Серра-Парима), западный яномами (в бассейнах рек Падамо, Окамо, Манавиче, на юге от верховьев реки Ориноко, в бассейнах рек Мавака и Сиапа, до верховий рек Кауабури и Марауиа).

Подгруппа яномамо нинам (другие названия: кричана, явапери, явари, касрапаи, шириана касапаре, шириана, янам) проживает в Бразилии, на северо-западе штата Рорайма, в верховьях рек Урарикуэра и Мукажаи, и в Венесуэле, на юге штата Боливар, в верховьях рек Парагуа и Карун. Говорят на языке нинам яномамской группы языков, в котором различаются диалекты: южный (ширишана или мукажаи) и северный (шириана, в верховьях рек Урауикаа-Парагуа).

Подгруппа яномамо санума (другие названия: чиричано, санема, санима, тсанума) проживает в Венесуэле, на юге штата Боливар, в верховьях рек Каура и Вентуари-Эребато, и в Бразилии, на северо-западе штата Рорайма, в верховьях реки Ауарис. Говорит на языке санема яномамской группы языков, в котором выделяются диалекты: янома (саматари, саматали, шаматари, коорошитари), кобари (кобали, кобарива), каура, вентуари-эребато, ауарис.

В Венесуэле яномамо подразделяются на четыре большие группы: гуаика, ширишана или шириана, гуахарибо, саматари. Гуаика расселены в верховьях Ориноко и на берегах ее правых притоков, ширишана — в верховьях рек Эребато и Каура, гуахарибо — по левым притокам Ориноко, саматари — в верховьях реки Мавака и в бассейне Сиапы.

Аксель шепчет мне на ухо, чтобы я спрятал фотоаппарат и видеокамеру и не пытался сразу снимать яномамо, как только мы выйдем на берег. Он говорит, сначала надо договориться с яномамо, иначе те могут начать стрелять в нас стрелами из своих луков. К слову сказать, через некоторое время я лично убедился, что луков и стрел у них было предостаточно.

Поселок Сехаль образовывали два десятка прямоугольных хижин под двускатными пальмовыми крышами, беспорядочно разбросанных вдоль берега Ориноко на небольшой возвышенности. Лишь в центральной части Сехаля хижины стояли вокруг открытой площадки, имитируя таким образом кольцо традиционного коммунального жилища — шабоно, в котором в недавнем прошлом совместно проживали все члены одной общины.

Шабоно — традиционное общинное жилище индейцев яномамо в верховьях Ориноко, представляющее собой сплошной кругообразный навес, наклоненный к центру. С высоты шабоно напоминает усеченный конус.

Особняком с одного края площади стояла специально построенная часть традиционного шабоно, в тени которого осуществлялись сакральные церемонии. На окраине поселка располагалась новая школа, построенная, как пояснили местные аборигены, всего пять месяцев назад. Учителем в ней работал местный мужчина яномамо, совсем не говоривший по-испански.

Сразу после нашего прибытия несколько мужчин повели нас к капитано. Как все капитано, лидер Сехаля контролировал прибытие чужаков и их деятельность во время пребывания в деревне.

Наряду с капитано в Сехале также были вождь, следивший за соблюдением правил коммунального проживания в деревне, и несколько шаманов, осуществлявших традиционные духовные практики.

Интересно, что капитано не считал нужным присутствовать на состоявшемся немного позже ритуале принятия галлюциногенного порошка эпены, столь характерного для яномамо, хотя оказал нам содействие, договориваясь с другими мужчинами о нашем нахождении на церемонии и возможности фотографировать. В свою очередь вождь внимательно наблюдал за ходом происходившего действа.

Капитано Сехаля оказался неприметным щуплым мужчиной низкого роста лет тридцати шести — сорока. Единственным оправданием его власти, казалось, служило лишь то обстоятельство, что он был энергичным жизнелюбивым человеком. Он оживленно беседовал с нами на хорошем испанском, активно интересуясь всеми последними новостями.

Вероятно, он учился в близлежащей американской миссионерской протестантской школе «Миссия новые племена», расположенной в поселке Тама-Тама на Ориноко, ничем другим я не мог объяснить его эрудированность. Некоторое представление он имел даже о России, знал, что венесуэльский президент Уго Чавес недавно был с визитом в Москве.

Похоже, пламенные революционные речи Уго Чавеса, которые капитано слышал где-то, вероятно, по радио или по телевизору, оказали на него сильное влияние. Он спрашивает меня, правда ли, что в России нет больше диктатуры, и коммунисты теперь не правят страной, и да, почему мы перестали помогать Кубе, ведь на Кубе, хотя и коммунисты находятся у власти, нет никакой диктатуры. Тут ему начал объяснять еще что-то про коммунистическую диктатуру в России Аксель, и я совсем потерял интерес отвечать на их глупые вопросы.

Шаманский жезл токки

Верхушка токки

Листья Anadenanthera peregrine, из семян которой делают эпену

Капитано интересуется, сколько мне лет. Говорю, что тридцать пять. Он не верит моим словам, смотрит по сторонам и показывает на стоящего рядом мужчину-яномамо, на чьем брутальном лице заметен не то чтобы отпечаток старости, но некой усталости от жизни.

— Вот ему тридцать пять лет. Смотри, как он выглядит. А у тебя морщин даже нет, лицо как у ребенка, — восклицает он.

Здесь для меня это обстоятельство — негатив, в то время как в крупном городе, в Москве, эту реплику стороннего человека следовало бы воспринимать скорее как комплимент моему внешнему виду, если, конечно, он не имел в виду, что я выгляжу глупо для своих лет.

Пытаюсь размышлять. С антропологической точки зрения мировосприятие капитано — яркий пример происходящих изменений в сознании той части яномамо, которые находятся в тесном контакте с внешним миром. С одной стороны, стараясь казаться важным, он заводит совершенно чуждые и непонятные ему и его окружению политические разговоры, услышанные где-то на стороне, но при этом, сам того не подозревая, продолжает оценивать меня, увиденное по-прежнему по каким-то патриархальным критериям жителя тропических лесов.

Меняем тему разговора. Я спрашиваю капитано, как живут яномамо в отдаленных районах верхнего течения реки Сиапы и в труднодоступных горах Сьерра-де-Тапирапеко на венесуэльско-бразильской границе. Мой собеседник отвечает, что полностью изолированно и традиционно, придерживаясь своих религиозных воззрений и будучи не затронутыми цивилизацией. К таким районам он также причисляет верхнее течение рек Окамо и Путако. На реке Падамо, говорит, сейчас очень много нелегальных золотоискателей из Бразилии.

По нашей просьбе капитано ведет нас по хижинам поселка Сехаль, разрешая зайти в любую из них. Попутно разъясняет, что через час на центральной площади состоится церемония вдыхания галлюциногенного порошка эпена, являющегося неотъемлемой частью культуры яномамо, и за небольшие подарки шаману, который будет ее проводить, мы можем, если захотим, на ней присутствовать и фотографировать все происходящее.

Один из сопровождающих показывает нам своеобразный жезл — токки, как его называют на своем языке яномамо, — очищенная от коры жердь двухметровой высоты и диаметром около десяти сантиметров. Он воткнут в землю под деревом Anadenanthera peregrine — из его семян изготавливают эпену. По всей высоте столбик разрисован змеевидными узорами, а его верхушку украшает пучок из разноцветных перьев. Мужчина задумывается, как лучше объяснить нам функциональное назначение этого предмета, а потом говорит, что это «диплом», выдаваемый шаманом своему ученику. Токки символизирует, что ученик закончил курс обучения и стал самостоятельным шаманом, — тогда наставник выставляет его перед домом воспитанника.

Этот же яномамо ведет нас по узкой тропинке, идущей от деревни вдоль берега Ориноко вглубь джунглей, и там нашему взору открывается построенный под пологом леса тапири — просторный десяти—двенадцати метров в длину примитивный навес из жердей и листьев пальмы, по форме отдаленно напоминающий шабоно.

Тапири…

…надежно скрыт джунглями от посторонних глаз

Наш проводник объясняет, что сехальцы специально установили его вдали от деревни, чтобы проводить сакральные ритуалы. Скоро должна состояться одна из таких церемоний.

Тапири коренные народы Амазонии и Оринокии строят, когда находятся в пути, на охоте, чтобы был временный кров или как краткосрочное укрытие, пока сооружается большое постоянное жилище.

От кого и почему хотели скрыться местные яномамо, установив под кроной непроходимой сельвы тапири, нам так и не удалось узнать.

Пока мы ходили под крышей частично построенного шабоно, создающей тень от палящего солнца, начиная церемонию эпены, запел старый шаман. На его пение из разных хижин стали сходиться облаченные в перьевые украшения мужчины, их тела и лица были раскрашены красными и коричневыми растительными красками. Подходившие садились на низкие деревянные скамеечки, располагаясь вокруг шамана.

В центре образованного ими круга на земле лежала длинная тростниковая трубка, предназначенная для вдувания эпены, и достаточно много самого бурого порошка. По очереди и по мере желания кто-то из мужчин выходил в центр собрания, приседал на корточки, а другой мужчина, вышедший вслед за ним, вдувал ему в нос эпену.

Яномамо рассматривают полученные подарки

После приема эпены из носа непроизвольно течет слизь

Участники церемонии эпены

Напряженный взгляд

Яномамо сворачивают табачные листья и закладывают их за нижнюю губу

Принявший галлюциногенный порошок вскакивал, похлопывая себя то по ногам и рукам, то по спине, как птица крыльями, из носа у него вытекала коричнево-зеленая пена, и участник церемонии впадал в транс. Человека посещали видения, он начинал что-то петь или бормотать.

Другие участники ритуала степенно наблюдали за ним и, соблюдая очередность, точно так же выходили в центр круга за своей порцией эпены.

В стороне от cобравшихся, в своем гамаке, обведя глаза широкой полосой коричневой растительной краской, тихо сидел вождь общины Сехаль, внимательно и вдумчиво следивший за всем происходящим.

После приема эпены нарушается моторика нижних конечностей, поэтому большинство индейцев, вдохнувших галлюциноген, сразу же возвращались назад и садились на свои скамеечки. У тех же, кто продолжал стоять, быстро подкашивались ноги, и их товарищи заботливо брали их под руки и отводили на их места.

В общей сложности собралось около дюжины полуголых одурманенных эпеной индейцев. У двух стариков, один из которых был шаманом, были надеты на головы повязки из шкур обезьян, с них на спины ниспадали украшения из перьев.

Стоящий рядом яномамо объясняет, что эпена помогает общаться с духами. Церемония необходима мужчинам, так как завтра они собрались на охоту и хотят узнать у духов, будет ли им сопутствовать удача.

Разрешение на фотографирование мне дает местный учитель яномамо, не вдыхавший эпену и наблюдавший за всем происходящим процессом со стороны. За эту возможность я отдал несколько мотков лески, рыболовные крючки, свинцовые грузила и пару зажигалок. Учитель разложил все это добро на землю в центре собрания и деловито распределил подарки между всеми участниками ритуала.

То, что мы сейчас видим, — это лишь первая часть церемонии. Вождь предлагает нам досмотреть все до конца. Я отказываюсь, потому что времени у нас не так много, и нам надо спешить вверх по Ориноко. Наша цель — изолированные шабоно верховьев Окамо. Распрощавшись с яномамо общины Сехаль, мы уходим.

В поселках Тама-Тама и Ла-Эсмеральда на Ориноко располагаются военные гарнизоны Национальной гвардии Венесуэлы. Поэтому при подходе к Тама-Тама и Ла-Эсмеральде Аксель прячет свое охотничье ружье, на которое у него нет разрешения.

Ночуем в Ла-Эсмеральде. Ночью опять льет сильнейший дождь. Приходится вновь бегать по лодке, поправляя протекающую крышу, что, впрочем, мало помогает — она протекает, как дуршлаг.

Как только забрезжил рассвет, отплываем из Ла-Эсмеральды под аккомпанемент непрекращающегося дождя — в этих краях уже начался сезон дождей.

Пройдя несколько километров вверх по Ориноко, причаливаем к берегу у незнакомой деревни яномамо, чтобы сварить кофе и пойманного Хильберто ночью ската-хвостокола. Наш пиароа со знанием дела отрубает мачете еще живому скату хвост с острым ядовитым шипом и разводит костер. Мы же отправляемся с визитом в деревню яномамо, к которой ведет узкая тропа.

Плантация бананов на берегу Ориноко

Семья яномамо

Женщина яномамо

В этой деревне совсем немного жителей, человек восемнадцать—двадцать. Их прямоугольные хижины-мазанки под двускатными крышами, устланными пальмовыми листьями, стоят на некотором удалении от берега реки на опушке леса. Женщины ходят традиционно — по пояс обнаженные, носят бусы из яркого разноцветного бисера. Они говорят только на яномамо, в то время как их мужчины владеют испанским.

Эти индейцы удивляют меня. Они бесцеремонно, как оголтелые, налетают на нашу лодку. Неожиданно у нас возникает проблема — надо смотреть за своими вещами, яномамо, даже не озадачиваясь получить разрешение, пытаются заглянуть в наши рюкзаки и мешки, шарят под скамейками бонго. В буквальном смысле клянчат подарки.

Копченые лягушки, преподнесенные нам яномамо в качестве угощения

Пожилая женщина, глядя на меня и мой объемный рюкзак, плаксиво попрошайничает, понятно даже без перевода: «У тебя же такой большой багаж, пришелец, а ты нам дал только мелкие подарки». При этом она без какого-либо смущения старается залезть в мои вещи, я же, в свою очередь, как можно более деликатно стараюсь отстранить ее руки.

Мужчины ведут себя с большим достоинством. Они разделяют с нами трапезу из сваренного ската и кофе. Мы даем им рыболовные крючки и леску, женщины, помимо других подарков, принимают от меня кусок мыла и коробок спичек, а также забирают у нас лежащие на дне лодки пустые стеклянные банки из-под сока, который мы выпили за время долгого пути из Пуэрто-Аякучо.

Конец ознакомительного фрагмента.