Злой Плутон в ХII доме

Андрей Миртанов, 2016

Главный герой книги Анатолий Нетребин – человек не суеверный, и в приметы он тоже не верит. Но однажды ему снится необычный сон, а следом происходят не менее странные события… Они-то и заставляют его попробовать разобраться в тайнах древней науки астрологии, попытаться понять, каким образом планеты влияют на человека и почему гороскопы могут сбываться с точностью до наоборот. Сможет ли он разгадать знаки Судьбы?

Глава 3

Воскресным утром, на Московском вокзале Тулы, было не многолюдно, и, спокойно купив билет до Плавска, Анатолий поспешил на электричку. Найдя в холодном вагоне скамейку, под которой находился обогреватель, он бросил вещи и стал ждать отправления. Конечно, гарантий, что печь заработает, не было, но, тем не менее, шанс ехать в тепле, оставался.

Электропоезд отправился без задержки. Достав из сумки заранее купленную газету и вальяжно развалившись на сиденье, Анатолий решил почитать. Через некоторое время потянуло теплом (обогреватель все же заработал), и от наступившей жары стало клонить в сон. Смысл текста перестал доходить до засыпающего мозга, отчего перечитывать его приходилось по несколько раз, и вскоре, устав от такого чтива, Толя широко зевнул и апатично отбросил газету.

Чтобы совсем не расклеиться под убаюкивающий стук колес, Толя решил сосредоточиться и понаблюдать за пролетающими мимо пейзажами. Давно он не ездил по этому маршруту. После того как пять лет назад он разругался с родителями, судьба не заносила его в эти края. Долгое время он даже не разговаривал ни с отцом, ни с матерью, и только через год, на дне рождения дочери, Толя встретился с ними за одним столом. Та встреча прошла холодно, с несколькими дежурными фразами. Следующая случилась еще через год, по тому же поводу и уже с «потеплением». Но когда бывшая жена вышла замуж, празднования дня рождения дочери прекратились. Иногда Анатолия посещало чувство вины перед родителями, но гордыня не позволяла первому сделать шаг, пока однажды мать сама не решилась позвонить. Тот разговор начинался довольно приветливо. Дело шло к перемирию, но, когда трубку взял отец, все изменилось. Как только речь зашла о Машеньке, Нетребин-старший тут же стал обвинять сына в безалаберности, от которой страдают все и главным образом его дочь. После таких заявлений заключение мира было отложено…

Теперь Анатолий ехал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему хотелось увидеть родные места, а с другой, боялся встречи с отцом. Одновременно с этими противоречиями в памяти стали пробуждаться воспоминания детства. В те времена он с трепетом прислушивался к родительским советам, но, как только уехал учиться в город, все изменилось. Толя постепенно впитал в себя атмосферу независимости и демократии, воспринимавшиеся молодым мозгом как вседозволенность. Он стал чувствовать себя слишком взрослым, и родительский авторитет постепенно угас, ну а после женитьбы и рождения дочери любую критику в свой адрес Анатолий воспринимал уже как оскорбление.

Заснеженные поля за окном казались бескрайними, и только изредка возникавшие лесочки напоминали, что это не тундра, а средняя полоса России. От такого однообразия и монотонного стука колес Толю все сильней клонило в сон, но, боясь проспать станцию, он вынужденно поменял вальяжную позу на позу «сосредоточенности», решив взбодрить себя изучением серого антуража вагона и его пассажиров.

Наконец, через полтора часа мучений, стоя на перроне вокзала, Анатолий пытался вспомнить, в какой стороне останавливается автобус, идущий до родной Антиповки.

— Толян! Нетребин, ты?

Обернувшись на окрик, Толя увидел здоровенного мужчину в форме охранника.

— Петруха! Привет, — заулыбался Анатолий, признав в здоровяке бывшего одноклассника.

— Каким ветром к нам? Что-то давненько тебя не было видно, — Петька с любопытством рассматривал старого знакомого.

— Да вот, решил своих навестить.

— Знаю-знаю… Дядя Леша сильно болен… Ты на автобус, или кто-то встречает?

— На автобус.

— Тогда чего стоим? Он сейчас без нас уедет, а следующий через три часа…

Идти по морозу целых пятнадцать километров не хотелось, поймать попутку было проблематично, а потому мужчины пулей кинулись за угол здания, где на их счастье еще стоял автобус.

— Давай рассказывай, где ты сейчас? — усевшись в хвосте пазика, поинтересовался Петр.

— Особо рассказывать нечего. Живу и работаю в Туле. Занимаюсь оптовой торговлей, — нехотя пробормотал Толя. — Лучше ты расскажи, откуда едешь в такую рань?

— Я тоже в Туле работаю, охранником. Сейчас вот с суток возвращаюсь.

— Живешь-то со своей?

— А с кем еще?! У нас уже третий пацан, так что все нормально. А ты, вроде как, развелся?

— Ага… Ладно, че об этом говорить. Ты наших видишь?

— Конечно. В сентябре же семьдесят лет школе исполнилось, так почти все собрались. А почему ты не приехал?

— Да… — Толя раздосадовано махнул рукой. — Некогда было…

— Ну, ну. Потому что с батей поругался?

Анатолий усмехнулся:

— У вас тут действительно ничего не скроешь. Все про всех знаете.

— А как ты хотел? Это же деревня!

И пока автобус мчался сквозь белые просторы, Петр все что-то рассказывал и рассказывал, но Анатолий не слушал, а только периодически согласно кивал…

Когда-то это был его лучший друг. Их дружба начиналась в детском саду, где они вместе бегали за девчонками, чтобы подергать за косички или отобрать какую-нибудь игрушку. С тех пор их называли «шайкой». Им это жутко нравилось, и, чтобы соответствовать прозвищу, они периодически выкидывали что-нибудь эдакое. И вот в одно лето, когда им было по 13 лет, они решили, как называл это Петруха, «рисануться» перед девчонками, внимание которых пытались заполучить. Требовалось что-то необычное, и тут Петя предложил взять у Толиного отца стоящую в кладовке и, видимо, давно позабытую банку пороха «Сокол», а затем сжечь ее на глазах у девчонок. «Вот будет фейерверк, — восхищенно твердил Петруха. — Девчонки обалдеют!». Но Толику эта идея не понравилась. Взять у отца… да откровенно говоря — УКРАСТЬ вещь, которая с наступлением охотничьего сезона, вероятно, понадобится… В общем, Толя отказался. Однако Петруха все сильней подсаживался на уши, утверждая, что «отец ничего не заметит, а осенью… ну мало ли куда она могла запропаститься…» Толя стойко выдерживал такой напор, не поддаваясь ни на какие соблазны, и вот тогда Петруха сделал ход конем! Однажды, сидя с девочками возле местного котлована, он, как бы между прочим, сообщил одной из них (особенно нравившейся Толику): «Сегодня вечером Толян будет делать салют! Так что приходите к старой мельнице». У девочки загорелись глаза и она согласилась. После этого Толя не мог поступить иначе, как украсть банку «Сокола».

Когда любопытствующая толпа собралась в назначенном месте и в назначенное время, они с Петрухой высыпали порох на расчищенную от травы землю, проложили тонкую струйку того же пороха на безопасное расстояние и торжественно зажгли. От спички огненный ручеек медленно побежал до основной кучи… Все замерли в ожидании чего-то неповторимого, но их ждало разочарование. Гора «Сокола», оставив лишь яркую вспышку и клубы белого дыма, исчезла за считанные секунды. Шоу не получилось! Девочки недовольно зашептались и демонстративно ушли. Зато кто-то из взрослых, заметив в сумерках вспышку света, решил, что это пожар и начал поднимать деревню. В общем, когда все выяснилось, отец так отодрал ремнем Толика, что тот реально не мог сидеть на заднице. А вот Петруха, сделав невинное лицо и сообщив, что идея с порохом принадлежит исключительно Толе, избежал наказания. Из-за этой бестолковой выходки, в результате которой только по чистой случайности никто не пострадал, отец был в ярости. Но и еще была причина. Этот порох принадлежал одному из городских охотников, съезжавшихся по осени в близлежащий лес. А достать банку «Сокола» в те годы было из области фантастики и, чтобы вернуть ее, отцу пришлось задействовать все свои связи. Короче, скандал был грандиозный… Петруха же, вскоре как ни в чем не бывало вновь стал лезть со своими предложениями, но Толя не простил предательства, и их дружба постепенно сошла на нет. Он решил, что настоящей мужской дружбы, хотя он и был еще совсем юнцом, не существует. Все это вымысел романтиков…

Так что Анатолию, несмотря на прошедшие годы, вести с Петрухой задушевные разговоры совершенно не хотелось. Как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался…

–Толян! Забыл, где выходить? К Антиповке подъезжаем.

Почувствовав толчок в плечо, Толя вернулся мыслями в автобус и вслед за Петрухой поспешил на выход. Высадив пассажиров на краю деревни, «ПАЗ» обильно газанул в морозный воздух и, оставляя бывших одноклассников позади, помчался к следующему пункту назначения.

Антиповка была местом рождения Анатолия. Раньше он знал каждый закуток, каждое деревце, но сейчас спустя пять лет с трудом узнавал свою деревню. И дело даже не в том, что он долго не был здесь, а просто территория находилась под сплошным снежным покрывалом, поверх которого торчало лишь множество дымящихся труб. Став городским, Толя отвык от такой «цивилизации» и наблюдал за всем этим словно в первый раз.

Подойдя к перекрестку, мужчины остановились.

— Ладно, Петруха, рад был тебя видеть.

— Толян, приглашаю к себе. Посидим, поговорим… А?

— Спасибо… Ты же знаешь, по какому делу я приехал. Сейчас надо к отцу в больницу, потом побыть с матерью. Так что извини, в другой раз…

— Понимаю. Но все равно, если будет время, заходи. А дядь Леше передай, пусть выздоравливает. Он сильно переживал вашу ссору. Кстати, может, это и подкосило его…

Сделав такой не очень приятный вывод, Петруха, попрощавшись, поспешил на противоположную улицу, а Анатолий с резко упавшим настроением направился к родительскому дому. Услышанное он воспринял как «глас народа» (ведь наверняка так думала вся деревня), и обвинение в причастности к болезни отца с еще большей силой взялось щемить сердце и разжигать чувство вины.

Проходя по родной улице, Толя с трудом узнавал расположенные по пути дома. Заборы были почти не видны, а вместо них возвышались огромные сугробы, сквозь которые пролегали узенькие тропки, ведущие во дворы. В прежние годы сельчане не допускали такого запустения, но времена изменились. Сейчас в деревне оставались главным образом старики, которым все труднее становилось ухаживать за прилегающими территориями. Но, несмотря на запущенный вид домов, главная улица была более-менее расчищена, благодаря чему Анатолий без лишних усилий добрался до отчего дома.

То, что предстало взору, отличалось даже от рядом стоящих запущенных дворов. Сразу было видно — не хватает мужской руки. С трудом отворив занесенную огрубевшим снегом калитку, Толя, похрустывая замерзшими ступеньками, поднялся на крыльцо и, толкнув дверь, оказался в сенцах. Знакомые тюки вдоль стен, висящие охапки трав, — все это было до боли знакомо с самого детства… Нащупав ручку второй двери, он с трепетом дернул на себя, и в лицо пахнуло ароматной выпечкой.

— Сынок! — воскликнула стоящая у печи старушка и заплакала.

— Мамочка, — бросив сумку, Анатолий поспешил к матери.

Обнявшись, они молча стояли до тех пор, пока не запахло подгорающими пирогами.

— Ой, ой… горят.

Старушка, схватив лопатку, кинулась переворачивать содержимое сковороды. Тем временем сын, раздевшись, сел на табурет возле стола и грустно следил за суетой постаревшей матери. Когда он видел ее в последний раз, она была энергичней и моложавей, а сейчас перед ним была измотанная сгорбленная старушка.

— Сынок, будешь кушать? — мать обхватила его голову ладонями и поцеловала в макушку. — Как я рада, что ты приехал…

— Я тоже рад, что наконец-то приехал домой, — Толя поцеловал материнскую руку. — А вот кушать, честно говоря, не хочу.

— Ну как же… Я вот и пирожков настряпала к твоему приезду. И с капустой, и с картошкой, — всхлипнув, расстроилась мать.

— Да-а?! — чтобы не усугублять душевное состояние матери, Анатолий изобразил радость. Он знал, как важно для нее накормить гостя. — Ну, тогда, конечно, покушаю. А молоко есть?

— А как же, — оживилась старушка и достала из-под стола банку деревенского молока.

Анатолий любил все деревенское. И хотя многие сельские жители на дух не переносили молоко и молочные продукты, он, живя в городе, скучал по ним.

— Что-то ты исхудал, сынок, — посетовала мать. — Жениться тебе надо… Годы-то идут, а ты все один… Или есть невеста?

— Есть, — солгал Анатолий.

— Давно встречаетесь?

— Почти год.

— Познакомил бы… Мне и помирать спокойней, если буду знать, что не один остаешься.

Мать снова заплакала. Анатолий, отложив недоеденный пирог, дотронулся до ее руки:

— Обязательно познакомлю. Вот только отец выздоровеет, и привезу.

— Отец уже не выздоровеет, — вздохнула мать.

— Надо верить в лучшее, — возразил Толя.

— Врачи говорят, безнадежно.

— Ага, врачи много знают! Почему же они сразу не заметили, что у отца?

— Не знаю. Все удивляются, ведь его столько раз оперировали… Только смотри, отцу не проболтайся, он думает, что у него язва.

— Ясно… Но надеяться на лучшее все равно надо. Иногда чудеса происходят.

— Только не у нас. Мне в последнее время страшные сны снятся и про отца, и про тебя. На душе неспокойно…

— И мне… — Толя решил рассказать и о своем сне, но, видя, как мать переживает, понял: не стоит подливать масла в огонь, и вовремя оборвал фразу. — И мне… все равно не верится, что это безнадежно. Сейчас поедем в больницу и поговорим с врачами. Шанс должен быть.

— Может быть, — недоверчиво произнесла мать. — Кстати, сходи к дядь Мише, напомни, что он обещал свозить нас. Помнишь дядю Мишу?

Конечно, Толя помнил отцовского друга, заядлого охотника и рыбака. В детстве они часто ездили рыбачить на реку Плава, где по вечерам, сидя у костра, он с упоением слушал байки весельчака дяди Миши. А потому Толя не просто помнил его, а относился как к неотъемлемой части своего детства.

— Ну, еще бы я не помнил!

— Тогда сходи и скажи, что в больницу надо к часу…

Изба дяди Миши находилась через несколько домов. Быстро добежав до высоких ворот, наверно, единственных в округе аккуратно очищенных по всему периметру, Анатолий нажал на кнопку звонка. Сигнала он не услышал, но услышал захлебывающийся лай собаки. Спустя пару минут, послышался хруст снега и жестко-матерный окрик в сторону пса. Калитка отворилась. На пороге появился невысокий, коренастый мужичок в теплой камуфляжной куртке и кроличьей шапке с ушами в разные стороны. Мужичок с головы до ног окинул визитера непонимающим взглядом и через мгновение, радостно раскинув руки, воскликнул:

— Толька! Еле узнал… Проходи.

Дядя Миша протянул руку и, поймав ладонь Анатолия, затащил во двор, в центре которого стоял старенький, памятный еще с детства уазик. Именно на нем они путешествовали по рекам и лесам.

— Дядь Миш, я от мамы. Она с вами договаривалась о поездке в больницу…

— Да-да. Все уже готово, так что как скажете, так карету и подам, — мужичок заулыбался щербатой, добродушной улыбкой.

— Нам туда к часу.

— Все понятно. Значит, в половине первого буду у вас, — и, убрав улыбку, поинтересовался. — Как мать?

— Переживает, но в целом держится.

— Тяжело ей, — дядя Миша опустил глаза. — Надеюсь, Филиппыч поправится.

— Будем надеяться…

В назначенное время, «карета» была подана. Первые минуты все ехали молча, но дядя Миша был не из тех людей, которые любят унывать:

— Ну и погодка… Хорошо, я печку в машину поставил японску, — гордо заявил он. — Так что, Толян, теперь можно в любое время на охоту и рыбалку. Не замерзнем. Вот батя к лету выздоровеет и поедем в одно местечко… Обалдеете!

На эту реплику никто не отреагировал, только мать, всхлипнув, утерла краешком шали глаза. Поняв, что такую тему лучше не поднимать, дядя Миша переключился на Анатолия и стал расспрашивать о городской жизни. Толе не хотелось вступать в разговоры, но необходимо было отойти от тягостных мыслей и приехать к отцу в нормальном, не удрученном состоянии. Так за пустыми, но расслабляющими разговорами они оказались у районной больницы.

— Идите, я вас здесь подожду, — не выходя из автомобиля, дядя Миша закурил.

— Не хочешь с Алексеем повидаться? — удивилась мать.

— Нет, Тамара… Не хочу чем-нибудь расстроить Филиппыча. Да и заправиться надо съездить.

Для Анатолия это было неожиданностью. Он заметил во взгляде старого отцовского друга растерянность, никогда прежде не наблюдавшуюся у этого всегда энергичного весельчака. Оказывается, за всей видимой бравадой у него также была ранимая душа…

Больница располагалась в двухэтажном кирпичном здании старой постройки. Надев халаты и бахилы, Толя с матерью поднялись на второй этаж и с замиранием сердца направились к двери, за которой лежал родной им человек. Пройдя по коридору мимо дежурной медсестры и нескольких посетителей, они осторожно вошли в палату.

Помещение было тесноватым но, тем не менее, вмещающим в себя две койки, одна из которых пустовала, а на второй, закрыв глаза, лежал сильно исхудавший и совсем поседевший отец. Анатолий остановился на пороге и в оцепенении смотрел на некогда крепкого человека, ныне напоминающего мумию. Больной, разбуженный шумом кастрюль, устало взглянул на гостей и, разглядев стоящего в дверях сына, сделал попытку встать. Но с первого раза ничего не получилось, а когда все же с помощью жены он приподнялся, то слабо прошептал:

— Я ждал тебя, сынок…

Толя подошел к постели и, сев на рядом стоящий стул, взял отцовскую руку. Понимая, что нельзя показывать эмоции, он начал разговор с нейтральной темы:

— Хорошая комната, прямо хоромы! Светлая, теплая. На улице знаешь, какой мороз?! У-у-у, — Анатолий сделал многозначительное выражение. — А у тебя здесь Ташкент.

От такого сравнения отец заулыбался.

— Лешенька, давай покушаем, — выставив содержимое сумки, мать вопросительно посмотрела на больного. — Доктор сказал, тебе бульончик куриный можно… Вот привезла свеженький.

— Да я, Том, кушал сегодня…, но жиденького похлебать могу…

Женщина обрадованно захлопотала. Она считала, если у человека есть аппетит, значит он на пути выздоровления.

— Расскажи, сынок, как ты там поживаешь? Как внученька? — отец неотрывно смотрел на сына.

— Да все нормально, пап. Машуля учится хорошо. Я работаю в серьезной организации. Сейчас сделали начальником отдела, так что у нас все в порядке, — Анатолий на мгновение прервался, наблюдая, как мать кормит отца с ложечки. — Вот поправишься, мы с тобой на рыбалку поедем. Дядя Миша в машине печку хорошую установил, так что холод нам теперь нипочем…

— Как он? — отхлебнув с протянутой ложки бульон, поинтересовался Нетребин-старший.

— Ты же знаешь дядю Мишу, вечно веселый и энергичный. Вот нас сюда привез. Хотел к тебе зайти, но не пропустили, сказали, слишком много посетителей нельзя, — соврал Толя. — Так что теперь он ждет, когда тебя выпишут, и обещал показать какое-то интересное место.

Покормив мужа, старушка аккуратно вытерла его губы и стала складывать принесенные кастрюли обратно в сумку.

— Уж и не знаю, когда меня выпишут, — отец с грустью посмотрел на сына. — Сил нет…

— Откуда им взяться сразу после операции? Несколько деньков полежишь, восстановишься, а там и домой. Дома быстро на ноги встанешь, — Толя неестественно рассмеялся.

— Да, дома не полежишь, — Алексей Филиппович повернулся к жене. — Том, как ты там? Тяжело хозяйство одной вести?

— Да все хорошо, Алешенька. Что там тяжелого? — убедительно солгала она. — Дрова наколоты, сарай почищен… Не волнуйся.

— Я помогу маме. На работе взял отгулы, так что за хозяйство не переживай. Ну а там и тебя выпишут, — вставил Толя.

Отец одобрительно взглянул на сына и легким движением позвал придвинуться:

— Сынок, береги мать… Глупо мы с тобой поступили… Я сильно скучал. А на мать не обижайся, она ни при чем. Ей всегда хотелось, чтобы мы помирились… Это я, дурак упрямый… Прости…

У Анатолия помутнело в глазах, а ком в горле перекрыл дыхание. Он понял, что сейчас даст волю эмоциям, а потому, собрав волю в кулак, прошептал:

— Пап, это я виноват. Ты был абсолютно прав, когда назвал меня безалаберным. Мне надо было слушать тебя, а не играть обиженного… Так что ты у меня самый мудрый и хороший…

В дверь заглянуло девичье личико в белом колпаке:

— Товарищи посетители, время вышло. Прошу покинуть палату.

На прощание сын крепко обнял отца, а на выходе, подмигнув, напомнил:

— Готовься к рыбалке.

Грустно улыбнувшись, Алексей Филиппович утвердительно кивнул, и только сейчас Толя заметил, как по отцовской щеке стекает слеза…

Не дожидаясь, пока мать попрощается с отцом, он выскочил на улицу и, схватив ладонью горсть свежевыпавшего снега, обтер лицо. Остудив, таким образом эмоции, Толя направился к уазику.

— Ну как там Филиппыч? — поинтересовался дядя Миша.

— Совсем слабый… Даже не знаю, что будет…

Всю дорогу в салоне стояла тишина, и никто не пытался ее нарушить. Даже дядя Миша, не проронив ни слова, безотрывно следил за дорогой. Анатолий же, смотря в боковое окно, не видел погружающиеся в сумерки пейзажи, а видел болезненное лицо отца с переполненными горечью глазами. Потом на память пришел злосчастный «12-й дом» и всякая астрологическая чушь, начинающая угрожающе сбываться…

На улице совсем стемнело, когда уазик въезжал в деревню.

— Спасибо, дядь Миш. Выручили. Не знаю, как бы мы управились без вас, — пожимая руку «бывалого охотника», поблагодарил Толя.

— Да о чем речь?! Обращайтесь, если понадоблюсь.

Войдя в дом, мать и сын устало опустились на стулья у обеденного стола. В комнате было темно, но свет никто не включал, и только догорающие угли в печи, изредка вспыхивая, освещали комнату.

— Ну что, сынок, надо бы и нам покушать, — после долгого молчания произнесла мать и включила свет. — Что будешь? Есть пирожки, супчик…

— Без разницы, — рефлекторно зажмурившись от яркого света, сухо ответил Толя. — Мам, есть что-нибудь выпить?

Женщина понимающе посмотрела на сына:

— Сама бы с устатку выпила… Но откуда выпивке взяться? Нечего теперь праздновать… Хотя…

Старушка, с трудом согнувшись, заглянула за старенький обшарпанный буфет и, кряхтя, вытащила оттуда бутылку с жидкостью.

— Есть. Это я еще по осени от отца самогон прятала. Будешь?

— Конечно.

Анатолий налил матери полрюмки, а перед собой поставил граненый стакан, наполнил до краев и молча выпил. Мать от увиденного изумилась:

— Сынок, ты стал пить?

— Да не-е… просто нервы надо успокоить, — сбитым дыханием оправдался Толя.

Мать недоверчиво посмотрела на сына:

— Толенька, ты бы хоть закусил, а то, как пьяница, пирожком занюхал и все.

Он посмотрел на улыбнувшуюся старушку, и в голове почему-то возник образ Жанны.

«Так вот почему мне нравится ее улыбка. У них с матерью она одинаковая. Те же складочки, те же ямочки…», — от стакана самогона мысли начинали путаться.

— Сынок, так ты у меня поживешь?

— Да, мам. Сейчас позвоню и возьму отгулы на пару дней. Тебе ж надо снег почистить, да и вообще по хозяйству помочь, так что говори, что делать. Только не сегодня…, а то я что-то ослаб.

— Конечно, конечно, сынок. Ты отдыхай, поспи.

— Да рано еще спать.

— Ничего не рано. День выдался трудный, а дела будем завтра делать…

Подчинившись словам матери, Анатолий покорно встал и побрел в некогда свою комнату. Но перед тем как лечь, надо было созвониться с Викой и предупредить, что его не будет несколько дней. Он нехотя взял телефон, и долгое время вглядывался в контакт под именем «Вика раб». Это обозначение Викиного номера было с первого дня их отношений, когда у них только завязался «служебный роман». Тогда телефонная книга Анатолия была переполнена, и, чтобы не путать дам (а такие случаи бывали), он и стал обозначать их прозвищами. В его книге было несколько Викторий. Например — «Вика ж.д.»! С ней Толя познакомился, когда ехал в командировку. И так получилось, что почти сутки они находились в купе абсолютно одни (со всеми вытекающими из этого последствиями). Еще была «Вика Гоголь» — это была дама средних лет, живущая на улице Гоголя, с которой он познакомился на сайте знакомств и с которой часто впадал в загул и блуд.

Толя бережно хранил все номера телефонов, даже тех, кого уже и в лицо бы не узнал. Хранил главным образом для того, чтобы понимать, от кого приходят эсэмэски на день рождения или другие праздники. Раньше он иногда удалял ненужные номера, но когда получал таинственные сообщения, то подолгу ломал голову: кто бы это мог быть? И вот, чтобы прекратить лишние «головоломки», Толя решил оставлять все номера телефонов без исключения.

Пока он смотрел на «Вику раб», у него мелькнула мысль сменить свой номер телефона и сообщить его только самым близким, и вот тогда больше не придется ломать голову, чье же сообщение пришло или кто это звонит.

Толя не очень любил звонить Вике и делал это только в исключительных случаях. И потому, что она была дамой замужней (хотя это имело большое значение), просто ему не хотелось лишний раз напоминать о себе. В последнее время Вика стала утомлять его намеками о совместной жизни, а потому на каждый звонок или встречу, организованную с его стороны, реагировала слишком рьяно! Сразу начинала напрашиваться в гости или где-нибудь уединиться. Порой Толе казалось, что у Вики напрочь отсутствует чувство самосохранения, и она нисколько не боится спалиться перед мужем или его знакомыми.

— Привет. Говорить можешь?

— Да, дорогой, — прозвучал обрадованный голос девушки. — Ты уже приехал?

— Нет. Я задержусь на пару дней, надо матери помочь с хозяйством. Так что объясни начальству, а сами занимайтесь отчетами. В общем, делайте все по плану.

— Хорошо, дорогой. Ты-то как? Папе совсем плохо?

— Вик, мне некогда разговаривать. Приеду, расскажу.

— Ладно, милый. Я очень соскучилась…

— Пока…

Анатолий вновь не стал отвечать на нежные слова. Ему не хотелось переходить определенную грань их отношений, хотя Вика постоянно пыталась это сделать и часто провоцировала различными ситуациями. Но Толя любил одиночество и свободу, а потому, прикрываясь тем, что она замужняя женщина, всякий раз уходил в сторону, предпочитая, чтобы все оставалось как есть.

Пока он вел телефонные переговоры, мать успела расстелить постель, и изрядно захмелевший сын, с трудом скинув одежду, рухнул на мягкую перину. Старушка бережно накрыла его пуховым одеялом и, стараясь не создавать шума, медленными шажками удалилась.

Пробуждение наступило в самый разгар дня. Анатолий ощутил на лице теплое прикосновение и, открыв один глаз, тут же зажмурился. Прямо в него светил солнечный луч, предательски пробившийся сквозь щель в занавесках. Но проснувшийся не расстроился. Он хорошо отдохнул и ощущал в себе такую энергию, какую уже не испытывал несколько лет.

В доме стояла тишина, и только откуда-то издалека доносился собачий лай. Сладко потягиваясь, Анатолий вышел из комнаты и увидел одиноко сидящую у окна мать.

–Сынок проснулся, — обрадовалась она. — Как спалось?

— Отлично.

— Вот и хорошо… Сыночек, я пока ничего не готовила, боялась разбудить, но сейчас быстренько картошечки пожарю.

— Хорошо, а я пойду, снег покидаю. Кстати, сколько времени? — и, взглянув на настенные ходики, удивился. — Ого! Уже двенадцать…

Умывшись, Анатолий бодро выскочил на улицу и, найдя в сарае орудие труда, принялся очищать заваленный снегом двор. Когда-то в детстве он ненавидел этот снег, эту каждодневную чистку, но сейчас, взяв в руки лопату, чувствовал прилив сил и умиротворение.

«Отвоевав» у зимы двор и прилегающие к нему участки, Анатолий вернулся в дом, где мать уже накрывала на стол. Запах жареной картошки на сале добавил труженику позитивных эмоций, ведь разыгравшийся на свежем воздухе аппетит требовал пищи. Приготовленное на простой дровяной печи блюдо было простым, но таким вкусным и родным, что Толя не смог выйти из-за стола, пока не доел все содержимое сковороды.

— Соскучился по твоей еде, мам. Объелся, как слон…

— Ну и хорошо, а теперь иди, отдохни.

— Да сколько можно отдыхать, — Анатолий похлопал себя по небольшому, но уже заметному животу. — Надо двигаться, а то жиром зарасту.

Этот день пролетел на одном дыхании. Сын выполнил все поставленные матерью задачи и, только когда на небо взошла луна, с чувством выполненного долга поставил инструмент в сарайку.

На ужин матушка также постаралась на славу. Тут были и соления, и варения, но главное, от чего у Анатолия заблестели глаза, — это вареники с творогом.

— Ну, мам, ты меня сейчас закормишь…

— Кушай, сынок. Кто ж тебя еще накормит, как не я. Голодный небось целыми днями в городе своем… А подруга умеет готовить? — осторожно поинтересовалась мать.

— Умеет и очень вкусно, так что не переживай, — и, боясь дальнейших расспросов, перевел тему. — Хочу завтра попросить дядю Мишу отвезти на станцию. Как думаешь, удобно?

— Ну а почему неудобно? Миша хороший человек, он добро помнит, а отец, когда совхозом руководил, много ему помогал. Так что удобно.

— А ты со мной поедешь? Я бы хотел еще раз к отцу заскочить.

— Конечно, сынок. К папе надо зайти, кто знает… — мать не договорила, а, только, прикрыв рукой лицо, замолчала.

После ужина Анатолий прогулялся до дяди Миши и договорился о завтрашней поездке, но в дом возвращаться не спешил. Вечер был изумительно тихим и не особо холодным. Втянув носом морозный воздух вперемешку с запахом печного дыма, Толя с наслаждением выдохнул. Этот давно забытый запах придал ему какую-то необъяснимую энергию.

Задрав голову, он некоторое время неподвижно вглядывался в чистую звездную высь, а потом, подняв кулак, кому-то погрозил:

— Ну и где ты, Злой Плутон? Хоть бы показался, а то спрятался на краю системы и строишь козни… Вот если бы Марс или Венера, я бы тогда понял, но ты… Какое вообще ты можешь иметь влияние на Землю? Тебя даже не видно! Ну, прячься-прячься…, я с тобой повоюю.

Посмотрев еще некоторое время в бескрайнюю высоту и, мысленно погрозив космосу, Анатолий вернулся в дом. Несмотря на физически затратный день, он долго не мог уснуть, беспокойно ворочаясь на мягкой перине. В голову почему-то опять полезли мысли о Плутоне и «12-м доме». Он понимал, что не до конца верит в предсказание, и отсюда его смелые слова, обращенные к вселенной. Но сейчас, от чересчур самонадеянной угрозы, прозвучавшей из его уст, Толе стало не по себе.

«Зря я это сделал. Нельзя судьбу дразнить, даже если в нее не веришь… А-то и вправду можно накликать беду».

Утро было таким же солнечным, как и предыдущее. Толя наносил из колодца воды, наколол дров, а затем стал собираться в дорогу. Мать, не желая отпускать его «пустым», норовила засунуть в сумку что-нибудь съестное, но, в конце концов, только разозлила сына:

— Ты думаешь, я там вообще ничего не ем?

— А что ж ты тогда так исхудал? Я тебе домашнее, полезное даю…

— Это я-то исхудал?! Короче, банки-склянки брать не буду, — решительно заявил несговорчивый сын, но, увидев расстроенную мать, смягчился. — А вот курочку, пожалуй, возьму, сальца немного…

На этот раз дорога в больницу показалась Анатолию намного короче и не только потому, что маршрут был уже знаком, а просто атмосфера в машине была более раскрепощенной, чем в прошлый раз.

В палате оказалось так же, тихо и спокойно, как и накануне, но вот что сразу бросилось в глаза, — это посвежевший отец. Движения и речь стали более уверенными, а на лице появился легкий румянец.

–Здравствуй, папа. Смотрю, ты прям молодчик. Справляешься, — пожимая отцовскую руку, похвалил Анатолий.

— Мне немного лучше, сынок. А ты уже уезжаешь?

— Да. Я же всего на два дня отгулы брал, но обещаю, скоро приеду, и, как договорились, поедем на рыбалку…

— И еще невесту обещал привезти, — лукаво улыбнувшись, вставила мать.

— Вот как? — отец был приятно удивлен. — Хотелось бы посмотреть… Так что жду вместе с подругой.

–Договорились, — согласился обескураженный несвоевременными словами матери Толя. — Ну ладно, пап, давай выздоравливай, мне пора.

Попрощавшись, он вместе с матерью спустился вниз.

— Вот видишь, папе стало лучше, так что все будет хорошо.

— Дай-то Бог, — старушка была тоже рада этому факту и заметно воспряла духом. — Ты хоть звони иногда, а то мне скучно одной…

— Обязательно.

Расцеловав мать, которая тут же вернулась в палату к отцу и, попрощавшись с дядей Мишей, Анатолий поспешил на вокзал.

Ждать электричку пришлось недолго. В хорошем расположении духа и на этот раз в мягком теплом вагоне он устремился в город. Всю дорогу Толя строил планы на будущее и уже забыл о событиях последних дней. Отец поправлялся, мать стала улыбаться, а он мчался в уже ставшую родной Тулу и даже мечтал завтра выйти на любимую работу, по которой успел соскучиться. Жизнь налаживалась!

Через несколько часов утомительного путешествия Анатолий входил в подъезд своего дома. Устало поднявшись по лестнице, он остановился между первым и вторым этажами, вытащил из почтового ящика газету и побрел дальше.

— Моя дорогая! Как я по тебе соскучился, — войдя в квартиру, с наслаждением произнес он.

Бросив сумку и газету в прихожей, Толя, раз девшись, завалился на диван. Но, немного отдохнув, решил не портить привезенные продукты, а рассортировать их по пустому холодильнику. Подойдя к сумке, Толя склонился, чтобы взять ее за потрепанные ручки и застыл… Газета, которую он кинул рядом, развернувшись титульным листом, предстала крупным заголовком: «ЗНАКИ СУДЬБЫ: ПРОЧТИ И ПОЙМИ».