Кредит на милосердие

Андрей Фролов, 2011

Долгожданное продолжение легендарного цикла Вадима Панова «Анклавы»! Грандиозный эксперимент на станции «Наукома» вызвал на Земле разрушительную Катастрофу. Столб чистой энергии устремился в Космос и прошил планету насквозь. Рухнули горные хребты, реки повернули вспять, изменились очертания материков, погибли миллионы людей – такой оказалась цена человечества за доступ к Новым Мирам. Уцелевшие и вновь созданные государства сошлись в ожесточенной схватке за наследство погибшей цивилизации. И за доступ к Станции. А людям остается только выживать кто как может. По отдаленным сибирским деревням разъезжают бандиты на вездеходах и заготавливают мясо, не разбирая – где чье… Юной Варваре пришлось стать невольной свидетельницей страшной гибели своей бабушки, от которой девушке достался необыкновенный дар… Наемник Илья Вебер по заданию неведомых заказчиков стремится пробиться далеко на север, чтобы раскрыть зловещий секрет станции «Куэн Као». А президент Республики Сибирь Ростислав Гиляров пытается найти компромисс между потребностями страны и неослабным давлением китайских соседей…

CREDITUM VIII

Он никогда не считал себя бандитом, нет. Хотя за короткую житуху и грабить приходилось, силой отбирая у слабого то, что по нраву. И воровать, подхватывая, что плохо лежит, в основном одежду и еду. И даже убивать, брать немалый грех на душу, защищая свое добро, здоровье и жизнь.

Нет, он не бандит, потому что переступать законы его заставляли — угроза смерти от голода, угроза изнасилования в общей душевой, угроза не добиться положенного по возрасту авторитета. Бандиты не такие, Митяй это точно знал, вычитав в книгах, услышав от взрослых надзирателей и убедившись на себе.

Они отморозки, сознательно — и это главное слово — выбравшие себе путь ножа и «дыродела». Люди, а часто и нелюди, которые не представляют себе жизни иной. Примеров и раньше было достаточно, а уж после Толчка вообще как прорвало…

Не успела осесть пыль, поднятая землетрясениями, а на большие дороги уже выползали вооруженные группировки националистов, наконец-то решивших очистить Сибирь-матушку от узкоглазых и арабов. За ними насладиться плодами хаоса рискнули маргиналы — тритоны и прочие недочеловеки, сообразившие воспользоваться суматохой и потрясти за мошну небольшие сибирские города. Хотя этих, благодаря особому виду безумия и полному отсутствию «синдина», задавили быстро… Задавили те же «революционеры». Это сейчас освободители Сибири стали БАРС, или «барсами», как сами себя величают. А тогда, три года назад, были бунтовщиками, обычными рейдерами, грабившими, убивавшими и набивающими карманы.

И еще появились Остроухие Куницы… Отлично экипированные, имеющие собственные жесткие законы, безбашенные лихачи, наводнившие Сибирь, расшатывавшие ее и без того шаткие основы.

Митяй не знал, была ли между разрозненными отрядами Куниц какая-то координация или же новое веяние само по себе размножилось под порывами ветра свободы. Но факт оставался фактом — и под Омском, и за Красноярском, и в окрестностях сибирской столицы начали бесчинствовать отряды странных людей, для демонстрации собственной жестокости и устрашения врага подрезающих себе кончики ушей.

Вот это бандиты, да. Как фермеры на луга, выходят они на большую дорогу, совершают вылазки по деревням, вступают в отчаянные схватки с федералами. Для них это романтика, образ мышления и жизни, без которого они задохнутся, как выброшенные на берег караси. Среди мальчишек Напильника, пусть даже и преступавших закон, таких было очень мало. Может быть, позже, когда дети подрастут, как это произошло с Клёпой… Но об этом лучше и не помышлять.

Митяй не был бандитом, нет. Сейчас, изучая белый, в лохмотьях облупившейся извести потолок карцера, он в который раз оценивал себя. Думал о том, что, выпади второй шанс или возможность, непременно поступил бы иначе. Сделал бы так, чтобы не красть. Не грабить. Не убивать…

Но только не в этот раз. Вспоминая произошедшее за кухонным блоком, Митяй снова и снова убеждался в своей правоте и даже желании повторить содеянное. А может быть, и не один раз. Такое с ним происходило впервые, а потому паренек нервничал, ворочаясь на железной койке без матраса.

Раскаивался ли он? Нет, нисколько.

Конечно, с Напильником вышло неправильно. С нарушением законов Кропоткина — тоже неправильно. Ведь можно было надавить на директора, ввести поправки в свод правил лагеря, что-то изменить. Чтобы с девчонками только по обоюдному желанию и чтобы не раньше двенадцати лет…

Но даже для своих годков Митяй знал, причем с горькой убежденностью, что слова ничего изменить не смогут. После Толчка они уже не совсем люди, как те же Куницы или «барсы». Они — молодые зверята, живущие по законам стаи. Не нравятся волчьи уставы, по которым существует коммуна, — ворота тебе откроют в любой момент. А значит, позавчера он выбрал единственно верный путь, и раскаиваться поздно…

Без жестокости, без надрыва, без пролитой крови крепкий дом не построить. Так считал Напильник, примерно так же когда-то рассуждал и сам Митяй. Но всё чаще убеждался, что правила пишет тот, в чьей руке автомат. Он сам, директор, Клёпа, Беляш и другие черенки… А уж если такая справедливость не устраивает кого-то из слабых, это его проблемы.

Им было трудно, факт. С рождения оторванные от «обычной» жизни по колониям и интернатам, дети не успели узнать ни основ армейской организации, ни муниципальной. Единственный пример сообщества, яркий и показательный — тюрьмы для подростков, в которых они мужали, — лежал прямо перед глазами. От него Напильник в свое время и оттолкнулся.

А это означало, что старшие могли наказывать младших, выполняя только военные и охотничьи функции. Заставлять работать тех, кто оружия держать не умел. Могли притеснять, издеваться и насиловать. Не без причины, конечно, не на пустом месте. Но представления о справедливости и законности наказаний в Кропоткине были вовсе не такими, как в книгах местной библиотеки. И это Митяй с каждым днем ощущал всё острее, всё болезненнее…

Новый, поднимающийся из обломков мир сомкнулся вокруг них, превратившись в лагерный забор. Интересно, что будет, если через пару лет их найдут федералы или силы Свободной Сибири и попытаются вернуть под свое крыло?..

Митяй перевернулся на бок, натягивая на плечи драное одеяло. Карцер был расположен в неотапливаемом бараке, нежилом и отведенном под склады. Зимой заключенные Напильника тут умирали, сейчас изо рта всего лишь шел легкий парок.

Ничего, жить можно, и не такое случалось. Кормили, конечно, всего раз в сутки, да и то абы как. Но выручали Юлькины девчонки. То ли сами, то ли по ее наставлению они уже несколько раз подкармливали узника через зарешеченное окно. И еще приходил Алексей.

Неизвестно, как ему позволили общаться с заключенным, хотя и официального запрета на визиты директор не выдавал. Обыскали на оружие, которое щегол мог пронести в «камеру», да и пропустили.

— Вот. Это тебе, поешь. — Лёша положил на единственный табурет пару вареных картофелин, завернутых в черный целлофан. — И спасибо.

— Не спасет, но приятно, — вдруг вспомнил Митяй дерзкую поговорку надсмотрщиков. — Это еще за что спасибо-то?

Он не хотел огрызаться, получилось невольно, вырвалось с паром дыхания.

Бывший старшак сел на кровати, со стуком опустив на пол ноги в тяжелых ботинках. Развернул еще теплые клубни, отломил кусочек, прожевал.

— За всё, — просто ответил мальчишка, не обидевшись на резкость. Синяк под его глазом уже почти сошел, превратившись в бледно-желтое пятно. — Это от нас с Дашей. Ты кушай, а то и разболеться недолго.

— Без сопливых скользко, — Митяй отвернулся к окну.

Он ведь почти сразу увидел в мальчишке что-то… Что-то теплое, от чего кропоткинцы давно отказались. И, возможно, никогда не обретут вновь. Увидел нечто, чего был лишен сам. Воспитание, будущую благородную стать, заботу о близком существе, только вчера совсем чужом. А еще неугасимое умение оставаться человеком под любыми ударами судьбы. Какой-то упорный блеск в глазах, даже когда на скулах расцветают фингалы.

А вот злиться, обрывать беседы и грубить мальчишке заставляло осознание того, что через какие-то полгода Лёша тоже станет волчонком. Таким же, как другие жители коммуны. Злобным, недоверчивым, думающим только о себе. А если не станет, то погибнет — в драке, неудачном походе в лес или вообще в этом самом карцере.

— Иди давай! — он всё еще смотрел в окно, не обращая внимания на Алексея, стоящего у двери. — Директор узнает, башку оторвет, понял? И вообще, я спать хочу…

Он спрятал картофелины под подушку, снова лег, укрываясь одеялом.

— Хорошо, — согласился незваный гость, с пониманием кивнув. — В следующий раз попробую раздобыть тебе новое одеяло…

— Да плевать…

— До свиданья. И еще раз спасибо.

Он постучал, охранник отпер, дверь легко хлопнула, щелкнул засов, и Митяй снова остался один.

Наверное, стоило сделать всё иначе. Например, взять Клёпу на охоту, в кои-то веки сходить самому, найти укромное место… Тогда и вопросов бы не возникло, и отношения с Напильником не испортились.

Он укорил себя за вспыльчивость, толкнувшую к краю пропасти, и перевернулся на другой бок. Из-под подушки, пробившись сквозь целлофан, ему в ноздри ударил аппетитный аромат еще теплой еды.