Рассказы для забавы и экзистенциальных мук. Новое обновлённое издание 2025 года! Ещё больше юмора и экзистенциальной боли!

Андрей Шапеев

Это сборник рассказов из моего сообщества Bernulli, который вы можете найти во Вконтакте. Большинство из них написано методом автоматического письма. Блаблабла, это всё не важно. Суть в том, что мы с друзьями сочли, что эта книга должна войти в вечность. Потому что местами очень трогательно, местами очень смешно. Неизбежно абсурдно и метамодерново. Поэтому она здесь. Возможна нецензурная брань и оскорбительные сюжеты. Но это не точно. Вроде всё удалял и зап*кивал. Приятного чтения! Книга содержит нецензурную брань.

Раздел 2/2. Рассказы посерьёзнее, но ещё более абсурдные. Зато с тонкими трогательными концовками, не оставляющей равнодушных

Письмо санитарам с легко выполнимой просьбой

Я обещал как-нибудь начать выкладывать рассказы. Ну так вот рассказ, который получился в ходе автоматического письма 25 марта 2016 года.

Написан в один присест без отрыва рук от клавиатуры и без единой паузы.

Поскольку доктору я уже писал (я сомневаюсь, что он психически здоров, потому что он отреагировал резким отказом. Разве можно так резко отказывать людям, если ты психиатр?), я решил написать вам, уважаемейшие и проницательнейшие из людей.

Вы позволите мне словесно размяться перед изложением такого сложного письма? Так вот. Голубоглазый осьминог плавает боком, бокоплав он, просто, последний. Самый последний бокоплав. Так то, и ничего то вы с этим не поделаете. Итак, я словесно размялся, и могу перейти к изложению истории.

Как то я пошёл в магазин, и забыл пакет. Пришлось, когда я проходил мимо пожарной части, вытащить пакет из мусорки у входя в часть, вытряхнуть мусор в ведро и унести пакет, аккуратно спрятав его в карман. Я купил продукты, на кассе меня спросили «нужен ли Вам пакет?». Я ответил, что у меня есть, потому что он у меня был. Я же только что рассказал, как достал пакет или нет?.. Так что я просто терпеть не могу, когда меня спрашивают, нужен ли пакет.

Я положил продукты в свой пакет, который, как я, кажется, заметил ранее, я достал из мусорки, пошёл домой. Дома я обнаружил, что пакет мокрый, и что, видимо, в него кто-то давеча мочился. Я понюхал хлеб — он пах мочой и, к тому же, пепельницей. Вот это было недоразумение с моей стороны — нюхать этот хлеб. Было неприятно и, к тому же, когда я нюхаю запах мочи, то вспоминаю мою бедную тётушку Серафиму, которая занималась уринотерапией и часто варила мочу на плите. Всё это чудовищно воняло, и моча, сама по себе не самая приятная из жидкостей, ещё отвратительнее отпечаталась в мою подкорку.

Так что я вскипел от злости, швырнул пакет прямо с продуктами и пошёл разбираться. Но не дошёл я ещё до полиции, как мне повстречалась женщина пожарник. Она смеялась надо мною и тыкала в меня кривым пальцем (очевидно, ей его кто то сломал прежде, и он недавно сросся не так, как полагается). Тут сбежалась вся улица и стала надо мной смеяться. Я сначала подумал, что не надо мной, огляделся, осмотрелся: ошибки быть не могло, больше никого исключительного и замечательного на улице не было. Это смеялись надо мной! Низко!

Я решил ещё раз проверить, надо мною ли люди смеются, и спросил старика с клюкой: «дедушка, а не скажите ли Вы мне, надо мною смеются или не надо мною?» «Какой я тебе дедушка! — резко ответил дедушка, — я ещё молодой, мне только семьдесят восемь. И это не клюка, а костыль!» Я ему сказал, что я молчал про клюку, но он ответил мне довольно грубо, что нет, дескать, я сказал про клюку, и к тому то оскорбил его, назвав его дедушкой. При этом он наступил мне на ногу костылём, так что пальцы мои хрустнули и навсегда сломались. Дама с красной сумочкой, из которой торчала деревянная линейка (не из дамы пока что, конечно, а из сумочки), закивала. Дама сказала мне шёпотом на ушко, что смеются именно надо мною. Я закричал: «люди, люди! Что же Вы смеетесь! Разве вас всех не бесит, когда вас на кассе спрашивают, нужен ли Вам пакет» Но людей больше бесил именно я. Уже даже так — не смешил, а бесил. Я сказал им, что в мой пакет кто то недавно излил примерно три четверти мочевого пузыря среднестатистического мужчины. И что это совершенно не смешно, потому что я потратил деньги на хлеб, который пахнет мочой и окурками. «Как вам не стыдно! Это же всё Вы! — вскричал я, краснее от ярости, женщине пожарной. — Это же Вы курите! Вы курите и бросаете в мусорный пакет бычки, поэтому мой пакет пахнет так отвратительно! Положим, я допускаю, что есть небольшая вероятность, что в пакет написали не Вы. Всё таки, Вы — женщина и анатомические особенности, я проходил в школе, не позволяют вам писать непосредственно в урну. Если только сесть на урну, но тогда Вы просто монстр. Так что вряд ли Вы истинно испражнялись в эту урну, женщина! Но вы точно в неё курили. Так что половина неприятного запаха — это Ваша заслуга». Мне сказали, что не стоило вообще брать пакет из урны. «Позвольте! — возмутился я, — а почему это Вы решаете за меня, где мне брать пакеты! У нас что же, есть кодекс пакетных потребителей? В том то и дело, что нет! Я любопытствовал по поводу сего вопроса, и пришёл к интереснейшим умозаключениям. Итак, кроме кражи пакета его можно доставать любыми законными способами! А поскольку мусор принадлежит каждому в городе гражданину, это достояние и бич города, то я и взял сей пакет, и считаю это своим неоспоримым правом». Несмотря на мою очевидную правоту, из за которой я тотчас и ликовал, люди не совсем согласились со мной. Я бы сказал, не вполне согласились. Половина согласилась с тем, что я имею право брать пакеты из урны, но не согласилась, что я должен жаловаться на пакеты, взятые из урны, а другая половина разошлась, кто — куда. Так что остались мы наедине с женщиной-пожарной.

Я решил воспользоваться моментом и сказал: «Послушайте… — романтичным таким тоном сказал… — послушайте… мы с Вами повстречались не в слишком правильное время, я предстал в не слишком благообразном виде для Вас, я бы даже сказал, отрицательно положительном… положительно отрицательном виде. Так что, я полагаю, я мог бы рассчитывать на свидание с Вами. У Вас очень красивые груди. Вы не находите?» Но женщина почему ¬то вознегодовала и хотела меня, такого исключительного и уникального, меня, такую личность и неповторимость, ударить! Так что я ударил её первым, и был прав, потому что я же видел, как она замахивается на меня и ещё и собирается плюнуть в меня. Тут прибежал полицейский, мне сразу стали задавать вопросы, но я их не воспринимал: настолько я был обижен женщиной. Я к ней — с таким романтичным настроем, а она меня совершенно не восприняла всерьёз, да ещё и смеялась надо мной.

Сидя в полиции, я жалел, что не взял пакета — как я мог его забыть! Вот же ирония! У меня было бы неоспоримое доказательство того, что я невинен, как младенец. Пожалуй, младенец даже виновнее, потому что он голый. Лежит себе и эксгибиционирует, барахтается и так далее и в таком вот роде. Это голо и неприкрыто. Я же, по крайней мене, одет. Так что я невинен вдвойне. Вдвойне невинен, точно херувим. Ну да, впрочем, херувим грешнее меня, ведь он чист. Я сейчас объясню… Херувим старается предстать перед людьми лучше, чем есть — чистым, поэтому вымылся, вычистился… он чист… а это гордыня! А значит, Херувим грешнее меня. Это безусловная истина, которую, я полагаю, Вы своим проницательнейшим из умов не можете не увидеть. Так что выпустите меня немедленно на основании приведённой мной истории и на основании того, что я чист и бескорыстен. Я отпускаю злобу и смиренно принимаю судьбу, особенно принимаю, зная, что вы меня выпустите.

Конец ознакомительного фрагмента.