О мама, где же ты?

Андрей Юрьевич Агафонов, 2020

Известный рок-музыкант волею случая оказывается один в провинциальном городе. Содержит нецензурную брань.

— А я напоминаю, что сегодня для вас играли, — заливался ведущий под нестройные хлопки зала, — Игорь Демин, гитара, вокал! (ссссоло!), Юрий Фокин, ударные! (дробь), Сергей Кузнецов — клавишные, вокал! Сергей?

Клавишник отбросил волосы со лба, лениво пробежался пальцами по «Ямахе».

— Сергей Кузнецов! Бас-гитара…

Дальше он не слушал, спрыгнул со сцены, брел по проходу к себе. Никто его не останавливал.

***

Разговор накануне получился неожиданно жестким. Стас был холоден:

— Серега, незаменимых нет. Едешь с нами — договор в силе. На нет и суда нет.

— То есть он будет рот разевать, а я…

— Тебя раньше все устраивало? Что поменялось-то?

— Поменялось то, что мы теперь звезды. То есть вы.

— Ну и что ты хочешь?

— Новый договор.

— Нет.

— Вот так просто? — Сергей растерялся. — Мы восемь лет вместе, и ты мне вот так просто говоришь «нет»? И все?

— И все, да.

— Я тоже могу пойти на принцип.

— Серега, — Стас сузил глаза и заговорил тихо: — Ты можешь даже на хуй пойти.

Вот и поговорили…

***

Сергей шел по улице Маркса, состоящей из приземистых купеческих особняков. Все они были изрядно обшарпаны. На перекрестке Маркса и Ленина блестела как рафинад четырехэтажная резиденция областного КГБ, огороженная двухметровой чугунной решеткой. Так, «не доходя…» Он выудил из кармана узких джинсов клочок бумаги, посмотрел адрес, свернул направо, в арку. Во дворе увидел небрежно побеленное здание с ведущей в подвал дверью. Недоуменно пожал плечами, подошел, дернул ручку — разбухшая дверь с трудом, но подалась. Перед ним был тусклый коридор, какие-то тени маячили в коридоре.

— Простите, это телецентр?

— Да! Да! Проходите! — вскричала женщина в цветастой шали, выбегая откуда-то из глубин. — Вы же Сергей Кузнецов? «Рассвет»?

— Я, я. На закате, — буркнул он себе под нос.

— Ну так проходите, мы же вас ждем же!

Она втащила его в ярко освещенную студию, окна были занавешены изнутри плотной синей тканью. Над столом висел на какой-то веревке угрожающе огромный микрофон. Оператор за камерой был похож на фашистского пулеметчика. Сергей поежился.

***

Восемь лет назад, после института, они втроем перебирали разные названия: англоязычные, с какой-то игрой слов, откровенно дурацкие, всякие поющие, ревущие, россияне, славяне, древляне, по названиям городов (но Москва и Санкт-Петербург оказались заняты, а другие как-то не вдохновляли), в конце концов остановились на перспективном «Рассвет». И не придерешься, сколько совхозов с таким названием, и намек на «Радугу». Тут же сочинили визитку с рефреном «Радость и бред, солнце и свет, тающий след — это рассвет!» и риффом с альбома Uriah Heep 1970 года. На концертах они в основном и играли хард — «Рэйнбоу», «Юрай Хип», «Дип Перпл», «Грэнд Фанк», «Квайет Райот». А на худсовете — песни советских композиторов…

Потом Стас нашел басиста Васю, у которого была модная болгарская гитара «Орфей». Еще у Васи был папа-генерал, что очень облегчало жизнь всем рассветовцам, или, как их любовно называл Саша Градский, «даунам». Через пару лет работы по захолустным ДК Стаса сменил на барабанах Юра Фокин, потому что кто-то должен был договариваться о концертах, писать рапортички, следить за деньгами и дружить с членами Союза композиторов, а Игорь и Сергей не претендовали.

В канун 1979-го Стас собрал группу у себя на флэту и объявил им с гнусавым акцентом:

— Со следующего года обещаю сделать бизнес д-ашей семьи пол-д-остью легальным.

— Какой семьи? — не понял Юра.

— То есть легальным? — не понял Игорь.

— Объясняю, — вздохнул Стас, — припишемся к какой-нибудь филармонии и будем получать свои десять сорок за концерт без головняков и товарища майора.

Сергей многозначительно покосился на Васю. Стас мотнул головой — не то ведомство.

— Так это, — замялся Игорь, — это ж про БАМ надо будет петь.

— Надо будет, споем, — отрезал Стас, — или у тебя другие предложения?

Игорь недовольно тряхнул красивой головой.

— Серый? — Стас смотрел на него с фирменной кривой ухмылкой.

— Я как купечество…

— А я против, — восстал Вася внезапно. — Я не за башли.

— Вычеркиваем, — пошутил Стас. Или не пошутил?..

***

Так они здесь и оказались. Уже без Васи. Басиста взяли из «Воскресенья», он как раз скитался неприкаянным после очередного полураспада группы. За три года прочесали Урал и Сибирь до самого Иркутска, лечились во всех попутных КВД, несколько раз были избиты, дважды лишились аппарата, а потом вдруг из Москвы позвонил одноклассник Стаса и большой комсомольский начальник и посоветовал «не торопясь, но срочно» готовить программу для фестиваля в Сочи. Кроме старого хита «Рассвет грядет», в загашнике были только хулиганские частушки и все те же песни советских композиторов в обрыдлом наборе «Кто тебе сказал», «Люди встречаются» и «Как прекрасен этот мир». Втроем — Игорь, Сергей и Стас — сели творить.

— Я там, где закаты багровые, — ожесточенно шипел Стас, терзая струны в экстазе, — я там, где плакаты «Вперед!» Где песни рабочие, новые слагает совейский народ…

— Может, воскресенских возьмем? — предложил Игорь.

— Ты не вытянешь, — усмехнулся Сергей.

— Ну ты-то вытянешь, — моментально вскипел Игорь. В последнее время с ним такое случалось. Лидер-гитаристом был он, соответственно, и вокалистом тоже был он. При этом все трое знали, что главная вокальная нагрузка всегда была на Кузнецове, который стоял с «расческой» сбоку и не отсвечивал.

— Спокойно, оба, — цыкнул Стас, — какие воскресенские, ты бредишь? Мне это все литовать еще. Сами сочиняйте.

— А музыку? — съязвил Сергей.

— А музыку можно взять… вон… — Стас кивнул на стопку фирменного винила рядом с «Арктуром», — где и они.

***

Интервью было скучным. О последнем показе по телевидению, о зарубежных поездках — все это он рассказывал уже раз тридцать. Но оттарабанил снова, напомнив себе, что теперь это не его настоящее, это теперь настоящее Стаса, Игоря, Юры… а его прошлое.

— Расскажите о начале вашего творческого пути, — снисходительно предложила Валентина, кутаясь в шаль.

— Да ну что, какое там начало… Играть начал в институте, потом отработал по распределению три года, уволился и уже полностью посвятил себя… музыке… — последнее слово он промямлил. Ему было стыдно.

— То есть это стало вашей профессией?

— Ну как. Мы играли на танцах, на праздниках там каких-то. Что-то зарабатывали этим, конечно.

— А кто вы по образованию, Сергей?

— Инженер.

— Что же получается? — Валентина плавно повела плечами. — Государство пять лет потратило на ваше обучение, а вы пошли на танцах играть?

— Гос-с-сударство? — при вспышках гнева Сергей начинал немного заикаться. — Вы в нашу областную филармонию часто х-ходите?

— Конечно, — горделиво сказала Валентина, судорожно соображая про себя, когда была там в последний раз.

— Там работает д-двести человек. Не считая руководства. А кассу делает только группа. За с-себя и за т-того парня.

— Не все можно измерить деньгами!

— Тогда о чем мы говорим? Государство на меня потратило что?

— Хорошо, — поджала губы Валентина, кивая кому-то по ту сторону камеры, — продолжим. Расскажите о своих творческих планах.

Сергей посмотрел на журналистку внимательнее. Крупные черты лица, подвижные жирные губы в каких-то трещинках. Не слишком тщательно вымытые волосы. Он не мог понять, что за человек перед ним. Он в принципе не очень хорошо разбирался в женщинах, тем более — в женщинах, которые ему не нравились. Чувствовал, что сам не нравится ей, хотя и не понимал причины. Насколько искренне она спрашивает? Добивается ли скандала? Не работает ли на здание неподалеку? Может быть, она просто тупая? Очень может быть…

— Я в творческом отпуске, — ответил он, выдержав паузу, — думаю, в каком направлении развиваться дальше. Ну и заканчиваю училище культуры, как вы знаете.

***

— Серега!

— А? — он поднял голову и посмотрел на Игоря исподлобья. Уже несколько часов они вдвоем копались в пластинках Стаса, умчавшегося на встречу.

— Тебе не кажется, что мы всю жизнь занимаемся какой-то херней?

Сергей пытался понять, не продолжение ли это недавней ссоры. Но вроде нет, вопрос звучал серьезно, спокойно и грустно.

— То есть?

— Ну вот мы же музыканты. Ты лучше, я хуже. Да, да, заткнись. Но тем не менее. Столько лет копаемся в говне и делаем говно. А могли бы играть что-то свое. Как вот эти, — мотнул подбородком на пластинку Breakfast in America. — Они творят что хотят. А мы только снимать можем. И то коряво.

— Слушай, я так сильно не задумывался, — Сергей провел пальцами по усам. — Я детдомовский. У меня нет претензий на гениальность. Я просто жить хочу хорошо. Мы же деньги зарабатываем.

— Ты не Вася, я понял…

— Не Вася, — удрученно помотал головой Сергей. — И папы-генерала у меня нет.

Оба замолчали.

— Там, там, там, — принялся вполголоса мурлыкать Сергей, — там, там… я сам… Я вижу сам, я знаю сам, что там… спасибо небесам… Какой секрет, и в чем секрет… И жизни нет, и счастья нет… А у меня такая блажь, я просыпаюсь… эээ… а у меня…

Он сел за пианино и начал подыгрывать себе.

— А у меня такая блажь, машина делает вираж, милиция впадает в раж, но я ловлю теперь кураж… — форте.

— Слова говно, а музыка ничего так… — заметил Игорь, беря гитару.

К вечеру они сделали три песни.

***

— Расскажите о ваших увлечениях, что это — спорт, живопись?

— Почему спорт?! — поперхнулся чаем Сергей.

— Ну как же, у вашей группы столько песен о гонках, виражах, взлетах…

— Да. Часто бывает так, что образ артиста не совпадает с реальным человеком.

— Понятно, — поджала губы Валентина, — так же, как все, как все, как все, я по земле хожу, хожу…

— Вроде того.

— Кстати, о личной жизни!

— Отсутствует.

Он как будто видел мысль, бьющуюся в крупной голове Валентины, как летучая мышь: что же еще спросить, что же еще спросить, как вы мне все надоели. Но помогать ей не собирался.

***

— Привет, звезда! — Сергей обернулся. Его догоняли, улыбаясь, парень с девушкой — парень в белой рубашке с расстегнутым воротом, с болтающимся на шее полароидом, девушка в узкой юбке, черноглазая, худенькая как спичка. Сван со своей спутницей. Аней, кажется. Они познакомились на днях… где-то…

— Куда спешишь?

— Да никуда, в общем.

— Пойдем с нами, есть кое-что! — Сван подмигнул.

Возле драмтеатра Аня попросила Свана сфотографировать ее с Сергеем. Прильнула к руке, задела бедром.

Затем взяли портвейна и отправились к Свану домой. Жил он на первом этаже пятиэтажки за обкомом партии. Один, ну, или, может быть, с Аней.

Дома Сван поставил кассету Einstürzende Neubauten, взглянул на Сергея вопросительно — поймет ли, оценит ли (Сергей кивнул одобрительно) — сел за стол, вытряхнул из пачки “Беломора” папиросу, пальцами вытрусил табак. Аня стояла за ним, положив руки ему на плечи. Они были красивы и подходили друг другу. Как чайная пара.

Сергей подумал, что с удовольствием рассказал бы им, как пишет песни, как приходят стихи. Но они не спрашивали. Разговор был больше о фильмах (Сван жил в двухстах метрах от центрального кинотеатра). По вечерам понедельников там, оказывается, проходили какие-то кинолектории. Вот на той неделе показывали «Ночи Кабирии».

— И тетка такая встает, — смеялась Аня, — и говорит: «я искусствовед, это фильм о проститутках, давайте уберем детей из зала!» А дети это типа мы!

Сван усмехался.

— Пойдешь с нами на «Солярис»? — спросила Аня.

— В понедельник? Да, наверное, я могу, — Сергей ничего не понимал в кино.

«Какие милые люди, Аня и Сван», — думал он. Мысль застряла и мерцала в голове. Аня встала, слегка покачнувшись, потянула его за локоть: «Идем!» Сван усмехнулся, нажал на клавишу, крышка кассетоприемника с грохотом отскочила, он вынул кассету, вставил другую, нажал на Play. Комнату заволокло дымом. Немного мутило от портвейна и андеграунда. Сергей вышел вслед за Аней в другую комнату, спустя какое-то время обнаружил себя полулежащим у стены. Аня трудилась ртом. Он наблюдал это как будто со стороны. Член торчал, но никакого возбуждения он не чувствовал, только физический дискомфорт. Он наклонился, взял ее за плечо, встряхнул:

— Извини, не получится.

Натянул джинсы и вышел, на ходу застегивая ремень.

В окне сзади мелькнула белая фигура Свана.

***

— Не могу не спросить напоследок. Это правда, что в маленьких городках при выступлении вашей группы отключается все остальное электричество?

— Конечно, правда. Все? — Сергей начал вставать, оператор угрожающе замахал руками. Сергей все же встал. — Знаете, Валентина, я всегда считал, что спортивные комментаторы у нас в стране самые тупые. Я ошибался. До свидания.

***

— Ты — морж!

— Я кто? — Сергей рассмеялся.

— Ну морж. Как у битлов. Замогильный персонаж. От тебя холодом веет. Кому захочется на твое рыло в телевизоре смотреть? Сам подумай. А Игорька причешем, умоем…

— Стас, да я разве против, — в душе он, конечно, был против, хотя и не мог бы объяснить, почему. — Пусть будет Игорь.

— Ну вот и решили, — Стас хлопнул его по колену и бодренько поднялся. — Кстати, эта Светлана говорит, если съемка пойдет в народ, снимем еще пару-тройку роликов. Ну-ка улыбнись! Да. Морж…

Так и вышло, что в передаче Центрального телевидения песню «Виражи» вдохновенно исполнял Игорь Демин сдавленным голосом Сергея Кузнецова. Светлана оказалась очень строгим редактором и настоятельно попросила «не хрипеть, никакого рока». Пару раз в ролике мелькал клавишник Кузнецов, немного похожий на моржа.

Поначалу он не обижался — Стас жлобом не был, в отличие от Мелик-Пашаева, давал и пацанам заработать, особенно что касалось аппаратуры. Благодаря его коммерческому гению группа уже несколько раз побывала в странах соцлагеря, туда везли водку, оттуда очки солнцезащитные, кроссовки, гитары… Как-то постепенно выяснилось, что Стас уважаемый человек, поговаривали, что он чей-то то ли внук, то ли племянник, но в любом случае — на короткой ноге с Кобзоном, а это, сами понимаете…

Конец ознакомительного фрагмента.