Танцующее окошко. Сказочные истории, рассказы, стихи

Анжела Беленко

Мы с детства любим сказки. Читаем их сначала для себя, потом – своим детям. А есть сказки, которые можно читать и перечитывать всю жизнь, как сказочные истории Г. Х. Андерсена, например, и каждый раз находить в них что-то новое, какой-то скрытый смысл. Книга «Танцующее окошко» – для семейного чтения, она адресована взрослым, которые были детьми и детям, которые будут взрослыми.

Сказка о скамеечке

1.

В этой квартире было много стульев. Здесь жил композитор, к которому часто приходили его ученики и поклонники. Они подолгу сидели, пили чай, слушали очередное музыкальное творение композитора и искренне восторгались. Стулья считали себя причастными к славе хозяина, мнили себя большими персонами и поэтому горделиво изгибали спинки и ни на кого из мебели внимания не обращали.

Важнее их был разве что круглый вращающийся табурет, который стоял около фортепиано. Он был немногословен, погружён в свои мысли и не говорил, а изъяснялся.

— Мы с хозяином музыку пишем, — изредка произносил он.

Стулья почтительно замолкали, признавая его превосходство, ожидая, что он еще что-нибудь скажет, но табурет снова погружался в свои мысли, возможно сочинял новую сонату.

Кто знает, может быть, именно он вдохновлял композитора, ведь недаром, потирая длинные нервные пальцы, тот обязательно должен был крутануть табурет туда-сюда, прежде чем открыть крышку инструмента.

Это стало ритуалом с незапамятных времен, и в такие минуты все в доме ходили на цыпочках и говорили шёпотом.

2.

А в прихожей стояла низенькая трёхногая скамеечка. Никто уже и не помнил, когда она появилась здесь. Давным-давно, когда композитор был ещё маленьким мальчиком и учился завязывать шнурки на ботинках, скамеечка поддерживала его. А теперь детей в квартире нет, и только экономка иногда ставит на скамеечку свою тяжёлую хозяйственную сумку. А та скрипит тихонько, покачиваясь на своих трёх ножках.

Порой, когда в прихожую распахивались большие стеклянные двери гостиной, скамеечка могла любоваться шикарными стульями, но не осмеливалась заговорить с ними. Всё равно они бы ей не ответили, ведь они были почти что кресла!

Стул, который стоял в гостиной около двери, был не таким высокомерным: на нём спала хозяйская кошка, точила о его ножки свои когти, и поэтому вид у стула был довольно потрёпанный. Возможно поэтому, он иногда снисходил до беседы со скамеечкой. По-настоящему это нельзя было назвать беседой, ведь говорил один стул, а скамеечка только слушала и скромно молчала.

— Я ведь раньше у окна стоял, а теперь меня к двери передвинули! Так недолго и на свалке оказаться или — страшно подумать! — в камине! — жаловался он.

И скамеечка искренне сочувствовала ему. Видя это, стул даже как-то снисходительно заметил:

— Вот если бы у тебя была четвёртая ножка, называлась бы ты банкеткой и тебе, пожалуй, нашлось бы место в гостиной. Для кошки… — в сторону добавил он.

«Четвёртая ножка!» От такой головокружительной перспективы у скамеечки захватило дух. Но как? Как отрастить эту самую ножку?! Оставалось только мечтать.

Иногда по ночам в своих снах она становилась банкеткой с красной плюшевой обивкой и изогнутыми, как у стульев, ножками. Но наступало утро. Скамеечка по-прежнему была трёхногой и стояла в прихожей.

3.

Экономка шла открывать входную дверь и в очередной раз споткнулась о маленькую неприметную скамеечку, которая при её появлении всегда старалась съежиться и забиться под вешалку, но часто не успевала.

— Боже, когда же, наконец, выбросят эту рухлядь?!

— Мы с ней ровесники-и-и-и, дорогая Марьвасильна-а-а-а! Тогда и меня — в ого-о-о-нь, на пла-а-а-ху! — пропел хозяин, выходя в прихожую навстречу своему гостю, художнику. Композитор слегка побаивался своей экономки, которая прежде была ему няня и имела собственное мнение о его таланте.

— Кто путается под ногами? Надеюсь, это не в мой адрес? — пошутил вошедший художник.

— Да вот, — няня-экономка указала на предмет разговора, — давно прошу что-нибудь покрепче купить вместо этого старья! А эту и выбросить не жалко!

— Так отдайте её мне! Она такая маленькая, удобная — мне на пленэре рисовать, как раз то, что нужно!

— Эх, забирай, пожалуй! — хозяин махнул рукой. — Все лучше, чем на свалку её.

И он покосился в сторону кухни, куда удалилась строгая няня-экономка.

Скамеечка не знала, что такое «пленэр», но от этого слова веяло какой-то тайной и волшебством. Всё время, пока гость пил чай, слушал новые музыкальные произведения своего друга, рассказывал ему последние новости богемной жизни и приглашал на свою выставку, скамеечка томилась в тёмной прихожей, прислушивалась к голосам за стеклянной дверью и боялась, что её оставят тут, забудут или передумают отдавать.

4.

Но вот скамеечка уже в руках художника, он оглядывает её со всех сторон, радостно восклицает: «О, и ножки складываются!»

Вот за ними захлопнулась дверь. Дверь в прошлое.

Вот они уже на улице.

Уличный шум и солнечный свет сначала оглушили и ослепили скамеечку, ведь она всю жизнь провела в полутёмной прихожей. Художник отказался от предложенного ему пакета и нёс скамеечку в руке, приноравливался к её форме и весу.

Постепенно скамеечка успокаивалась. Легонько покачиваясь в руке нового хозяина, она осмелилась оглядеться по сторонам. Ей начинала нравиться эта новая жизнь. А что-то ещё более радостное и чудесное ожидало её впереди в волшебном слове «пленэр».

Пройдя по шумной улице, художник свернул в какой-то переулок, а потом на бульвар. Здесь уже были слышны другие звуки — чириканье птиц и весенняя капель. Лёгкий тёплый ветер качнул верхушки деревьев, затем, спустившись пониже, пробежался по кустам, мимоходом взъерошил волосы художнику и погладил легонько маленькую скамеечку в его руке.

И в этот момент ей вдруг показалось, что всё это уже было когда-то в её жизни: и ветер, и капель, и птицы. В какой-то другой её жизни. Когда она… когда она была… деревом!

Она была ДЕРЕВОМ!

Новосибирск, 2003 г.