Лист ожидания. Новеллы

Анна Алексеева (2022)

Семь новелл в жанрах: реализм, фантастика, мистика. Петр получает извещение: нейроуловители засекли его вызов на дуэль. Но кому он его успел сделать? Алексей сталкивается в лифте с коллегой и оказывается в гостях у него и его жены. Один вечер кардинально меняет жизнь героя.

Алексей

Он открыл дверь и жестом предложил мне войти в его дом первым. В квартире горел свет и пахло пирогами. Очень хорошо пахло. Уютно. Я совсем забыл этот запах. В тех местах, куда мы ходили с Ирой, пахло или парфюмерией, или индийскими благовониями, или ничем. Запаха домашней еды (подгоревшая яичница, которую я готовил по утрам, — не в счет), а тем более выпечки, я не слышал уже много лет. Наверное, с детства.

Пекла не мама, бабушка. В деревне я проводил каждые летние каникулы, лет до тринадцати. Иногда на ужин бабушка делала нам с дедом пирожки. Это всегда было событием — пирожки были очень вкусные, с картошкой, капустой, мясом, и их можно было есть до отвала. А начиналось все с большой зеленой кастрюли, накрытой полотенцем, которая появлялась на кухонной табуретке еще с утра, — в ней «подходило» тесто. Я топтался вокруг этой кастрюли, как вокруг новогодней елки, и с нетерпением ждал ужина.

— А у нас на ужин пицца! — в кухонном проеме появилась высокая улыбающаяся женщина с маленьким ртом и блестящими глазами. Она была в шортах и заляпанном переднике. Ее голые руки были перепачканы мукой. Я немного смутился.

— Это моя Аня, я предупредил ее о тебе, — сказал Антон. Я уже разулся и был готов куда-то идти, но в нерешительности стоял, как всегда бывает, когда оказываешься где-то впервые. — Пойдем на кухню.

Кухня была довольно просторная и очень живая. Она была заставлена всякими вещичками и посудой: на открытых полках стояли разноцветные банки, тарелки, чашки и миски, стеклянные бокалы, пустые бутылки из-под вина, фотографии в рамках (Ира сказала бы — это так старомодно!), какие-то сувениры; на стенах висели постеры и пришпиленные цветными кнопками блокнотные листки с рецептами; на подоконнике валялись журналы, газеты, исписанные тетрадные листы, какие-то счета и, кажется, ноты. Посередине массивно возвышался круглый голубой, присыпанный мукой стол, на котором был раскатан большой кусок теста; вокруг стола — несколько голубых же стульев с высокими резными спинками, у окна — цветастый диванчик. Плита и стеклянная дверца духовки были запачканы свежими брызгами жира и уже подсохшими остатками какой-то еды; пестрый кафель над раковиной и плитой тоже кое-где блестел желтоватым жирком: на этой кухне много и часто готовили и, судя по запаху, которым встретил меня этот дом, вкусно ели.

Наша с Ирой кухня была стерильна: мы ели в основном то, что приносили безымянные курьеры из службы доставки. А по выходным мы ходили в кафе. После таких ужинов не оставалось никаких следов. Как и от тех фильмов, на которые водила меня жена. Кажется, в моей жизни была только пустота, сияющая чистотой кухонной керамики и белизной дна картонной коробки из-под попкорна.

— Вы ведь поможете мне? Вообще я почти все успела, осталось кое-что нарезать. Антон написал мне, что придет с тобой, и я поняла, что нужна еще одна пицца, — она что-то еще говорила, сперва споласкивая под краном ладони, потом — деревянную доску, шампиньоны и какую-то зелень. Ее руки были усыпаны веснушками.

Антон ловко нарезал помидоры, наклонившись над круглым столом, а мне сказал ждать, когда Аня мне тоже что-нибудь даст.

— Держи, — она протянула мне пучок зелени и посмотрела на меня, кажется, с любопытством.

Глаза у нее голубые и родинка возле правого, а в уголках — мелкие морщинки. Наверное, она часто улыбается. Я представил, как мы смотрим какой-нибудь фильм, сидя на моем диване: я её обнимаю, а она улыбается, отчего морщинок у глаз становится больше, а она — красивее…

— У нас жарко. Сейчас окно открою, а то я тут со своей духовкой…

Я молча взял доску и уткнулся куда-то в стол:

— Резать мелко?

— Да, помельче, — донесся до меня ее голос уже откуда-то сзади. — Это базилик, — добавила она.

«Базилик вымыть и дать просохнуть. Выложить на блюдо, чередуя кружки помидора и моцареллы, — вспомнил я рецепт итальянской закуски, которую готовили в одном из тех кулинарных шоу, что я иногда смотрел по вечерам, пока Ира занималась английским. Мне нравилось, как участники что-то режут, жарят, варят и тушат, находят в этом какой-то смысл; как у них получаются красивые и аппетитные блюда, как эти люди смеются и похлопывают друг друга по плечу.

Антон дотронулся до моего плеча и легонько сжал его:

— У Ани получается очень вкусная пицца. Гораздо вкуснее, чем во всех этих доставках.

Запищала духовка, а уже через мгновение Аня поставила на стол возле плиты противень, на котором румянилась и источала аромат горячего теста, поджаренных грибов, чеснока и чего-то пряного (базилик?) большая пышная пицца с не идеально ровными, но идеально поджаристыми краями.

— Так, ребята, давайте быстренько раскидаем все, что нарезали, на тесто, запихаем его в духовку и сядем есть, — скомандовала Аня и начала намазывать на будущую пиццу густой красный соус. И мы выкладывали кругляшки помидоров и жирной пахучей салями, сыпали мелко нарезанный базилик и какие-то сухие травки, оливки и грибы, украшали половинками ярко-красных черри (мякоть с семечками удалить!) и терли пармезан. В конце Аня достала какую-то штуку, похожую на кисточку, макнула ее в оливковое масло и дала мне «слегка сбрызнуть, чтобы лучше подрумянилось».

Потом мы сели за стол, и сквозь уютное желтое окно духовки я смотрел, как тает, отдавая свои соки начинке, белая кудрявая шапка этого благороднейшего из сыров.

Ире я отдал, мне казалось, все. Мы поженились сразу после института: ее родители настаивали, я был не против, а ей хотелось еще одно красивое платье. Ей постоянно чего-то хотелось: одна работа, другая, курсы, тренинги, командировки… она все время куда-то бежала, с кем-то созванивалась, переписывалась, назначала встречи и встречалась. Сначала она и меня постоянно звала куда-то: во вторник — на лекцию (очень крутой коуч), в среду — на выставку (там будут нужные люди), в четверг — на концерт (надо поймать директора группы), в пятницу — в бар (с ребятами давно никуда не выбирались). К выходным у меня уже не было сил, но Ира не могла «весь день тупо проваляться на диване», поэтому мы шли в кино. Ей хотелось успеть везде, а мне — чтобы меня оставили в покое и я мог, наконец, просто почитать книгу. На моем старом зеленом диване, который она все порывалась выбросить и называла его «колхозным», как, впрочем, и все, что не было черным, белым или серым. У меня была очень стильная и насыщенная черно-бело-серая жизнь.

В жизни не ел такой вкусной пиццы. Мы откусывали, обжигаясь, от больших сочных ломтей; смеясь, подхватывали губами начинку, норовящую упасть с куска, и с наслаждением пили прохладное красное вино, которое мы с Антоном купили в магазине напротив нашей редакции.

Было уже поздно, и мы боялись не успеть до его закрытия. Ира написала, что идет куда-то «с девчонками», поэтому домой мне не хотелось, и я просто сидел в кабинете, пока не пришел охранник и не пригрозил закрыть меня в здании на ночь. У лифта я наткнулся на Антона, который работал в соседнем отделе. Мы с ним почти не пересекались по делам, поэтому и не общались особо, так — привет-пока.

— Все нормально? — поздоровавшись, спросил он.

Я глупо улыбнулся и почему-то ответил честно:

— Не знаю.

— Пойдем пройдемся, — сказал Антон, и мы пошли в магазин. Я не помню точно, что я ему говорил — кажется, рассказывал про диван, про ее друзей и что-то еще. Антон слушал, кивал, медленно продвигаясь вдоль винных полок и разглядывая бутылки (где у них тут Грузия?), а я плелся рядом. Потом мы стояли в очереди, а он шутил и смешно изображал нашего главреда. Кажется, я даже смеялся.

Смеялась она чудесно. Мы сидели за столом, и Антон рассказывал, как они путешествовали летом по Италии, и Аня учила хозяина одного из отелей готовить пиццу по ее рецепту.

— Не правда, все было не так! — смеялась она, чуть запрокидывая голову назад — так, что я видел голубую жилку, которая тянулась по ее шее от самого подбородка.

Я представил, как она опускает свою диковинную кисточку в масло и протягивает ее огромному усатому итальянцу в клетчатой рубашке: «Сбрызните, чтобы лучше подрумянилось». А потом заливисто смеется, запрокидывая голову и обнажая пульсирующую голубую жилку на длинной белой шее.

Антон посмотрел на меня со смесью жалости и понимания, и я, смутившись, отвернулся. Ира часто говорила, что у меня «всегда на лице все написано».

Наверное, поэтому она перестала меня звать сначала на выставки и лекции, потом — на концерты и посиделки с ее друзьями, а в последнее время даже в кино она ходила без меня.

— Ты же опять будешь сидеть недовольный, — говорила жена, натягивая идеально черную водолазку, которая была довольно тесной, поэтому Ире приходилось снова расчесывать и приглаживать свои и без того гладкие смоляные волосы. — Я позвала Оксану.

— Когда ты вернешься?

— Не жди… и поешь без меня… мы зайдем куда-нибудь.

Она уходила, оставляя в квартире меня и резковатый запах духов. Иногда мне казалось, что я был ее аксессуаром, такой деталью образа, вроде маленькой собачки. Просто на собачью шерсть у нее была аллергия, а у меня шерсти не было.

— Мы хотели завести собаку. Даже в приют ходили, — сказал Антон.

— Но что-то пошло не так, — рассмеялась Аня.

— Сложно выбрать. Их так… много.

Что-то изменилось в их поведении. Появилась какая-то едва уловимая, неловкая нежность в их взглядах и движениях.

Мы начали уже вторую бутылку вина, когда я решился спросить:

— Как вы познакомились? — на самом деле мне было интересно узнать об Ане больше.

— Антон как-то привел свою маленькую племянницу ко мне в студию. Я преподаю фортепиано…

— На самом деле она очень хороший музыкант, а в студии — только по субботам, — перебил Антон.

— Мне нравится, — пожала плечами Аня. — Я думаю взять еще несколько ребят.

— К ней уже очередь, — похвалился Антон востребованностью своей жены.

— По крайней мере, в этом есть смысл… и потом… если мы хотим завести собаку, мне надо завязывать с гастролями и этим графиком…

— Или не собаку, — улыбнулся Антон жене и дотронулся до ее руки. Они смущенно примолкли, а я почувствовал себя чужаком, которому не было доступа в это поле, образовавшееся вокруг них и надышанное ими. Это длилось всего секунду, потому что Аня будто бы поняла мое состояние и поспешила с вопросом:

— Ну что, еще одну разрежем?

Мы с Антоном шумно обрадовались:

— Ну, конечно!

Конечно, я не сразу ответил Ире, когда на следующее утро она прислала смс, в котором спросила, где я. Я был уже в поезде, который вез меня… я пока и сам не знал точно — куда. Прежде, чем ответить ей, я сходил за чаем ( — Сахар? — Нет, спасибо. — Я принесу), зачем-то умылся, вернулся в купе, полистал в телефоне нашу с ней переписку и стал смотреть в окно. Забавно, если фокусироваться на каком-то одном предмете — например, на дереве — то будешь, вертя головой, постоянно смотреть назад, а если сосредоточиться на неопределенности где-то впереди, то все, мимо чего ты проносишься, сгладится в одну размытую декорацию.

Я написал Ире, что договорился об удаленке и уехал. И попросил прощения. Наверное, за то, что больше не хотел смотреть назад. Она не ответила.

***

Я расплатился с таксистом (хотя разбитая шестерка мало походила на такси) и вылез из машины. Дыхнуло жаром: солнце палило, не смотря на то, что по календарю была еще весна. Я в нерешительности огляделся: с одной стороны ухабистой дороги была все та же степь, через которую мы так долго тряслись от самой станции, с другой — тропинка, петляющая по травянистому холму к невысокому симпатичному дому, окруженному неровным, кое-где покосившимся частоколом, выкрашенным в приятный зеленый цвет. Чуть дальше, за домом, угадывались еще какие-то деревянные строения. Сладко-тягуче пахло навозом и пряным разнотравьем. Захотелось парного молока.

Конец ознакомительного фрагмента.