Костяной Венец

Анна Бэй, 2022

Виктор ещё не занял должность начальника третьего отделения, а Эльза не стала знаменитой авантюристкой империи. Он был студентом академии магии – лучшим! И судьба завязала историю вопреки его планам, обрушив несносную Эльзу Эйс. Тогда в академии магии они соревновались за будущее, ненависть перешла в нежные чувства и совместное изучение тайн провидения. Злой рок заплел их в один узор и жестоко развел, чтобы шесть лет спустя свести уже жандарма и авантюристку в противостоянии вокруг Костяного Венца – ключа кровавой истории империи и цыган.

Глава 5. Фантомы прошлого

Империя ликует!

Двадцать два года назад империя погрузилась во тьму.

Подлый заговор цыган привёл к Гражданской войне небывалых масштабов: города горели в огне. Всему виной цыганские кочевники, которые размножали свой крысиный народ в подворотнях и сточных канавах, набирали силу и плели заговоры.

Какой всё же удивительный народ! Изворотливый и такой живучий! Крысы! Они прикрывались музыкой и прибаутками, шныряли под нашими носами, но ударили в самую спину, когда вдруг наша мирная империя немного сомкнула глаза в сладком сне процветания.

Подлый удар под предводительством Рамина Творца — цыганского короля. Искусного оратора, виртуоза восстаний. За ним шли на смерть. И смерть получили. И не был погребён предатель, не сожгли его и по обычаям цыган, а сделали из костей Венец императора, чтобы увековечить славу монарха.

Империя празднует не юбилей, но знаковую дату. Двадцать один год свободы от крысиных силков, от цыганской грязи и заговоров.

Слава императору Бернгарду Первому и Великому. Слава и долгих лет мудрого правления.

— Империя празднует. Было бы что. — подытожил Виктор, складывая газету и убирая вон.

Он потёр пальцами вмятину на деревянной столешнице и в глаза ударил фантом — как на ещё когда-то гладкую поверхность падает с полки тяжёлый подсвечник и скалывает дерево. Виктор мотнул головой, прогоняя прошлое, но вдруг тяжело вздохнул и снова раскрыл газету.

Маленькая проекция цыганского табора вышла из букв текста статьи. Цыгане расступились и выпустили того, кто легко запрыгнул на телегу, выпятил жилистую грудь и натянул тонкие губы в сухой улыбке. На бритом черепе отразились блики солнца, мышцы заиграли неожиданной для такого телосложения силой. Что-то в нём было мистически притягательным, оттого цыгане следовали за мужчиной почти вслепую — опьянённые, зачарованные. Фантом забился в сражении со скалой, он вёл за собой уже тысячи людей, и не только цыган. Он не боялся ничего, не прятался за спинами людей, остервенело бросался только вперёд, не оглядывался.

Предводитель бунтовщиков поднялся на трон, но сесть на него не решился. Замер и это стоило ему жизни. Его кровь брызнула на символ власти, но упасть замертво он не спешил, а упёрся в спинку рукой, поливая трон кровью, что-то со страстью и ненавистью шепча.

Виктор не слышал — фантомы лишь передавали образ, но не звук.

Призрак дрогнул под ветром перемен, пылинка за пылинкой уходил прежний силуэт, пока на его месте не остался Костяной Венец — жемчужина коллекции императора.

Помимо жестокой истории Венец имел ещё одну особенность — ужасать и усмирять людей. Не буквально, как псионики, скорее дело в энергетике предмета, или же материала, из которого сделан. Виктор однажды затеял эту запретную тему с приятелями лекарями и техномагами, которые остервенело спорили о природе этой особенности. Оба мага сошлись на том, что эффект не оспорим и корни его в оттиске личности Рамина Творца.

— Ваше высокородие! — обратился тихо подчинённый, — Мобиль ждёт, «нулевая» пересменка. — и аккуратно подмигнул.

Виктор вылетел за секунду. Смена караула у сокровищ была необычная: предполагалось вычленить две минуты задержки у одной витрины без стражи императора и людей второго отделения — только приближённые.

И лишь две минуты уединения на незаметную подмену подделки на настоящий Венец.

Виктор позволил себе маленькую авантюру, от которой волосы встали дыбом — неприемлемо для протокольного человека закона, каким и был Тефлисс.

Но любопытство оправдывало безобидную шалость. Ведь по факту Венец всё равно находился под охраной, никаких запрещённых манипуляций с ним проводить никто не собирался.

Только маленький фантом — всё!

Виктор чувствовал сопротивление и защиту. Но не ту привычную, как у техномагов, не органическую лекарскую вроде дурмана — другую, непривычную, не поддающуюся описанию.

На лбу выступил пот, но упорство смешалось с любопытством в такой искрящийся коктейль, когда отступать уже поздно.

Щелчок по воздуху — тишина. Даше дымок не вырвался из Венца. Виктор упрямо махнул головой, платком открыл стеклянную дверцу витрины и запустил руку внутрь, всё ещё не касаясь. Вообще, сама мысль тронуть кости пусть и предателя казалась не столько ужасающей, сколько кощунственной, будто потревожить мертвеца.

— И всё же… — хмыкнул он, понимая, что тревожить фантомы ничуть не лучше.

Сконцентрировался и чем чёрт не шутит — тихо проговорил:

— Простите, что приходится тревожить.

Усилие, щелчок, ожидание.

Тик-так, тик-так… карманные часы, лежащие открытыми рядом с витриной, резали возможности безжалостно — будто скрежет по нервам.

Отчаянно: ещё щелчок пальцами и немая мольба.

И вот серебряная тень оторвалась от костей со скрипучей тяжестью, образуя густое ленивое марево.

Виктор пошатнулся, почувствовав, что вторгается в то, что ему не по зубам. Фантом тянул силы — это нормально, но конкретно этот вытягивал их подчистую, складываясь не в сюжет из прошлого, которого ожидал вероломный начальник третьего отделения, а…

В человека.

Человек прошлого не выдавался ростом или телосложением, но его энергетика предлагала присесть и слушать. Вот только он не говорил, а смотрел в одну точку с выражением смирения, принятия и скорби. Виктор выровнялся с мужниной и встал напротив на расстоянии метра. Рассматривал фантом и пробовал «на вкус» эту странную энергетику, утверждая себя в догадке, что странное свойство Венца отпугивать людей заключается именно в сильном фантоме из прошлого. Редкое явление — действительно энергетический оттиск, не простой, конечно. И что, как не кости, может сильнее задерживать память? Жутко стало, нервно. Виктор порадовался, что фантом не двигался и не пугал, давал к себе привыкнуть и рассмотреть: всё-таки личность Рамина Творца — непростая, историческая, вероломная и роковая.

И только Виктор дозволил себе нервную улыбку, как фатом перевёл взгляд на часы рядом с витриной, как будто они существовали и для него — но это же абсурд! — а потом с часов пронзительный взгляд ушёл на Виктора. Пространство будто расширилось, кружа голову нехорошими ассоциациями, почти осязаемой тревогой, будто…

— Коридор… вероятности. — дрожащими губами прошептал Виктор, понимая, что уже не контролирует фантом, да и ситуацию в целом.

Но тот и не думал бежать, материализоваться или вершить новые восстания с бесчинствами. Также спокойно стоя, он разомкнул тонкие губы и беззвучно медленно произнёс то, что Виктор понял со второго раза:

— Гравитация?! — спросил Виктор и нахмурился.

Рамин Творец сомкнул глаза, да так и не разомкнул, снова произнося губами, только в этот раз пространство заскрипело, выводя звуки шелестом, от которого по спине Виктора пробежал холодок:

— Моя кровь на троне империи.

Из сомкнутых щедро подведённых смолью глаз медленно катилась слеза, а фантом стремительно рассеивался. Виктор медленно закрыл витрину и осел на пол, потому что ноги перестали держать, да и руки выдавали дрожь.

— Ваше высокородие? — прошептал подчинённый, — Что…? Помощь нужна? Наше время подошло, прибыли люди Олдорфа и императорский конвой.

— Да-да, понял, спасибо. — голос Виктора осип, глаза всё ещё таращились от ужаса, но он взял себя в руки, — Ой, часы забыл… — он с опаской приблизился к витрине, последний раз взглянул на Венец, теперь видя в нём не кости, а человека, и поспешил покинуть зал.

В кабинете его отделения ждала папка с делом Эльзы, на которую в этот раз переключался с трудом.

Виктор достал из толстого дела Эльзы Эйс вырезки из газет, где фигурировали украденные девушкой драгоценности, среди которых весьма крупный экземпляр рубина, коллекционная статуэтка из нефрита, знаменитые картины, драгоценности и с десяток вексельных бумаг очень весомых по цене. Все её цели стоили непомерных денег, но отличие в том, что они продавались. Эльза не посягала на то, что станет обузой, хоть и трижды бесценной. Так, обчищая своих любовников, она проходила мимо уникальных картин, если при продаже могли возникнуть проблемы.

Мужчина пропустил волосы через пальцы и тяжело выдохнул, гадая, какой из предметов коллекции императора мог привлечь Эльзу.

— Венец. — нахмурился он, понимая, какое значение именно Венец имеет для её народа, — Не посмеет. И зубы обломает. Страшная вещь…

Глубокий вдох, массаж висков, глоток воды — легче. Мужчина всё сидел и стыковал мелкие детали в одну картину, разрозненность событий мучала его, съедала.

— При чём здесь Гарсив? — промычал он.

Собственно, Фредо Гарсив и сам был человеком далеко не бедным. По описи в его поместье висели весьма любопытные предметы искусства — он упоённо собирал их и регулярно устраивал званые вечера, чтобы прихвастнуть коллекцией. Но что-то подсказывало, что привлекло Эльзу не это.

Вырезки газет легли по временно́й цепочке.

По этим небольшим заметкам о пропаже можно судить, что Эльзу привлекали драгоценные камни. А в императорской коллекции было чем поживиться, взять даже знаменитых драгоценных братьев Раджу и Халифа… но здесь Виктор свёл густые брови к переносице и достал ещё одну бумагу, правда, уже официальную, с печатями и высокими резолюциями — она гласила, что Раджу и Халифа перевозятся на экспериментальный проект личной императорской научной технологической лаборатории. Проект непростой и в узких кругах нашумевший: техномаги изобрели глушители магии, действующие на большие расстояния.

— Любопытно… — прошептал мужчина и потёр заросший щетиной подбородок.

Стук в кабинет заставил резко закрыть папку и смахнуть её в потайное отделение ящика.

— Ваше высокородие! — обратился Брайан, — Здесь какая-то несуразица происходит. Жандармов запрашивают, кулаками машут. А свободных людей-то нет…

— Кто запрашивает? Олдорф? — недовольно уточнил Виктор и заглянул через плечо подчинённого.

— Нет, пожарный инспектор! Говорит три недели пробивает запрос, а он то ли потерялся, то ли завис… — Брайан побледнел, — Не наше ведомство, Ваше высокородие… но в такой суматохе могли и на нас перенаправить. А в архиве сейчас ничего не найти.

Архив действительно стал похож на чёрную дыру. А всё из-за сокращения бюджета на второе и третье отделение канцелярии, переезд в более тесные здания. Раньше оба отделения располагались в черте главных построек империи на бульваре Триумфа, чтобы все ведомства между собой быстро сообщались, но в отделении городской жандармерии случился пожар по халатности, перекинулся на второе отделение, потом на третье… и здание полностью выгорело. Пожарные локализовали назревающую катастрофу, но поплатились многими жизнями. Виктор только вступил в должность первого помощника начальника отделения и сразу, буквально в пекло. Тяжело пришлось…

Он снова замотал головой, выгоняя непрошеные мысли, но обещая заняться архивом как можно скорее и вышел к пожилому инспектору чисто старой школы, где о точности знали многое. Такие люди ошибок не терпели и не прощали, и старый брюзга уже явно подготовил речь для молодой неопытной системы:

— Вы верно думаете, Ваше высокородие, что моё дело не такое важное, как ваше. Подумаешь, проверка пожарной безопасности, верно? — и только он пустился в долгие речи, как Виктор резко протянул руку, чтобы посмотреть документы инспектора:

— Ни в коем случае, подполковник. Пожар ждать не станет. Сколько у вас проверок?

— Семь. Я немолод, — он резко изменил риторику, — Часть ещё осилю, но помощь мне нужна, молодое сопровождение. Лазить по пожарным лестницам — дело не для семидесятилетнего старика.

Виктор криво улыбнулся и взглянул через плечо на своего помощника:

— Вот тебе, Брайан, и смена обстановки. — он протянул бумаги молодому человеку, — Три минуты на сборы и бегом. — и вдруг в глаза бросился адрес знакомого ресторана, — А вот это и я могу взять, если вы не против.

Сердце Виктора забилось от радости, что появился повод наведаться к «Луизе». И как же пригодилась всесторонняя практика в офицерском полку, когда приходилось дни напролёт чинить пожарную технику, слушая россказни отставного майора о службе в пожарном отделении. Невольно узнал о нормах пожарной безопасности, о приёме системы и некоторых милых деталях и романтике профессии. Отчего романтика вообще не покидала мысли Виктора, что забежал в цветочный ларёк по пути к ресто.

— Мастер, — поздоровалась самая милая юная цветочница во всей столице, кротко протягивая свежую гвоздику, — Это не цветок, а настоящее чудо, возьмите!

— Спасибо, Маргери, — улыбнулся он в ответ, очарованный выбором девочки, и протянул купюру. Не было в Энгхерлемме человека, который смог бы равнодушно пройти мимо этой чудесной цветочницы.

И чуть позже жеманное приветствие от официантки ресто:

— Надо же, жандарм! Моё почтение! Отобедать, или…? — форма офицера творила с людьми перемены.

–…Или! Мне к начальству. С проверкой. — серьёзно рапортовал он и надавил взглядом, вынуждая к расторопности, — Поторопитесь, любезнейшая.

Официантку как ветром сдуло. Виктор медленно прошёлся вдоль занятых столиков к тому, где сидел Гарсив, мерно попивающий с виду крепкий кофе в компании своей «Луизы». Официантка уже вкратце пояснила хозяйке цель визита Виктора, а Эльза вроде спокойно приняла эту весть, но не ожидала увидеть в качестве инспектора Виктора.

— Надо же, — Гарсив говорил в нос и тянул гласные в столичной манере, — Из высоких чинов и в инспекторы, какая ирония. Но вам, Тефлисс, должно быть, так комфортней в силу происхождения.

Виктор пропустил невнятный укол и сухо кивнул Эльзе, отдавая постановление о начале проверки:

— Мистрисс ди Плюси, ввиду нехватки жандармов и инспекторов, проведу проверку я.

— Мастер Тефлисс, может, не откажетесь от чашки кофе? Или желаете отобедать?

— После. — он посмотрел на карманные часы, с ужасом вспоминая, как их рассматривал фантом Рамина Творца, — У меня обед с часу до двух, а сейчас ещё четверть первого. С вашего позволения приступим. Начнём с кухни. Кто меня может провести?

— А вы прямо серьёзно будете… — начала Эльза и удивлённо подняла бровки, — Я думала, это символическое мероприятие.

— Это мероприятие о безопасности граждан империи. О жизни ваших клиентов. Какие символы? К делу. — он поднял бровь и всей своей позой выразил намерение быстрее приступить к проверке. Серьёзность витала в воздухе, клиенты начали обращать внимание на слишком воинственного офицера в форме, и Эльза сдалась.

— Прошу прощения, дорого́й Фред. Здесь клиническая картина сердобольной преданности букве закона, нельзя такой тяжёлый случай игнорировать.

— Разумеется, ангел мой. Да и душно здесь, поеду-ка я в мужской клуб.

Любовники жеманно распрощались, и Эльза повела Виктора в кухню, недовольно сопя:

— Ну и кретин же вы, Ваше высокомерие! И как вам идёт форма солдафона! Пальцы только выдают наманикюренного аристократишку.

— Прелестная Луиза наконец обнажила зубы, а то мне аж приторно от ваших улыбок стало. Сложно наверно играть роль милой глупышки всё время напролёт?

— Я великолепная актриса, мастер Тефлисс.

— Ох, здесь я не поспорю. Надеюсь, ресторатор из вас тоже годный. Никаких авансов не будет. — и пусть интонация сквозила холодом, он будто невзначай выудил из-за пазухи маленькую кремовую гвоздику на коротком стебельке и протянул Эльзе, — Держи.

Эльза опешила, но на автомате протянула руку. Покрутила одинокий, но очаровательный цветок, смущённая и выбитая из колеи.

— Это мне?

— Конечно, тебе.

И возобладав над эмоциями, девушка вновь выпустила жеманную актрису:

— Скромное жалование не позволяет купить букет? — нарочно с уколом огрызнулась она.

Тень улыбки на губах Виктора и задорный огонёк слетели пеленой, а густые брови нахмурились:

— Ошибся, не тебе. Это для Эль — девочки с веснушками, которая радовалась рукавицам и новым карандашам. А вообще, я просто не хотел тебя компрометировать. — он забрал цветок и кинул в урну. И с непоколебимым видом принялся заглядывать в печи, проверять систему вытяжки, электрические кабели, трубы, затворы, щитки и приборы. Задавал сухие вопросы, Эльза бурчала что-то в ответ, но он пропускал мимо ушей, — Где ключи от решёток на окнах?

— Я… где-то их видела.

— Да ну? И где? — он сложил руки на груди, — Искать будем? Или ставим на карандаш?

— Виктор, тебе сложно, просто поставить галочку?

— Нет ключей — нет галочки. Ищем.

— Не ищем. Поставь эту прокля́тую галочку!

Он откашлялся, дождался, когда официантка заберёт заказ и выйдет вон:

— Через три дня приду проверять снова, не будет ключей, проверку не пройдёте. Ясно? — он пробежал по полу глазами и вдруг нахмурился, — Люк. Люк прямо под рабочим местом повара. Как так?

— Здесь раньше был сквозной проезд на параллельную улицу, и только потом возвели здание. Вот люк и остался в таком неудобном месте.

— Не перенесли? — нахмурился он, — Это нарушение.

— Виктор, ну ты прямо непроходимый зануда. Куда я сейчас дену этот чёртов люк?

Но мужчина уже сел на корточки и провёл пальцем по замочной скважине:

— Я тебе его в проект занести могу в порядке исключения. — он постучал по медной крышке, — Только если найдёте ключи от решёток и вот от него. И чтобы по правилам, Эльза! — он обернулся и прибавил тихо, — Луиза, я хочу, чтобы это прошло по нормам. Официально. Но ключи должны быть закреплены на стене под стекло. Иначе эта кухня через три дня будет опечатана.

— У тебя жандармов нет. — закатила глаза девушка, сложив руки на груди в явном недовольстве.

И он поднял на неё глаза:

— Я тебя предупредил.

— Ой страшно-страшно.

— Думаешь, я тебе это с рук спущу? — ухмыльнулся он, — Ничего подобного. Я не Гарсив, который поведётся на вот это… — он сделал жест пальцами, эмитирующее похлопывание ресниц, — Увы.

— Правда, что ли? — сладко улыбнулась Эль и сделала шаг ближе, медленно подняла на него газа и приоткрыла губы, — А мне, кажется, что ты тоже мужчина. — её пальчики коснулись груди Виктора, пробежали по пуговицам, обвели знаки отличия. Эльза смотрела с интересом и даже восхищением, — А форма и правда тебе к лицу…

О как же его сердце заколотилось навстречу прикосновению Эльзы. И самое ужасное, что она чётко это ощущала, видела в какой ступор ввела своего давнего знакомого.

— Ты на всех мужчинах свои чары проверяешь?

— Одним больше, одним меньше… — она пожала плечами и хитро улыбнулась.

Реакции его тела выдали себя сами, его расширившиеся зрачки и даже замерившее дыхание, которое спустя секунду выдало рваные ритмы. Он накрыл её ладонь своей, мягко сжал, но в этот же миг убрал, обрывая мосты:

— Ты всё-таки невероятная актриса, Эли, и да, как ты верно заметила — я мужчина. А ты красивая женщина. — его голос звучал хрипло, с придыханием, — Но и ты не единственная в мире, знаешь ли. — она зло стрельнула глазами, зато бросила затею соблазнения, — Мы говорим о безопасности твоего персонала. Будь любезна предоставить все комплекты ключей через три дня. У тебя чудесное кафе и не хотелось бы рушить твою мечту из-за таких мелочей. — он сделал шаг назад, — Не глупи. Ключи — это просто.

***

Совсем с другим настроем он зашёл к Эльзе, а покидал ресторан потерянный, будто одно прикосновение высосало все его силы. Снова этот привкус горечи, неразделённых чувств и несбыточных надежд травили кровь, кружили голову и разрывали душу.

Виктор зашёл в кабинет, скинул мундир и едва дожил до окончания рабочего дня. Даже и забыл, что с завтрака ничего не ел, да и не хотелось. Дома тоска наверняка бы настигла с пущим рвением, поэтому ноги привели в не самый благополучный район города, в котором он, к слову, бывал часто.

— Здравствуйте, дамы. — мило улыбнулся он, заглядывая в публичный дом с чёрного входа.

— Неужели это Виктор Тефлисс! — кукольная девушка в холе завизжала и смешно запрыгала, — Тина! Тина, Виктор Тефлисс! Девочки! — вечернее время оживило заведение, но гостей ещё не было. Неустанные работницы своего ремесла ленно наводили марафет — броский, вызывающий, но Виктор не слишком обращал на это внимание.

Девушки повыскакивали из комнат на раздачу конфиската, которым их любезно снабжал Виктор:

— Вам здесь книг не перечитать. А Тина где?

И вот из-за угла показалась рыжая голова и лисий прищур. Тина двигалась медленно, по-звериному, внимательно наблюдая, как и сколько времени её любимец выделяет коллегам. И ничего не говорила, как и Виктор. Наконец, он пожал плечами и изрёк:

— А для тебя нечто особенное. — он знал, что после этих слов вся спесь слетит с рыжей девушки.

Она с трудом вздохнула и натянуто улыбнулась:

— Девочки, у меня особый заказ для начальника третьего отделения! Не беспокоить! — её ловкие пальчики подцепили отвороты его плаща и потянули за собой в приватную комнату под недовольство подруг.

Они оказались вдвоём в тусклом свете свечей, в запахе сандала. Тина легонько толкнула Виктора на тахту и подцепила из его рук бесценный конверт, на пути борясь с сургучом.

— Мне нужно алиби, Тина. Императору наскучила моя репутация, компромата ему подавай.

— Легко! Сделаем из тебя любителя незрелых девочек!

— Ни за что на свете! — нахмурился он в ответ.

— Мужеложцем?

— А есть варианты более традиционные? Я ведь в мужском коллективе работаю, нельзя мне терять доверие подчинённых.

— Есть. — Тина нехотя отвлеклась от конверта, — Как тебе оргии? Подчинение, плётки с цепями?

— Час от часу не легче. — пожал плечами, — Пожалуй, это самое безобидное. Давай так, чтобы поверили.

— Хорошо, милый, это без проблем. Сэмитируем, что ты изнасиловал и побил парочку наших девочек. — она смерила его оценивающим взглядом.

— Да уж… это понравится элите Энгхерлема.

Рыжая красавица звонко рассмеялась:

— Ох, как же они тебя ненавидят, милый! И за что? Ты же чудо, лучший из чиновников, которых я когда-либо знала! Людей уважаешь, закон чтишь, женат на службе!

Поморщился:

— С дворянством и вельможами у меня всегда туго было. Так уж вышло, переживу. — он потёр бороду, — Тина, мне вот что покоя не даёт… опять!

— Фредор Гарсив? Он вроде не преступник. — она настороженно прищурилась, — Кстати. Мне здесь один мой постоянный клиент сболтнул, что Гарсив выкупает предметы искусства для своей коллекции. И всё чаще… — она задумалась, подбирая слова, — Знаешь, такие массивные перстни с огромными камнями.

— Любопытно!

Виктор свёл брови и кивнул:

— Капризы богатых людей… — но в голове сложилась другая мысль.

— Ещё он выкупает здание на центральной улице рядом с банком.

— Бывшая центральная жандармерия? Горелый остов!

— Да, верно, его.

— Интересно… как же он получил разрешение на покупку муниципального здания.

— Ещё, видимо, не получил, раз сделка не состоялась.

— Проверю.

— И теперь ищет партнёра для нового проекта.

— И какого же?

— Мужской клуб.

Эта безобидная новость напрягла Виктора:

— Мужской клуб. Мне нужны имена предполагаемых членов и потенциальных партнёров. Ты сможешь в этом помочь?

Тина надула губки и вздохнула:

— Имена членов — это точно ко мне. А ты — сухарь, одни задания раздаёшь, как в своём отделении.

Но он перехватил её руки и принялся их целовать:

— Тина. От одной тебя пользы больше, чем от дюжины агентов. Я же ценю тебя, глупенькая. И берегу всех вас. Вы недооценённая сила, и я не про ваши вынужденные забавы с мужчинами, а про то, что сидит у вас внутри. Вы такие талантливые, жаль, что это в тени.

Улыбнулся, взял из её рук конверт и уверенно надломил сургуч:

— Дочь тебе рисунок прислала, не задерживай ответ, Тина.

Внутри конверта таился сложенный вдвое листок с неровными буквами «мама», а там нарисовано нечто между морским чудищем и рыжей феей.

Тина вскочила на ноги, тотчас же позабыв обо всём, прижав ладонь ко рту, она пищала и лила слёзы счастья, кружилась, пела, хохотала:

— Как она, Виктор?

— Хорошо. Всё с ней очень хорошо, Тина. Она помнит тебя, ждёт. — он по-доброму улыбнулся и поймал девушку за руку, — Тина, ради дочери бросай, этот город.

Тина выдохнула и прижала к сердцу трогательный рисунок:

— Спасибо, что ты есть. Спасибо, что не бросил. Виктор, если б не ты… у меня бы её не было. — она тоскливо посмотрела в его спину, подошла ближе и обняла, утыкаясь лбом в плечо, — По кому ты там опять вздыхаешь?

И он от боли закрыл глаза, выдавая свои душевные слабости:

— Старые раны, Тин, не ковыряй.

Та ещё сильнее нахмурилась и выдохнула:

— Переживаю за тебя, дурак. — заканчивая нелёгкую беседу, она высунулась за дверь и позвала, — Жюли, бегом сюда с инструментами! Приведи в порядок Виктора, такой оборванец он от нас не уйдёт! — и нежно чмокнула его в лоб.

И через пару минут Виктор утопал в ласковых женских руках с довольной улыбкой. Девушки устроили ему настоящий рай — и подросшую бороду оформили, и волосы, каждую волосинку вымеряя с такой заботой, что он буквально растаял.

— Порой на бродягу похож. Похудел. — протянула Тина задумчиво.

— Кстати о бродягах. — вдруг вспомнилось ему, — Про нового городского бродягу узнала?

— Этот милый старичок Хил? — она пожала плечами, — Он правда убогий вдоль и поперёк. Нет у него никакого скандального прошлого за плечами, одна беда. — напомаженные губки поникли уголками в искренней грусти, — Дело давнее: он из тех образованных техномагов, что осваивали степи, фермер какой-то учёной программы или что там было от умников-профессоров… — она нахмурилась, вспоминая детали, — Супруга его роды не пережила, остался с дочкой.

— Была подобная программа, но давно… Утёс её курировал.

— Этого я не знаю.

— То есть… чуть больше двадцати лет назад… — Виктор нервно вскочил с пуфа и принялся расхаживать по комнате, — И сколько дочке?

— Без понятия. Знаю, что программу забросили после восстания цыган. А когда цыган погнали от столицы в край империи, то они добрались и до Хила, в парах сметая его селение. Начался сильный пожар, в котором он дочку-то и потерял. Сгорела.

— Ты умница! — подлетел он мигом и поцеловав щёку, — Агенты сковырнуть информацию не смогли, а ты… как?

— Старичок ночами по городу шатается, затащили его к нам девочки, вот и разболтали. Они иногда очень даже соображает, но душевнобольной он по-настоящему. Надо полагать: дочь на глазах сгорела спичкой — ужас! Жалко. — она тяжело вздохнула, — Цыгане сущие звери.

— Нет, Тин. Звери — все люди в равной степени. — обречённо вздохнул Виктор, надел шляпу и пошёл на выход, — Спасибо за информацию и стрижку!

* * *

А шестью годами ранее…

— Виктор, ну зачем так преувеличивать? Со мной всё в порядке! — немолодая женщина отбивалась от заботы любимого внука — бледного от испуга, который всё никак не проходил, — Вот узнают твои родители, что ты из-за меня забросил учёбу, и нам несдобровать.

— Бабуль, ну какая учёба? Ты у меня одна!

Даже странно было, что эта породистая красивая женщина приходилась такому взрослому парню бабушкой. Мистресс Тефлисс прекрасно выглядела для своих шестидесяти двух лет. Морщинки — только от улыбчивых глаз, а стать такая, что не каждая гимназистка похвастается. Невероятной красоты женщина старела изысканно, благородно. Виктор вился вокруг неё, не давал и шага сделать без помощи, всё бегал по хозяйству, пылинки сдувал.

— Сядь! — рыкнула она на него и постучала по столу легонько, — Вик, не мельтеши и поговори со мной.

— Да, ба. — кивнул он послушно и приземлился прямо на ковёр рядом креслом бабушки, — О чём поговорить хочешь?

— Что у тебя нового? — она погладила его волосы привычным движением, — Такой взрослый стал… неужели эта голова когда-то в ладонь помещалась? — он зажмурился от удовольствия.

— Что у меня нового… — задумался он, — Представляешь, ректор Крафт у нас теперь «навигацию» ведёт.

— Вот это да! — криво усмехнулась она, — С чего вдруг? Пижон и самодур.

— Ба, ну он же легенда… талантливый, разве будешь спорить?

— Талантливый, — согласилась она, — Но очень уж скользкий тип.

— Расскажешь про него?

— Говорить о людях плохое, родной, это моветон. Давай лучше скажу так: Крафт бледная тень своего первого наставника. Вот тот — легенда. А этот чисто по наработкам того гения прошёлся и лавры собрал, да императору где нужно… — она осеклась, — Ну в общем скользкий тип.

— Он сказал нам, что… волей можно переломить изначальный Путь. Судьбу то есть… — он нахмурился, — Бравада? Ты когда-то что-то подобное тоже говорила.

Знал он такие паузы: Фелис Тефлисс подбирала слова, соединяя их с тонкой нитью долгих воспоминаний. Опыт у неё был тяжёлый, как у звезды балета империи. Фелисе Тефлисс принадлежала целая эпоха танца, миллионы поклонников по всему миру и бремя искусства, в котором много жестокости. Она несла себя по жизни высоко и благородно, потому пришлось уйти красиво, но очень тяжело для своей тонкой души.

— Виктор, милый, сложные темы ты затронул, не для отставной балерины.

— Брось, меня ты этим не проймёшь: я знаю, что не одними батманами твоя голова жила. — усмехнулся внук и погладил тонкие пальцы, — Ты свидетель всех самых горячих событий эпохи: восстания, возрождения империи…

Фелис грустно улыбнулась:

— И всего, что было до. Восстание не сучилось внезапно, оно зрело. — и вдруг она словно потускнела, углубляясь в картины прошлого, — Крафт в определенной степени прав. Человек….

— Многомерное существо — помню.

— Тебе в Утёсе теперь этого никто не расскажет. Но так и есть. Другое дело, что ломать Судьбу — это соваться в шестой план, а это ужас как сложно, сам понимаешь: представь, дорогой, удерживать контроль постоянно, даже во сне! Кто такое выдержит?

Виктор хмыкнул: и правда, кто? Никто. Это слишком…

— Ректор говорил так, будто он сам это делает.

— Ректор твой — самодур, я же говорю.

— Но не его наставник? — он вздёрнул брови и поймал хмурый взгляд.

— Смышлёный, что с тобой поделаешь. Верно, Виктор, был тогда ректором Утёса совсем другой человек, о котором не слишком-то и много говорят.

— Почему?

— От рук отбился. — уклончиво сказала женщина, — Так вот он обо всём этом знал намного лучше Крафта. Одарённый Зоркий.

— Тоже Зоркий?

— О да. — недобро хмыкнув, он снова задумалась, чтобы размыто продолжить мгновением после, — Но я тебе наверняка не скажу какой он Путь выстроил, а может это было его судьбой изначально. Но поверь, человек был выдающийся.

— Уж не он ли Эйдан Вортигер? — с сомнением припомнил молодой человек из курса истории академии, — Серьёзно? Невзрачный же тип! О нем сплошная скучная каша.

— Или кто-то хочет, чтобы так оно выглядело. — многозначительно посмотрела на Виктора бабушка и устало потёрла виски, — Сложное время было, мальчик мой… сложные люди, сложные решения и столько поломанных судеб…

— Ба, тебе нехорошо?

— Устала, милый. Можно посплю? А ты мне почитай.

Вопросов оставалось слишком много, но мучать ими любимую бабушку Виктор не хотел. Утренний покой разрушили бесцеремонные родители, которые буквально вломились в апартаменты мистресс Тефлисс:

— Что вы себе позволяете? — завопила мать Виктора, — Поощрять прогулы! Нонсенс!

— Это вы себе что позволяете? — достойно парировала Фелис, набрав столько стали в голове, что не всякий человек потянет. Хотя конечно контраст с её статной фигурой ошеломлял, — Вламываетесь, как беспризорники!

Подействовало: родители Виктора поутихли, да и вид их стал больно напоминать нашкодивших детей.

— Однако, — старший Дарм всё же попытался воспротивиться гнёту своей недомогающей матери, — Выглядите вы, маменька, в добром здравии. Почему же этот бездельник торчит у вас вторые сутки?

— Виктор лучший на курсе и пара дней пропуска ничего с его учёбой не сотворят. Я напишу ректору.

— Разумеется! — отец Виктора скорчил неподобающую аристократу мину и брезгливо бросил на комок перчатки, — Какую репутацию вы ему сделаете, если танцовщица будет раздавать записки преподавателям лучшего в империи….

— Пошёл вон. — сталь зазвенела в голове Фелис оглушающе, — Пошёл, я сказала!

— Отец! — Виктор бросился выводить отца в холл, — Она пережила удар, ну зачем ты так?

— Притворство! Эту актрису ничто не косит! Всех своих недругов похоронила, отца моего и обеих его жён! А самой хоть бы хны.

— Перестань! — зарычал Виктор, — Тебе лучше уйти! — он знал, что бросается почти на амбразуру, но готов был грызть горло отца за любимую бабушку.

— А тебе лучше знать своё место, щенок! — презрительно прямо в лицо отгрызнулся отец, как-то недобро поправляя воротничок рубашки сына, — А я конечно же ни минуты в этом с позволенья сказать жилище не останусь! Гнусь.

— Но она же твоя мать…

— Она женщина, которая меня родила. Всего на всего. А ты мой наследник. — последнее было особенным образом выделено, вроде как одолжение и одновременно укор. — Знай. Своё. Место. — повторил он с холодом.

— Моё место сейчас здесь. С ней. За учёбу переживать не стоит.

— Надеюсь, Виктор, надеюсь! Это ты у нас Зоркий каким-то чудом, или же иронией судьбы, а мне только и остаётся — надеяться. — и вышел вон.

Виктор же набрал лёгкие воздуха и медленно выдохнул, чтобы через минуту вернутся к женщине, которая родила его отца, а потом вырастила своего внука в абсолютной любви.

— Забудь, Ба. — он поцеловал Фелис в висок. Захотелось отвлечь и первое, что пришло в голову — достал альбом с фотографиями, — Это же Кай. Он всегда такой…

— Такой. Как машина. Машина империи. — она подняла глаза за внука, — Никогда таким не будь, Виктор. Обещай. — в её молодых глазах надежда и любовь лучились сложным плетением. Поджатых в обиде губ коснулась нежная улыбка, от которой у Виктора сердце защемило. Он взял бабушкину тонкую ладонь и с трепетом сжал, вкладывая всю встречную нежность.

— Каким?

— Без души. Без совести. Служи государству, служи народу. — откашлялась, возвращая ослабевшему голосу привычные интонации. Но речь заметно оскудела после ухода отца — слишком много сил потратила на оборону. — Не власти, не деньгам и славе — это всё ловушка для души. — и снова отстранённый взгляд.

— А вдруг и я попадусь? Не устою…

— А ты стой. — прозвучал ласковый шёпот, — Виктор, и я стояла. И меня соблазняли, уговаривали, приказывали, давили. Иногда казалось, что я борюсь со стихией и смысла в этом нет. Но он появился. — она в упор смотрела на него, — Твоё рождение стало для меня подарком судьбы. К тому моменту я жила лишь выступлениями, но со сцены спускалась в пустоту и мрак. Мой брак не сложился, сына забрали с младенчества, а потом он и вовсе меня отрицал. Я любила, но потеряла и думала, что не оправлюсь. Не думала, что внуки — это настолько необъятное счастье. — она сделала паузу для самой искренней в целом свете улыбки.

— Я тебе не внук. — Виктор подавил острый порыв заплакать. Они никогда не произносили до боли очевидную вещь — Виктор другой матери, кроме Фелис, не признавал, — А ты мне не бабушка. — встал на колени перед её креслом и зарылся в её объятьях, будто ему снова пять лет, — Ты — вся моя семья, единственный мой родитель: и папа, и мама. И лучший друг.

— Тогда на правах всех этих людей я беру с тебя обещание: не будь засранцем. — отшутилась она, хотя голос дрожал.

— Так и быть, ба.

— «Ба» — вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…

Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка — его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.

Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:

— Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности — это шедевры!

— Просто кусочки прошлого… — он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, — Кому они нужны?

— Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое — недооцененное сокровище! — бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, — Смотри! Вот в тот день мы ходили в… — договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.

— В цирк. — закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, — Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.

— Да… — улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, — Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.

Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:

— Мир стал хуже без цирков.

— Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. — смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, — Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!

А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.

Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.

Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.

Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:

— Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?

— От счастья, родной. — шептала она и сжимала ладонь.

Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.

— Хороший вечер… — прошептал он, повернулся к Фелис — наверно заснула? — Ба? Бабуль… — странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.

Сердце екнуло и заболело.

— Ба…

Но она больше не просыпалась.