Сны мегаполиса (сборник)

Анна Бялко

«Сны мегаполиса» – современные городские новеллы, в которых, как во сне, стирается граница между реальностью и фантазией. Действительность в них преображается, а все мечты выглядят осуществимыми. Вы узнаете тайну старого дома, познакомитесь с чертовой бабушкой, посетите страну фей… И забудете о всех делах и проблемах! В сборник вошли произведения: Образ мыслей – Новелла Старый дом – Новелла Чертова бабушка – Новелла Фея молчания – Новелла Малая Мстя – Новелла

Образ мысли

Вы, конечно, читали в детстве сказку про Золушку? Она вам нравится? Вы хотели бы — пусть иногда, пусть ненадолго — оказаться в ней на месте героини? Наверное, девяносто девять процентов молоденьких девушек, зажмурив от предвкушения глаза, ответили бы на этот вопрос горячим: «Да!»

Ася принадлежала к тому последнему, оставшемуся, проценту. Потому что совершенно точно знала: принц и фея, они то ли будут, то ли нет, и вообще еще ничего не известно. А вот мачеха с сестрами — это зато каждый день и в больших количествах. И даже при том, что сестра у Аси была всего одна, а мачеха, в общем, не злая, да и отец работал совсем не лесничим, радости от этого всего было немного.

Когда домашняя жизнь совсем уж ее доставала, Ася уходила в свою комнату — была у нее такая в огромной отцовской квартире — закрывала дверь поплотнее, садилась за письменный стол, накрывала ладонями уши и изо всех сил говорила сама себе, что все происходящее — ее собственный выбор, самостоятельное взрослое решение, во всех отношениях совершенно правильное, она сама его приняла, и вообще… Что уж теперь…

Все это было чистой правдой. Пять лет назад, когда Ася заканчивала выпускной школьный класс, собиралась поступать в Университет и переживала свою самую первую любовь, ее родная мать, с которой они счастливо жили вдвоем в своей небольшой квартирке, собралась замуж. В этом не было ничего ни страшного, ни необычного. В самом деле, асина мама была еще достаточно молодой, всегда считалась красавицей, и сама Ася, купающаяся в радостных волнах первой любви, горячо поддерживала ее матримониальные планы. И мамин жених — отличный дядька, оказавшийся по совместительству американцем, Асе был очень симпатичен. Он был чистым до скрипа, всегда и категорически трезвым, приятно пахнущим, прекрасно одетым и радостно улыбающимся. В асину жизнь он не вникал, отчасти, возможно, из-за наличия языкового барьера, и, тем самым, никаких отрицательных эмоций вызвать не мог. До поры до времени.

Пора настала, когда Ася внезапно выяснила, что после свадьбы мать собирается ни много ни мало, как уехать в Америку, штат Висконсин, по месту жительства нового мужа. Вместе с ней, Асей, соответственно.

Это было решительно невозможно. Это противоречило всем ее планам и представлениям о дальнейшей жизни. До сих пор она рисовалась Асе простой, радостной и ясной — последний звонок, Университет, факультет ВМК, счастливая студенческая жизнь, озаренная девичьей любовью, веселая мама с ее новым мужем… При чем тут какая-то дурацкая Америка? И даже, в конце концов, если маме для счастья так уж необходимо туда уехать, то при чем тут она, Ася? Не помогали ни слезы, ни уговоры, ни радужные описания прекрасных американских вузов и не менее прекрасных американских парней — Ася стояла на своем.

После долгих разборок, раздумий, выяснений всех отношений и переговоров всех сторон решение было принято. Ася оставалась жить с отцом.

Отец у Аси был не хуже других, а во многом даже и лучше. Он был доктор экономических наук, профессор, преподавал в том же Университете, жил в большущей квартире в центре города, имел другую жену и дочь от второго брака. После давнего развода с асиной матерью отношения, тем не менее, поддерживал ровные, виделся с Асей достаточно регулярно, словом, был вполне идеален. От асиного решения он в восторг не пришел, но возражений тоже не выдвигал. Договорился с женой, выделил Асе в квартире комнату и помог перевезти вещи. Асину же квартиру коллегиально решено было сдавать, чтобы будущая студентка могла иметь независимый доход и не сидеть на отцовской шее.

Жизнь с отцовской семьей получилась у Аси достаточно ровной, но очень прохладной. Как с соседями. Пришла — ушла. Захотела — поела, хоть вместе, хоть сама, никто не приставал и не спрашивал. Отец почти всегда был на работе, а мачеха, хоть и сидела дома, старалась Асю особенно не замечать. Ее, естественным образом, гораздо больше занимала родная дочь. Эта самая дочь, сводная асина сестрица, младше Аси на семь лет, бывшая для отца и для мачехи поздним ребенком, была, на асин взгляд, не в меру глупа и выше меры избалована. Никто, впрочем, асиным мнением на сей предмет не интересовался, поэтому вслух она его не высказывала. Но отношения своего, впрочем, никак специально не скрывала. Поэтому контакты с сестрицей (а она поначалу очень активно пыталась интересоваться асиной жизнью) со временем сошли практически на нет, ограничиваясь взаимным скорчиванием страшных рож при случайной встрече в коридоре.

Итак, мама уехала в свою Америку, квартиру сдали. Учеба на ВМК, которая занимала такое важное место в асиных девических мечтах, на поверку оказалась достаточно трудной и нудной, первая любовь через полгода незаметно закончилась и рассосалась, даже вспоминать было как-то не о чем — осталась только жизнь в чужой квартире с посторонними мачехой и сестрицей. Ася даже стала задумываться, не сваляла ли она дурака, отказавшись уехать с матерью, не ждало ли ее там настоящее заоблачное чудо… Но потом, съездив на летние каникулы в гости навестить мать, поняла, что все-таки нет — заштатный городок в Америке, штат Висконсин, оказался дыра дырой, дом тамошний хоть и большой, с двумя ванными, но картонный, всех развлечений — магазин, кинотеатр на соседней улице, да пара китайских ресторанчиков. С учебой тоже было бы несладко — ближайший университет находился в пяти часах езды на машине, да и тот был вполне так себе. К тому же совершенно непонятно, смогла ли бы она вообще туда поступить со своими русскими отметками и весьма сомнительным знанием английского языка. Не говоря уж о плате за обучение — она показалась Асе непомерно большой, и мамин новый муж это мнение вполне разделял. Да, и прекрасные американские ковбои тоже толпами по улицам не ходили — во всяком случае, в штате Висконсин. Так что, вернувшись осенью в Москву, Ася вздохнула даже вполне с облегчением, распрощалась с очередной порцией иллюзий и принялась за учебу.

Год, еще год, еще немного — и с учебой было закончено. Новоиспеченный программист с университетским дипломом, Ася устроилась работать в редакцию крупной столичной газеты — не без помощи отца, конечно, но это совершенно неважно. В сущности, настоящему программисту — а Ася считала себя программистом именно настоящим — на самом деле неважно, где работать, был бы компьютер понавороченней, да задачи поинтереснее. В газете и с тем и с другим было средненько, зато кругом вертелась очень сложная, насыщенная жизнь, то и дело мелькали разные интересные личности, да и среди сотрудников вполне было, на кого посмотреть. И хотя Ася не призналась бы в этом никому на свете, ей это очень нравилось.

Особенно же ей нравился один журналист из отдела политики. Впрочем, не ей одной. Сергей Таковецкий, маститый политоботзреватель, ведущий постоянной колонки, красавец, мачо, плейбой и донжуан отвечал за повышенное сердцебиение всей женской половины газетного штата, начиная с семнадцатилетней курьерши Людочки и заканчивая семидесятилетней вахтершей тетей Марусей. В промежутке между ними двумя находилось примерно тридцать дам различнейших возрастно-весовых категорий, и некоторые из них могли заслуженно похвастать вполне выдающимися женскими достоинствами, такими, как красота, социальное положение и высокий интеллектуальный коэффициент.

Ася на фоне всех этих выдающихся во все стороны разнообразных достоинств всегда — и небезосновательно — чувствовала себя серой мышью. Поэтому ни о каких знаках внимания со стороны прекрасного Таковецкого даже и не мечтала. Сидела себе спокойно в закутке за компьютером и не проявляла никакой излишней активности. Разве что… Ну, верстку статьи готовую отнести показать — так это ее прямая служебная обязанность. Или почти прямая… Ну, постараться запомнить, когда кумир ходит выпить кофе в кафетерий и сходить туда в это же время… Она тоже человек, а кофе — хлеб для программиста… Ну, начала курить и стала наведываться в курилку… Она взрослая девушка, в конце концов, не приставайте к ней с глупостями. Таковецкий… Ерунда какая. Она не маленький ребенок, и прекрасно понимает, что тут для нее никаких шансов нет, да и не надо ей этих шансов. Тоже мне радость — даже если удастся как-нибудь, изловчившись, этот самый невероятный шанс внезапно сорвать — и что дальше? Ну, переспит он с ней, как со всеми прочими, может быть, даже не один, а пару раз, если повезет, и потом благополучно забудет — радости-то от этого… Ей так не надо, ей надо — чтоб родство душ, чтоб вместе и надолго, если не навсегда, а уж на это у нее никаких шансов с гарантией нет, даже и надеяться незачем.

А надеяться все равно очень хотелось. Да еще тут некстати настала весна, ранняя, глупая, с просветами голубого неба, хлюпаньем под ногами и запахом талого снега с оттенком грядущих приключений… В поисках которых в курилку отчего-то хотелось заходить все чаще.

Но приключение все равно застало Асю врасплох, причем совсем с другой стороны. В ее, вернее, отцовском доме этажом выше жил сосед-старичок. Ася заметила его почти сразу по переезде — худенький, седой, сгорбленный — кажется, в чем душа держится. Она вскоре с ним и познакомилась — случайно, пока лифт вместе ждали. Старичок улыбнулся ей, сказал что-то вроде, что вот-де, новенькая у нас в подъезде, симпатичная такая — и Ася, которой так не хватало в то время человеческого тепла, не могла не быть ему благодарна. Теплое слово, в конце концов, и кошке приятно. К тому же старичок был вознагражден за свою теплоту сторицей — Ася с тех пор на правах соседки доставала ему газету из ящика, возвращаясь домой из университета, помогала донести при случае тяжелую сумку или просто бегала в магазин за кефиром и прочими мелочами. Дружбой это нельзя было назвать, но так — добрососедские отношения. Обоих это, по всей видимости, устраивало даже больше, чем казалось на первый взгяд. Во всяком случае, в асиной девичьей жизни было не так уж много добрых отношений, а про старичка ничего известно не было.

И вот, возвращаясь как-то с работы, переполненная расплывчатыми мыслями о мимолетной встрече с Таковецким в курилке, Ася автоматически, как всегда, проходя мимо, выдернула из старичкового ящика свернутую в трубку газету и поднялась к его двери, чтобы отдать. Позвонила. Старичок открыл, поздоровался, поблагодарил как обычно, но, вместо того, чтобы тут же попрощавшись, дверь и закрыть, вдруг отступил назад и тихо сказал Асе:

— Зайди-ка на минутку.

Ася слегка опешила. Такого в заводе не было. Она даже встряхнулась и отвлеклась от своих расплывчатых, но таких заманчивых мыслей, но, секунду поколебавшись, все же последовала приглашению. Почему бы и нет, в конце концов? Старичка она знает не первый год, да и потом… Что она теряет? Альтернатива у нее все равно лишь одна — спуститься на этаж в свою квартиру и варить там себе кофе в лучшем случае в одиночестве, а в худшем — в компании мачехи с сестрицей. Лучше уж старичок… Может, он тоже кофе заварит… Мачеха категорически не одобряла асину способность пить кофе в любое время суток в любых количествах, и хоть и не говорила ничего, но так смотрела, что половина кайфа терялась тут же на месте.

Итак, она вошла в квартиру и замерла у порога в нерешительности. Старичок же, сделав ей знак рукой в сторону вешалки, мол, раздевайся, зашаркал куда-то вглубь и исчез за поворотом коридора. Ася повесила куртку и двинулась за ним.

Квартиры в этом доме были генеральские, огромные, с высоченными потолками и множеством комнат, раскиданных в произвольном порядке вдоль длинных извилистых коридоров. Когда Ася нашла, наконец, своего старичка, он обнаружился не иначе, как в кабинете — просторной комнате, все стены которой были уставлены высокими, в потолок, шкафами с книгами, а посередине громоздился — именно так, иначе и не сказать, здоровенный письменный стол. Не стол даже, а целый катафалк — со множеством ящиков, резными ножками и колонками, да еще сверху весь заваленный книгами и прочей заумной рухлядью, так, что хозяин, усевшийся за ним в кресло, и виден-то был с трудом.

— Садись, — снова махнул старичок Асе из своей ниши. Ася повертела головой, обнаружила у одной стены затерявшийся среди шкафов зеленоватый кожаный диванчик и послушно села.

— Села? Тогда слушай, — проскрипел старичок из-за стола. Ася кивнула. Дело явно пахло не кофе, скорее керосином, да что уж теперь… Интересно, надолго все это? И вообще — зачем?

— Я скоро умру, — еще тише, чем раньше, проскрипел старичок. Ася испугалась. Господи, он что, хочет оставить ей какое-нибудь старье в наследство? Вот не хватало. Она начала было сбивчиво нести что-то такое общеуспокоительное, но старичок только резко отмахнулся, и она смолкла на полуслове.

— Слушай, — сердито цыкнул дедок. — Не надо мне твоих… Этих… Я дело говорю.

Ася только кивала со своего диванчика.

— У меня нет никого. Нехорошо, конечно, но так уж вышло. А чтоб совсем все пропало — не хочу. Решил — оставлю тебе. Я на тебя глядел, девочка ты неплохая, и голова есть. Жаль, конечно, не мальчик ты, да что поделать-то…

Ну точно, сейчас про завещание скажет — решила Ася. Она попыталась снова открыть рот, но старичок, очевидно, уловив ее намерение, так зыркнул из-под нависших на глаза седых бровей — будто молния по комнате сверкнула — и Ася осеклась, не начавши.

— Я хочу оставить тебе Дар, — со значением произнес старичок. И замолчал, будто ожидая асиной благодарной реакции. Не дождавшись, он вздохнул и продолжил.

— Я волшебник. Старый, опытный волшебник. Мне, по-хорошему-то, ученик был бы нужен, знания передать, да, видишь ты, не пришлось. Теперь пропадут они, знания-то… Их так в одночасье не отдашь, тут надо годами учить… Да… Жалко. Но это — это Дар. Его я могу просто так передать, вот тебе и передам.

Ошарашенная Ася молчала. Просто, что называется, потеряла дар речи от всех этих неожиданных даров. Ясно, старичок спятил. Уйти бы теперь потихоньку, врача, что ли, вызвать, да только как… Обидится ведь. Еще тяжелым кинет, с него станется, с психа-то… А с другой стороны — он пока мирный. Может, если его не раздражать…

— Зря боишься, — перебил ее мысли старичок. — Я не спятил и не рехнулся. Я, может, за сколько лет только-только за ум взялся… Эх, да поздновато пришлось… Мне б тебя еще когда позвать, глядишь, чему бы и научилась…

— А почему — поздно? — Неожиданно для самой себя спросила вдруг Ася. — Может, попробуем?

Говоря все это, она сама не понимала — то ли безумие оказалось заразным, то ли ей хочется просто успокоить соседа…

— Да сказал же — время мое истекло, — досадливо вздохнул старичок. — Ухожу я. Умираю, по-вашему. Ты вот что, не болтай-ка давай, а слушай меня. Он хоть и Дар, а тоже дело не простое.

Он вышел из своего укрытия за столом и встал перед Асей, словно лектор на кафедре.

— То, чему я хочу тебя научить — Дар — это способность проникать в чужие мысли. Очень важная, нужная вещь. Ценнейшая вещь. С нею, если умеючи взяться, можно многое что натворить…

— Как это — чужие мысли? — не поняла Ася. — И зачем они мне?

— Зачем? — всплеснул руками старичок. — Эх, ты…

Ася вдруг ощутила, как с нею что-то произошло. Казалось, словно кто-то вошел в ее мозг — не в голову, где расположен тот, что с извилинами, а будто бы в душу, в самую ее суть. Но и в голову одновременно тоже. Потом по душе будто бы провели мягкой рукой, собрали в клубочек, ласково так погладили. Ощущения были довольно приятными, но очень странными, непохожими ни на что — и как вести себя, было совершенно неясно. Вдруг оттуда, из ее собственной головы — или души, понять и различить это было уже невозможно — ей зазвучали слова, явным образом ее собственные, хотя она могла бы поручиться, что никакого отношения к ним не имеет.

— Завладевая образом мысли, ты можешь любому человеку оставить мысли свои. Это — ценнейший из всех Даров. Но полезен он лишь при условии, что они — свои мысли — у тебя есть. Если сумеешь понять это — будешь счастливой. И помни — Дар нельзя использовать во зло. Ты добрая, умная девочка, ты разберешься…

Поток мыслей тек, завораживал. Вдруг — Ася почувствовала, что ее как будто встряхнули — мягкие руки отпустили ее мозг. Внутри сразу стало как-то пустовато и слегка неуютно.

Старичок, вновь возникший прямо перед ней — а может, он и не исчезал никуда — ласково улыбался.

— Ну, теперь поняла?

— К-кажется. Д-да, наверное. — Спорить с ним казалось невозможным, особенно сейчас. В голове еще отдавались, звучали мягкие движения рук. — А как вы это делаете?

— А это и есть — Дар. Я передам его тебе, и ты тоже так сможешь. Конечно, нужна какая-то тренировка, но ничего сложного нет, я объясню, у тебя все получится. Надо только поначалу человека правильно выбрать, присмотреться к нему, понять, какой у него мыслеобраз…

— А это что?

— Ну, как он думает, каким образом мыслит.

— А как же это понять?

— Присмотреться внимательней, какой человек, что он видит, чего он хочет. Образ мышления его уловить. Да ты научишься — будет легко. С ходу будешь такие вещи видеть. Сначала так кажется — сложно, а там привыкнешь… А потом, как мыслеобраз-то разглядишь, надо вот этак расслабиться, — старичок раскинул во всю ширь руки, и они взметнулись возле него легкими крыльями, — мысли свои отпустить, и слиться ими с его-то мыслями… Поняла? Сперва — копируешь тело, потом — мысли. Так и проникаешь к нему во внутрь.

Старичок явно сопровождал слова действиями, хотя уловить их невооруженным взглядом Асе как-то не удалось. Просто она вдруг снова ощутила мягкое вторжение в собственную душу. Мгновение — и снова перед нею был старичок.

— А после, внутри, — продолжил он свою лекцию, — вот так, вот так…

Его руки словно бы собирали из воздуха мягкий шар.

— Мысли-то тамошние сдвигаешь, собираешь их все, только ласково, и в сторонку, в сторонку, а на их место — свои. Вот и готово дело.

— Но у меня не выйдет, — с ужасом прошептала Ася.

— Потренируешься — выйдет. Для начинающих свои приемы есть. Трепет воды, например, хорошо мысли отражает. Весенней воды особенно. Вверх если двигаться — тоже. А вот с детишками поначалу не пробуй, детишки — они такие, у них мысли беглые, за ними не угонишься, это только с опытом можно, да и то не всегда.

— И еще, — старичок посерьезнел и поднял наставительно палец вверх. — Имей в виду. Когда ты в мыслях — тебя здесь, — он обвел вокруг себя рукой, — нет. Ты транс-, — он запнулся, борясь с мудреным словом. — Видимость твоя отсюда исчезает. Поэтому — входить и выходить в мыслеобраз можно только наедине с тем, в кого ты хочешь проникнуть. Он этого не заметит, ясное дело, а вот если рядом кто попадется — те могут. Нельзя этого. Следи, смотри — аккуратно. Впрочем, — он оценивающе поглядел на Асю, — и не выйдет у тебя, на чужих-то глазах. Но все равно смотри.

— И что же, — Ася, несмотря ни на что, не могла воспринять происходящее до конца. — Это любого так можно?

— Умеючи — да, любого. Дело, конечно, житейское, с одними — легче, с другими — возиться надо. Но в принципе, да, любого. С детишками только осторожней. Опять же, если что — заходи, спрашивай. Но не тяни сильно, я долго-то не дождусь.

Тут он протянул руку и коснулся двумя пальцами асиного лба. Она почувствовала будто бы легкий ожог, перед глазами мелькнула вспышка света, в ушах прогремел отдаленный гром. В воздухе явно запахло озоном. Как оказалась на лестничной площадке, она не помнила.

Ася медленно, придерживаясь рукой за стену, направилась по лестнице вниз. Кружилась голова, и в ушах гудело, как после ночной работы за компьютером. Что такое случилось с ней, может, это все сон…

А может, вовсе даже и нет. Может, как раз…

Пару дней Ася ходила, как в тумане, так и сяк осмысливая новые возможности и примеряя их к своей жизни. Варианты получались — зашибись. При условии, конечно, что она не сошла с ума, не ударилась головой и не увидела чудный сон. Скорее всего, конечно, было-то именно так, но если на секундочку поверить… Или проверить…

На третий день — он пришелся на субботу — Ася решила сходить к старичку еще раз. Удостовериться. Если не прогонит ее, как ненормальную, значит, все правда. И тогда…

Ася взлетела по ступенькам, нажала звонок на старичковой двери. Тот как-то печально тренькнул и быстро замолк. Никто не отзывался. Ася подождала минутку, опять нажала…

— Дедушку ищешь? — раздался вдруг голос за ее спиной.

— Да. — Ася повернулась. Из соседней двери на нее смотрела женщина средних лет.

— Нету дедушки.

— А где же он? Я совсем недавно заходила…

— Увезли дедушку.

— Да кто? Он одинокий был, он мне сам говорил.

— А не знаю. Только вчера, уж к ночи, слышу — на лестнице шум. Я выглянула — а там дедушка уходит. В пальто, с чемоданом. И двое с ним каких-то было. Я подумала — может, в больницу, или еще что… Не знаю. Только нету дедушки, увезли.

— Спасибо…

Ася повернулась и медленно пошла вниз по ступенькам. Ну вот. Не успела. Не узнала. И что же теперь? А ведь старичок предупреждал, чтоб она не тянула, чтоб поспешила… А она, балда, все сомневалась. Вот и досомневалась…

Домой возвращаться не хотелось. Надо погулять пойти, что ли. Дойдя до своей квартиры Ася тихо, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь, вошла, тут же в прихожей сунула ноги в сапоги, сдернула с вешалки куртку и снова вышла, стараясь не щелкнуть замком.

Что теперь делать? Забыть весь разговор с дедушкой, как будто его и не было, и жить дальше? В конце концов, ничего не мешает ей сделать именно так. И ничего в ее жизни не изменится, все так и будет двигаться дальше по накатанной колее… Да, но это-то и обидно. За прошедшие два дна она не то чтобы поверила в чудесный дар, но все же успела приложить его к себе в достаточной мере, так что перспектива утраты ничуть не радовала. А если все было взаправду, а она из трусости и по глупости возьмет и откажется, утратит, потеряет чудесный дар… И дедушку подведет. Он так хотел, чтобы дар сохранился, не ушел вместе с ним… Как там было? Расслабиться, увидеть чужие мысли… Нет, сперва постараться увидеть, потом расслабиться, потом сделать так как-то руками…

За всеми этими размышлениями Ася не заметила, как вернулась к своему дому. Сколько она прогуляла — неизвестно, часов с ней не было. Наверное, все же долго, потому что выходила она с утра, а сейчас день чуть-чуть, но начинал клониться к вечеру. Еще не сумерки, но легкая сиреневатая дымка уже повисла в воздухе.

Перед Асей метрах в десяти по дорожке к подъезду шла девушка. Ася вдруг поняла, что это ее сестрица. Невольно замедлив шаг — не хватало еще в лифте с ней вместе ехать, Ася пристально смотрела сестрице в спину. До чего походка смешная — подпрыгивает, руками машет… Интересно, зачем это она? Думает что ли, что красиво? Впрочем, может, это она просто через лужу прыгает — под ногами действительно разливалось море разливанное. В весенней воде отражалось чуть темнеющее весеннее небо, крыши домов, легкие перья облачков, еле заметная рябь…

Ася тоже прыгнула через лужу, взмахнула руками… Вдруг ее охватила какая-то легкость, голова закружилась, вся она будто-бы понеслась куда-то с захватывающей и слегка пугающей скоростью, догоняя сестрицу, сливаясь с ней… В ушах свистел ветер, перед глазами стоял легкий трепет воды…

Вокруг нее стояла мягкая полутьма. Рядом и вокруг шевелилось нечто, похожее на мягкие полупрозрачные нити. «Мысли», — почему-то догадалась Ася, и тут же, как учили, мягкими ласковыми движениями рук стала собирать их в комок. Сестрицыны мысли нисколько не противились. Ася собрала большой шар, ласково погладила его напоследок, отложила в сторонку.

— Так, — вспоминала дальше Ася. — На их место надо положить свои. Интересно, как можно положить мысли — вообще хоть куда-нибудь? Наверное, их просто надо думать. Какие мысли можно думать для сестрицы?

Тем временем сестра — и Ася с ней вместе — зашла в подъезд, поднялась в квартиру. Открыла дверь, разделась.

— Мама, — Асе было так странно слышать сестрин голос изнутри, как свой. — Ты дома?

— Дома, дочка, — ответила из кухни мачеха. — Раздевайся, сейчас будем кушать.

— А Ася?

— Я понятия не имею, где она. — В голосе мачехи звучало легкое раздражение. — Ушла с утра, ни ответа, ни привета. Мы ее не ждем.

— Мам, — сестра (или Ася?) прошла в кухню, села за стол, поглядела мачехе в глаза. — Я давно хочу тебе сказать. Мы, наверное, неправильно себя ведем с ней.

— Почему? — Мачеха тоже села за стол, напротив.

— Ну мам, ну ты подумай — она тут одна совсем.

— Лена, — Ася чуть заметно вздрогнула. — Она взрослая девушка. И потом — почему одна? Она с папой, он ей родной отец, и мы тоже…

— Папы и дома-то никогда нету, а мы… Ты сердишься, я ее дразню. А это нечестно. Ну и что — взрослая, а все равно. Вот я была бы без тебя, а, мам? И потом — когда она стала у нас жить, ей сколько лет было? Семнадцать? Подумаешь, чуть больше, чем мне сейчас…

Ася — или Лена? — даже не заметила, когда мачеха успела подойти, обнять сзади, погладить по голове.

— И потом, мам, — продолжала она говорить куда-то в складки халата, — она мне очень нравится, Ася. Такая серьезная, взрослая. Работает. Я бы тоже хотела быть такой, когда вырасту… Давай будем с ней дружить, да?

— Конечно, девочка, ты права. По крайней мере, мы постараемся.

— Правда? Спасибо, мам. И давай — подождем ее с обедом?

Мачеха кивнула, соглашаясь. Лена — или Ася — вскочила со стула, выбежала из кухни. В темной прихожей Ася, сама не зная почему, вдруг сделала в своем укрытии резкое движение, будто бы падая назад — и оказалась тут же, в прихожей, среди сапог и пальто.

— Аська! — зазвенел ей настречу радостный сестрицын голос. — Ты чего свет не включаешь? А мы тебя ждем, обедать не садимся. Пойдем скорее, раздевайся же…

Так Ася начала свои эксперименты. Старалась, чтобы в поле действия была вода, сначала весенняя лужа, потом — хоть струя из крана. В ванной проникать в мыслеобраз было особенно удобно — и вода присутствует, и интимность соблюдается. К сожалению, объектов для эксперимента немного — ну кого позовешь в ванную? Мачеха, отец, сестрица — вот вам и все. Зато отношения в семье наладились накрепко.

Потом она вдруг открыла, что действие хорошо получается в лифте, идущем вверх. Воспаряющее движение как-то так удачно отзывалось во всем теле, надо было только поддаться ему, чуть-чуть потянуться — даже лучше, чем с водой. И потом — это заметно расширило сферу деятельности. Лифты встречаются везде и там легко можно оказаться вдвоем с кем угодно.

А потом она поняла, что ей уже не нужны никакие вспомогательные средства. Просто — приглядеться к человеку, подметить в его глазах некую специальную особенность, встать рядом, принять такую же позу, повторить движение, сделать легкое усилие — и раз! все получалось, как по маслу.

Естественно, мастерство пришло к ней не сразу. Так, чтоб моментально и безо всякого лифта, стало получаться у Аси только к концу лета. Конечно, бывали и промахи. Однажды, например, во время летнего дождя она неизвестно зачем влезла в мысли случайного прохожего — и совершенно не знала, что с ними делать. Ну что ему такое внушить? Она туда и влезла-то лишь потому, что забыла зонтик. Ну, и попрактиковаться, конечно. А потом вокруг образовалась толпа народу, и выйти обратно не было никакой возможности. Ася даже слегка испугалась, и прошло не так мало времени, пока она догадалась заставить объект зайти в ближайший подъезд… И еще какие-то неувязки случались, но разве это было важным… В целом-то все получалось так, как надо!

В общем, как-то однажды по осени Ася, оказавшись в курилке наедине со своим кумиром, плейбоем и асом отечественной журналистики Сергеем Таковецким, решила — чем черт не шутит! Подошла поближе, взглянула в глаза, подстроилась — …

Мысли Таковецкого, по сравнению со всеми остальными, показались ей необычными даже наощупь. Они как будто были плотнее, гораздо менее охотно собирались в шар и слегка покалывали пальцы. Впрочем, может быть, это оттого, что Ася просто нервничала. Погладив шар таковецких мыслей особенно ласково, Ася отложила его и распустила ковер мыслей собственных…

— Она забавная девочка, эта Ася-компьютерщица, — думал Таковецкий, задумчиво гася окурок в банке из-под чешского пива, служившей пепельницей. — Что-то в ней есть такое… Надо бы приглядеться повнимательнее. Но, пожалуй, слишком серьезна. В том смысле, что легкой интрижкой тут не отделаться… Ну и что за беда? Это тоже может быть интересным… В конце концов, не все же ерундой заниматься, можно когда-то и о будущем задуматься. Нет, определенно, при случае пригляжусь к ней повнимательнее, есть, есть в ней нечто…

Надо ли говорить, что случай не замедлил представиться… Ася давно заметила, что после вторжения в мыслеобраз объект — любой объект — продолжал некоторое время жить, используя внушенные асины мысли, но если следующего вторжения не происходило, влияние потихоньку угасало и сходило на нет. Поэтому для создания устойчивого эффекта вторжение нужно было производить хотя бы раз в два дня. Она удвоила старания застать Сергея наедине в курилке или попасть с ним в лифт — и уже через неделю ее настойчивость была вознаграждена. Теперь Таковецкий приходил к ней сам — звал выпить кофе, покурить или пройтись подышать свежим воздухом. В редакции его новый интерес, естественно, незамеченным не остался, хотя большого любопытства тоже не вызвал — эка невидаль, в самом деле. Подумаешь, Таковецкий программисточку клеит.

Как-то они стояли с Таковецким в курилке — вернее, Таковецкий стоял, Ася-то как раз проводила очередное вторжение, и поэтому ее зримый образ в собственно курилке отсутствовал, — и в кармане журналиста зазвонил мобильник. Тот ответил на вызов, и Ася услышала в трубке противный голос Ниночки, секретарши главного редактора:

— Сереженька, ты там все бегаешь где-то, а тебя Игорь Петрович обыскался. Давай, ноги в руки — и к главному!

— Есть! — по военному гаркнул Таковецкий и — Ася не успела шевельнуться — выскочил на лестницу и слился с толпой народа, вечно снующей по ступенькам вверх и вниз.

Ася оказалась арестованной. Ее это не напугало — не привыкать, скорее, заинтересовало. Шутка ли — попасть к начальству, да еще и послушать, как оно общается со своим ведущим пером. Слегка напрягало, что ее могли за это время хватиться на рабочем месте, но — подумаешь, совру, что живот заболел, побежала в аптеку, — сказала она себе и успокоилась.

Таковецкий бодрым маршем вошел в редакторский кабинет, чмокнул противную секретаршу по-приятельски в щечку. «Только ли по-приятельски?» — мелькнуло у Аси в голове, и шар таковецких мыслей мягко шевельнулся у нее за спиной. — «Плевать мне,» — тут же оборвала Ася сама себя, чтобы не отвлекаться, погладила шар на всякий случай еще раз и сосредоточилась на происходящем.

— Садись, Серега, — указал на кресло главный редактор, гладкий седеющий джентльмен в безупречном костюме от Хьюго Босс. — Дело у меня к тебе есть.

— Я — всегда пожалуйста, — ухмыльнулся Таковецкий в ответ.

Дело состояло в том, что газете, которой до зарезу не хватало собственного корреспондента в Европе, удалось наконец отыскать где-то фонды на это дело. Где именно — редактор предпочел умолчать. Так и сказал: «Предпочитаю умолчать», — и Таковецкий понимающе кивнул. Но суть была не в загадочном происхождении вновьобретенных фондов, а в предложении редактора Таковецкому стать этим самым европейским корреспондентом. Со всеми вытекающими фондовыми последствиями.

— Надолго ли, Серега, не скажу, — пожимал плечами редактор. — Но на полгода — точно. Столько нам средства и сейчас позволяют, а уж что дальше будет — поглядим, поглядим…

— Спасибо, конечно, за ценное предложение, — был ответ Таковецкого. — Но я бы, пожалуй, остался бы пока тут. Если, конечно, начальство не возражает, — и хитро подмигнул.

Редактор даже опешил.

— Серег, да ты что? Нет, я, конечно, собкором в Брюссель всегда найду, кого послать, но я-то думал… Ты ж у нас, блин, звезда! Тебе и карты в руки. Тем более, я помню, у нас и разговор такой был…

— Все верно, я и не спорю. В другое бы время я — с дорогой душой, но сейчас…

— А что у нас сейчас…

— Выборы будут, — ответ был, прямо скажем, не очень-то, но Асе впопыхах ничего лучшего просто в голову не пришло.

— Выборы! Ты сказал! до них еще целый год, ты и вернуться успеешь двадцать раз…

— Не скажите, Игорь Петрович. Год годом, а сани готовь с лета. Сейчас самая страда, если всмотреться по-честному. Так что — рад бы в Брюссель, да не могу! Родина в опасности. — и Таковецкий снова подмигнул.

— Ну, как скажешь. Не ожидал я, что ты такой патриот. — главный не скрывал удивления. — Ассистанс какой бует нужен, на отечественной-то ниве?

— Ну, если только аккредитацию в Думу подновить, а так, думаю — справлюсь. Разрешите идти? — Таковецкий поднялся и дурашливо отдал редактору честь.

— Ступай, — и Игорь Петрович, продолжая недоумевать, откинулся в кресле…

Ася и сама бы недоумевала, услышь она такое в качестве сплетни… Чтоб Таковецкий, да отказался за кордон поехать, да на полгода… Но не отпускать же его было вот так, когда дела столь явно пошли на лад, так далеко, так надолго… И потом еще неизвестно, вернулся ли бы он оттуда вообще. Но она все равно чувствовала себя виноватой, загубив журналисту такую блестящую перспективу. Надо было как-то исправлять положение, и она решила во что бы то ни стало найти какой-нибудь способ загладить вину.

Чем можно компенсировать такое? — думала она, сидя вечером у себя в комнате перед компьютером. Сделать его звездой журналистики? Он и так… Заработать кучу денег? И на это он вроде не жалуется. Создать репутацию… Смешно. Хотя… Смотря какую… Ведь, если репутация достаточна впечатляюща, из журналистов рукой подать куда и повыше… Что ж, может быть, это идея. И Ася нырнула в Интернет — где еще прикажете программисту искать нужную информацию, не за газетой же в киоск бежать?

На следующей неделе Ася провернула на работе сложную многоходовую операцию. Сначала под каким-то дурацким предлогом, вроде потерянной верстки, навестила в неурочное время секретаршу главреда Ниночку. В результате этого визита ей была назначена встреча с главным редактором — событие, если вдуматься, из разряда почти невозможных. Главный редактор себя уважал и абы с кем просто так не встречался. Но с Асей — встретился.

Встреча прошла, что называется, тет-а-тет, за закрытыми дверями. Ее немедленным результатом стало для Аси повышение в должности — с младшего программиста до старшего, соответствующая прибавка к зарплате, а главное — получение новых служебных обязанностей. Ася теперь поступала в единоличное распоряжение политобозревателя Таковецкого — для необходимой компьютерной поддержки. И им для этих целей выделялся отдельный кабинет — оснащенный по последнему слову информационных технологий, никак иначе. Подобных прецедентов редакционный мир еще не знал. По всей газете тут же прокатилась волна слухов — Таковецкий-де задумал новый проект, не меньше, чем свержение действующего кабинета министров, он-де и за границу потому не уехал, а что он бабу свою заодно продвигает — в этом-то как раз ничего удивительного нет, не впервые, видали и не такое. Редакционные женщины, впрочем, были недовольны.

Но Асю это мало волновало. Она и раньше-то с дамами на работе не много общалась, а теперь ей и вовсе было не до того. Отдельный кабинет был просто спасением — в новом режиме работы с мыслеобразом Таковецкого надо было контактировать постоянно — и обстановка политическая слишком часто менялась, и свои мысли то и дело ценные возникали… Курилкой раз в день тут точно было бы не обойтись…

Результат, надо заметить, стоил всех интриг. Уже через две недели не только редакционные дамы, но даже и конкурирующие издания отметили, что стиль политобозревателя весьма заметно изменился к лучшему. Статьи его стали не то, чтобы резче — этого добиться было бы трудно — но как-то глубже. Расследования проводились тщательнее, а прогнозы сбывались с большей точностью. В общем, из-под шкуры активной газетной моськи все больше проглядывали черты реального политического слона.

Успех надо было развивать, и Ася взяла себе за практику не только «прочищать сережины мозги», как она это теперь называла, непосредствено перед выходом «на дело», но и самой ходить вместе с ним. Или вместо него, или не ходить, а ездить — она давно перестала мучиться с определениями своих действий. Важно было, чтобы в решающий момент она находилась там, где надо — и с готовыми мыслями. Слегка раздражало одно — что с собой в мыслеобраз нельзя захватить подключенный к интернету лэптоп. Иногда это было бы настолько кстати, особенно когда по ходу дела требовалась какая-нибудь статистика, но дареному коню в зубы не смотрят — и Ася заучивала наизусть те статистические данные, которые, по ее мнению, могли пригодиться в текущем интервью.

Тогда же она сделала еще одно открытие. Оказалось, что уже будучи там, внутри, в сережиной голове, она с легкостью могла переместиться в мыслеобраз его собеседника. Причем для этого даже не требовалось уединения — переход из одних мыслей в другие происходил совершенно незаметно для посторонних глаз. Впервые она обнаружила этот эффект во время интервью с министром… В общем, с очень важным министром, силовым министром — не надо излишних подробностей. Как всегда, сережины вопросы были блестящи и остры, и картина формировалась абсолютно однозначная, но министр по причине, так скажем, невысокой культуры языка блеял было нечто невнятное и портил впечатление от собеседника. Ася слушала, слушала, давя изо всех сил в себе раздражение, потом вдруг не выдержала, резко дернулась — и вдруг вместо уже привычного шара сережиных мыслей обнаружила вокруг себя плавающие незнакомые обрывки. И только автоматически собирая их в аккуратный клубок осознала, чьи именно это мысли это были.

Это интервью получилось совершенно блестящим. О нем долго говорилось и в публике, и в кулуарах, а Таковецкого пригласили выступить в прямом эфире одной политической передачи. Он выступил с присущим блеском — и получил предложение попробовать себя в качестве ведущего…

Подумав, он ответил согласием, хотя Асе было тяжеловато разговаривать сразу за нескольких человек, да еще перед камерой. Хотя на что не пойдешь ради чувства…

С чувствами тоже все было очень хорошо. Постоянная совместная работа, она, знаете, как-то настолько сближает… Тут вам и родство душ, и общность мышления… В общем, когда Таковецкий под Новый год предложил Асе переехать жить к нему, она согласилась, не раздумывая. Да и что тут было раздумывать — это предложение абсолютно совпадало с ее собственными соображениями на этот счет. Она даже отца с мачехой предупредила заранее, что скоро, мол, съедет. Так что когда это наконец состоялось, те не удивлялись и уж конечно не возражали.

В конце января Ася уволилась из газеты. Совместного домашнего общения ей хватало выше головы, да и, кроме того, она все равно ничего не теряла. Разве что перешептывания редакционных дам — так этого как раз ничуточки не жалко. А зарплата… В конце концов, то, что она делала сейчас для Сережи, было важнее и оплачивалось в конечном итоге гораздо выше.

Ася была очень довольна своей жизнью. Она жила для любимого человека, да что там, жила просто им, была — им. Его успех был ее успехом, и наоборот. Наоборот, собственно, было даже точнее. Жалко только, что никому не объяснишь. Ася вообще-то излишним тщеславием не страдала, когда при случае на каких-нибудь цеховых сборищах — а на светские мероприятия они ходили вдвоем, это Ася могла себе позволить — там думать не надо, так вот, когда на подобных сборищах кто-нибудь начинал курить фимиам сережиным талантам, она воспринимала это как должное, радовалась и гордилась, причем искренне — за него. Свой вклад могла оценить только она сама, и этого было вполне достаточно для счастья. При условии, конечно, что Сережа тоже понимал ее и ценил, но тут по-другому ведь и быть не могло…

Как-то раз на тусовке по поводу, кажется, грядущего наступления восьмого марта (или дня Святого Валентина, подобных праздников в наше время развелось столько, что их уже никто не различает, главное, повод для радости есть) Ася отошла из общего зала в туалет. И там, находясь за тонкой дверью кабинки, вдруг услышала дамский разговор.

Беседовали две журналисточки из несерьезных изданий — светские сплетницы, желтые комментаторши. Но предметом их разговора был не кто иной, как Таковецкий, и Ася невольно прислушалась.

— А ты не знаешь, он все еще с этой своей? — Спрашивала одна.

— Ну да. Уже полгода, как пришитый. — Отвечала другая.

— Только подумать. И что он в ней нашел, мышь белая…

— Не говори. И это Сережа, такой мужик классный… Не понимаю, не понимаю… У него всегда были такие девушки интересные. А эта… Ни рожи, ни кожи. Молчит вечно — дура дурой.

«Интересно, о ком это они?» — подумала Ася. И вдруг с ужасом поняла, что о ней.

— И одета всегда, как я не знаю что.

— Да это-то ладно… И с лица, знаешь, тоже, как говорят, не воду пить. Но хоть бы она на самом деле умной была, а то же ведь нет… Не работает, сидит у него на шее… Образования, хорошо если классов десять…

— Где он только ее подобрал…

— Да знаешь, говорят, чуть ли не из жалости. Там такая вроде была история романтичная, идем, я тебе по дороге расскажу…

И куколки удалились. Ася вышла из кабинки. У нее тряслись руки и дрожали колени. Она подошла к раковине, открыла холодную воду, плеснула себе в лицо. В зеркале напротив отразились ее глаза — несчастные, в самом деле какие-то неяркие, в белесых ресницах.

— Мышь белая, — с отвращением сказала Ася сама себе и заплакала.

Она ехала домой на такси, одна. В голове судорожно вертелись, путаясь, обрывки давешнего подслушанного разговора и свои собственные некультяпые мысли. Конечно, все это глупости. Она — это Сережа, и все, что есть сейчас — это тоже она. Да, но об этом никто не знает. А что все знают? А вот это самое — что она никто, живет у него на шее из жалости. Ни профессии, ни работы, даже одеться толком не может. Но она-то знает, что она — все! А что толку. Но ведь и он это знает. Стоп. А что, собственно, он знает? Только то, что ему внушит она, Ася. Да перестань она входить в мыслеобраз, он забудет ее через три дня, если не раньше. Выходит, и это знает не он, а она… Да, но как же любовь? Родство душ… Опомнись, дуреха, какое родство — ты сделала все это своими собственными руками от начала и до конца. Но ведь все вышло, как ты хотела? Да, но почему-то — хотелось не этого. Не этого… А чего? Того, чтобы он сам, чтобы не я… Что же выходит? Стоит желаниям сбыться, как оказывается, что они были нам не нужны? Или нужны — но только не в таком виде? И если мы что-то делаем сами вместо того, чтобы дождаться подарка от вышних сил, это что-то получается вовсе даже не тем, чего нам хотелось…

— Навязался мне тогда со своим Даром, — злобно вспомнила Ася старичка. — Вся жизнь из-за него поломалась.

И тут же устыдилась. Вспомнила, как говорил, предупреждал старичок: «Не используй во зло. Думай, прежде чем сделать.» А она? Сама во всем виновата, нечего теперь злиться. Но ведь она не хотела зла — хотела как лучше. В первую очередь себе самой, конечно, но все равно… Что-то, значит, она недоглядела, недодумала…

— Ну ничего, — горько усмехнулась Ася сквозь слезы. — Возможностей для медитации у меня теперь будет выше головы.

В квартире Таковецкого она быстро покидала в сумку свои вещи, поразившись попутно, насколько их оказалось мало — а ведь она прожила здесь несколько месяцев… Аккуратно собрала и упаковала компьютер. Никаких записок писать не стала. Положила на зеркало в прихожей ключи и мобильный телефон, захлопнула за собой дверь, вышла на улицу в сырую темноту — и только тут поняла, что идти ей, собственно, некуда.

Пробродивши по холодным улицам с полчаса — а может быть, и дольше, на часы она не глядела, промерзшая насквозь Ася поймала такси и поехала к родителям.

Мачеха, несмотря на поздний час и появление без предупреждения встретила ее неожиданно радушно. Ни о чем не расспрашивая, помогла поставить вещи, загнала под горячий душ и заварила кофе. Когда Ася потом зашла в свою бывшую комнату, там ее ожидала расстеленная постель.

На следующее утро, оставшись с мачехой наедине, Ася — снова неожиданно, теперь уже для самой себя, не стала проникать в ее мысли, а просто по-человечески рассказала ей свою историю. Не всю, конечно, а в сильно упрощенном виде, но тем не менее. Так откровенничать с мачехой ей до сих пор не приходилось. Та слушала, согласно кивала, а под конец сказала:

— Асенька, детка, я понимаю, это тяжело и неприятно, но мне кажется, зря ты так-то уж убиваешься…

— Да как же, — вскинулась Ася. — Что у меня осталось? Жить негде, работы нет, денег тоже, любовь… — Тут она заплакала.

Мачеха помолчала, подождала, пока Ася затихнет.

— Ну, жить ты всегда можешь здесь. И деньги у тебя есть…

— Откуда? — подняла глаза Ася. — Я ваши не возьму.

— Не наши, дурочка. Свои. За твою квартиру. Она же как сдавалась, так и сдается, а ты с нами сколько уж не живешь. Я все складывала. Можешь взять. Там не так много, но на первое время тебе хватит, а там ты на работу опять устроишься, специальность у тебя никто не отнимал.

Ася задумалась.

— Скажите, а квартира… Я бы могла сама в ней жить?

— Конечно. Надо только жильцам за две недели сказать, чтоб съехали, и пожалуйста. Уж две-то недели ты с нами проживешь?

Две недели растянулись на месяц, но и он в конце концов прошел, и Ася впервые в жизни зажила совершенно самостоятельно. Это оказалось гораздо сложнее, чем она себе представляла — надо было думать о множестве совершенно неожиданных вещей. И вещи эти, даже будучи совершенно незначительными, требовали заботы и внимания. Казалось бы, такая мелочь — перегоревшая лампочка в прихожей. Ася никогда в жизни нее обращала на нее внимания, а тут оказалось, что если не купить ее вовремя и не вкрутить при свете дня, вечером будет трудно раздеться, войдя в квартиру. Все это, безусловно, отвлекало от грустных мыслей. Да и вообще, жизнь брала потихоньку свое. Пришел момент, когда Ася созрела для поисков новой работы.

Ася начала с покупки газет с объявлениями. Вообще-то можно было поискать в интернете, но Асе почему-то было противно. Газеты, в общем, тоже были противны, но как-то меньше. А вот компьютер и все с ним связанное вызывало сильное раздражение.

Может быть, именно поэтому она не стала читать в газете объявления про работу для программистов, а уткнулась в первое попавшееся место. Приглашали поваров, парикмахеров, психологов. Ася поморщилась, перевернула газетный лист. Нуждались в услугах шофера с машиной, няни, психотерапевта. Опять перевернула — психотерапевт, психолог, менеджер по персоналу. Господи, да что все, с ума посходили, сколько же нужно этих психологов? И тут ее осенило.

А она сама-то? Со своим Даром? Ну, чем не психолог. В крайнем случае — психотерапевт. Своя жизнь не вышла, надо чужие попробовать починить.

Ася, как человек обстоятельный, подошла к делу серьезно, купила и прочла штук пять книжек по нужной теме. Неожиданно легко преодолев отвращение, залезла-таки в интернет и почитала всякого там. Решившись, дала объявление в ту же газету. И стала ждать.

Первым ее клиентом стала молоденькая девица холеного вида, жалующаяся на постоянные ссоры с мужем. Девица не работала, отчаянно скучала, мужа видела редко, от скуки устраивала ему скандалы, при том страшно боясь, что он не выдержит и уйдет от нее, от страха скандалила еще сильнее…

Ася выслушала все это, вздохнула, привычно взглянула клиентке в глаза, настроилась, расслабила мысли… Через полчаса заметно успокоенная девица направлялась к выходу, оставив Асе стодолларовый гонорар и строгое указание явиться через три дня на повторный сеанс.

Через три дня клиентка вернулась, как на крыльях. Это были три первые спокойные дня в их семейной жизни. Она отрекомендовала Асю своим подругам — просто удивительно, сколько в мире оказалось скучающих дамочек с дурной головой… Клиентки пошли косяком.

Через месяц за дамочками потянулись уставшие от жизни солидные бизнесмены — асина репутация росла и крепла. За бизнесменами встали в очередь звезды эстрады — Ася попала в модные врачи. За визит она брала теперь не меньше пяти сотен, и более двух клиентов в день не принимала. Естественным образом, расписание у нее теперь было составлено на месяцы вперед.

Раздался очередной звонок. Ася подняла телефон — надо бы, наверное, секретаря взять, звонков одних — никаких сил нет. В трубке мужской усталый голос сквозь неясное потрескивание — с мобильника звонил, не иначе — спросил, когда можно записаться к ней на прием.

— Что вы, — вежливо ответила Ася. — У меня на три месяца все занято.

— Мне очень нужно, — сказал мужчина. — Мне вас рекомендовал Такой-то, говорил — вы чудеса творите.

— Спасибо, конечно, но правда — совсем нет времени.

— Вы были моей последней надеждой, — вздохнул мужчина.

Асе стало его жалко.

— А что с Вами? Может быть, вам ко мне и не надо? Или я кого-то еще посоветую, — предложила она.

— У меня ушла… мм-м… ну, в общем… жена, — был ответ. — Больше, чем полгода назад. И я до сих пор не могу прийти в себя. Понимаете, — голос заторопился, видно было, что тема крайне болезненна для собеседника. — Мы жили с ней душа в душу, просто, как один человек. Не ссорились никогда, ничего. Она для меня была — все. И вот, в один прекрасный день, я прихожу домой — а ее нет. Ни записки, ни слова. Только телефон и ключи.

— Какой телефон? — Не поняла Ася.

— Ну, знаете, мобильный. Она нарочно его оставила, чтобы я не звонил. И пропала. Ни слова, ничего. Мне очень плохо. Я ходил уже и к врачам, пил таблетки дурацкие, и к этим… Экстрасенсам, черт их дери. Мне про вас говорили — чудо. Помогите мне, я не могу больше так.

Надо же, какая любовь, — подумалось Асе. — Бывает же у людей. Даже завидно, надо помочь человеку. Заодно хоть поглядеть, как такое бывает. В сущности, найти время для одного — не проблема. Ну, придет завтра три клиента, ничего страшного.

Вслух же она сказала:

— Хорошо. Я поглядела расписание — у меня, кажется, есть возможность принять вас через три дня. Это будет пять вечера, вам удобно?

— Конечно, — обрадовался голос. — Спасибо вам большое. Я непременно приду.

— Скажите мне, как вас зовут, — потребовала Ася. — Я должна записать.

— Сергей Таковецкий, — ответил ей голос в трубке.