Палитра его пороков

Анна Веммер (2024)

Книги Анны Веммер — новое слово в жанре современной сентиментальной прозы. Каждый роман автора — это трогательная история о семейных ценностях, дружбе и любви. В 19 лет Женя трагически лишилась всех родных, кроме малышки племянницы, которую теперь воспитывает одна. Живется им трудно, и надежды на лучшее будущее Женя связывает со своим поклонником Денисом. Увы, в критической ситуации тот показывает себя трусом и предателем, оставляя девушку один на один с большой бедой. Беда зовется Сергеем Серебровым — и нет человека, который пугал бы Женю больше. Богатый и властный мужчина привык получать все, чего хочет, и Женя, став объектом его желаний, обречена. Бороться с Серебровым она не в силах, но… может, его пылкие чувства — совсем не то, с чем нужно сражаться?

Глава седьмая

Кажется, периодами я отключаюсь, потому что совершенно не разбираю дороги. Сначала мы едем по знакомым кварталам моего района, потом — оп — и уже в центре. А потом вдруг на кольцевой дороге, огибающей городской сосновый бор. Возле него и расположился «Медицинский и реабилитационный центр MTG» — так гласит вывеска.

Машину Сереброва без слов пропускают на территорию центра, и мы едем на закрытую подземную стоянку. Я собираюсь выйти из машины, но меня останавливает его голос:

— Погоди. Открой бардачок.

Он что-то набирает в телефоне и не смотрит на меня. Я с трудом — пальцы плохо слушаются — открываю ящик.

— Аптечку возьми. Найди таблетки, называются «Спазмалгон», выпей одну. Вода там же.

— Что это?

— От головной боли. Пей. Пока не выпьешь, говорить с тобой не буду.

Черт, голова действительно адски болит. Я быстро разгрызаю горькую таблетку, запиваю водой и понимаю, что уже давно не пила и не ела. Желудок отзывается жалобной слабой болью.

— Идем.

Я почти бегу за ним, потому что успевать за широкими шагами нереально. Мне хочется спросить, где Эля, что будет дальше, а еще жутко страшно ждать момент, когда он потребует оплату за помощь. Но я понимаю, что вопросы его лишь разозлят, и молчу. Сжимаю кролика и упрямо иду следом.

Лифт поднимает нас на самый верхний, пятый, этаж центра. Он совсем не напоминает больницу: светлый, но не пугающе белый. Всюду растения в горшках, идеальная чистота, на стенах постеры. Серебров уверенно идет в самый конец, открывает передо мной дверь и подталкивает внутрь. Это обычная приемная: здесь есть диван, стол секретаря, компьютер, шкафы и какие-то дипломы и грамоты на стенах. Из приемной еще одна дверь ведет в смежную комнату с табличкой «Карташов Н. И., заведующий детским отделением».

— Голова прошла? — отрывисто интересуется Сергей.

Я неуверенно киваю. Стало и впрямь легче, но последствия адской недели не заглушить одной таблеткой.

— Тогда слушай внимательно и запоминай. Сейчас придет врач. Будет тебя расспрашивать о девочке и болезни. Говори ему все честно и быстро, поняла? Карточка из больницы вот.

Он протягивает карту, я даже не спрашиваю, как ее достал.

— Они задавали вопросы, — вдруг вырывается у меня. — Чем болела. На что аллергия. А я же не мать! Я понятия не имею, а ее карточка в поликлинике, и мне не дали, сказали нести свидетельство, а потом…

— Номер поликлиники? — перебивает он меня.

— Пятая.

— Привезут. Все, что знаешь, — расскажешь. Это не пыточная и не допросная, Кисточка, он лучший врач в городе. И у него нет лимитов по финансированию. Это все, что тебе нужно знать, и достаточно, чтобы ты успокоилась. После разговора выйдешь отсюда и увидишь Рому. Это водитель. Отныне ты ездишь с ним. Рома будет ждать тебя в холле, пока ты видишься с ребенком. Дальше девочку обследуют, а ты с Ромой едешь к себе домой и забираешь нужные вещи, художественную свою хрень. И едете ко мне. Там я объясню, чего и как именно от тебя хочу в обмен на эту маленькую помощь, поняла?

Я поспешно киваю. В голове миллион вопросов, но задать их я не успеваю, открывается дверь, и заходит немолодой, немного полноватый мужчина в белом халате, внимательно смотрит поверх очков.

— Доброй ночи, Евгения Михайловна, пойдемте в кабинет, вашу девочку скоро привезут, мне надо посмотреть историю болезни и задать вам пару вопросов.

Он пожимает руку Сереброву, и тот уходит, на меня даже не взглянув.

И пусть. Следующий час я посвящаю свое внимание и силы тому, чтобы рассказать врачу все и обрести надежду, что Элине помогут.

Мы заходим в кабинет врача, меня сажают в кресло за столом и даже заботливо делают чашку ароматного чая.

— С чабрецом. Хорошая вещь, иммунитету полезно.

— Спасибо.

Даже просто горячий чай рождает внутри блаженство.

— Что ж, Евгения Михайловна, рассказывайте, что случилось. Когда девочка заболела, какие были симптомы, как менялись, что было в больнице и чем лечили. В общем — все, что знаете.

Он листает историю болезни, которую Серебров забрал из больницы, а я говорю все, что удается вспомнить. Как у Эли поднялась температура, как я пыталась ее сбить, как педиатр выписала нам какую-то ерунду от ОРВИ, которая помогала разве что моим нервам, и то слабо. Как, увидев на градуснике 39,8, я вызвала «Скорую», и мы уехали в инфекционную больницу.

Мы разговариваем долго, обсуждаем все от и до, и я постепенно успокаиваюсь. Если Серебров — владелец этой клиники и просил за нас, то врачи сделают все возможное. А, судя по допросу, конкретно этот врач собаку съел на лечении детей.

— Хорошо, — он откладывает в сторону карту и смотрит в смартфон, — девочку скоро привезут, я ее осмотрю. Переделаем рентген, все анализы, я не доверяю чужим лабораториям, плюс проведем еще пару специфичных тестов. Подпишите, пожалуйста, как опекун, согласие. И не пугайтесь страшных слов в нем, это исключительно моя перестраховка. Если есть финансовая возможность, надо обследовать ребенка полностью.

Я беру предложенный листок и быстро подписываю. Глаз успевает зацепиться за слово «онкомаркеры», и я быстро возвращаю врачу согласие. Не хочу читать. Не хочу мучиться до результатов.

— А когда… когда все будет известно?

— Ну, — он смотрит на часы, — думаю, все основные анализы к обеду. А сложные через пару дней. Но вы не волнуйтесь, коллеги отзвонились, девочка в тяжелом, но стабильном состоянии. Судороги не повторялись, температуру чуть-чуть сбили. Подержим ее у нас под круглосуточным контролем.

— А я могу с ней остаться?

Я не смогу сидеть в квартире Сергея и мучиться ожиданием. Даже если он потребует немедленно прыгнуть к нему в постель, не смогу, пока не услышу, что Элина в порядке.

— В реанимации, разумеется, нет. Там все очень строго, но сможете пару раз ее навестить и смотреть в окошко. Потом, в общей палате, безусловно, потребуется мамочка, спальное место там есть. Только, Евгения Михайловна, пожалуйста, не забывайте о себе. Ребенок у вас еще олимпиаду какую-нибудь выиграет, а вот ваши нервные клетки не восстановятся. Поэтому хорошо спите, питайтесь и настраивайте Элину на выздоровление. Я уже сейчас по вам вижу, сколько вы не ели и не спали, прозрачная, как привидение.

— Хорошо. — Я слабо улыбаюсь.

— Вот, — он достает из ящика стола небольшую коробку шоколадных конфет, — пациенты дарят, а у меня диабет. Поешьте хоть что-то, столовая у нас тут с девяти.

— Спасибо.

А дальше я сижу в коридоре, жую конфету с ореховой начинкой, запиваю ее водой из кулера и просто жду, когда привезут Эльку. Рядом трется мужик в костюме, очевидно — Рома. Сначала я пытаюсь вспомнить, был ли он в тот вечер у Дэна, но потом оставляю это бесполезное занятие.

Включаю смартфон в розетку. Десятки пропущенных от Марины.

— Привет, — отвечаю на звонок.

— Женька! Я тебя убью! Я тут сижу с корвалолом и всем валидолом, оставшимся от мамы! Что у вас там? Эля как?

— Не очень, — вздыхаю. — Была в реанимации. Говорят, сейчас получше, но я ее еще не видела.

— Ох ты ж… ждешь?

— Ага. Сижу вот.

— Сейчас приеду, привезу тебе поесть, и будем ждать вместе. У меня сегодня уроков нет.

— Марин… — Я не решаюсь сказать. — Понимаешь… мы перевелись в другую больницу.

— В какую?

— MTG, знаешь центр? В Холкине?

— Так он же частный.

— Ну… да.

— Это связано как-то с тем, что ко мне приходил твой хмырь с рисунков?

— Сергей к тебе приходил?

Ну да, он же как-то узнал, где я. Даже не задумывалась об этом.

— Да, Марин, он предложил ее перевести, здесь доктор хороший, и все быстро.

— Ага, а взамен?

Молчу. А что тут скажешь?

— Это же Эля, Марин. Какая разница, что взамен?

— Ну да. Наверное. Ладно, где, говоришь, вы? В Холкине? Приеду все равно.

— Сможешь полдня посидеть здесь? Мне надо будет кое-что сделать, совсем времени нет.

— Не вопрос. Через полчаса буду, держитесь там.

Марина — хорошая подруга. Ее прямота и напор порой пугают, но на самом деле я хотела бы быть такой, как она. С готовностью бросаться в самое пекло, щелкать проблемы как орешки.

Наконец привозят Элю. Через стекло я смотрю, как у нее берут кровь и подключают к каким-то аппаратам, как в кино. Зажим на пальчике считывает пульс, на мониторе давление. Сразу две медсестры суетятся вокруг нее, поправляют подушку, отвлекают, подключают капельницу. Потом ее осматривает врач и даже немного веселит. Элька, моя маленькая уставшая девочка, слабо, но улыбается. Выходя из палаты, врач говорит:

— Недолго поболтайте, потом пусть поспит. Я пока не вижу угрозы для жизни, но инфекция сильная. Будем лечить. Весь вопрос в антибиотиках, ко многим у современных инфекций есть резистентность. Вечером зайдите ко мне, обсудим результаты.

— Хорошо. Спасибо!

У меня словно камень с души свалился. «Не вижу угрозы для жизни», — в голове крутится фраза, как у заевшего магнитофона.

— Привет, — улыбаюсь племяшке. — Как дела?

— Жарко.

Медсестра сидит в кресле рядом, следит, чтобы Элька не трогала катетер.

— А где мы? — спрашивает она.

— В другой больничке. Теперь будем здесь лечиться, у хорошего врача. Не капризничай и делай то, что скажет доктор.

— А ты не уйдешь?

— Мне здесь нельзя сидеть, это палата со строгими правилами. Я буду вон там, в коридорчике, а скоро придет тетя Марина и тоже с тобой посидит, пока я съезжу домой, чтобы покушать и переодеться.

«И собрать вещи». Но это я не говорю. Что я вообще ей скажу, как объясню, что придется пожить в другом месте? Или Серебров запретит… но я не представляю себе разлуки с Элькой. Может, он хочет меня видеть, лишь пока она лежит в больнице?

Снова начинает болеть голова. Вопросов больше, чем ответов.

— А где зайчик?

— Зайчику тоже сюда нельзя. Потом, когда тебе будет лучше, я принесу.

— Не переживай, у нас есть мультики, — подает голос медсестра.

Что ж, пожалуй, здесь за Элю можно не волноваться хотя бы в плане ухода. Даже страшно представить, сколько стоит такое медицинское сопровождение.

— Отдыхай, радость моя. И думай о тортике, который мы с тобой съедим, когда вернемся домой.

Вот как отличить больного ребенка от здорового: его совершенно не радует предвкушение тортика.

Когда я выхожу, рядом появляется водитель:

— Евгения Михайловна, вы готовы ехать? Сергей Васильевич велел отвезти вас собрать вещи.

— Мне нужно дождаться подругу. Я не могу оставить ребенка.

Я думаю, что водитель будет спорить, но он просто кивает и садится на скамейку, утыкаясь в телефон. Мы ждем Марину еще минут десять, а потом раздается звонок — на ресепшене ее не пускают. Приходится провести ее лично, с клятвенным обещанием, что она лишь посидит в коридоре.

— Вам нужно будет вписать ее с паспортными данными в договор с клиникой, — говорит администратор.

Я не решаюсь напомнить, что у меня и договора-то никакого нет. Потом разберусь.

Марина с интересом рассматривает обстановку и с подозрением на меня поглядывает. Элька улыбается ей через стекло и слабо машет ручкой.

— Ну ей хотя бы полегче, — вздыхает подруга.

— Ненамного. Просто какую-то капельницу поставили.

Я кратко пересказываю разговор с врачом.

— Ну слушай, твой — крутой мужик, судя по всему. Откуда у него связи здесь?

— Он владелец.

Она давится кофе и кашляет.

— Ни хрена себе ты попала, мать. И что этот владелец хочет от тебя?

— Чтобы я к нему переехала, — признаюсь.

— Что?!

— Марин, ну давай будем рассуждать как взрослые женщины. Что еще он может хотеть?

— Так нельзя! Это шантаж.

— Да нет, он же давал выбор.

— А мог бы и без выбора помочь.

— Он тебе мать Тереза? Чтобы тратить кучу денег на незнакомого ребенка? Ладно, Марин, что толку сидеть и возмущаться? Я согласилась. Он помог. Ни одна девушка не стоит столько, сколько лечение здесь, наверное, дешевле себе модель выписать.

— Я за тебя волнуюсь.

— Волнуйся за Элю. Ей нужнее.

— Я за всех волнуюсь. У меня безлимитное волнение.

— Мне надо поехать домой, собрать вещи. Ты сможешь побыть здесь пару часов, чтобы Эля не боялась?

— Конечно. Беги. И будь осторожна с этим мужиком. Мало ли что у него в голове.

Я радуюсь, что Рома стоит чуть в отдалении. Мы спускаемся на парковку, и водитель ведет меня к машине. Внутри тепло и чисто, пахнет свежей кожей, как будто машина новая. Я откидываюсь на спинку заднего сиденья и проваливаюсь в дремоту. Тиски, сжимавшие сердце, немного разжимаются.

Сначала мы едем домой, где я целый час собираю все художественные принадлежности. Оказывается, их очень много. Роме приходится работать не только водителем, но и грузчиком — он живо перетаскивает пакеты в багажник. Любопытные соседки нет-нет да и поглядывают на меня с балкона.

— Уезжаешь, Женечка? — наконец не выдерживает одна.

— Работать еду, — вру единственное, что приходит в голову. — Рисовать. В другой город.

— Вот молодец какая. Человек искусства! А то Семенна говорит, проститутка да проститутка…

Рома от неожиданности роняет мольберт.

— Ой… простите, Евгения Михайловна, я вам новый куплю!

— Да ладно, — мне даже весело. — Он уже старый. Погрузи, я починю.

Жаль, что с этой суровой российской реальностью не сталкивается Серебров. Думаю, у него шок был бы интереснее.

Потом мы долго едем куда-то за город. И мне немного страшно.

Я думала, Серебров живет в квартире в центре. Все, что мне рисовало воображение, когда я думала о том, как живет богатый человек, — какой-нибудь исторический дом с большущей квартирой и высокими потолками. Ну или пентхаус в высотке. Но Серебров, конечно, живет за городом, в огромном двухэтажном доме. Я с восхищением смотрю на этот шедевр дизайнерского искусства, расположенный среди очаровательных сосенок. Когда выхожу из машины, с наслаждением вдыхаю свежий воздух.

Кружится голова, я пошатываюсь, и водитель подхватывает меня под руку.

— Евгения Михайловна?

— Все нормально, это с непривычки, свежего воздуха много. Надо срочно подышать у выхлопной трубы.

Слабо, но он улыбается. Уже легче: что-то человеческое в охране Сергея есть. То удивляется бабушкам-сплетницам у подъезда, то улыбается дурацким шуткам.

Мы вместе идем в дом, а мои вещи остаются в машине. Наверное, у Ромы приказ сдать меня с рук на руки. В прихожей я как дурочка пытаюсь снять ботинки, но натыкаюсь на удивленный взгляд Ромы, краснею и чувствую себя деревенщиной, приехавшей в столицу.

— Сергей Васильевич, — мы входим в огромную столовую, — я привез Евгению Михайловну, как вы просили.

Серебров сидит за столом с ноутбуком. Странно видеть его в домашней обстановке.

— Хорошо. Роман, оставь ей свой номер и отныне вози туда, куда девушка скажет. С моим контролем.

Я получаю визитку (надо же, как все серьезно), переписываю номер Ромы в телефон и тоскливо думаю, что в этой тюрьме мне даже надсмотрщика выдали. А Серебров меж тем рассматривает меня с ног до головы. Ну да, я вряд ли сейчас способна вызывать какие-то чувства. Помятая, уставшая, осунувшаяся, испуганная и смущенная. Как бы он не отказался от своих планов-то.

— Если у тебя есть вопросы, самое время задать их сейчас.

Я теряюсь, потому что вопросов миллион. И главный — чего он хочет. Но ответ на него слышать страшно.

— Я буду жить здесь?

— Да.

— А Элина?

— Как пожелаешь. Я не имею ничего против, если она не станет громить дом.

Я разрываюсь между нежеланием приводить ребенка к нему и страхом разлучиться с ней. Кто будет с Элькой возиться? Марина, которая и так сделала для нас нереально много?

— Нет, Эля хорошая и тихая. Она вам не помешает. А как я… то есть в больнице мне нужно быть с ней, и я… то есть я вряд ли смогу быть здесь постоянно, пока ее не выпишут.

— Значит, дождешься, когда ее выпишут.

— Хорошо. Спасибо.

Отсрочка? Послабление? Или ему просто плевать, а условие он выставил, потому что помогать просто так не принято?

— Что вы…

Осекаюсь. Не могу.

— Чего я от тебя хочу? — усмехается он. — Идем.

Мы пересекаем столовую и выходим через неприметную дверь в углу в гостиную. Она впечатляет больше, чем остальной дом. Во-первых, она еще не доделана, одна стена лишь подготовлена к отделке, не подключен камин, стоит нераспакованный телевизор. Здесь есть и стол со стульями, и диван, и огромные окна с широкими подоконниками.

Серебров останавливается у пустой стены. Кивает на стену.

— Хочу рисунок. Городскую панораму, детализированную. Не силуэты домов, а хорошую перспективу, детали, размах и стиль. Справишься?

Мне кажется, я готова разреветься. Ну то есть он говорит то, чего я совершенно не ожидаю.

— Хорошо. — Голос свой не узнаю: дрожит, срывается. — Я подготовлю эскизы, выберете и внесете правки. Мне понадобятся разные краски…

— Роме скажешь, отвезет. Везде ездить с Романом. В больницу, из больницы, в магазин за тампонами, в парк погулять и так далее. Говоришь ему, он сообщает мне, получаешь разрешение — и вперед. Оплачивает покупки тоже он. Все понятно?

— Да. Наверное…

Рисунок… он действительно просто хочет расписать стену? И все? Мне кажется, голова теперь кружится не от воздуха, а от облегчения.

— Рисунок, что я заказывал, не забудь, — говорит Сергей. — Я его жду. И еще…

А вот теперь взгляд не предвещает ничего хорошего. И я, кажется, рано обрадовалась.

— Я ужинаю в восемь. Хочу, чтобы с восьми до девяти ты была здесь. Рисовала. Одетая так, как я скажу.

Ему доставляет удовольствие за мной наблюдать, а я сражаюсь сама с собой, чтобы остаться бесстрастной. Думаю об Эльке, которая сейчас смотрит мультики и выздоравливает. О том, как Серебров нам помог. Я сказала «да», а значит, должна сделать то, что он хочет. Это как минимум справедливо.

— Хорошо. Я поняла. Но… пока я в больнице…

Он закатывает глаза.

— Я же сказал, выписывайтесь. Начнешь потом. Дольше недели вас не продержат, я думаю.

— Спасибо. Рисунок такого размера займет несколько месяцев, вы уверены…

— Кисточка, — обрывает он меня, — я никогда не делаю того, в чем не уверен. Мы заключили сделку, условия обоим известны. Все? Вопросов больше нет? Твоя комната — вторая дверь справа на втором этаже. Располагайся.

С этими словами он уходит, оставляя меня в растерянности. Лишь из коридора кричит куда-то в пустоту:

— Рита, покорми девушку, я в офис.

Рита? Я хмурюсь… неужели жена? Нет, быть того не может, он говорил, что развелся. Наверное, прислуга.

Звонит телефон — Марина. Я чувствую, как сердце бешено-бешено начинает биться. Что-то с Элей?

— Привет, красотка, — говорит подруга. — Ты где?

— Я у Сергея. Вещи перевожу. Что-то случилось?

— Да нет, спит, даже поела что-то. Я тут врача видела. Он сказал зайти к нему не раньше семи. Так что вот как мы поступим. Чтобы я тебя тут до семи не видела.

— Но…

— Не спорь с подругой! У Сергея ты или еще где, плевать. Ложишься и спишь, поняла? В нормальной постели нормальным сном. Я тут посижу, их комната ожидания приличнее, чем моя квартира. И по размеру такая же. А ты отсыпайся давай, поняла?

— Поняла, — улыбаюсь.

— Все нормально у тебя?

— Да. Он хочет рисунок.

— В смысле?

— Просто рисунок на стену. В обмен на помощь Элине. Здоровую стену… метра три. Панораму города. Буду рисовать.

— И все?

Я ведь не вру? Я недоговариваю…

— И все.

— Ну вы даете, Евгения. Ладно, только не кидайся рисовать прямо сейчас, иначе окажешься на соседней койке с Элиной. Поспи. Есть там, где поспать?

— Есть, — вздыхаю. — Спасибо. Тебе есть чем пообедать? Я могу…

Теперь ведь есть водитель. Можно привезти Маринке обед.

— И пообедать, и позавтракать, а еще тут медбратик симпатичный, так что я вообще, считай, занята. Ложись.

Я заканчиваю разговор и иду наверх, мне даже любопытно, как выглядят спальни в этом огромном богатом доме. Вторая дверь направо?

Их добрый десяток, этих комнат! Зачем одинокому мужчине столько?

Я берусь за ручку нужной двери и вхожу внутрь, а затем замираю прямо у порога.

Наверное, от недосыпа и недоедания у меня галлюцинации. Потому что своим глазам я не верю, и даже пройдя в глубь помещения, не могу осознать то, что вижу. Возвращаюсь в коридор, снова отсчитываю двери. Но нет, об этой комнате говорил Серебров. И здесь мои вещи, аккуратно сложенные на огромном столе.

А еще к этой комнате примыкает детская. На самом деле это самая сказочная и фантастическая детская из всех, что я видела. Кровать Золушки, подсветка из звездочек на потолке, большое игровое пространство, рабочее место, здоровый шкаф с книгами, какими-то коробками.

У него, наверное, был ребенок, который после развода остался с матерью. Да, был. И Сергей сделал для него детскую, чтобы он навещал отца. Но тогда почему поселил меня здесь? О том, что он специально обставил комнату, зная, что я и Элина приедем, мне не хочется думать.

Затем я подхожу к шкафу и понимаю, что никакого ребенка у Сереброва нет. От этой мысли мороз по коже. Все книги запечатаны в пленку, даже этикетки не сняты. Коробки — игровые наборы, пазлы, творческие мастер-классы и конструкторы — не распакованы. Я словно перед витриной магазина.

Мне страшно, потому что я словно смотрю в чужую душу, похожую на бездну. Что происходит с человеком, который делает в своем доме такое?

Одновременно с этим я, неожиданно для себя, немного радуюсь за Элю. Мне стыдно за эти эмоции, но я очень хочу, чтобы она все это увидела, чтобы пожила немного как в сказке, потому что я никогда не смогу купить ей такие игрушки и сделать такую комнату. Придется сказать ей, что мы едем в гости, и сделать настоящие каникулы.

Вещи разбирать совсем не хочется. Я снимаю туфли, ставлю будильник и ложусь на огромную кровать. Едва удерживаюсь от стона наслаждения — после недели сна между полом и краешком неудобной койки с вылетевшими пружинами постель кажется мне самым уютным местом на свете.

Хочется пореветь. И от жалости к себе, и от страха за Элину, и от облегчения. И еще потому что я чувствую себя отвратительно, восхищаясь этим домом и наслаждаясь условиями, в которые вдруг попала. Мне кажется, я должна сражаться, быть как те героини книг и фильмов, которые ни за что не предают свои идеалы и принципы.

Но, похоже, героиней мне не быть. Я прижимаю к себе белого мехового кролика и закрываю глаза.

Куда ж меня этот кролик привел-то!