Самый близкий демон

Анна Данилова, 2007

В городском парке убили молодую женщину прямо рядом с коляской, в которой надрывалась от крика ее маленькая дочь. Следователь Марк Садовников отрабатывает самую очевидную версию: преступление совершил муж жертвы Валерий Крупин. На рукаве его куртки найдена кровь Виолетты. Как выяснилось в ходе следствия, Крупин давно любил другую, хотел развестись. Но любовница подозреваемого твердит одно: Валера не убивал. Кроме того, обнаружилось, что Виолетта тоже не ангел, а ее таинственный респектабельный обожатель с трудом мирился с холодностью неприступной красавицы…

2

— Я звоню ей все утро, но она не берет трубку, домашний тоже молчит… Я волнуюсь… Паша, ты слышишь меня?

Лидия Григорьевна, женщина лет сорока пяти, моложавая, с бледным лицом, растрепанная, в накинутом на ночную рубашку халате, варила кофе на кухне. Ее муж, полноватый мужчина с красивой сединой, обрамляющей круглую смугловатую лысину, и с выразительным красивым лицом, чинил в прихожей розетку. Он и сам отчего-то нервничал, но старался разговаривать с женой спокойно, не выдавая своего волнения. С тех пор как его единственная дочь Виолетта вышла замуж, он потерял покой. Его ласточка выпорхнула из родительского гнезда, попала в лапы грубого и никчемного парня, и что бы Павел Дмитриевич ни делал, где бы ни был и о чем бы ни думал, мысли его постоянно возвращались к дочери. Где она сейчас, не нуждается ли в чем, достаточно ли у нее денег на себя и на малышку Дашеньку, не плачет ли она от грубости зятя, не страдает ли… Они с самого первого дня, как только Виолетта привела в дом будущего зятя, были против этого брака. Валерий не понравился им с первой встречи. Хамоватый, невоспитанный, чрезмерно уверенный в себе, даже наглый, он почти ничего не сказал при знакомстве, лишь поглядывал на своих будущих тестя и тещу с нескрываемой иронией или даже с отвращением, и всем, абсолютно всем, кроме Виолетты, конечно, влюбленной в этого проходимца с первого взгляда, было ясно: они не поладят. Семьи не получится. Причем никто ни с кем не поладит: ни Виолетта с мужем, ни зять с тещей и тестем. Но это была первая сильная влюбленность дочери, и она так хотела замуж, что вопроса — быть свадьбе или нет, не возникало: девочке исполнилось двадцать пять, все подруги вышли замуж, она оставалась одна… К тому же видимых причин для отставки будущего зятя не наблюдалось — все это у Павла Дмитриевича и Лидии Григорьевны было на уровне чувств, интуиции… Валерий вроде бы работал и даже зарабатывал какие-то деньги. А то, что у жениха не было собственного жилья, тоже как будто никого не удивляло: откуда ему взяться у скромного бухгалтера? Виолетте же к свадьбе была обещана новая двухкомнатная квартира — об этом родители побеспокоились заранее, когда девочке не было еще и восемнадцати лет.

После свадьбы, пышной и дорогой, оплаченной исключительно родителями невесты (мать жениха не пожелала даже явиться на свадьбу, ссылаясь на болезнь, хотя все знали, что у нее просто нет денег и ей стыдно), молодые стали жить в новой квартире. Павел Дмитриевич убедил Виолетту в том, что квартира пусть так и остается оформленной на имя матери (мало ли что), по этой же причине и мебель покупалась на имя Лидии Григорьевны (при разводе, так и подмывало сказать Павла Дмитриевича дочери, все это учтется) — Виолетта не возражала. И не потому, что не чувствовала унизительности этой сделки и недоверия к своему молодому мужу со стороны родителей, нет, просто ей было на самом деле все равно, на кого что оформлено: мебель была красивая, дорогая, и у нее было право самой ее выбрать. Валерий не мог возражать, тем более что все приятные хлопоты, связанные с обустройством квартиры, он полностью доверил молодой жене. Самоустранился. Все равно же все покупалось на деньги тестя. Виолетта сразу забеременела и ужасно радовалась этому своему новому положению. Постоянно говорила о предстоящих родах (даже когда плоду было всего несколько недель), шила широкие платья и юбки у знакомой портнихи, давила себе соки, чтобы не падал гемоглобин, да и вообще старалась вести себя как настоящая женщина: двигалась плавно, даже разговаривать стала как будто медленнее, нараспев… Она преображалась быстро, родители не успевали отследить эти изменения. Но через пару месяцев ее счастливая, полная новых женских ощущений жизнь разом закончилась: Валерий не пришел домой ночевать, он явился под утро, пьяный, в губной помаде («Как в пошлом, дешевом анекдоте!» — заламывал руки Павел Дмитриевич, слушая дочь), и дал пощечину захлебывающейся в плаче Виолетте… Она сбежала из дома и неделю жила у родителей. Постоянно рыдала, отказывалась есть и поговаривала о самоубийстве. Лидии Григорьевне пришлось идти к зятю и уговаривать его прийти за Виолеттой, успокоить ее и объяснить ей, что это — единичный случай, что он во всем раскаивается, что он ее любит и жить без нее не может и что это он скорее наложит на себя руки, чем позволит ей еще раз так страдать… У нее не было выхода: надо было спасать дочь… Она так унижалась во время разговора с зятем, что ее чуть не стошнило от себя самой. Валерий молча согласился, никак не комментируя происшествие, ничего не объясняя и, как поняла Лидия Григорьевна, ни в чем не раскаиваясь. Вечером того же дня Виолетта с мужем под руку вернулась домой. И больше уже она родителям на мужа не жаловалась. Но из цветущей молодой девушки прямо на глазах стала превращаться в неразговорчивую и угасающую на глазах женщину. Так же тяжело, в депрессии, протекала и ее беременность. Она теперь редко навещала родителей, и все общение происходило лишь по телефону. Как она там жила, чем питалась, имела ли право распоряжаться теми деньгами, что давали ей родители, была ли она счастлива со своим мужем — никто ничего не знал. На все вопросы матери по телефону Виолетта отвечала, что счастлива, что у них с Валерой все хорошо, что он любит ее, что у них все есть и помогать не надо… Видеть свою дочь в течение нескольких часов подряд они могли лишь в семейные праздники, в дни рождения, которые в семье Вакуленко принято было отмечать пышно, с богатым столом и дорогими подарками. Обычно в такие дни и Виолетта старалась не показывать своего дурного настроения, улыбалась, шутила, но Лидия Григорьевна чувствовала, что дочка просто не хочет расстраивать своих родителей. Зять же на этих торжествах сидел молча и только ел и пил, причем много ел и много пил, что не могло не раздражать родителей жены. Лидия Григорьевна с горечью отмечала, что ее зять красив, весьма привлекателен и всегда хорошо и аккуратно одет. И присутствующие на торжестве женщины — жены приятелей или родственницы — просто не сводили с него глаз, что не могло не броситься в глаза. Но зять, казалось, не обращал на это внимания, был подчеркнуто вежлив со своей беременной женой и ухаживал за ней, насколько хватало его лицемерия: подкладывал Виолетте салаты, подливал компот, спрашивал, не желает ли она еще чего… Глядя через стол на зятя, Лидия Григорьевна едва сдерживалась, чтобы прямо здесь же, за столом, не сказать ему все, что она чувствует и думает о нем. Когда же шли тосты за здоровье и счастье молодой пары, теща и вовсе сходила с ума от бессилия что-либо изменить в этой жизни, в частности, разрушить, уничтожить этот брак и спасти тем самым свою дочь…

— Виолетта, доченька моя, — увещевала она дочь по телефону после каждого такого приступа ярости по отношению к зятю, — ну скажи мне, не бойся, как он к тебе относится? Ведь на тебе лица нет… Он пьет? Он изменяет тебе? Не ночует дома? Ну почему ты молчишь, почему не расскажешь маме, что у вас там происходит… Я же чувствую, что ты несчастлива…

— Мама, ну что ты все выдумываешь?! — слабо защищала свой брак и свой выбор Виолетта. — У нас с Валерой все хорошо. Ты же сама видела, как он ко мне относится… Он очень бережет меня, переживает за мою беременность… Не пьет, не изменяет, с чего это ты взяла… В тот единственный раз, когда он не пришел ночевать, была обыкновенная корпоративная, как это принято сейчас называть, вечеринка, дали премию, все напились, а губная помада — так это главбухша перепила и полезла к нему целоваться… Он даже не помнит, как так случилось, что он заснул в приемной на диване… А то, что я редко бываю дома, в смысле, у вас, так это никоим образом не связано с Валерой, просто у меня много домашних дел… Готовлю, стираю, убираюсь… У меня все хорошо. Что касается моего бледного вида, так ты не забывай, что я все-таки беременна, что у меня не все в порядке с кровью… Кроме того, у меня страхи… Я боюсь родов, но и это, как говорят врачи, бывает у беременных. Так что не нагоняй на меня новых страхов. Я понимаю, Валера — красивый мужчина, ты же видела, как Лариска на него заглядывалась, племянница твоя, видела? Ну и что?! Я должна радоваться, что у меня такой муж…

Лидия Григорьевна не верила ни единому ее слову. Она мысленно готова была даже спровоцировать зятя на какой-нибудь неблаговидный поступок, чтобы только Виолетта сама, своими глазами увидела, на что способен ее муж. Но Лидию Григорьевну сдерживало единственное: Виолетта уже один раз проговорилась о самоубийстве, стоит ли рисковать, тем более что она так любит своего мужа…

После родов, которых Лидия Григорьевна очень опасалась, как и всякая мать, Виолетта неожиданно для всех расцвела, похорошела и даже как будто успокоилась. Исчезла бледность, молодая мамаша выглядела вполне счастливой. Но и это не убедило Лидию Григорьевну в том, что в семье ее дочери все благополучно, — она постоянно ждала какого-то нехорошего, невероятного события, которое подтвердило бы в глазах ее дочери ее нелицеприятное мнение о зяте. Постепенно ее стойкое и вместе с тем болезненно-неприязненное отношение к Валерию переросло по непонятным, неосознанным причинам в ненависть. Возможно, это была обыкновенная ревность, но признаться себе в этом теща не могла и постоянно вынашивала планы разрушения этого брака, находясь одновременно в перманентном поиске нового мужа для своей красавицы-дочери. Однако время шло, внучке Дашеньке исполнилось полгода…

— Ну что, сделал розетку?

— Сделал. Может, поехать к ним? Спросить, что случилось? Может быть, у них телефон за неуплату отключили, и мобильники молчат по этой же причине… Знаешь, мне иногда кажется, что наши деньги улетают, как в прорву… Вспомни, как бывало раньше… Виолетта подкопит деньжат и купит себе то колечко, то браслетик… А сейчас? У нее же страсть была к украшениям… Она себе платье лишнее не купит, на золото потратится. Как же она изменилась… А какая красавица была, у нее столько партий было… И что только она нашла в этом Валерке?!

— Я сейчас Маше позвоню… Хоть она девка скрытная и недолюбливаю я ее, но все-таки она Виолеттина подруга, может, что и знает — где она и что с ней… Почему телефоны молчат?

Лидия Григорьевна, запахнув халат, устроилась удобно в кресле, как если бы намеревалась вести долгий разговор, и позвонила Маше Брагиной:

— Машенька, здравствуй. Это Лидия Григорьевна, узнала? Ты не знаешь, где Виолетта? Звоним ей целое утро — все телефоны будто в рот воды набрали. Думаем уже с Павлом Дмитричем к ним поехать…

Маша Брагина нигде не работала, не училась, жила одна и водила к себе мужчин, что, по мнению Лидии Григорьевны, делало ее в глазах общества гулящей, если вообще не проституткой. На какие деньги она жила, один бог знал. Хотя Виолетта как-то раз упомянула, что у нее есть какой-то воздыхатель, «папик», мужчина, годящийся ей в отцы, очень богатый, что будто бы он как раз ее и содержит. Но в это Лидии Григорьевне верилось с трудом: Маша была худа, некрасива, у нее не было даже груди, так, две точечные выпуклости…

«Ты бы посоветовала своей подружке сделать операцию, пусть ей вставят имплантаты, хотя бы грудь появится… А так — ни кожи ни рожи…»

И вот теперь Маша Брагина сонным и недовольным голосом отвечала Лидии Григорьевне, что она понятия не имеет, где Виолетта, но, скорее всего, дома, где же ей еще быть, у нее же маленький ребенок. А телефоны не отвечают — да мало ли что может случиться на линиях? Если даже они и не уплатили вовремя за телефон, разве это трагедия? Маша посоветовала ей успокоиться и не думать ни о чем дурном.

— Ну, подумайте сами, куда ваша дочка могла деться? Может, в магазин пошла или в парк гулять отправилась с Дашей… А вы Валере звонили? На его мобильный?

— Звонила, но он трубку не берет… Видит же мой номер, вот и не берет, а то ты не знаешь, какие у меня с ним отношения… Ладно, Машенька, извини, что побеспокоила… Если Виолетта вдруг объявится или ты до нее дозвонишься, перезвони мне, я тебя прошу…

Лидия Григорьевна бросила трубку с какой-то брезгливостью. Представила себе, как Маша эта лежит в постели своей — не одна, рядом с ней ее престарелый любовник, голый, волосатый, и он обнимает ее в то время, как Маша разговаривает по телефону. Фу, какая мерзость!

Не успела она положить трубку, как раздался звонок.

— Паша, ну, наконец-то, это точно она! — Лидия Григорьевна схватила трубку. — Слушаю! Кто? Не поняла…

Она кричала в трубку, не понимая, кто вообще имеет право отвлекать ее в такое время, когда она настроена услышать голос дочери…

— Какой еще Садовников? Я не знаю никакого Садовникова. Вы что-то спутали… Что? Ну да, это я, Лидия Григорьевна Вакуленко, слушаю вас… Да, у меня есть дочь Виолетта Крупина… И что же? Новости?

Она опустила трубку и посмотрела на стоящего в дверях мужа. Они оба, как сиамские близнецы, связанные одной, нависшей над ними бедой, как-то разом побледнели. Трубка повисла в воздухе…

— Паша, у них для нас какие-то печальные новости… Через пять минут этот следователь из прокуратуры, Садовников, будет здесь…

— Лида, что они тебе сказали? — почти шепотом спросил Павел Дмитриевич.

— Ничего, вот только то, что я тебе сейчас… Мне кажется, что я машинально нажала на рычаг, что я сама отключила телефон, словно не хотела слушать то, что мне собирались сказать… Паша… Что-то мне нехорошо…

— Лида, я ничего не понял… Следователь прокуратуры, говоришь? Это серьезно… Но ты подожди переживать, вдруг речь идет не о Виолетте, а о Валере… Сядь и постарайся взять себя в руки. Ты же понимаешь, нет, все мы понимаем, что рано или поздно что-нибудь должно было случиться… Она же предупреждала нас… Говорила, что с моста прыгнет… или примет таблетки… Неужели наша девочка не выдержала такой жизни и… Лида, ты должна была спросить, что случилось!

Следователь Садовников произвел на Лидию Григорьевну самое благоприятное впечатление: красавец-мужчина, в зеленых глазах светится ум… Кроме этого, он показался ей воспитанным и интеллигентным человеком. Вот бы такого мужа Виолетте… Эта мысль как-то сразу отделилась от всех тех мрачных мыслей, с которыми она ждала появления следователя.

— Павел Дмитриевич? Лидия Григорьевна… Вы должны набраться мужества… Ваша дочь… Виолетта…

Лидия Григорьевна закрыла глаза и в долю секунды увидела сиреневый в клубящемся утреннем тумане мост через Волгу, темную воду внизу, куда летит хрупкая фигурка в белом… Она непременно должна была надеть белое платье. Виолетта… Девочка… Кто ее выловил, рыбаки? Или ее нежное тело всплыло само?.. Но почему она, ее мать, не ошарашена этим известием, не кричит, не стонет, не катается по полу? Неужели она весь этот год ждала именно этого? Ждала и боялась. Предчувствовала, но ничего не могла предпринять, чтобы этого не случилось…

Она открыла глаза. Ее муж медленно оседал в кресло, словно ноги перестали держать его. А ведь и он тоже знал, чувствовал, что это произойдет…

— Как это случилось? — спросил Павел Дмитриевич едва слышно.

— Ее нашли в парке… Рядом — коляска с вашей внучкой. Но с девочкой все в порядке, и вы можете ее забрать прямо сейчас, она в больнице, ее осматривали врачи… Вашу дочь ударили тяжелым предметом по голове, она получила смертельную травму и скончалась на месте… Это произошло вчера, приблизительно в десять часов вечера… Судя по тому, что на погибшей не оказалось ни одного украшения, а в сумке — только паспорт (что, кстати, заметно облегчило нашу работу по выяснению личности погибшей), мы предполагаем, что ее убили с целью ограбления. Тело вашей дочери сейчас в морге, но забрать его вы сможете лишь через несколько дней… Мне бы хотелось знать, когда вы в последний раз видели Виолетту?

— Позавчера, — вяло отозвалась Лидия Григорьевна, так до конца и не осознавшая, что ее дочери уже нет в живых. — Я купила ей творог и сметану, позвонила ей, она приехала, но пробыла у нас недолго, сказала, что у нее дома дела… Дашенька с ней была…

Она вдруг медленно повернула голову и, встретившись глазами с взглядом мужа, хотела еще что-то сказать, но не смогла…

— Я понимаю, вам сейчас тяжело, но все-таки… Вы не могли бы припомнить, какие именно украшения носила ваша дочь?.. Что именно у нее пропало, ведь обычно молодые женщины носят золотые цепочки, кольца… Нам надо выяснить, что именно было на ней вчера вечером и сколько денег она при себе могла иметь… Конечно, более подробную информацию нам может дать ее супруг, но он пока отказывается отвечать на какие-либо вопросы… Он в шоке…

— У Виолетты было довольно много украшений, и мне понадобится какое-то время, чтобы составить список… Хотя нет, я все поняла. Я должна методом исключения выяснить, что именно пропало… Но для этого я должна поехать к ней домой, посмотреть, что осталось в ее шкатулке… Паша, мне что-то трудно дышать… Открой окна! Пожалуйста, откройте окна!!!