Паблик [Публичная]

Анна Кимова, 2023

Я – Елена Платоновна Маяковская, паблик-ин-ло. Мне двадцать семь лет, и я вот уже в который раз стала первой. Советницей номер один в Авксóме по вопросам публичной юриспруденции. Ко мне несут свои тайны, свои невероятные замыслы и самые низменные мысли. Я каждый раз нахожу решения и, находя их, получаю моральное удовлетворение. Я получаю моральное удовлетворение. Получаю, сказала… Что, Леночка? Ты стала плохо себя слышать? Сказано – получаешь, значит, получаешь. …Как же они все меня достали. Полные моральные уроды, которые привыкли называть белое черным, а черное – золотым. В моем мире их всегда было слишком много. Они и сделали меня той, кто я есть…Дата написания: 15 октября 2021г.

2.

Как же они все меня достали. Полные моральные уроды, которые привыкли называть белое черным, а черное — золотым. В моем мире их всегда было слишком много. Они и сделали меня той, кто я есть.

Еще в юности я осознала, что на амбициях большинства человеческих особей можно не просто зарабатывать, а сколотить целое состояние. Понимание такой простой истины пришло ко мне еще в те времена, когда разные дяди и тети гостили в нашем доме, приводя с собой своих тупоголовых детишек, а я сидела либо за одним столом со взрослыми, либо в своей комнате с малолетними отпрысками лучших умов. И даже не могу сказать, что для меня было более мучительным, слушать выступления больших по росту и положению, но не по уму людей или развлекать их потомков.

Большинство дядь неприкрыто льстили отцу. Некоторые из них вели длинные задушевные разговоры о том, как сделать этот мир лучше, очистить его от скверны. Мне тогда было десять, но я запомнила, как же наивно и смешно это звучало. Те, что были попрагматичнее, обсуждали более насущные дела — как отстоять свое право на власть, войти в большой бизнес и при этом остаться в живых. Отец всех выслушивал, кивал и соглашался. Таким я его и запомнила: мастером создавать впечатление, что он друг для всех и каждого. Он давал всем выговориться, а сам предпочитал помалкивать. Но большинство принимало его молчание за хороший знак: «Платон Макарыч молчит, кивает и доброжелательно улыбается. Значит, он на нашей стороне. Дело в шляпе!» — думали все эти олухи. А я смотрела на отца и понимала, что хочу быть как он.

Женщины не допускались до разговоров мужей и обычно удалялись на пленэр, ну а если по-простому, то потрепаться и перетереть все сплетни до состояния пара. Эту общину всегда возглавляла мать. Татьяна Моисеевна брала кур под свое крыло и отводила их в отсек с официальным названием «женское крыло», между нами же мы называли его «курятником» — комнаты с выходом в сад, где они часами кудахтали. Так все гости были убеждены, что деловые посиделки у Платона Макарыча всегда наилучшим образом организованы. Детишки играют в яслях с Леночкой, мужчины ворочают своими большими делами отдельно от жен, а женщины тем временем заняты именно тем, для чего они и были созданы: говоря официально — невинными женскими шалостями, а по-простому — всякой фигней.

Куры были в восторге, ведь им не приходилось сидеть за «скучными деловыми столами» или смотреть за детишками, многие из которых уже изрядно обрыдли своим мамашам. Женщины были предоставлены сами себе, а точнее моей матери. Уж она-то знала доподлинно, чем их занять! Пленэры были разнообразны и ни один из них не походил на другой. Татьяна Моисеевна могла устроить костюмообмен, когда новомодным только что привезенным из разных мест мира шмоткам подбирались новые хозяйки. Это было вроде аукциона одежды, но мать никогда не брала ни с кого денег. Она отдавала все «от чистого сердца». Татьяна Моисеевна читала им лекции по живописи раннего импрессионизма или ставила актуальное кино. Вместе они слушали и обсуждали музыкальные новинки, или мать скармливала им последние сплетни. Она могла устроить СПА-сеанс или вечер кройки и шитья. А один раз я своими глазами видела, как она провела для них мастер-класс по приготовлению настоящего итальянского ужина. Помню, это тогда только входило в моду. В конце вся компания ела какие-то блюда с замысловатыми итальянскими названиями, а мать раздарила товаркам наборы специй, салфеток из флорентийского хлопка и еще какие-то мелочи.

Так проходил любой из пленэров. Он всегда заканчивался подарками. Правда, через какое-то время мать могла попросить взамен какую-нибудь мелочь. Как правило, это была услуга информационного характера. Ведь все происходящее в курятнике оставалось строго внутри его стен. Мужья ничего не знали о подарках, и Татьяна Моисеевна внимательно следила за тем, чтобы куры об этом не раскудахтали. В своих сумочках они увозили восвояси только мелочи, которые могли туда поместиться. Подарки же покрупнее забирались в другие дни или доставлялись водителем в то время, когда дорогих мужей не было дома. Мать всегда говорила об этом с непосредственностью: «Узнают — запретят нам собираться, ведь главный мужской порок — это гордость. Как так, Татьяна Моисеевна салфеточку подарила?! А ну-ка иди возвращай!.. Им же, мужьям, невдомек, что у Татьяны Моисеевны этих салфеточек целая гора пропадает. Мне же все всё дарят, и дарят, и дарят. А тебе, Олечка, за такой салфеточкой надо будет ехать в Милан. Так что бери, не стесняйся. А муж и знать не будет. Мы же женщины, нам нельзя запрещать шалить».

Я тем временем играла с детишками, если, конечно, гости приводили их с собой. Барби или железная дорога, мягкие игрушки или первый импортный конструктор, это зависело от состава семян. С пестиками, правда, обычно было интереснее, чем с тычинками. Многие из последних так до сих пор и играют в куклы, меня же это никогда не привлекало. А вот некоторые пестики, особенно те, кто был постарше, действительно представляли определенный интерес. Тогда-то я и поняла, что девочке особо не нужны девочки, так, разве что в качестве источников информации, то есть заработка. В десять лет, собирая конструктор, я присматривалась к нескольким кандидатам; в двенадцать с ними целовалась; начиная с пятнадцати, мы уже очень хорошо проводили время. Иногда я стала обгонять собственную мать по коэффициенту полезного действия новостей, которые приносила отцу — некоторые сыновья оказывались даже более болтливыми, чем их родительницы. Как же нам было хорошо такими вечерами, когда после отъезда гостей мы собирались все вместе, и выяснялось, что нам с мамой удалось раздобыть для отца что-то действительно важное…

В семнадцать лет жить стало совсем интересно. Папа устроил меня в юридический универ… Я быстро просекла, что все, чему там учат, навряд ли пригодится в жизни. Оттуда я вынесла один урок, самый главный — не надо ничему учиться, надо учить: никого не слушай, а делай так, чтобы слушали тебя.

Помню, в те дни одним из моих любовников стал Паша Пресмыкайлов. Малыш был неплох, вот только до папочки ему было как до Китая: его отец держал в своих руках контрольный пакет акций главного авксомского информационного центра. Тогда-то я и устроила так, чтобы сын познакомил меня с главным дебилизатором наших дней. Так в мою жизнь и вошла моя первая и последняя любовь, самый важный наставник после моего собственного отца: Игорь Константинович Пресс, мужчина не до мозга костей, а до мозга. Именно он научил меня тому, что «как корабль назовешь, так оно и поплывет». Еще в юности Игорь оставил от своей неблагозвучной фамилии только первую часть и, как бы это невероятно не звучало, его жизнь сразу начала меняться. Пока все его родственники ходили под кем-то, он прокладывал себе дорогу наверх, уничтожая конкурентов, как будто и впрямь был пресс-машиной. Уже в тридцать семь лет он стал главой крупнейшего в городе инфохолдинга «Транс-Восприятие номер один» известного всем под сокращенным названием «ТВ1», а в тридцать девять сменил своего сына в моей постели.

Я с детства хорошо усваивала материал, так что мне хватило года отношений, чтобы научиться у Игоря главному. Он любил говорить: «Зачем тебе учиться? С твоими мозгами тебе надо больше трахаться». В этом, как и во всем остальном, что говорил Игорь Пресс, с ним было трудно не согласиться… И вот однажды я подумала: зачем мне тратить еще три года на походы в универ, если этим временем можно распорядиться с большей пользой?

В те годы было модно покупать дипломы. Я же решила, что неоконченное образование может сослужить мне лучшую службу, чем купленный диплом. Тогда я обратилась к Игорю. Так на свет появился новый термин — «балаган». Игорь был в восторге и от меня, и от моей идеи. «Балаган Лены Маяковской» захлестнул наш город как цунами.

Вначале я учила тому, как «бороться за свои права» и «отстаивать свои интересы». Потом давала советы на тему: как правильно использовать термин «закон, что дышло». А в конце первого сезона, когда уже стала известной личностью, заявила во всеуслышание, что бросила университет после второго курса, не имею диплома и не собираюсь им обзаводиться за ненадобностью, ведь для того, чтобы помогать людям, одной корочки недостаточно. Для этого нужно понимать, как все работает в реальной жизни и иметь мозги. Тогда я предложила ввести в оборот новый термин — «юрист-философ» и создать спецкомиссию, которая аттестовывала бы людей, получающих профильное образование не просто диплома ради, а реально созданных для этой профессии, пусть и не обладающих корочкой. Так я и стала первым в мире юрофилом и открыла центр подготовки таких специалистов. Когда в результате мне все удалось, Игорь хохотал как псих на поминках. Он был в таком восторге, что даже перестал меня хотеть. А я продолжала его любить. Тогда-то у нас с ним и начались проблемы.

Какое-то время он еще помогал мне. Не знаю отчего, по старой дружбе или балагана ради. А они теперь стали плодиться как тараканы в квартире маргинала. Вслед за балаганом Маяковской появились десятки подобных предприятий, правда, гораздо менее успешных. Но мне все равно стало тесно в этой авксомской коробочке, где уже так многие успели надышать. Пришло понимание, что нужно укрупняться. Тогда Лена Маяковская сделалась юристом-практиком. Я закрыла свой балаган, сняла мини-юбку, стерла с лица ярко-оранжевую помаду и убрала из речи слова-паразиты.

Лена Маяковская превратилась в Елену Маяк, надела очки, белую сорочку и строгий костюм от Шанель. Она стала ездить по юридическим конференциям и выступать в качестве спикера, пропуская мимо ушей выпады всех этих замшелых партизан-законников. В конце концов, за словом в карман Леночка никогда не лезла, и многим сторонникам «истинного права», так называемого «подлинного закона», тут же не по-детски прилетало. Елена Маяк не оставляла камня на камне на их аргументах. «Истинное право» она называла пережитком прошлого и опиумом для народа; предлагала прекратить профанацию и заменить этот термин на «Право ради истины». «Подлинный закон» она именовала не иначе как «закон с подлянкой», «преступление против человечества», и была воинственно настроена в пользу упразднения этого понятия и его замены на гораздо более подходящий для нужд гуманитарного общества термин «Закон во благо закона». Вскоре выпады партизан стали постепенно сходить на нет, их сменили эпизодические упреки в подмене понятий и спекуляции терминами. Но и по этой части критики госпожи Маяк, моральные старички вскоре были вынуждены склеить ласты. В их закостенелых головах никак не укладывалось, как же так вышло, что эта молоденькая дрянь со всеми ее перевернутыми умозаключениями может так ловко посадить их со всей им свойственной дореволюционной моралью в лужу. А ведь все было просто как дважды два: мезозоям в школе не давали уроков логики. А зря! Иначе старичьё бы знало, что схоластика — наука наук. Пожалуй, логика — это вообще единственный предмет, который стоит изучать, чтобы однажды не пришлось признать свою профнепригодность.

Так я переросла балаганный уровень и стала профи с большой буквы. Преданные фанатики «истинной веры», конечно, продолжали докучать мне всякими инсинуациями, не понимая самого главного: чем больше они обо мне говорили, тем больше я могла позволить себе молчать. В такие моменты я всегда вспоминала отца и всех его гостей. Фактически теперь мои недруги делали за меня всю работу. Чтобы имя Елены Маяк продолжало приносить достойный ежемесячный доход, мне теперь всего-то и требовалось, что пару раз в месяц выбраться в свет, приняв какое-либо из многочисленных приглашений клиентов поприсутствовать на их мероприятиях. Мне даже не требовалось выступать, просто приехать, почтить своим вниманием. В остальное время информационные центры не смолкали о Елене Маяк и без моего участия. Но все же новая ниша не удовлетворяла меня до конца. Игорь окончательно ушел из моей жизни, и я должна была заполнить образовавшуюся пустоту, ведь мне было только двадцать четыре.

Тогда я вспомнила о Паше Пресмыкайлове. С того момента как Леночка променяла сыночка на отца, прошло шесть лет. Малыш подрос. Он женился на хорошей партии, и та родила ему малыша. Так у малыша появился собственный малыш, и Паша Пресмы́к, как все его называли в универе, стал Пашей Папашей.

Хоть он никогда не хватал звезд с неба, все же в нем было несколько полезных качеств. Первое: весьма приятная наружность; второе: дар никогда не перечить отцу, примером чего стала и наша с ним история; третье: чрезвычайно полезная способность подстраиваться под любые обстоятельства. Поэтому несмотря на то, что Игорь никогда не помогал сыну с продвижением, считая своего отпрыска неподходящим субъектом для его, Игоря, жестокого мира, Паше удалось устроить свою жизнь самостоятельно. Никто не ожидал такого поворота, но этот симпатичный тюфячок ну очень удачно вышел замуж, а точнее женился. Когда же на свет появился Павел Пресмыкайлов младший, Паша Папаша сделался таким образцовым отцом, что его пассия, представительница внушительного юридического клана, на радостях уговорила своего папулю подарить мужу одно из их предприятий, «КАЮК» — Консолидированную авксомскую юридическую коллегию.

Как я и думала, Паша был настолько счастлив и доволен жизнью, как это часто бывает с дураками, что давно меня простил, при встрече расцеловал и улыбался во все тридцать два, а точнее двадцать восемь, ведь зубы мудрости у него так и не отросли. Я тоже улыбалась во всё, что выстроилось рядком после брекетов, слушала экстатические бредни в исполнении синдрома начинающего отцовства, часто и подолгу кивала и большей частью молчала, чтобы случайно не сморозить чего-нибудь из откровенного. Он оценил мою лояльность, чуткость и внимательность к его делам, в конце разговора горячо пожал мне руку, резюмировал, что я всегда умела быть настоящим другом и… согласился обсудить возможность поработать вместе, несмотря на отсутствие у меня юридического образования… Что ж, будьте уверены, мы поработали…

Я — Елена Платоновна Маяковская, паблик-ин-ло. Мне двадцать семь лет, и я вот уже в который раз стала первой. Советницей номер один в Авксоме по вопросам публичной юриспруденции. Ко мне несут свои тайны, свои невероятные замыслы и самые низменные мысли. Я каждый раз нахожу решения и, находя их, получаю моральное удовлетворение. Я получаю моральное удовлетворение. Получаю, сказала… Что, Леночка? Ты стала плохо себя слышать? Сказано — получаешь, значит, получаешь.

Как же они все меня достали. Полные моральные уроды, которые привыкли называть белое черным, а черное — золотым. В моем мире их всегда было слишком много. Они и сделали меня той, кто я есть.