Наталена

Анна Лебедева, 2023

Обычная советская девочка Маша жила обычной счастливой жизнью в Новгороде с красивой, доброй мамой Натальей. Папы у Маши не было. Он ушел к другой тетеньке незадолго до появления Маши на свет. Теперь у Валерия другая семья: другая жена Елена, и другая дочь Алина… Но счастья у него почему-то нет. А между тем начинаются «лихие девяностые», и Валерий оказывается втянут в бандитские разборки. Как сложится жизнь героев? Прочитаем – узнаем.

Глава 3. Наталья

За Натальей начал ухаживать мужчина. Он дарил ей гвоздики, приглашал в кино, говорил комплименты. Ей нравилось внимание, нравились цветы и комплименты. Но дальше походов в кино дело так и не зашло. Просто ей было приятно ощущать себя все такой же молодой и привлекательной. Наталья была по-прежнему свежа и очаровательна.

Ложилась спать с улыбкой: желанна, хороша собой! Здорово! Совсем не похожа на серую «брошенку», как любила ее называть маманя. Вовсе и нет! Стоит ей только слово сказать, и мужчина, влюбленный в нее, на руках Наталью в ЗАГС понесет! Он сильный! Он может! Но…

Она не хотела говорить никаких слов. И замуж больше не желала. Ей было и так удобно и спокойно. Растет доченька, в доме пахнет пирогами. Им двоим много не надо. Зарплата у Наташи приличная, бывший исправно платит алименты. Даже удавалось выкроить немного на курорт. Чего еще надо?

Она вдоволь насмотрелась на коллег и подруг, умывающихся горючими слезами: то муж побил, то запил, то изменил. Наталья вздрагивала, слыша это противное слово «изменил». Нет, никак не проходит обида, глубоко въелась в сердце. Кто бы мог подумать тогда, что Валера так легко сможет скомкать, растоптать все то, что у них было?

А, может быть, именно он, бывший — главная причина ее одиночества? Может быть. Наташа даже целоваться ни с кем другим не смогла. Сколько раз обнимал ее новый друг, стараясь приблизиться к ее губам, дрожа от волнения, а она мягко, но твердо отталкивала от себя горячие мужские руки. Накатывало отвращение, брезгливость, даже паника. В голове стучало: «не мое, не мое, не мое». То, что легко и запросто происходило наедине с Валеркой, никак не вписывалось в новые реалии. Пусть так и будет. Она все для себя уже решила.

Мама, скандалистка Галина Анатольевна, такая же однолюбка. Ей ведь всего сорок было, когда отец умер. Непонятно, что их держало вместе всю жизнь, но вернувшись с похорон, мать упала и не вставала неделю. Не пила. Не ела. Умирала. А ведь каждый день семейной жизни с раннего утра гремела на кухне сковородками и, подавая на стол завтрак, звала семейных:

— Идите жрать!

В огороде, где отцом каждая дощечка отполирована, каждый столбик, каждый гвоздик лично папиными руками забит, все время орала. Демонстративно, чтобы слышали соседи:

— Господи, за что мне эти мучения! У всех мужики как мужики, а у меня пьянь-рапья-я-я-янь! Недоделок! Непутевый!

Соседи слышали и тихо ненавидели Гальку за хамовитость и откровенную бабскую тупость. Женщины мечтали: должны ведь когда-то у Петра нервы не выдержать? Всю войну мужик прошел, фашиста бил, а тут курицу общипанную терпит и в рыло ей не сунет! Была бы баба видная, а это что? Чучело огородное, глядеть противно! И визжит, прости господи, как поросенок недорезанный! И вот за что ей такой муж, а?

Петр был красавец. Высоченный, здоровенный, улыбчивый. Зубы белые-белые! С фронта солдаты приходили — живого места на них не было. По табачному духу можно было угадать, что мужского полу человек. И то — ошибались. Какие уж тут зубы… А Петра бог сберег. Для радости, для счастья, для любви! Сколько молодых бабочек драки из-за него устраивали! Дрались не жизнь — на смерть! А достался Петр этой каракатице Гальке. Мамаша ее, Клавдия, постаралась.

Однажды Петр на танцы выпивши пришел. А пьяный он еще добрее становился: всех девчонок ему безмерно жалко было. Особенно страшненьких. Красивым тошно, а этим бедолагам и вообще приткнуться не к кому. Вот и приглашал на танец всех дурнушек. Пусть хоть так. И Гальку пригласил. А та, не будь дурой, вцепилась в Петю и попросила до дому проводить. Мол, страшно. А в проулке влепилась ему в губы пиявкой, не отодрать! И тут:

— Ах, ты, паразит! Девку мою сильничать вздумал! Милиция! Милиция! — Клавка сирену свою врубила.

Петька: пык-мык, да где тут… Милиционеры набежали, смотрят: у Гальки подол разорван, платье на груди в клочья. Давай составлять протокол. Клавдия орет:

— Прощу гада этого, если он на Гале женится!

И повели добра молодца под венец как телка.

Бабка Клава потом Наталье с гордостью рассказывала, как научила Галку. Целый месяц тренировались. Поймали на живца!

Другой бы на месте Петра за такое вероломство райскую жизнь бы хитрой женушке с ехидной тещенькой устроил: они бы свету белого не взвидели. Но не Петя. Ему бы по-хорошему, в монастырь: столько света и добра от него шло, люди за версту чуяли и тянулись к нему. Потому и зажила Галина в любви и ласке. Правда, с детишками не получалось. Первый сынок умер во младенчестве. Второй не дожил и до трех лет. А Наташа появилась на свет очень поздно, через десять лет совместной жизни супругов. Поэтому любил Петр свою Наталку и пылинки с нее сдувал.

И Наташа помнит, как тянулась к отцу и сторонилась крикливой матери. Наверное, той было очень обидно. Наверное, она сильно ревновала: дочку к мужу, а мужа ко всем женщинам на белом свете. Помнила ведь его «жалость». И ругала его, проклинала, поносила. А отец улыбнется, визгуху-жену на шкаф усадит, дочку на руки, и был таков.

Все леса, все озера они на пару излазили. Наташку комары искусают, изгрызут до мяса, ноги сотрутся до кровавых пузырей, но она — молчок. Ни слова жалобы. Отец приведет ее на дальнее озеро: сам снасти налаживает, а Наташа вокруг бегает и хворост собирает. Потом батя два здоровенных бревна рядком положит, между ними костерок раздует, и горит он всю ночь. Наудят щук и такую уху сварганят — ни в одном ресторане так не накормят!

Как Наталья любила отца! Дух захватывало! Как она гордилась им! У многих ее ровесников в семье воспитанием больше мамы занимались, проверяли дневники, ходили на родительские собрания. А ее растил папка! И ей даже мальчишки завидовали! И в тот страшный день, когда Петра не стало, на похороны пришел весь город! И все, все плакали! Даже мужчины и мальчишки!

Мать не могла смотреть даже в сторону других мужиков, плевалась от отвращения. И потом все время говорила:

— А вот мой Петенька так делал… А мой Петенька так говорил… А у моего Петеньки так было дело поставлено…

Женщины слушали ее и сокрушенно вздыхали: ну почему, чтобы понять, что любила больше жизни, нужно обязательно такое горе испытать? Гальку они не жалели, но и не злорадствовали, зачем? И так чуть умом не тронулась. А вот за Наташу очень беспокоились. Ее даже лечили долгое время. Боялись, что девчонка так и не выкарабкается из сумеречного состояния.

Но жизнь шла, обе: и дочь, и мать потихоньку пришли в себя. Наталья вытянулась, пополнела и смотрела на мир отцовскими глазами, радуясь всему: солнцу, весне, дождю, снегу, людям.

Мама ворчала:

— Вот блажная, вся в отца,

Но Наталья чувствовала, как мать тайком любуется ею и плачет:

— Вот, Наташка, скоро тебя замуж отдавать. С кем же я остану-у-усь. Уйдешь ведь от меня к чужому мужику, кобыла ты этакая!

Мама была неисправима.

С Валеркой Наташа познакомилась в парке. Был праздник, Первое мая. Стояла настоящая июльская жара, девчонки выскочили на улицу в легких сарафанах и босоножках. Качались на качелях, пили лимонад, ели мороженое — у всех было прекрасное настроение. Решили покататься на катамаранах. Прибежали к реке, а все плавсредства были заняты отдыхающими. Какие-то парни сталкивали на воду последнюю лодку. Девушки чуть не заплакали. Но один из ребят вдруг взглянул на Наталью и улыбнулся:

— Девчата, чего киснем? Айда с нами кататься!

Это был Валера. И он был т-а-а-акой… Наташа даже покраснела.

Ее подруги кокетничали, ломаясь, набивая себе цену. Но Наталья вдруг решительно подошла к берегу, скинув новенькие туфельки.

— Берите меня. Я умею грести!

Парни присвистнули. А Валерка сказал:

— За штурмана будешь!

Девчата завизжали, запросились «на корабль». Погрузили всех. Потом они не сколько плавали, сколько маялись дурью и чуть не утопили лодку. Пришлось скидывать «балласт». Валерка прыгнул в воду и широкими сильными гребками доплыл до берега. Крикнул Наталье:

— Эй, Марья-Моревна, давай ко мне!

И Наташка, прямо в сарафане, зажав туфельки в руке, сиганула следом за Валеркой. И пошла уверенно, не хуже его — с малых лет на воде болталась. Вышла из реки, гордо вскинув мокрую голову, нисколько не стесняясь народа вокруг. Вот тогда она поняла, как хороша! Она увидела свою красоту в глазах этого парня. И было, на что посмотреть!

Мокрый сарафан облепил ее статную фигуру, широкие бедра и высокую грудь. Но «девушкой с веслом» назвать Наташу было нельзя. Потому что природа одарила ее тонкой талией и длинными волосами до самого пояса. И сейчас она шла, как та самая Марья-Моревна, могучая королевна! Коса расплелась и по-русалочьи покрыла Наташины плечи, а сильные ноги уверенно ступали по прибрежному песку.

Наталья остановилась прямо перед Валерой и смело смотрела на него. А тот, выдохнув с трудом, наконец-то решился:

— Как вас зовут, Марья-Краса?

— Натальей.

— Ну тогда ты будешь Наталья — краса, длинная коса…

Они были созданы друг для друга. Они совпадали, как элементы сложной мозаичной картины. И то, что между ними происходило — нельзя было назвать всепоглощающей страстью или нежным чувством, или симпатией. Все это — смешные слова, выдуманные для молоденьких дурочек, читающих дурацкие романы. Они были единым целым, идеальным механизмом, гармоничной силой, разумным творением природы, где никогда ничего не бывает лишнего. Адамом и Евой. Первыми совершенными людьми на Земле, венцом божьего промысла.

Почему тогда все случилось так гадко? Почему Валерка, единственный, любимый, суженый — покинул ее? И, ладно бы, только ее, но ведь Валера предал маленького человечка, родную дочь! Наталья терялась в догадках. Поступок Валерки был так чудовищен и противоестественен, как чудовищен и противоестественен февральский мороз в середине июля.

Хотя… И такое случается раз в тысячу лет.

А, может, Наталья все придумала сама?