Четверо за спиной

Анна Михайлова (2023)

Я — жесткий руководитель, которая успешно строит карьеру и мужиков в своем отделе. После работы — я реконструктор: могу плечом к плечу с мечом, могу и в рукопашную. Мне нравилось в моей жизни все, пока я до странного нелепо не споткнулась. Куда, говорите, мне теперь? В дружину князя или в горницу вышивать? Тут без вариантов, даже если один разгневанный воевода — против. За моей спиной — четверо, за мной — сила. Я выживу. Возможно, вопреки пророчеству, но не вопреки себе.

Глава 7.

Добрыня вел меня узкими улочками города, ведя себя как заправский экскурсовод. Не хватало только высокого флажка и знаменитого «посмотрите направо-посмотрите налево». Парня распирало от собственной важности, от осознания того, что и он может удивить гостью самого князя Миргородского. Которая ему казалось каким-то клубком чудес: то, как она одевалась, говорила, как держала себя. Чуял он, что гостья наверняка из знатных, но при этом вела себя с парнями просто, а обучала и умела так, что вообще глаза к затылку лезли! Страсть как хотелось узнать, что за страна такая, где бабы так лихо умеют мужиков оземь бросать. С одной стороны она знала так много, а с другой — дивилась глупостям всяким: нарядам горожан, лавкам, домам деревянным. Приходя в неописуемый восторг, становилась похожа на простую девчонку, ошалевшую от содержимого лотка коробейника. Нешто у них в городе такого нет? Прохожие ей отвечали изумленными рожами, бабы останавливались и начинали тыкать пальцами, хватаясь за толстые потные щеки. Где ж это видано: баба простоволосая, да в портках мужских! Но стоило только княжьей гостье бросить на них пронизывающий взгляд и приподнять одну бровь, как любопытных сдувало напрочь. Силой от нее веяло.

Звон наковальни мы услышали задолго, несмотря на городской гвалт и крики торговцев. Рубан был известным на весь город кузнецом, хотя его и не любили за высокомерный и склочный характер. Знал он себе цену и весьма кичился умением своим.

Добрыню я оставила снаружи, чтоб не мешал беседе. У парня повышенное чувство справедливости, а мне что-то внутри подсказывало, что разговор с самолюбивым кузнецом будет не из простых.

Я вошла в достаточно просторную избу. У одной из стен сложена кирпичная печь, в ней жарко полыхал огонь, у другой — стол с инструментами. Посредине — наковальня, у которой стоял крепкий плечистый мужик в видавшем виды кожаном фартуке. Седые волосы остались только на затылке, открывая блестящую от пота лысину. Тисками он держал раскаленную заготовку, которую умело охаживал молотком, периодически переворачивая. Рядом с ним наготове стоял еще более крепкий плечистый парень, судя по схожести лиц — сын. Подле них крутился мальчишка на побегушках, лет девяти.

Старый кузнец окинул меня недобрым взглядом:

— Чего надо?

— И тебе доброго дня, знаменитый мастер Рубан.

— Я-то — Рубан, — кузнец закинул зашипевшую заготовку в жбан с водой и угрожающе пошел на меня, — а ты-то кто?

— Ярослава, гостья князя Миргородского. Приехала военному делу обучать.

— Мы еще из ума не выжили, чтобы у бабы военному делу учиться!

— А ты этот вопрос князю задай, — ухмыляюсь я. Кузнец резко меняется в лице. Не знает, вру я или нет, но замахиваться так высоко даже его хамство себе не позволяет.

— Надо чего? — насупился он, отходя на пару шагов.

— Про мечи пришла поговорить. У нас их по-другому делают. Иначе. Хочу попробовать здесь повторить.

— Это кто сказал, что мои мечи плохие? — взвился самолюбивый старик. Но я смотрю не на него, а на сына. У того от предвкушения загораются глаза. Видимо папаша не подпускает его к основной работе, никак не хочет отпускать бразды правления. Что ж на этом и сыграю.

— Я сказала «по-другому». А ты попробуй — такое повтори, — достаю из-под штанины свой любимый засапожный кинжал и бросаю ровнехонько в столб, у которого стоит младший кузнец. Да, это 25-сантиметровый новодел, пусть и с максимальным сохранением аутентичности. Во всем, кроме сплава. Тут легированная сталь и идеальная заточка. Я в свое время заплатила за него столько, что маман не дрогнувшей рукой прирезала, если б узнала.

Молодой кузнец вытаскивает кинжал из дерева и с возрастающим изумлением изучает предмет. Пока отец пыхтит, разрываемый одновременно любопытством и снобизмом. Но когда парень поднимает на меня восхищенные глаза, я понимаю, что он мой с потрохами. Видимо это понимает и отец, потому что гневно фыркает. Задетое самолюбие берет верх, потому что я слышу:

— А иди-ка ты отседова подобру-поздорову! Князь мою работу доброй считает, а ты…

— Уверен, кузнец? — иронично улыбаюсь уголком губ, — я же могу и обидеться.

— Да я тебя сам сейчас обижу! — взвивается старик, — вот это видела? — к моему носу подносят покрытый копотью здоровый кулачище. Не знаю, что его бесит больше, мое спокойствие или то, что он на голову ниже и вынужден угрожать снизу вверх. Открываю рот, чтобы осадить озверевшего ремесленника, как за моей спиной раздается властное:

— По здорову ли?

Оборачиваюсь, за моей спиной стоит нахмуренный князь, который явно слышал нашу перебранку. Он коротко мазнул по мне взглядом, словно спрашивая: «все ли хорошо?». Получив улыбку, едва заметно кивает и переводит зеленовато-синий взгляд на кузнеца. За мгновение его глаза из теплых становятся люто-ледяными.

— И пошто ты, коваль, гостью мою облаиваешь? — медленно, словно с ленцой спрашивает Велеслав. Он проходит вперед и загораживает меня собой, демонстрируя что я под его защитой. Приятно тешит мое женское самолюбие, которое довольной зверюгой упало на спину и чешет себе пузо. Но потом замечаю угрюмую физиономию воеводы и самолюбие недовольно фыркает. И чего он, спрашивается, за князем увязался?

— Доброго здоровьица, Велеслав Годинович, — начинает заискивающе кланяться кузнец. И куда только весь гонор подевался?

— Высокая гостья к тебе с миром и уважением пришла. А ты?

— Да я ж…. Да я откуда… По ней не видно. Мало ли кто…

— Ежели к тебе от меня люди приходят, я что, должен самочинно их представлять, чтоб ты сомнениями не маялся? Не много ли чести? — начинает яриться князь.

Кузнец, почуяв надвигающуюся бурю, бухается на колени и начинает причитать как завзятая плакальщица, поминая сразу всех богов, своих детей-внуков и собственное подорванное здоровье. Унизительное зрелище совершенно не доставляет удовольствия, потому решаю это прекратить. Успокаивающим жестом кладу ладонь на плечо князя и выхожу из-за крепкой спины. Тот с легким удивлением косится на мою ладонь на своем плече, но не скидывает. Принимает дружеский жест.

— Ты, — обращаюсь я к молодому кузнецу, — как звать?

— Ждан, — выдыхает ошарашенный происходящим парень. Папаша снижает громкость своих воплей и замирает.

— Завтра к обеду подходи на княжий двор. Спросишь Ярославу, это я. Там и поговорим. Про твои умения и мой заказ.

— Приду, госпожа Ярослава, — согласно кивает молодой кузнец и косясь на князя, с поклоном возвращает мне кинжал.

— Откуда это? — переводит взгляд с кинжала на меня Велеслав.

— Мое. Из дома захватила вместо платьев и бус, — привычно помещаю кинжал в носок и закрываю штаниной. За сапогом оно, конечно, удобнее будет, да я сегодня в кроссовках.

— Ох, и языкастая ты, гостьюшка моя, — пытается удержать улыбку князь, — поехали. Отобедать с тобой хотел, а вместо этого бегаю-ищу тебя, как юнец желторотый.

— А чего сам поехал? Отправил бы своего волкодава патлатого. Ой, я это вслух сказала? — притворно пугаюсь я, закрывая рот ладошкой.

Позади нас раздается гневное сопение, пока смеющийся князь выводит меня из кузни. Добрыня нетерпеливо мнется снаружи, удерживая за узду коней. Радостно выдыхает и широко улыбается, когда видит меня. Улыбка у парня и правда чудесная, вкупе с золотыми кудрями и ясными глазами так вообще сногсшибательно. Хочется улыбаться в ответ, но я сдерживаюсь, говорю с ним строго, чтоб не расслаблялся. А то так и до панибратства недалеко.

— Добрыня, пока свободен. Перекусишь — и после обеда на вторую тренировку. Увидимся там же, на площадке.

Мальчишка тушуется перед высоким начальством, поэтому кивнув, быстро исчезает в толпе. А толпа и правда собралась. Любопытствующие зеваки топчутся, жадно высматривая подробности, которые можно со смаком разнести по соседям и сродственникам. Какое происшествие — сам князь миргородский заставил кузнеца в ногах валяться. Эх, вызнать бы еще за что!

Князь подсаживает меня в седло, сам ловко запрыгивает позади.

— Гор, ты со мной? — поворачивается к другу.

— Нет. Дела у меня. Поеду.

— Тогда будь вечером. На пиру, — добродушно улыбается насупленному другу князь.

Воевода кивает и трогается с места. Мы отъезжаем в противоположную сторону. Некоторое время едем молча. Я стараюсь держать спину, чтобы не навалиться на князя. Это тяжело, нестерпимо хочется откинуться назад, но так некстати всплывшая мысль о манерах заставляет держать спину ровно.

— У тебя пир намечается, князь? — решаюсь я прервать молчание.

— Намечается. В твою честь. Хотел с тобой в обед обсудить. А ты сбежала.

— Не сбежала. А ушла по производственной необходимости.

— Ишь как загнула, — усмехается князь, — да обопрись ты уже! Сидишь, как дрын проглотила, — он мягко обнимает меня рукой за плечи и притягивает к себе. Посопротивлявшись мгновение все же уступаю и откидываюсь спиной на твердую грудную клетку. А ведь и правда устала. Расслабляюсь и с выдохом удовольствия прислоняюсь к крепкому мужскому телу.

— Думаю, надо тебе красный плащ моего дружинника выдать. Чтоб не сомневались.

— Лучше синий.

— Почему это?

— Мне кажется, будет хорошо, если младшая дружина будет отличаться от старшей. Хочу через пару недель им присягу организовать. На ней и выдадим им синие плащи. Обставим красиво, чтобы запомнили.

— Присягу?

— Торжественная клятва верности. Тебе будут присягать и Отечеству. Перед своими боевыми товарищами. Для парней будет память на всю жизнь.

— Хм… И зачем?

— Этот ритуал, он важен и останется в памяти. Ведь они должны быть готовы умереть за тебя, князь… — мы встречаемся глазами, и князь хмурится, обдумывая мои слова.

— Умеешь ты заставить задуматься, Ярослава. И все в свою сторону. Ладно, будут тебе синие плащи!