Лучший морг в моей жизни

Анна Романова (2024)

Эта книга о жизни простого земского патологоанатома. Все истории, рассказанные в ней сущая правда. Не удивляйтесь, в лучших моргах работают самые оптимистичные сотрудники, с тонким чувством юмора и неумолимой страстью к жизни. Каждый день мы идем на свою непростую работу, общаемся с коллегами, обсуждаем случаи из нашей общей практики и чем они сложнее, тем интереснее и веселее становится наша жизнь.

Утренняя консультация

Все самое забавное и интересное происходит с утра. Почему так — я не знаю. Возможно, ответ кроется в том, что часть нашего больничного сообщества, выспавшись, оголтело ныряет в новый день, или, наоборот, помучавшись бессонницей от великой идеи, начинает носиться по больнице с неукротимым желанием найти доступную чью-то голову и впихнуть, не спрашивая хозяина головы, свою великую версию. Таким персонам все ни почем: их возраст, загруженность в работе, занятость коллег. Главное — найти свободную голову.

В это утро моя голова приглянулась одной одиозной лаборантке Кошкадовой, работающей четырьмя этажами выше, она даже не стала ждать прихода лифта и бодро поскакала в нашу обитель, расталкивая локтями персонал и больных на загруженной с утра лестнице.

Настойчивый звонок в дверь нашей лаборатории. Затем еще один, а за ним еще. Как будто кто-то звонит не в дверь патологоанатомического отделения, а в пожарную охрану. Затем стук кулаком. В нашем отделении все замерли. Такого визита уже давно никто не припомнит. Оговорюсь, на двери висит объявление как в питерской коммуналке: звоните, заходите, ожидайте выхода регистратора.

После трех окриков регистратора «Входите!!!» наконец-то в отделение решительно вваливается Кошкадова.

Немного о нашей героине — георгине. Почему георгина? — спросите вы. Просто она носит сумку с крупным лохматого вида цветком, когда-то очень популярным среди цветоводов.

Кошкадовой уже лет под 60, но несмотря на возраст и лишний вес она не утеряла комсомольской прыти. Вида внешнего она очень примечательного, запоминающегося навсегда своей неординарностью.

Голова яйцевидной формы, с коротеньким ежиком поседевших волос. Как таковых волос за двадцать лет моей работы в больнице я на ее голове так и не видела, что означает, что Кошкадовой нравится стиль «а ля после тифа» и изящные расчески ненужный предмет в ее женской жизни. В больничной среде она так идентифицируется: «А, это та, которую бреет муж», или «Вы знаете, что ее только муж стрижет и только под машинку!».

Смотрит на собеседника она немигающим взглядом, а от светло-голубых, почти разведенного цвета глаз становится вообще не по-себе. Когда Кошкадова решает добавить себе женской привлекательности, то красит свои белесые ресницы тушью с комочками, и вместо глаз тогда на лице оказываются два жука с мохнатыми лапками. Полные губы, никогда не знавшие помады живут как-то сами по-себе. Получается интереснейший образ рязанского разлива с пермско-тюменским фальцетом.

На ней бесформенный застиранный длинный халат, под которым не углядишь ни одного намека на изгиб или женственную линию. Самое значимое и не забывающееся, что позволяет идентифицировать в ней женщину, ее грудь: размера она невероятного. С ее невысоким ростом такие донаты смотрятся солидно, многообещающе. Кошкадова ими очень гордится и, как мне кажется, она еще и феминистка, так как бюстгалтер на ней так же никогда не был замечен.

Итак, продолжим! Вот такая неповторимая во всех своих проявлениях Кошкадова вваливается в мое тихое отделение. Проходит решительно, но при этом почему-то голова опущена и Кошкадова прикрывает лицо листком бумаги. На вопрос старшего лаборанта: «Что с вами?», Кошкадова отвечает резко и воинственно: «Трупов боюсь!».

Старший лаборант Лена пожимает удивленно плечами и пытается ее успокоить: «У нас здесь нет трупов».

Кошкадова, не убирая листа с головы выкрикивает: «Как же, нету тута трупов! Кто вас знает, наверное, с вечера еще припасли, лежит тута, а я иду. Разойдитесь все и дайте мне пройти к вашей заведующей. Где она?» — громогласно требует Кошкадова.

Лена лишь на секунду успевает упредить ее вторжение уже в мой кабинет и тихо предупреждает: «ЭТО к вам…». При этом Лена незаметно крутит пальцем у виска, предупреждая, что сейчас начнется веселье.

До обрушения на мою голову Кошкадовой, я была занята увлекательным делом. Разыскивала атипические клетки под микроскопом. Но ее появление сделало это невозможным, и я отодвинулась от микроскопа, приняв позу внимательного слушателя.

Да, это именно то, что и требовалось Кошкадовой. Не испросив разрешения, она плюхается на табуретку, выдыхает, отбрасывает листок бумаги с лица. Затем она расстёгивает две верхние пуговицы халата и запускает руку глубоко, куда-то между двух ее знаменитых грудей. Мне становится не по себе.

Роется, что-то трещит там в глубине, пока она шарит внутри себя, затем с усилием, но все же вытаскивает литровый металлический старый термос с эмблемой «Олимпиада — 80». Затем так же по-хозяйски запихивает назад попутно вытащенные груди. Укладывает их на места, пошевеливает плечами, чтобы увалились поглубже.

«Никак чай пришла пить», — первое, что пришло мне в голову. Но это было исключено, так как подругами мы не были и знакомы лишь шапочно

«Я к вам и срочно. Мне очень нужно с вами поговорить!» — выпаливает Кошкадова. — Вот, глядите что у меня!».

Ловко откручивает тугую крышку термоса, снова запихивает пятерню только уже в горлышко термоса и достает по очереди два больничных контейнера для анализов с узнаваемыми оранжевыми крышечками. Затем одним контейнером сдвигает в сторону мою изящную чашку с кофе, кофе проливается на две янтарные абрикосины. Это никак не смущает Кошкадову, и мой кофе продолжает сдвигаться вглубь стола.

«Я вам принесла материал, сейчас будем смотреть!» — определяет мою судьбу Кошкадова.

Мне нужно что-то произнести, а не получается. От ее напора мой язык стал вялым и непослушным. Я осматриваю контейнеры. В них, лишь прикрывая дно что-то жидко-вязкое, молочно-серого цвета. Лаборантский опыт не подводит, я понимаю, что приволокла Кошкадова ко мне на стол.

«Это что, сперма?» — недоуменно говорю я.

«Она, конечно она! Свеженькая, только что сдоили! — победоносно отвечает Кошкадова. — Так вот я к вам зачем пришла. Смотрю двух мужиков, они тама решили пообследоваться. Смотрю, смотрю, снова смотрю. У них, конечно, проблемки есть, но есть и проблема! Знаете какая? — вперилась в меня немигающе Кошкадова.

«Какая?» — тихо я в ответ.

«А вот такая! Тама клетки — глыбки. Штуки типа «глыбки — кучки». Короче, я не знаю, как сказать. Вы, как я слышала, раки ищите. Вот возьмите и поищите!» — уже требует Кошкадова.

«А разве в сперме бывают раковые клетки, бывает ли рак из сперматозоида? Ведь цель у этого засранца другая» — пытаюсь хоть как-то оттеснить Кошкадову от моего стола. — «Вы что, крышки не плотно закрыли, что там мокрое под контейнерами?» — тут уже я воплю.

Кошкадову факт пролития спермы на мой рабочий стол никак не смущает. Она достает бинтик грязно — серого цвета и обтирает контейнеры как банки с огурцами после закрутки. Затем снова прячет бинтик в бездонный карман халата.

«Короче, я знаю, что вы умная. Слышите — умная! Поэтому возьмите это дело себе, смотрите, я вас не тороплю. Через пару часиков меня устроит, если вы мне сообщите ваш диагноз. Ну что-же, я пошла к себе. Работайте, не отвлекайтесь на пустяки!»

Я нервно хватаю воздух разинутым от изумления ртом. Выход Кошкадовой удался, она меня обезоружила, и если честно, просто разорвала начало дня. Будучи наслышанной, что она очень настойчивая, по-маньячному приставучая и не слезет с меня до второго пришествия, я попыталась выровнять ситуацию, обреченно понимая, что банки с репродуктивным потенциалом двух бедных мужичков мне все же придется открыть, исследовать и хоть что-то ответить жаждущей истины Кошкадовой, только лишь бы отстала и забыла сюда дорогу.

«Я посмотрю ваш материал…» — начала я, но Кошкадова меня тут же остановила.

«Боже упаси, он не мой, он мужской. Вы не поняли — это сперма, а я женщина. Мы же с вами биологию в институте учили. У меня другие клетки!»

«Господи, помоги, освети мне верный путь и вынеси эту бурю недоразумения из моего кабинета и закинь куда подальше. Вот можешь на елку в больничном дворе. Пусть проветривает свой халат и голову заодно». И я радостно представила, как Кошкадова работает флюгером в нашем больничном дворе.

Но Боженька меня не услышал.

Я вернулась в реальность. Кошкадова смотрела на меня пристально, и вроде бы даже не дышала.

Вот сидит передо мной дама, вперилась глазами млечного вида, и не дышит. Чувство, что сейчас она разинет пасть и проглотит.

Наконец Кошкадова медленно вздохнула, со свистом через растопыренные ноздри выдохнула и резюмировала: «Думайте, хорошенько думайте!» — стучит указательным пальцем с порепанной кожей по первому контейнеру. — « У этого мужичка забавные гренадеры, — так Кошкадова нарекла сперматозоиды. — вы увидите короткохвостых, с поросячими хвостами, с уродскими бошками, и «космонавтов». Не это меня пугает, а то, что я вижу таких страшных, что в пору подумать, что они станут причиной рака, а мужик-то, бедолага об этом так и не знает! У него в планах плодиться. А если он помрет, а тут ребенок маленький, ипотека…»

Я послушно киваю, и очень, очень хочу от нее избавиться. Стол мой вымазан репродуктивным субстратом, кофе остыл, я забыла то, на что смотрела до обрушения Кошкадовой на мою голову.

— Я посмотрю и сообщу вам по телефону мое мнение, — начинаю привставать из кресла, показывая, что пора завершать аудиенцию. — какой у вас внутренний номер?

— Я не помню! — отрезает резко Кошкадова. — Точнее помню, но не знаю. И знать не желаю, мне не нужен этот телефон! Звонить мне некому. Захочу — сама найду!

«О, да, Кошкадова, это у тебя получается виртуозно, не сомневайся» — мысленно я ей отвечаю, а вслух произношу: «Так, может, быть сотовый? Оставьте мне сотовый.»

Кошкадова дернула левым глазом и снова вперилась в меня немигающе: «У меня нет сотового и никогда не было. Не нужен он мне. Это что получается, чтобы за мною Америка следила? Не дождутся империалисты! У меня только домашний, но и его номера я никому не говорю, чтобы вечерами не названивали!»

«Кошкадова, очнись. Кто же тебе, Клеопатре во плоти названивать будет? Очередь мужиков, жаждущих подстричь твою умнейшую, наисветлейшую голову? Так и представляю, как стоят они озабоченные своей великой целью: добиться Кошкадову, толпятся у телефонной будки возле магазина «Светлана» и названивают, названивают. Они двигают друг друга локтями, яростно выкидывают тех, кто послабее из очереди, все рвутся к телефонной трубке, как те сперматозоиды к яйцеклетке?

— Так как мне вас найти? — вопрошаю я Кошкадовой.

— Звоните в коридор лаборатории, там есть телефон. Трубку возьмет регистратор, и вы ей расскажете все, все что увидели в ваш замечательный микроскоп. Она — то мне и прокричит…

Тут Кошкадова поднялась, запихала злосчастный термос с эмблемой «Олимпиада — 80» туда же, откуда и вытащила некоторое время назад, натянула халат на свои донаты, осталось еще прищелкнуть каблуками по-гусарски. Но на ногах были выцветшие медицинские галоши. Эффектного стука не вышло, а лишь какое-то резиновое чавканье.

Кошкадова развернулась на 180 градусов и стремительно покинула мой кабинет. Стукнула перекладина регистраторской стойки. Шаги Кошкадовой становились все тише и тише. В нашем коридорчике все замолчали.

Я выглянула из кабинета. В коридоре были лаборанты, стоящие с недоумевающим видом: «Что это было?»

Одна лишь Лариса, лаборант с большим стажем, знающая Кошкадову не понаслышке, отрываясь от вороха бумаг сообщает: «Она вернется, как пить дать, вернется и вас все равно добьет. Иначе никак, ее только пережевать Петровна может, как — никак уже 25 лет рулит их сумасшедшим домом. Сходите к ней, испросите противоядия», — посоветовала мне Лариса.

Я возвращаюсь за рабочий стол, поднимаю трубку, набираю «169».

«Алло, я вас слушаю, дорогая Анна Арифовна» — тихий и милый голос заведующей лаборатории оставляет мне некоторую надежду.

— Ираида Петровна, здравствуйте, у меня только что была… — не успеваю я закончить фразу и слышу: «Кошкадова, знаю. Мы еле-еле ее сегодня успокоили. Но после она снова вспыхнула и понеслась к вам. Приходите, я дам вам совет, как дальше, но не факт, что поможет. Вы лучше закройте дверь отделения изнутри и больше не впускайте ее! На замок висячий закройте, а лучше на перекладину».

Я выждала еще минут пятнадцать, чтобы дать Кошкадовой добраться до своей лаборатории и исключить возможность нашей повторной встречи, затем быстрым шагом и обходными путями пробралась в ее отделение, чтобы переговорить с заведующей.

Ираида Петровна встретила меня как всегда очень радушно. Как обычно она смотрела в микроскоп. Ее лицо осветилось улыбкой, когда я понуро зашла в кабинет.

–Здравствуйте снова, дорогая Анна Арифовна, как же я рада вас видеть. Как вы? — заботливо поинтересовалась она, но тут же ответила — вижу, что не очень. Ох, уж эта наша Ирина! — огорченно всплеснула она руками. — Столько лет, и не меняется, даже возраст ее натуру никак не берет. Досталось вам, вижу по уставшему лицу, понимаю! Да вы присаживайтесь, выдохните. Больше ее не будет у вас, мы постараемся. Я ее в мочевую переведу, или на калы. Там — то не разбегаешься по больничке. Банок — поток, патологий — водопад: энтеробиоз, яйца аскарид и т.д. Головы не поднять от стекол с калом. Нанюхается, подустанет, не до изысков-то будет. Это на сперме они философствовать начинают, дорогая моя.

Ираида Петровна — несгибаемый профессионал коммуникации. Очень, очень давно она получила расстрельную должность заведующей клинической лаборатории. Тогда она была молодой, красивой и носила толстую рыжую косу. Но она сразу смекнула, куда Родина ее направила исполнять лаборантский долг. В наследство с должностью и со всеми привилегиями ей была всучена армада неуправляемых женщин в количестве шестидесяти штук, и у каждой был свой вывих и закрут: дети, мужья, свадьбы, разводы, месячные, климакс, парализованные свекрови, ремонты, остеохондрозы, миомы, диабеты, внуки, сопли и т.д. Это войско будет похлеще монгольских варваров, особенно когда две или три объединяются в сговоре. И не нужно долго мудрствовать против кого объединялись валькирии. Ираида кожей чувствовала шушуканье или грядущую заварушку и одномоментно применяла профилактические меры. Да, конечно, с годами она немного сдала, даже остригла косу, как Жанна Д,Арк, чтобы не потерять ее в очередном бою. Но с каждым годом сила ее крепла, и на сегодняшний день Ираида Петровна была непобедима.

— Дорогая моя, не грустите. Хотите я вас порадую, а заодно и сама испрошу вашего совета? — заботливо спросила меня Ираида Петровна.

— Да чем же я могу вам помочь, Ираида Петровна? — удивилась я. — Ведь вы самый опытный полководец в нашем аду.

— Да вот чем, — так же легко и спокойно продолжила она. — У меня с месяц как лаборатнка стала разговаривать сама с собой. Так чудно все это выглядело. Сидит, лейкоциты в микроскопе считает, а после в угол кабинета начинает пристально вглядываться и говорит: «Как посчитала, так и будет. Не сбивайте меня пожалуйста!» Затем снова считает, записывает и снова что-то бурчит в сторону угла. Я же человек верующий, в церковь сходила, водички святой принесла, утречком, пока никого не было все окропила. Мало ли что, сами знаете, с кем работаем, не буду грубости говорить, но к нам даже батюшка заходить остерегается. Так вот, не помогло! Он продолжает в своем репертуаре, а в последнее время злиться очень стала. Куда вот ее теперь девать?

— Ираида Петровна, как мне кажется, ваша сотрудница душевно заболела, по-другому никак… — предположила я, услышав эту печальную историю.

— Не выдержала, бедненькая, не выдюжила. Так и не мудрено, с таким коллективом поработай. Это только мы с вами выдержим, так как закалка у нас коммунистическая, и вера православная. Значит, нужно к Татьяне Семеновне ее вести. Только у нее же не отделение, а дурдом!

— Ираида Петровна, ну не дурдом, а психоневрологическое отделение. — поправила я ее.

— Да какая разница, дурдом он и есть дурдом. Но думаю, что нашей лаборантке у нее получше будет. Полежит, отдохнет, таблеточки попьет, выспится. Я ей даже завидую. Ведь мы — то с вами здесь остаемся, в адовой преисподней, нам-то никто такого пансиона не предложит. С семи утра до семи вечера пахать должны и таких персонажей, как наша Кошкадова отлавливать и успокаивать, чтоб не вылезли куда повыше, а то стыда не оберешься. Давайте помолимся друг за друга и в путь, — на одном дыхании выдала мне слова поддержки Ираида Петровна.

Мы еще немного пообщались, но уже на тему клеток и их завихрений, понимающее посмотрели друг на друга.

Да, все же есть такая у нас работа, замечательнейшая и все что с ней связано — тоже прекрасно, иначе никак!