Поговори со мной, мама

Анна Смолина, 2021

Вы можете знать меня по книгам о путешествиях, но эта книга о том, как в пятнадцать лет я осталась жить на улице. В какие передряги попадала и как потом из них выбиралась. Всю жизнь меня держало прошлое, так или иначе оно было моей тюрьмой и управляло мной. Этот рассказ стал исцеляющим лекарством от боли, помог разжать тиски, сжимающие сердце ребенка, которого однажды оставили жить на улице.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: Неправильное и скверное решение

Мой первый сексуальный опыт оказался неудачным. Мальчика звали Алексеем, мы встречались совсем недолго, но на предложение прийти к нему в гости и попить пива я согласилась. В пиво Алексей украдкой добавил какие-то таблетки. Потом ничего не помню. Я очнулась, когда за окном уже было темно, и обнаружила у себя между ног кровь и сперму. Меня это не шокировало, обиды я тоже не испытала. Осталось только непонимание: зачем он сделал это таким странным образом и почему не проводил меня до дома. Наша дружба с Алексеем на этом закончилась. Я ушла от него одурманенной, по дороге домой видела на небе огромную красную луну и подлетающих к земле пришельцев. Когда зашла в квартиру, мама накинулась на меня с расспросами, почему я задержалась. Я тогда сказала, что заблудилась, и это было чистой правдой, потому что Набережные Челны поделены на комплексы, в которых дома очень похожи друг на друга. В тот вечер я блуждала под действием наркотиков между одинаковыми домами и не могла определить, какой из них мой. Зато помню девушку, которая подошла, когда я упала на землю и заплакала. Я объяснила ей, что не могу найти дорогу домой, и она меня проводила.

Странное было время тогда, с чередой глупых историй. В четырнадцать лет я уже покуривала и тайком пила пиво с девчонками. Мы не напивались до одури, денег у нас на это не было. Если кому-то удавалось купить пачку More или Parlament — мы шиковали, но чаще это были все-таки Bond или «Прима», а иногда и подобранные с земли окурки. Пиво покупали, конечно, самое дешевое. И нам все это с легкостью продавали в ларьках, потому что мы выглядели старше своего возраста. Выглядеть старше помогала украденная на рынке косметика. Огромные, залитые лаком челки с начесом, черная помада и густо подведенные глаза определенно добавляли нам по паре лет. Впрочем, так выглядели не только мы, а почти все наши сверстницы. Это было модно.

Спустя несколько месяцев я с подругами отправилась на вечеринку к двоюродному брату одной из одноклассниц. Родной брат Ксюши был сильно старше и очень строг к ней. Ее двоюродного брата мы воспринимали точно так же и считали, что ничего плохого на той вечеринке случиться не должно. Но все напились, и когда мне стало плохо, я ушла полежать в соседнюю комнату. Остальное знаю только со слов одноклассниц. Одна из них пришла на вечеринку позже остальных и, когда среди гостей не нашла меня, отправилась на поиски. Она обнаружила пыхтящего двоюродного брата Ксюши уже на мне, вытянула меня из-под парня и устроила скандал, хотела вызвать милицию. Но говорит, что я сама тогда испугалась и отговорила ее. Таким оказался мой второй сексуальный опыт. Оба раза я была без сознания, и что такое секс (вопрос очень волнительный для подростка), так и не понимала. Фактически да, но по эмоциям и ощущениям в голове никакой информации.

На третий раз я согласилась уже сама из любопытства. Опыт оказался болезненным и неудачным, я была очень зажата и процесс причинял боль. Почему все так много говорили о сексе, для меня тогда осталось загадкой. Ничего хорошего в нем нет, теперь-то уж я знала.

В этот же период у нас с мамой произошел конфликт, который изменил всю мою жизнь. В день молодежи в Татарстане проходят народные гуляния, все собираются на Майдане. Из кафешек и с площади орет громкая музыка. Народ отдыхает и веселится. В тот день мама разрешила мне задержаться на празднике до полуночи. Но мы с девчонками припозднились, и я вернулась в два. Попасть домой не смогла, мама дверь не открыла. Брат Максим потом рассказывал, что слышал, как кто-то приходил ночью и звонил в дверь, но ему было лень вставать. Ключей почему-то у меня с собой не было. Этого я не помню. После нескольких звонков и тишины за дверью я отправилась к своим подружкам в соседний квартал. Мы вместе гуляли на Майдане до этого и разошлись у моего дома. Моему появлению они не удивились, мне и раньше удавалось отпрашиваться у мамы и оставаться у них с ночевками. (Однажды мама даже отпустила меня к Эльмире с Эльвирой в деревню за 200 километров встречать Новый год. Сестры-татарочки были моими близкими подругами, наши мамы нам доверяли.) Я дошла до них среди ночи, и мы легли спать. А утром нас разбудил телефонный звонок. В трубке был голос моей мамы. Она резко и раздраженно велела мне явиться домой.

Фотографии мамы в юности и меня в детстве, у бабушки в квартире.

Через полчаса я была дома и понимала, что сейчас разразится новый скандал. Мама рассказывает, что сил на конфликт у нее не было. Она долго не могла уснуть ночью, волновалась, а утром проснулась разбитой. То, что я приходила ночью и звонила в дверь, — она не слышала и по сей день это отрицает. Но говорит, что срываться на меня все равно не планировала. Главное ведь, что я вернулась целой и невредимой.

Я пришла домой уже взвинченной от волнения перед предстоящими нравоучениями. На мне была чужая одежда (мы с девчонками часто менялись нарядами). Мама сделала мне замечание по этому поводу, я грубо ответила — она сорвалась. Мама схватила металлическую трубу от пылесоса и стала бить меня по ногам. Я от ярости и боли перешла на мат. Кричала, что никогда ей этого не прощу. Когда мама наконец остановилась, мои ноги, руки и спина были в красных полосах от ударов. Я ревела белугой и кричала, что, подняв на меня руку, она сделала свой выбор. Теперь я ухожу из дома, и она меня больше никогда не увидит. Примитивный такой подростковый максимализм. Мама сказала: «Хорошо, но ты не заберешь из этого дома ни одной вещи, потому что ничего твоего здесь нет».

Я ушла. В одной футболке и трусах. Ни обуви, ни одежды у меня с собой не было. В соседнем подъезде жила моя приятельница. Мы были не очень близки, но иногда общались. В тот момент я решила отправиться именно к ней. Переоделась в то, что она мне одолжила, а спустя пару часов снова вернулась в дом к Эльмире с Эльвирой. К вечеру следы ударов на моем теле стали багровыми и жутко болели. Первые дни я провела у одноклассниц, а потом начала шататься по улице, как брошенный пес.

Я часто спала там, где застанет ночь, иногда удавалось это делать у подруг и всех более-менее знакомых девочек. Но через какое-то время мамы подружек стали интересоваться, что происходит и почему Аня не ночует дома. Постепенно все двери передо мной закрылись. Осталась только подруга Катя, которая жила без мамы, со старшей сестрой. С Катей мы вместе шлялись по улицам и впутывались в разные сомнительные истории.

Однажды мы с ней прятались от пацанов в лесу. Стояла глубокая зима, и мы хоронились в сугробах, за деревьями. У нас с Катей была договоренность: если знакомимся с новыми ребятами и принимаем приглашение сесть к ним в машину, то, пока едем и общаемся, принимаем уже окончательное решение. Для этого у нас был шифр: мы незаметно брали друг друга за руку, и каждая должна была стукнуть большим пальцем по большому пальцу другой. Одно нажатие означало «Да, ребята мне нравятся», двойное нажатие значило «Мне они не нравятся, валим отсюда». Если хотя бы одна из нас нажала два раза, это значило, что мы смываемся. Обычно мы это делали под предлогом остановить машину, чтобы сгонять в кусты по нужде. Но на этот раз попались пацаны на таком кураже, что они уже везли нас куда-то за город и нашего согласия не спрашивали. Мы поняли, что надо быстро смываться, с трудом уговорили ребят остановить машину. Кругом лес, темнотища, собачий холод и гигантские сугробы. Мы отходим в сторону через дорогу и пробираемся через сугробы подальше, чтобы спрятаться. Спустя время пацаны выходят нас искать, но лезть в сугробы им не хочется. «Да черт с вами, тупые курицы, замерзайте здесь, если вам так хочется», — кричат они и уезжают.

Мы с Катей выдыхаем, вдали виднеется город, до него идти километров восемь, мы выбираемся на дорогу и идем. Но скоро видим на небе свет фар и понимаем, что кто-то возвращается. Мы снова пробираемся через сугробы вглубь леса и прячемся там за деревьями. Машина ездит туда-сюда, мы понимаем, что пацаны нас все-таки ищут. Мы замерзли и нам страшно, что с нами сделают, если найдут. Нас легко можно вычислить по следам на снегу, но парни настолько пьяны и ослеплены гневом из-за нашего побега, что до этого не додумались. В конце концов машина уезжает, а мы быстрым шагом доходим до города и перепуганные бежим прятаться к Кате домой, периодически еще вздрагивая от звука каждой проезжающей мимо машины.

Иногда я гуляла ночами одна и ничего в такой жизни хорошего не было, я не всегда выпутывалась. Число сексуальных партнеров сильно увеличилось. Первое время я еще вела зашифрованный дневник и записывала каждого мужчину, но в пятнадцать с половиной лет перестала. Список был уже чересчур большим и коробил меня. Это была явно не та жизнь, о которой я мечтала.

После скандала с мамой я еще несколько недель сидела вечерами у подъезда. Мне было некуда пойти, я устала ходить по девчонкам и врать их матерям. Я устала впутываться в сомнительные истории и просто хотела вернуться домой. Что хорошего может случиться с человеком в пятнадцать лет, когда он остается на улице? А когда это девочка? Но гордость не позволяла мне первой подойти к маме. Обычно я садилась у нашего подъезда вечером, знала часы, в которые мама ходит на аэробику, и рассчитывала, что, увидев меня, она сама пойдет на контакт. Но мама проходила мимо с безразличным видом и игнорировала меня. Выходило, что она за меня переживала только в ту ночь, когда я опоздала, а в остальные, когда я оказалась на улице, она переживать перестала. Я воспринимала это так, мне казалось, что она ясно дает мне это понять. Брату Максиму впускать меня в квартиру она тоже запретила. И мне приходилось подкупать его сигаретами, чтобы он выносил мне какую-нибудь одежду.

Никто из родственников: ни бабушка, ни тетя — интереса к моей жизни не проявляли. Я просто осталась в этом мире одна, никому не нужная. Но по воспоминаниям подруг и мамы этот период продлился не настолько долго, как мне запомнилось. Мне кажется, что прошло несколько месяцев, прежде чем мама вызвонила меня где-то по телефону и попросила вернуться домой. В то время уже стояла промозглая осень, и она предложила прийти хотя бы за теплыми вещами. Я это запомнила, потому что тогда уже перестала сидеть вечерами у подъезда и пропала из ее поля зрения. Вот она и заволновалась. А мне казалось, что она прогнулась, поэтому и плачет, зовет обратно. Я ликовала. Конечно, тогда я была дурочкой и меня несло.

Сейчас мои подруги-одноклассницы и мама утверждают, что я вернулась домой гораздо раньше и длилась эта беспризорная жизнь не больше двух месяцев. Правда, после возвращения конфликт с мамой только усугубился. Контролировать меня было невозможно, я посылала ее матом, вытворяла что хотела, никаких ограничений не терпела и теперь сама решала, во сколько мне приходить домой и так ли уж необходимо это делать вообще. Иногда я вспоминаю, что действительно неделями пропадала в общежитии у ребят, с которыми познакомилась на какой-то очередной тусовке. Играть во взрослую жизнь мне нравилось. Ухаживать за пацанами, готовить им еду, прибираться в их комнатах. Вместе пьянствовать. Слава богу, был только алкоголь. Иногда в компаниях кто-то курил травку. Я пробовала несколько раз, но меня мутило после каждой затяжки. Выпить пива или накатить водки было интереснее.

Сейчас, спустя двадцать четыре года, мне сложно восстановить в памяти тот момент, когда я окончательно оказалась на дне. Кто свел меня с этими людьми, где мы познакомились — не помню. Никто из опрошенных подруг тоже так и не смог вспомнить, как я оказалась замешана в подростковую проституцию. Возможно, несмотря на свою патологическую честность, об этом факте своей биографии я тогда предпочитала распространяться без подробностей.

Мне сложно и сейчас говорить о себе такие вещи, но утаить эту часть жизни было бы нечестно с моей стороны. Теперь мне кажется, что я должна была злиться на себя за то безрассудство, с которым так легко согласилась на это. Я могла бы сказать: «Нет, этот путь не для меня, я не согласна так поступать с собой». Но я не сказала. Любопытство было сильнее. Я просто не думала, что все зайдет так далеко. Конечно, этой главой своей жизни я не горжусь. Она дала мне бесценный опыт и преподнесла хороший урок выживания, но при этом нанесла большую травму, которую я ношу в сердце уже многие годы. Невозможно сейчас это толком объяснить, когда ты сама уже не понимаешь, какого черта все это вытворяла. Даже не знаю, может ли молодость служить оправданием.

Кто-то из моих девочек говорит, что, возможно, на меня так повлияли отношения с парнем по имени Артур, который был сутенером. Другие помнят какую-то женщину, которая втянула меня в эту грязь. Я бы очень хотела восстановить этот момент в памяти и разобраться во всем до конца, потому что сейчас, спустя столько лет, я не понимаю, почему вообще выбрала такой путь. Чем я руководствовалась?

Сутенер Артур действительно был в моей жизни. Некоторое время мы жили с ним и его мамой, а после, когда я уже снова могла возвращаться к себе домой, я привела его жить к своей маме. Артур был старше, и мне хотелось позлить маму. Мама, впрочем, приняла его довольно радушно, и мы даже несколько раз ужинали за общим столом. Я все тогда делала назло маме, глупая демонстрация взрослости и моя месть за то, что она подняла на меня руку. Но что я пошла по кривой дорожке именно с подачи Артура — этого я утверждать не могу. О его работе я почти ничего не знала.

А вот в то, что первой, кто втянул меня в секс-индустрию, была какая-то женщина, с легкостью верю, потому что помню ее главное требование — скрывать свой настоящий возраст. Она предлагала мне покровительство больших людей нашего города. Для встречи с ними нужно было приехать в сауну. Что там будет происходить, я понимала. Взрослые мужики разного общественного положения, которые годились мне в отцы и деды, были узнаваемы и присутствовали на этом вечере. Мужчина, который выбрал меня, был одним из руководителей подразделения на «КамАЗе». Без моего согласия ничего не происходило. Какое-то время мы с ним встречались. Он был добр и дарил мне дорогие подарки, давал деньги. На вопрос о возрасте я врала, что мне скоро стукнет восемнадцать. Иногда он приезжал за мной прямо к дому, и мне нравилось, как дворовая шпана провожала меня взглядами до дорогого джипа, в котором я уезжала. Почему потом этот человек исчез из моей жизни — тоже не помню, мне кажется, что все-таки из-за моего возраста. Я никогда не любила и не умела врать и, возможно, однажды просто созналась, что на самом деле мне нет и шестнадцати. Подсудное дело. Впрочем, когда я врала, что мне скоро 18, — это тоже была статья. Потом долгие годы у меня хранилась фотография этого человека, порвала и выкинула я ее совсем недавно.

Не думаю, что тогда я отдавала себе отчет в том, что делаю. Сложно было понять, что плохо, а что хорошо, когда сравнить не с чем. Ты юна и в голове еще нет принципов, которые бы запрещали такое поведение. А примера правильной жизни перед глазами нет.

В дни своих беспризорных скитаний я познакомилась с девочкой. Она была очень красивой и смелой, но при этом шалавой по призванию или, как тогда говорили, «слабой на передок». Где, с кем, как их много — все это ее не заботило. Но так как мы теперь шатались вдвоем, а она готова была давать всем без разбора, мы стали впутываться в глупые истории еще чаще. Однажды эта девочка предложила посмотреть на ее знакомых с точки. Точкой называли место, где работали уличные девчонки. В девяностые проститутки стояли на проспектах и улицах. Это было обычным делом, никто этому не удивлялся. Мы отправились на точку, но смотрели издалека: подходить близко боялись. В то время на них часто устраивали облавы. Милиция пасла девиц каждую ночь. Несколько дней мы ходили наблюдать за процессом: как себя ведут девчонки, как к ним подъезжают машины, что происходит потом, как далеко отъезжают и спустя какое время возвращаются обратно. Было очень интересно и страшно одновременно.

Некоторых девочек с точки моя приятельница знала по съемной квартире. В то время она каким-то образом проникла в эту тусовку и иногда ночевала у них. Но сама на улице не работала, это я знала точно. Однажды она рассказала, что девочки дома обсуждали переезд в Москву, точно такая же работа, только на квартире. Деньги совсем другие, значительно больше. Кто-то из сутенеров организует поездку и присоединиться могут все желающие. Не знаю, как мне пришла в голову эта идея, возможно, я хотела показать маме, что она ошиблась и я справлюсь без нее, и вот я уже еду вместе с этими девочками в машине в столицу. Хорошо понимаю зачем, и все равно еду. Абсолютно неправильное и скверное решение.