Прах на ветру

Анна Чиж-Литаш, 2018

Всегда ли закон – вершина правосудия? Или все-таки сердце, а не разум – главное мерило людских поступков? Можно ли оправдать убийцу, определив его мотивы? И может ли жертва стать главным обвиняемым? В своем кабинете убит директор крупнейшей строительной фирмы страны. Кто оставил двенадцать пуль в груди жертвы? Полковник Виноградов вновь пробует размотать преступный клубок противоречий.

Глава 5

«Остерегайтесь не тех, у кого пустота в глазах, а тех, у кого вакуум в душе»

Сергей Сергеевич Сорняков, склонившись над рабочим столом, внимательно изучал документы. Кипы бумаг были рассредоточены по всей поверхности. Большинство документов были далеко не первой свежести. Очевидно, чистоплотность не являлась его отличительной чертой, хотя неопрятным его сложно было назвать. По-армейски идеально наглаженные брюки, стрелки которых были нарисованы, как по строительному уровню, хорошо подчеркивали фигуру. Рубашка блестела, будто только что вышла из-под утюга. Светло-русые волосы немного вились, поэтому Сорняков приглаживал их гелем. На первый взгляд определить его возраст было сложно. Он относился к той группе людей, о которых можно было сказать: ему тридцать пять, хотя, может быть и сорок восемь. На самом деле Сорняков недавно разменял четвертый десяток и, если присмотреться, то чуть седые виски сигнализировали об этом.

Казалось, смерть начальника не вызвала у него никаких эмоций. С самого утра он не выходил из кабинета, сплетни его не интересовали, а вся эта суматоха лишь отвлекала от работы. От звуков, доносившихся из коридора, он лишь хмурил брови и недовольным тоном что-то бормотал. Вот и сейчас, услышав стук в дверь, он с раздражением отбросил ручку в сторону.

— Здравствуйте! Полковник Беляк, а это полковник Виноградов. Извините за беспокойство, но нам нужно с вами поговорить об убийстве Мазалевского Артура Валерьевича.

— Да, конечно, проходите, — голос Сорнякова стал мягким и доброжелательным. Он наклонился под стол и на ощупь стал искать улетевшую туда ручку. — Чем могу быть полезен? — рассматривая остатки своей любимой перьевой ручки, спросил он. — Третьего падения она не пережила, — с досадой сказал он.

— Что вам известно об обстоятельствах смерти Мазалевского?

— Практически ничего. Я пришел с утра на работу, а здесь уже работала милиция.

— Где вы находились вчера вечером и ночью? — Беляк что-то помечал у себя в блокноте.

— Дома, где я еще мог быть? Ровно в восемь часов вечера я закрыл свой кабинет, сдал ключи и поехал домой.

— Вы уходили последний?

— Я не знаю. Но я частенько задерживаюсь допоздна. Работы много, а работать некому. Директор только делал вид, что вникает в рабочие вопросы, на самом деле ему было не до этого.

— А до чего ему было? — спросил Александр Петрович.

— До всего, кроме работы. Знаете, я не хочу сплетничать, хотя скоро вы все узнаете. Знал бы, посоветовал вам начать с секретариата, — усмехнувшись, сказал он.

— А если серьезно, — с нотками раздражения в голосе сказал Беляк.

— А если серьезно, то наш директор занимался фигней! Собирал сплетни, разносил их по компании, делясь с каждым. Причем порой рассказывал вещи, которые вообще нельзя было говорить. Его главное хобби было — сталкивать лбами сотрудников, а затем, потирая ручки, наблюдать со стороны, как его подчиненные перегрызают друг другу глотки. В общем, не работа, а песня.

Сорняков поднялся с кресла и подошел к окну. Немного помолчав, он повернулся к посетителям. На его лице сияла улыбка.

— Чем я могу еще быть полезен?

Неожиданная смена настроения удивила Виноградова.

— Какие у вас были отношения? — спросил он, не открывая глаз от Сорнякова.

Пауза длилась несколько секунд, но напряжение успело скопиться в воздухе.

— Обыкновенные отношения, такие, какие могут быть между начальником и подчиненным.

— И все же вы охарактеризовали его не совсем с положительной стороны, дали личную оценку его моральному облику. Почему?

— Вы удивлены, что подчиненный так говорит о начальнике, тем более о мертвом начальнике? Вы хотите правды, господа, ну что ж, мне нечего скрывать. Проще сказать, я его не любил, а он не любил меня. Он всячески пытался от меня избавиться, но у него это не получилось бы.

— Откуда такая уверенность?

— Он ни разу не сказал мне об этом в лицо. Если бы сказал, я бы сам ушел. У него был свой кандидат на эту должность, более покладистый, если можно так сказать. Он всячески лоббировал его интересы, а коллектив настраивал против меня, причем делал это примитивно и гадко. Думал, что я ничего не узнаю.

Сорняков нервно засмеялся.

— Знаете, у меня нет обиды. Сначала меня это раздражало, а потом стало смешно, — Сорняков резко оборвал себя и, повернувшись к гостям, сказал: — Я его не убивал, вы же за этим пришли сюда? Мое алиби может подтвердить жена, дети и сторож, который видел, как я покинул здание.

— Последний вопрос: когда вы уходили, директор был на месте?

— Да, он был на месте, что не свойственно ему. Обычно он уходит раньше всех.

— Вы не знаете, в его адрес поступали какие-нибудь угрозы, кто-нибудь мог желать ему смерти?

Сорняков нервно усмехнулся.

— Ответ на первый вопрос — ничего такого я не слышал, на второй — да.

— И кто же это мог быть? — спросил Виноградов.

— Все, — сказал Сорняков, и металлические нотки в голосе разлетелись по всей комнате.

Виноградов и Беляк переглянулись и, поблагодарив за информацию, вышли из кабинета. Сорняков с выдохом облегчения упал в кресло. Затем открыл шкафчик возле стола и достал металлическую фляжку, наполненную коньяком. Не прерываясь, он выпил ее до дна.