Цвет алый
Проект «Антология живой литературы» призван собрать под одной обложкой все возможные (и невозможные) литературные жанры малой формы, от прозаических миниатюр до графической поэзии. Мы хотим донести до читателя творчество талантливых авторов, даже если оно не вписывается в рамки существующих литературных жанров или не вполне подпадает под определение «литературы» (например, стихотворения/миниатюры с рисунками). Мы считаем, что каждый достойный современный автор должен иметь возможность быть услышанным своим читателем, – и именно поэтому издательство «Скифия» открывает книжную серию «Антология живой литературы».
Оглавление
- I. Палитра звуков
- II. Про то и про это
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Цвет алый предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
II. Про то и про это
Юрий Максименко
Александр Галяткин
Люба Лебедева
Евгений Вишневский
Юрий Максименко
Беларусь, г. Гомель
Нос в командировке
Однажды Нос, сбежавший от коллежского асессора Ковалева, явился к графу Алексею Толстому и стал жаловаться на Гоголя: мол, и общество у него дурное, и достаток низкий, и пишет он всякие несуразности… И предложил свои услуги автору «Гиперболоида» и будущего «Золотого ключика».
— Возьмите меня, светлейший граф, не пожалеете.
— Зачем вы мне нужны? — недоумевал писатель. — У меня и собственный нос имеется. Он-то чует за версту, что с вами, уважаемый, связываться не стоит: если вы бросили Ковалева с Гоголем, то где гарантия, что вы меня не кинете?
Нос заглянул в рукопись «Золотого ключика»:
— Вашему Буратино я был бы незаменим…
— Не суйтесь, куда вас не просят, — сказал Толстой и выставил Носа за дверь. С тех пор его видят в Петербурге то там, то сям. Говорят он работает «литературным негром» у разных писателей. А когда наваял Брежневу «Малую землю» и «Целину», Николай Васильевич восстал из мертвых, схватил Носа в передней у очередного работодателя да и поволок за собой. Но время от времени призрак Носа видят то там, то сям. И не только в Питере…
Однажды Церетели в страшном сне привиделся гоголевский Нос, скачущий верхом на будущем известном скульпторе. Проснулся он в холодном поту и… побежал в мастерскую. Неделю не выходил из нее — сваял трехметровую копию серебряного зайца Фаберже. Путину дарил, Лужкову дарил, мэру Нью-Йорка дарил — все вежливо отказались. И только мэр Баден-Бадена не смог выдержать напора Церетели. С тех пор исполинский заяц стоит там. Говорят, в ненастную погоду у зайца появляется статский советник Нос и криво ухмыляется, глядя на церетелиевскую громадину.
Майора Ковалева однажды спросили:
— А где же ваш Нос, милостивейший сударь?
— В командировке, — не задумываясь ответил Ковалев.
Однажды Нос поехал по России-матушке — в командировку. Остановился в одном заштатном городишке, вышел в ресторацию и нос к носу столкнулся с Бобчинским и Добчинским.
— А что, братцы, — спрашивает, — есть у вас приличные места, где можно отобедать?
А Бобчинский возьми и ляпни:
— Конечно! Например, у городничего нашего Антона Антоныча.
— Надо бы к нему визит нанести намедни, — сказал Нос.
А Бобчинский с Добчинским помчались к городничему быстрее ветра:
— К нам едет ревизор! К нам едет ревизор!
Незамеченный никем Хлестаков в этот день отобедал в нумерах тремя корочками хлеба…
Однажды коллежский асессор Ковалев пришел в гости к Гоголю и пожаловался, что у него нос пропал. Рассмеялся Николай Васильевич: «Может, ему у вас между глаз скучно стало и он по Питеру решил прокатиться… Ну пропал нос… Эко горе, эка невидаль… Вот если бы от вас голова ушла… А нос — не такая уж важная птица!»
Возмутился Ковалев: «Как же не важная? Вон народ сколько пословиц и поговорок сочинил о нем. Не стал бы он о пустом месте так много говорить…»
— Неужели много? — не поверил Николай Васильевич.
А Ковалев считает да пальцы на руках загибает:
— Всякая птица своим носом сыта. Это раз… Этот нос для двоих рос, а одному достался. Это два… Куда шестом не достанешь, туда носом не тянись. Это три… Не тычь носа в чужое просо. Это четыре…. Кабы у дятла не свой нос, никто бы его в лесу не нашел. Это пять… Береги нос в большой мороз. Это шесть… Сметлив и хитер — пятерым нос утер. Это семь… За спрос не бьют в нос. Нос не дорос, руки коротки… Нос с локоть, а ума с ноготь… Ну итак далее…
Рассмеялся Гоголь и говорит:
— Ладно, объявлю я ваш нос во всероссийский розыск… Нет, лучше в мировой.
И сдержал слово — написал повесть «Нос», которая прославила не только Ковалева с его частью лица, но и самого Николая Васильевича.
Санчо Панса, Санчо Пушкин и Дон Кихот
Лане Побалуй с благодарностью за вдохновение и творческий азарт.
Дон Кихот проснулся с похмелья, но в хорошем настроении.
— А что, друг мой Санчо Панса, никаких подвигов не осталось, которые бы я не совершил ради прекрасной Дульсинеи Тобосской?
— Не осталось, — говорит Шурик Панса. — Мельницы вы все в окрестностях по пьяни поломали. Рогатый скот весь в виде овец и прочей живности в ущелье посбрасывали. Винные бочки все продырявили. А вчера встретили некоего Сервантеса, так ему такого о Дуське из Тобоса наговорили, что бедный писатель вместо пера за сердце схватился…
Загрустил Дон Кихот. С тех пор его и называют: Рыцарь печального образа…
Однажды Дон Кихот был разбужен самым варварским способом — Санька Панса вместо петуха прокричал на рассвете:
— Вставайте, сударь, вас ждут и завтрак и… рассол.
— Так лошадь мою вроде Россинантом звать, — сказал печальный рыцарь, приходя в себя.
— Лошадь-то Россинантом звать, — согласился верный рассолоносец. — А вот вас как называть после того, как вы вчера всех гусей в округе истребили, когда сеньор Сервантес попросил у вас всего одно перо?
— И что же ты меня не остановил, паршивец?
— Остановил. Так вы на последнюю мельницу в округе набросились. Подняло вас лопастями вверх, а сеньор Сервантес закричал: «Сударь, сегодня вы на высоте!» Выматеритесь, а он хохочет да записывает, хохочет да записывает… «Пародию, — говорит, — пишу на рыцарский роман».
Однажды Дульсинея Тобосская попросила Дон Кихота и Санчо Пансу дров напилить. Дон Кихот и рад стараться — побежал, пилу притащил. А Санчо возмущается:
— Не рыцарское это дело — дрова пилить.
Дон Кихот поднес пилу к разрушенной мельнице и говорит:
— Пилите, Шура, пилите!
Однажды Санчо Панса привел к рыцарю печального образа маленького курчавого мальчонку.
— А кто этот живчик, Санчо? — спросил Дон Кихот.
— Это мой внучатый племянник из России — Санчо Пушкин. Будущий великий поэт.
— И чевой-то он приперся в такую даль?
— Он вам стишок в гишпанском стиле привез показать. Не робей, Санчо. Дай дяде бумажку.
Дон Кихот пенсне свое водрузил на орлиный нос и прочел:
Я здесь, Инезилья.
Я здесь, под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
Исполнен отвагой,
Окутан плащом,
С гитарой и шпагой
Я здесь под окном.
— А мальчонка-то далеко пойдет! — прослезился Дон Кихот. И Санчо Пушкин действительно пошел…
Однажды Дон Кихот попросил Санчо Пушкина написать свою биографию.
— Позвольте, уважаемый дон, но книгу такую задолго до меня написал сеньор Сервантес.
— Вот именно, задолго… Старик выжил из ума и написал обо мне такую галиматью… Вот послушайте, что говорится в Большой Советской Энциклопедии: «Проехав целый день, он устал и направился к постоялому двору, приняв его за замок. Неказистая наружность идальго и его возвышенные речи всех рассмешили, но добродушный хозяин накормил и напоил его, хотя это было нелегко: Дон Кихот ни за что не хотел снимать шлем, мешавший ему есть и пить. Дон Кихот попросил хозяина замка, т. е. постоялого двора, посвятить его в рыцари, а перед тем решил провести ночь в бдении над оружием, положив его на водопойное корыто. Хозяин спросил, есть ли у Дон Кихота деньги, но Дон Кихот ни в одном романе не читал про деньги и не взял их с собой. Хозяин разъяснил ему, что хотя такие простые и необходимые вещи, как деньги или чистые сорочки, не упоминаются в романах, это вовсе не значит, что у рыцарей не было ни того ни другого. Ночью один погонщик хотел напоить мулов и снял с водопойного корыта доспехи Дон Кихота, за что получил удар копьем, так что хозяин, считавший Дон Кихота сумасшедшим, решил поскорее посвятить его в рыцари, чтобы избавиться от столь неудобного постояльца. Он уверил его, что обряд посвящения состоит в подзатыльнике и ударе шпагой по спине и после отъезда Дон Кихота произнес на радостях не менее высокопарную, хотя и не столь пространную речь, чем новоиспеченный рыцарь». Сплошное вранье!
— А вы расскажите мне свою настоящую историю, и я напишу роман в стихах, — согласился Санчо Пушкин.
— Здорово! — обрадовался дон Кихот* — Обо мне еще никто не писал в стихах!
Целый месяц все свои вечера Санчо Пушкин посвящал рыцарю и его истории. И он, наверное, написал бы правдивую историю дон Кихота, но его отправили в ссылку… в Россию, где он написал почему-то совершенно иной роман в стихах — «Евгений Онегин».
Элементарно, миссис Хадсон!
Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался.
Однажды Шерлок Холмс и доктор Ватсон решили разыграть миссис Хадсон и сказали, что пригласили к ужину доктора Мориарти.
Что тут началось! Скромная тихая старушка превратилась в фурию — по квартире мечется, в Холмса и Ватсона тарелками швыряет:
— Да чем же их макароны лучше моей овсянки?! Злодей этот ваш Мориарти! У них там, на Сицилии, все — сплошные мафиози.
Пришлось Шерлоку с Ватсоном идти на поклон к Конан Дойлу, чтоб он из душки Мориарти сделал закадычного врага.
С тех пор Мориарти как подменили…
Шерлок Холмс и доктор Ватсон пригласили на ужин Конан Дойла. Сидят, спаржу кушают, виски пьют, последние криминальные новости обсуждают. И вдруг сэр Артур сказал:
— Вечер перестает быть томным… А вы ведь, Шерлок, кажется, на гитаре поигрываете… Сбацайте нам что-нибудь!
— На скрипице я поигрываю, сэр Артур… Это раз. Играю я в редких случаях, когда дело заковыристое распутаю… Это два. А в-третьих, поздно уже — соседи будут жаловаться…
Но Конан Дойл настаивал. Пришлось автору-творцу подчиниться. И только Холмс тронул струны — за стеной раздался вой.
— Что это? Кто это? — поинтересовался сэр Артур. — Неужели собака Баскервилей на болоте?
— Нет-с, — отвечает Ватсон. — Это миссис Хадсон на кухне воет.
Так к Конан Дойлу нежданно-негаданно пришла задумка повести о собаке Баскервилей. А миссис Хадсон никто даже спасибо не сказал. Обидно за старушку!
Однажды, сидя у камина, доктор Ватсон и миссис Хадсон слушали музыку.
Вернулся уставший Холмс.
— Забавная вещица, — сказал он о музыке. — Что это?
— «Шутка». Моя любимая, — сказала миссис Хадсон.
— Мне смеяться? — не понял Шерлок и обратился к Ватсону: — Джон, что здесь происходит? Чем вы так увлечены?
— «Шуткой», — невозмутимо ответил Ватсон.
Уходя, Холмс недоумевал: «Никогда не подозревал, что миссис Хадсон ценит тонкий английский юмор. Но почему Ватсон не смеется, а как-то загадочно улыбается?» Когда он вышел к ужину, звучала другая музыка, в такт которой миссис Хадсон пыталась качать ножкой. Шерлок едва не свалился с лестницы.
— А что теперь?.. — спросил он.
— «Пустячок», — ответила миссис Хадсон.
— Я чуть себе шею не свернул, а вам — то шутка, то пустячок! — возмутился Холмс.
— Как все запущено, Холмс, — сказала миссис Хадсон. — Придется мне заняться вашим музыкальным просвещением. Начнем с Баха. Итак, автор прозвучавшей «Шутки» Иоганн Себастьян Бах родился в 1685 году в небольшом немецком городке Эйзенахе и первые навыки игры на скрипке он получил от отца, скрипача и городского музыканта…
У Шерлока все поплыло перед глазами — то ли от миссис Хадсон и ее Баха, то ли от голода.
То ли от того и другого… Пришлось приводить его в чувство и возвращать к жизни превосходными ростбифом и кексом, которые замечательно готовила миссис Хадсон.
Однажды сэр Артур Конан Дойл пригласил в гости сэра Исаака Ньютона. Сидят, ведут споры о том, о сем — коротают длиннющий зимний вечер. И вот с мороза входит миссис Хадсон с корзинкой — злющая-презлющая.
— Подлецы, — говорит, — все подлецы…
— Это кого же вы так обзываете «ласковым» словом? Кто такие подлецы? — поинтересовался Конан Дойл.
— Продавцы подлецы, потому что цены на яблоки взвинтили. А вы подлец, сэр Артур, потому что отправили за эти проклятущими яблоками старушку, да еще в такой мороз. Шарлотки, видите ли, захотелось. А шарлотка, к вашему сведению, французская стряпня. Не красит это вас, сэр Артур! — высказавшись, миссис Хадсон двинулась на кухню.
— Не угостите ли яблочком, милая старушка? — сказал сэр Ньютон. Миссис Хадсон оглянулась, полоснула ученого взглядом да как швырнет яблоком — аккурат в макушку попала!
— Эврика! — закричал Ньютон и осененный домой побежал — закон записывать.
А сэр Конан Дойл в этот вечер остался без шарлотки, без приятного собеседника, да и муза его не посетила, сколько перьев не ломал.
Однажды миссис Хадсон потчевала доктора Ватсона новым своим кулинарным изыском. Чай стыл, а Холмса все не было. Когда часы в прихожей пробили половину десятого, в комнату, где полыхал камин, ввалился Шерлок с Лейстредом из Скотланд-Ярда.
— О, Холмс, мы вас так давно ждем, — обрадовался Ватсон. — Миссис Хадсон испекла замечательный бисквит.
— Дорогой друг, мы были в Скотланд-Ярде, — ответил Холмс.
— Может, и в Скот-ланде, да не в Ярде… — пробурчала старушка. Великий сыщик в который раз игнорировал ее стряпню.
— Где же мы были в таком случае? — спросил, смеясь, Холмс.
— По бабам ходили! — выпалила старушка.
— Это почему вы так решили?
— Во-первых, у вас странно блестят глаза…
— Мы вышли на след убийцы!
— Во-вторых, у вас помада на шее…
— При задержании преступница хотела укусить меня, но Лейстред…
— Принял укус на себя… — закончила старушка. — У него помада не только на шее, но и на щеке.
— А в-третьих? — спросил Холмс.
— А в-третьих, у вас из кармана торчит некая часть, простите, женского нижнего белья. И не пытайтесь меня убедить, что вы взяли часть женского гардероба, чтоб снять отпечатки пальцев…
— Именно так все и было! — воскликнул Холмс.
— А в-четвертых, у вас что-то не застегнуто! — сказала миссис Хадсон и, пока Холмс застегивал это что-то, ушла с гордо поднятой головой: — Метод дедукции, Холмс! Учитесь, пока я жива!
Однажды Артур Конан Дойл и Эдгар По заспорили, что было первым — курица или яйцо.
Спорили до хрипоты…
— Может, вы скажете, что ваша курица былой первой! — кричал вышедший из себя сэр Артур.
— А откуда, по-вашему, яйцо появилось? Из правого рукава фокусника? — не уступал Эдгар По.
— Совершенно верно, — отвечал Конан Дойл. — И имя этого фокусника — Вселенная. Сначала она сжималась. И сжалась до размера яйца. Произошел большой космический взрыв и яйцо…
— Разбилось! — подхватил По. — Все эти теории — враки. Может, вы скажете, что и метод дедукции придумали вы или ваша вселенная?
— Метод придумал я, — сказал Конан Дойл.
Но тут стоявшая за спиной миссис Хадсон заговорила:
— Слушать вас противно — ругаетесь, как мальчишки. А между тем метод дедукции придумала я! Вспомните, как я раскусила Холмса, когда он утверждал, что был с Лейстредом в Скотланд-Ярде.
Джентльмены замолчали. Потому что поняли: вначале была миссис Хадсон!
Шерлок Холмс любил подшучивать над миссис Хадсон. Приходит она однажды и говорит:
— Мистер Холмс, деньги за квартира давай. Буду новый метла и керосинка покупать — наший совсем прохудился.
— Ну, керосинка понятно для чего, — сказал Холмс. — А зачем вам метла? Полетите на Лысую гору? Так ведь не Вальпургиева ночь еще! — и как захохочет.
— Ну, погодите, Холмс, я вам еще припомню!
И припомнила: когда Холмс возвращался домой, Хадсон стояла на пороге и никого не впускала в дом — ни его, ни Ватсона. Только был слышен на всю округу ее зычный голос:
— Эй, мистер, ты сюда не ходи! Ты туда ходи — снег башка пападет: савсем больна будет!
Когда Ватсон женился и решил съехать с квартиры на Бейкер-стрит, миссис Хадсон сначала упала в обморок, а потом упала на колени… перед Ватсоном:
— Не покидайте меня, Джон! Не оставляйте меня одну с этим…
— Но, миссис Хадсон, я люблю другую женщину и не собираюсь мельтешить у вас перед глазами всю жизнь.
— Мельтешите! Сколько хотите мельтешите, только не оставляйте меня с этим несносным Холмсом!
— Ах, вот оно что! А я уж грешным делом подумал, что вас обуяла страсть на старости лет…
— Живите у меня. Я уступлю вам с женой лучшую комнату — свою.
— Вы не поняли, миссис Хадсон: мы решили купить дом и жить отдельно. Не драматизируйте ситуацию: Холмс — человек со странностями, но не более того…
— Да, но этих странностей — воз и маленькая тележка! Я ненавижу, когда он курит, играет на скрипке, проводит свои химические опыты, в его комнате постоянный беспорядок, а еще…
Чтобы прервать длиннющий список грехов и пороков Холмса, Ватсон посоветовал:
— А вы обратитесь к мистеру Конан Дойлу. Только он вам поможет.
Миссис Хадсон пожала в знак благодарности руку Ватсону и побежала к
сэру Артуру. Тот, выслушав старушку, отравил Холмса на два года в Тибет, где он провел несколько дней у далай-ламы, а потом опубликовал свои записки об этом путешествии под именем норвежца Сигерсона. Затем Холмс был услан в Азию, по милости Конан Дойла объехал всю Персию, заглянул в Мекку и побывал с визитом у калифа в Хартуме. Как была рада миссис Хадсон!
Однажды к Холмсу и Ватсону на Бейкер-стрит приехали исполнители их ролей Василий Ливанов и Виталий Соломин. Открыла дверь миссис Хадсон, видит — стоят Холмс и Ватсон. Смотрит в прихожую — сидят Холмс и Ватсон.
— Неужели я сошла с ума? — прошептала старушка, а знаменитому сыщику сказала: — Холмс, к вам пришли… вы сами.
— А у старушки нашей — того: дежа вю! — сказал Холмс Ватсону. Они уложили миссис Хадсон в постель, вызвали скорую медицинскую помощь. А Ливанов и Соломин постояли у дверей, да и ушли — у них на этот день было запланировано посещение других достопримечательностей Лондона.
Однажды миссис Хадсон получила телеграмму: «Дорогая Марта, приезжаю сегодня дневным поездом. Встречать не надо. Твоя Джейн».
Проходя мимо Холмса, она сверкнула глазами, торжественно произнесла: «Наконец-то ваше мужскому засилью приходит конец!», помахала телеграммой перед глазами («вот!») и гордо удалилась на кухню, где сразу что-то зашумело, зашипело и начали источаться немыслимые ароматы.
— Кто так вдохновил нашу фурию? — спросил Холмс Ватсона.
— Возможно, приезжает кто-то из ее родственников…
— Или родственниц… — поправил Холмс. — Но у нее, насколько я знаю, никаких родственников нет.
Ватсон развел руками.
В полдень раздался звон дверного колокольчика и миссис Хадсон, приодетая и напомаженная, пошла открывать дверь. На пороге стояла — ба! — ее старинная подруга мисс Марпл.
— Дорогая Джейн!
— Дорогая Марта!
Старушки обнялись и прошли в комнату Хадсон.
— Мне очень стыдно, Ватсон, но я пойду и подслушаю, о ком судачат наши кумушки.
Подкравшись к спальне миссис Хадсон, он услышал, как старушка всхлипывает, а мисс Марпл ее успокаивает.
— Дорогая Джейн, я уже не чувствую себя здесь хозяйкой дома. Я — настоящая мученица! Мало того, что второй этаж моего дома в любое время подвергается нашествию каких-то странных и зачастую малоприятных личностей, но и сам Холмс своей — мягко говоря — эксцентричностью и безалаберностью постоянно испытывает мое терпение, которое небезгранично. Его чрезвычайная неаккуратность, привычка музицировать в самые неподходящие часы суток, иногда стрельба из револьвера в комнате, загадочные и весьма неароматичные химические опыты, которые он часто ставит, сделали Холмса самым неудобным квартирантом во всем Лондоне. Перед ним закрыты все двери. И только я с моим ангельским нравом и терпением еще не указала ему на дверь.
Тут миссис Хадсон прервала длиннющую тираду и шепотом добавила:
— Но, с другой стороны, платит он по-царски. Только поэтому я и терплю… Ну что я все о себе да о себе?! Как жизнь в Сэнт-Мэри-Миде? Как твой дорогой племянник Раймонд? Не забывает тебя? Что он пишет? Сколько книг издал в США?..
Дальше Холмс слушать не стал. Он вернулся в свою комнату и сказал Ватсону:
— Ваш покорный слуга — притча во языцех!
Трое Толстых и прочие рассказики о писателях
Однажды Толстой проигрался в пух и прах…
А тут Гоголь проходил мимо гоголем вместе с Достоевским.
И говорит:
— Пушкин, Федор Михалыч, не поверите, — это наше…
Толстой цап-цап по карманам — пусто!
— Все! — сказал Лев Николаич.
А Гоголь Достоевскому сказал:
— Даже Толстой согласен, что Пушкин — наше все!
— Как все? — недоумевал ФМ.
— Все, больше не буду играть на деньги! — сказал Толстой.
— Не зарекайся, старый, — сказал Гоголь и стал пересказывать Достоевскому рассказ Толстого про баню…
Все!
Достоевский проигрался однажды в пух и прах. До нижнего, пардон, белья. Жена его, стеная слезно, пошла на прием к Путину с Медведевым.
— Как же вы допускате, отцы-государи, чтобы пагубная страсть вконец сгубила гениального писателя!
— Какого? Александра Исаевича мы вроде бы, не обидели — сказал Путин.
— Да не Соженицын, а Достоевский! — сказала бедная женщина. — Я имею честь быть женой Федора Михайловича.
— Ааааа! — в один голос сказали Путин и Медведев. И издали указ о запрещении игорного бизнеса в России, окромя дозволенных зон, до которых добраться у Достоевского не было возможности.
Так Пугин с Медведевым спасли Достоевского и Россию от заразы лудомании.
«Есть счастливые семьи, но некоторые счастливее семейных…» — написал Лев Николаевич, но строгий внутренний цензор Толстого, его ум, честь и совесть Софья Андреевна что-то пробурчала про соль на раны, сор из избы и исправила на то, что дошло до нас из седых толстовских времен: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Левушка обиделся и пошел спать на конюшню. Вместе с Чеховым. Там у Чехова и Толстого и родилась знаменитая «Лошадиная фамилия»…
Толстой решил стать вегетарианцем… под дулом пистолета Репина.
Репин сказал:
— С завтрашнего дня у тебя начинается новая жисть — бушь со мной супчиком из сена питаться.
— Лана, — согласился великий Лев. — Но в новую жизнь я хочу взять с собой Антошу. Можно сходить на конюшню?
— Зачем тебе, Левушка, в новой жизни конюх? — спрашивал живомаз Репин.
— Чехов — не конюх. Чехов — великий (после меня!) русский писатель.
Репин согласился.
Так Антон Палыч стал вынужденным толстовцем и вегетарианцем. И наконец, хлебая сенной репинский супчик, дописал свой рассказ о лошадиной фамилии.
Шекспир не любил Толстого, потому как Левушка еще в детстве стибрил у Уильяма сюжет… Потом — другой… А маменьке наябедничал, что Великий Бард у него ворует сливы…
Толстой юговал в Севастополе. Однажды его разбудил чей-то крик. Левушка думал, что Софья Андревна завтракать зовет. А оказалось: чайка кричит как самашэдшая. Рассерчал и… подарил Чехову сюжет пьесы про гадкую птичку.
Лев Толстой был зеркалом русской революции. Посмотрел в это зеркало Троцкий и умер от ужаса. Так ледоруб, припасенный для него, и не пригодился…
Софья Андреевна оченно любила вишневое варенье без косточек и часто усаживала Левушку косточки вынимать. С тех пор Толстой невзлюбил вишни. И продал вишневый сад Чехову. А тот возьми и пьеску напиши да деньги за нее получи немалые. А потом — «Крыжовник»… Рассердился Лев наш Николаич и решил написать роман «Развесистая клюква», но Софья Андреевна рукописью печку растопила… И Толстой с тех пор не пишет про фрукты-овощи…
Толстой работал над новым романом, когда к нему зашел Чехов.
— Над чем работаете, Алексей Николаевич?
— Над трилогией. Вот первый роман уж начал. «Три сестры» называется.
— Постойте, — говорит Чехов. — Но «Три сестры» уже написаны.
— Кем же?
— Мной! Назовите свой роман как-нибудь по-другому. Например, «Сестры».
Толстой согласился и вычеркнул из названия слово «три».
— А как трилогия будет называться?
— «Хождение»!
— Хождение куда? Непонятно!
— Хождение в народ! Хождение по мукам! Да мало ли куда хождение! — сказал Толстой.
— Надеюсь, вы не назовете трилогию «Хождение» или «Хождение мало ли куда»! — возразил Чехов. — Народ это читать не станет. Используйте пиар-технологии. Надо выбрать название яркое, броское, запоминающееся. Назовите «Хождение по мукам»! Народ у нас любит мучеников — тут же раскупит!
Антон Павлович как в воду глядел — первый том трилогии «Хождения по мукам» у Толстого с руками оторвали! Пришлось Алексею Николаичу второй том секретарше надиктовывать.
Облако в штанах
Однажды Володенька Маяковский загрустил по своей грузинской родине, где папаша его нес нелегкую службу лесничего. Вспомнилось ему лесное детство. И Володенька стал стишки сочинять:
Однажды в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел. Был сильный мороз…
Не видел он, что сзади идет Николай Алексеич Некрасов и, пока Маяковский сопли подбирает, стихи за ним записывает…
Володенька уже и книгу готовил «Коммуна Руси. Жить хорошо!», как вдруг ему сообщили, что Некрасов накануне издал «Кому на Руси жить хорошо».
Разозлился Маяковский и написал на Некрасова сатирическую поэму «Про это».
Однажды в 5-й московской гимназии, где учился Володя Маяковский, учитель решил учеников своих научить приемам классического стихосложения. А Маяковский в тетради рожи рисовал.
— Ну-ка, молодой человек, покажите, что у вас получается…
А у Маяковского одни рожи да пару подписей:
Квадратнорожий мой наставник
Пыхтит над нами, словно чайник…
— Кто ж так сочиняет! — возмутился учитель. — Тут и ритм рваный, и стиля нет… Ну-ка давай я чуток подправлю.
— Ага, фигушки, — сказал Володенька. — Сначала поправите, а потом издадите под своим именем. Я сам!
И все свои четыре пародии издал под названием «Я сам».
Рисовал Маяковский свои рожи, рисовал, а приятели его по гимназии ржали до колик над рожами родимых преподов: «Ну, Вован, ты просто художник!»
И Вовка решил поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Ваять пробовал — ничего не сваял. Дом спроектировал — он тут же развалился от легкого дуновения ветерка. Портрет своего друга Бурлюка нарисовал, а на холсте кто-то квадратнорожий.
— А это что за образина? — спросил Бурлюк.
— Это не образина, а твой портрет!
— А почему я на куб похож на портрете?
— Так я стиль новый открыл — кубофутуризм.
Бурлюк жутко обиделся на этот пасквиль на себя. Но к течению кубофутуризма примкнул. На всякий случай…
Лежал однажды Маяковский в стогу сена и вирши сочинял про неразделенную любовь. Рифма не шла. И вдруг он услышал коровье мычание.
— Вот оно! — воскликнул поэт и за карандаш схватился. Две тетрадки исписал, а когда в город вернулся, издал сборник своей любовной ерунды под названием «Простое как мычание».
Александр Галяткин. Юлия Фадеева
г. Санкт-Петербург
Анекдоты про Гримуарову-Штиглиц
Изящный захват литературного пространства — великое дело.
Дорогой читатель, мы считаем необходимым рассказать о нашей доброй приятельнице, причем весьма необычным способом. Зовут ее Надежда Людвиговна Гримуарова-Штиглиц. В юности она мечтала стать филологом, но судьба рассудила иначе: Гримуарова-Штиглиц работает судебно-медицинским экспертом. Наше произведение дает ей уникальную возможность прожить еще одну жизнь.
Мечта Надежды Людвиговны сбудется! Она превратится в филолога высочайшего класса и станет лучшей в искусстве создания изящной литературной мистификации. Что поделать, дорогой читатель, если создать изящную литературную мистификацию больше некому, кроме умной и очаровательной женщины, которой приходится каждый рабочий день от звонка до звонка препарировать трупы.
Абсолютно убеждены, что такая культурная героиня, как Гримуарова-Штиглиц из этих анекдотов, необходима во все времена, а особенно в наши, когда для русской литературы настали темные века.
Авторы выражают глубокую благодарность Ивану Петровичу Белкину, без дружеского содействия которого создание этого произведения было бы невозможным.
Студенты обожали Гримуарову и русскую литературу. Приходит как-то к ней на экзамен арабский студент, сын нефтяного магната, и говорит:
— Поедем со мной, Шахерезада, будешь мне одному про русскую литературу сказки рассказывать.
— Ладно, но учтите, что первая сказка будет про бедуина Дантеса, который убил шейха Пушкина за Шахерезаду.
— Вах! А можно, чтобы в первой сказке шейх Пушкин убил бедуина Дантеса?
— Увы. Иншалла.
Так и не поехала.
Гримуарова ведет семинар по современной русской литературе:
— Современные русские писатели делятся на два типа. Да вы и сами знаете! Кто скажет, как называется литератор, который не может не писать, но не способен создать ничего стоящего?
— Графоман! — закричали студенты.
— Верно. А как называется литератор, который может создать хороший текст, но не хочет?
— Сволочь он, — донеслось из аудитории.
Гримуарова:
— Лев Толстой бы не согласился. Всем сказал: «Если можешь не писать, не пиши», — а сам… Но лично мне больше нравится высказывание другого классика: «Писал бы лучше, жил бы дольше».
В молодые годы Гримуарову-Штиглиц часто посылали на прием к высокому начальству подписывать важные бумаги. Высокое начальство любило ее и постоянно предлагало вступить в опасные связи. На это Гримуарова-Штиглиц всегда отвечала:
— С удовольствием, если вы читали Шодерло де Лакло в подлиннике.
Высокое начальство разочарованно разводило руками. Этим дело и заканчивалось. Но однажды попался умный начальник, который спросил:
— А вы-то сами читали?
Его фамилия была Гримуаров.
Позвали как-то раз Гримуарову в жюри одного литературного конкурса и строго-настрого предупредили, что победить должно произведение автора под номером три, а остальные можно даже не читать.
Наступил финал конкурса, пришла вся литературная и другая общественность. Выступают члены жюри и называют имя победителя. Дошла очередь до Гримуаровой:
— Все произведения гениальные, но по воле Ремарка победил автор под номером три.
В зале шум и крики:
— При чем здесь Ремарк? Какая такая ремарка?! Давайте уже водку пить!
— Вчера перед сном я прочитала все произведения конкурсантов, а еще «Три товарища» Ремарка, — призналась Гримуарова и замолчала.
— И что дальше? — разволновалась публика. — Не тяните, водка стынет!
— И сразу начала водку пить! — снова призналась Гримуарова.
Все обрадовались, стали обниматься, целоваться, фотографироваться, а главное — водку пить за победителя и за Ремарка.
По университету ходила легенда, что дома у Гримуаровой в нижнем ящике письменного стола лежит настоящий средневековый гримуар. Рассказывали, что достался ей сей манускрипт от потомков особы, близкой к Федору Сологубу. Те счастливчики, которым Надежда Людвиговна давала полистать волшебную книгу, клялись, что таких страшных заклинаний не читали никогда. Все эти слухи изрядно надоели Гримуарову.
— Надежда, перестань позорить фамилию. Показывай, что за чертовщина у тебя в нижнем ящике письменного стола!
Надежда Людвиговна покорно протянула мужу рукопись. На первой странице было написано «Гримуар. Посвящается Гримуарову».
— Что это?!
— Мои любовные стихи, посвященные тебе.
— Но почему они такие страшные?
— Ты в зеркало-то на себя посмотри! К тому же, мне надо было почувствовать, что такое настоящая литературная мистификация. Пригодится для будущей книги.
— Знаешь, Надежда, давай спать в разных комнатах. Я — с телевизором, а ты — с мистификацией, — обиделся Гримуаров.
У Гримуаровой подозрительно часто стала ломаться клавиатура. Гримуаров приходит с работы, а Гримуарова из клавиатуры что-то вытряхивает. Думал, крошки, а оказалось — слезы! Пришлось ему в очередной раз покупать жене клавиатуру.
— Ты же знаешь, какая я сентиментальная, — оправдывалась Гримуарова.
— Лучше бы завела себе любовника, чем плакать по пустякам, — опять неудачно пошутил Гримуаров.
— Я никогда не предам тебя духовно, — опять заплакала Гримуарова.
Никогда еще Штиглиц не был так близок к провалу.
Гримуарова никогда не видела своего первого мужа таким веселым, как в день их развода.
«Хоть бы для виду расстроился», — подумала обиженная Гримуарова, уходя к Штиглицу.
«Не дождешься! — подумал Гримуаров. — В моей жизни было два светлых дня. Первый — когда в детском доме какие-то безумцы дали мне фамилию Гримуаров. И второй — сегодняшний. Ура! Больше никто не будет заставлять меня читать Шодерло де Лакло в подлиннике! Да, Штиглиц, никогда еще ты не был так близок к провалу!»
Штиглиц тайком от Надежды Людвиговны ходил к Гримуарову играть в шахматы и жаловаться на жену.
Узнала об этом Надежда Людвиговна и спросила:
— И кто у вас обычно выигрывает?
— Гримуаров всегда ставит мне мат. Вся надежда только на китайскую ничью! — признался Штиглиц.
— Не переживай, скоро мы устроим ему пат, женив на какой-нибудь из моих подруг. Есть у меня одна на примете — вылитая Скарлетт О’Хара.
Никогда еще Гримуаров не был так близок к провалу!
Гримуаров оказался любимцем богов и чудом спасся от Скарлетт О’Хары. И Штиглицу пришлось в очередной раз покупать жене клавиатуру.
— Почему ты плачешь? — спросил Штиглиц.
— Я пишу книгу про вас с Гримуаровым.
— Как решила назвать?
— «Два любимых мужа — как последний аргумент творца перед вечностью»!
«Да, Гримуаров, никогда еще ты не был так близок к провалу», — подумал Штиглиц.
Книга Гримуаровой «Два любимых мужа — как последний аргумент творца перед вечностью» вызвала огромный резонанс, но на презентацию Надежда Людвиговна не пошла. Когда Штиглиц вернулся домой, жена плакала и отделяла зерна кофе от фасоли.
— Что же ты, Надюша, не пошла с нами? Так весело было, артисты выступали!
Гримурова как закричит:
— Сколько вы заплатили наборщику?!
На обложке книги оказалось написано: «Гримуаров и Штиглиц. Два любимых мужа — как последний аргумент творца перед вечностью».
Никогда еще Гримуарова не была так близка к провалу!
Гримуарова перенесла тяжелую операцию и впала в кому. С горя Гримуров и Штиглиц три дня гуляли с цыганами. Но когда Надежда Людвиговна пришла в себя, она увидела у своей кровати Гримуарова и Штиглица.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- I. Палитра звуков
- II. Про то и про это
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Цвет алый предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
