Встречная-поперечная

Антонина Циль (2023)

Народная смута так и не разгорелась — угасла стараниями великих магических родов Российской Империи. Но мир остался прежним. Как раньше, имеется в нем святое Вдолье и темное, мистическое Поперечье.Маша плохо помнила покойного отца. Знала лишь, что был он вдольского роду, женился против воли отца и семья от него отказалась.Хорошо, что теперь у Марии имелась профессия. Жила она в шумном красивом городе, далеко не впроголодь, но скромно. Поэтому свалившееся на нее наследство — старую усадьбу в заповедных лесах Приречья — оценила… неоднозначно. Однако и в усадьбах люди живут: у соседей обедают, гуляют, тайны разгадывают… влюбляются иногда.И дом вполне может стать ее собственностью, вместе с землей и яблоневым садом, только нужно выполнить одно условие…

Глава 7

При виде Маши Лизонька якобы страшно смутилась, мол, совсем не подумала, что у новой соседки с экипажами пока не налажено.

Но у Марии в душе шевельнулось скверное подозрение: а ну как ее нарочно заставили пройтись пешком? Но что за интерес Абрамцевой позорить гостью? Никакого. Это все Марфуша — подпустила яду в Машину голову.

Подол платья запылился, оно и без того было немодным, хоть и почти неношеным, и при взгляде в зеркало в нижней зале Маша нашла, что выглядит скверно.

В гостиной расположилось довольно пестрое, на взгляд Марии, общество, и она была подробно представлена ему важничающей Лизой.

— Помещик Лопушкин с семьей, — полный лысоватый господин слегка оторвал зад от кресла, кивнул и плюхнулся обратно. — Екатерина Михайловна, его супруга. Мэри, их дочь.

— О! Да мы тезки! Я так рада обрести новую подругу! — тонким голосом пропела высокая нескладная девица, крепко обняв смущенную Машу.

Марии такая фамильярность при первом знакомстве показалось не совсем приличной, и она вынуждена была напомнить себе о различиях городского и сельского менталитетов. Екатерина Михайловна, полная одышливая дама, прогудела что-то приветственное.

— Фроляйн фон Линген, — продолжала Лиза. Маше улыбнулась пышущая здоровьем румяная молодая дама. — Как и вы, приехала к родственникам погостить, и, как и вас, мы будем настойчиво умолять ее задержаться.

— Амалия, — низким грудным голосом с сильным акцентом представилась германка. — Я плохо говорю по-русски. Трудный язык — русский, чтоб учить.

— О да, — согласилась Мария. — Очень вас понимаю.

Фроляйн фон Линген как-то сразу расположила Машу к себе — искренней, доброй улыбкой и спокойствием.

— Поручик Татарьин Николай Федорович, наш старый друг, — Лиза переместилась к креслу у столика с вином и закусками. В нем дремал усатый молодой человек в помятом мундире, с лицом болезненного оттенка, выдававшем в нем городского жителя и пристрастие к крепким напиткам. Абрамцева топнула ножкой: — Николя! Проснитесь, наконец! У нас гости!

Поручик приоткрыл один глаз, буркнул:

— Очарован.

И бессовестно погрузился в дрему.

— Невыносим, — зло пробормотала Лизонька, переходя к софе в самом темном углу гостиной. Там сидела худощавая бледная дама, прежде, как увиделось Маше, редкая красавица, но нынче увядшая, несмотря на нестарый еще возраст. — А это Ульяна Денисовна, Томилина. С дочкой Сашенькой. Саша, ты выпила чаю?

— Она выпила, — суетливо встрепенулась Лопушкина. — И чаю, и баранок отведала.

— Да, спасибо, — прошептала худенькая девочка лет двенадцати. Она жалась к матери, даме во вдовьем одеянии, и сама носила черное.

— А вы, Ульяна Денисовна? — не унималась Лиза. — Покормили вас?

— Благодарствуйте, — со слабой улыбкой повторила мать за дочерью. — Мы сыты.

— Скоро ужин подадут, — провозгласила Лиза. — Вот только брат все не едет. Отлучился по делам в Родовейск — и все нет его. А я так хотела его с Марьей Петровной познакомить!

— Переночует в гостинице, утром появится, — фыркнул Лопушкин. — Чай не дурачье по ночи шастать. Леса у нас сами знаете, какие.

Маша почувствовала, что краснеет от неловкости. Лиза тут же уловила сгустившееся в гостиной напряжение и с преувеличенной оживленностью заметила:

— А наша Марья Петровна нечисти не боится! Правда, Машенька? Она у нас учитель поперечных языков. Вот!

Мария с достоинством подтвердила кивком: учитель, профессия редкая, но почетная.

— Поперечье, — с отвращением произнес Родион Дементьич. — Спасу на него нет. Как приняли закон о запрете на отстрел пакости этой, так от калитки и двух шагов отойти не можно. Слыхали, что намедни со мной приключилось? Глядите, шишка вот! Зла не хватает!

Помещик надулся, покрывшись красными пятнами, его супруга сочувственно взяла мужа за руку, но тот раздраженно вырвал у нее пухлую длань:

— А вдольские князья и ухом не ведут. За что мы их содержим-то, господа? Кормим, поим… Будь я в Парламенте, давно бы льготы всякие для них отменил. И разжаловал.

— Вдольские князья поддерживают Равновесие, потому что они потомки тех, кто заключал с Поперечьем договор в старые времена. И совершал подвиги, сражаясь со Злом, и… и женился на дочерях царей поперечного мира и ведунов, — тихим голосом осмелилась возразить Ульяна Денисовна. Видно было, что возражение далось ей нелегко: на щеках женщины вспыхнул болезненный румянец. — Василиса Премудрая, Варвара Краса, Царица водная, Марья Искусница, Хозяйка Гор… вы же помните!

— Сказки это все, — буркнул Лопушкин. — Кто подтвердит?

— Талант вдольских князей подтвердит! — так же тихо проговорила Ульяна Денисовна.

— А кто докажет, что общаются они с нечистью не благодаря… хм… иным талантам, нехристианским, далеко не христианским? Дьявольским даже, скажу я вам.

— Церковь признает, что Равновесие необходимо. И вдольских князей не мы кормим, а Государь. — вдова продолжала упорствовать, слегка задыхаясь от волнения.

— С наших налогов! Вы, голубушка, не спорьте, коли ничего не понимаете, — отчеканил Родион Дементьич. — А Церковь нынче не та, что раньше, мимо глаз пропускает то, что давно пресечь положено. Как там сейчас говорят… светское общество, тьфу!

— Все равно, — Томилина покачала головой. — Русская правда всегда на равновесии была основана, в том наша сила, что принимаем всех, кто готов в мире жить.

— В мире? Это нечисть-то?!

— Вы к ней по-доброму — и она добром отплатит, — голос у вдовы был негромок, но тверд.

— Да что ж вы, голубушка, чушь несете?! — Лопушкин побагровел и начал приподниматься. — Когда это кто от нечисти добро видел?! А от князей-дармоедов?!

— А это не за вам, — к нему с очаровательным акцентом обратилась фроляйн Амалия, — князь Иван заступиться перед… Nixe… водная нимфа? Сказал им: ну-ну, Bleib sauber, держи себя в руках, дева.

— Заступничек, — проворчал Лопушкин, отведя взгляд, но садясь на место. — Явился не перекрестился. Мы и без него как-то дела решали. Истребляли нечисть, ату ее! Тогда и заживем спокойно, когда погани бой дадим!

— Господа! — расстроенно воскликнула Лизонька, театрально прижав к груди руки. — Мы сейчас перессоримся! Забудем этот глупый спор! Идемте ужинать!

Абрамцева подхватила Машу под руку и повела ее в столовую:

— Сегодня какой-то… странный вечер, — с плохо скрываемой досадой вполголоса пожаловалась она. — Родион Дементьич — он всегда такой. А вот чего Ульяна Денисовна разошлась, не пойму. Обычно она тише воды ниже травы, не спорит, не пререкается. И мы к ней со всем сочувствием, понимая трудную ее жизненную ситуацию…

Маша оглянулась на вдову. Ульяна Денисовна шла в столовую рука об руку с дочерью и казалась расстроенной. Она наверняка уже жалела о том, что встряла в спор.

— Брата все нет, — продолжила Лизонька со вздохом. — И Николя опять пьян. Вы на Татарьина внимания не обращайте, если чего ляпнет… он грубиян, просто тетушке дальний родич. Нынче полк его на границе со степью расквартирован, вот и приходится… терпеть.

Мария кивала, смущенная таким количеством нюансов. Ей все меньше хотелось вливаться в местное общество и перспектива вернуться в «Осинки» пешком уже не казалась такой мрачной.

Впрочем, ужин прошел мирно. Лопушкин вступил в нудную беседу о политике с наполовину проснувшимся Татарьиным. Вернее, говорил Родион Дементьич, а Николя все больше подливал себе английского бренди. Вспоминали славные времена, когда крестьяне имелись у помещиков в собственности, и жить было куда как легче.

Жена Лопушкина прилипла к Ульяне Денисовне, словно хотела компенсировать грубость мужа, и все журчала у той над ухом, предлагая разнообразные закуски. Томилину такое внимание заметно утомляло, и она явно чувствовала себя не в своей тарелке.

За столом ненадолго появилась тетя Лизы и Сергея, Софья Сергеевна. Хозяйка дома откушала, благодушно обсудила с гостями загостившее лето и ревматизм в коленках, и удалилась к себе с мигренью. При ней Лизонька как-то засуетилась и на вопрос о Сергее принялась пространно говорить о важных делах брата в городе.

После ужина компания вышла на веранду. Слуги в чашах зажгли веточки полыни от комарья, которое тучами летело с болот. В саду пел соловей. Сад у Абрамцевых был хорошо, и яблоки не гнили.

Маша вручила Лизе свой подарок — красивую упаковку Иван-травы, копорского чаю с липою, смородиновым листом и розовым цветом, привезенного из поездки в Петербург. Все нашли чай изумительно приятным. Правда, Лопушкин пустился в рассуждения о преимуществах английской заварки перед народными рецептами, но его почти никто не слушал и он замолчал сам.

Остаток вечера Машу вполне устроил. Она имела возможность понаблюдать за Ульяной Денисовной, слова которой в защиту Поперечья ей очень проимпонировали, и посмеяться над добродушными шутками фроляйн фон Линген.

И даже с Сашенькой у Марии сложился короткий, но приятный разговор о бисерных браслетиках. Девочка обещала сплести один для Маши и добавить в него «ну вы знаете, такой узорчик, особый». Во время беседы, довольная вниманием, девочка оживилась и оказалась милой, общительной особой. Но когда Саша, расслабившись, пригласила Машу в гости, Ульяна Денисовна посмотрела на дочь с легким упреком. Сашенька смутилась.

Конец ознакомительного фрагмента.