Далеко, в заснеженном городе

Антон Аркадьевич Измерлиев, 2021

Отец учил его, что настоящий мужчина всегда идёт до конца. На что пойдёт он, чтобы спасти самого близкого человека? Содержит нецензурную брань.

«Я стану первой женщиной в нашей семье, не дотянувшей до семидесяти»

Ольга стоит у окна, в синем больничном халате. За стеклом, в жёлтом конусе фонарного света, падает снег.

«Глупости», — говорю я, — «Мы поставим тебя на ноги».

Ольга оборачивается ко мне. Она протягивает руку вперёд, сгибает пальцы, будто хочет схватить в воздухе невидимый шар и шипит: «Смерть! Скорую смерть ощущаю я!»

Она тычет указательным пальцем в мой живот: «Но не твою, толстяк!»

«Дура», — фыркаю я и мы оба смеёмся. Сестра снова повернулась к окну, ее спина вздрагивает от смеха. Нет, не от смеха. Я подхожу и обнимаю худые плечи, притягиваю её к себе: «Шшш… Тихо, тихо. Всё пройдёт». Я обнимаю её, как в далёком детстве, когда она прибегала ко мне с разбитой коленкой, занозой или крапивным ожогом. Сестра всхлипывает куда-то мне в подмышку.

«Мне так страшно», — шепчет она, — «Ты не представляешь, братик, как мне страшно».

Я провожу ладонью по её ставшим такими редкими волосам.

«Всё будет хорошо».

Снег летит прямо в лицо, слепит глаза, мелкой трухой сыпет за ворот пальто. Дворник в чёрном китайском пуховике с обречённым видом расчищает дорожку у больничных ворот.

«Сигареткой не угостите?», — безнадёжно, словно получил уже сотню отказов, спрашивает он.

«Конечно», — я протягиваю открытую пачку. Неловкими заскорузлыми пальцами шарит он в ней и всё никак не может ухватиться за фильтр. Я сам вытаскиваю две сигареты — себе и ему. Он тут же радостно прикуривает, потом подносит зажигалку мне.

«Навешать приходили?», — спрашивает он, выпуская облако дыма. Я киваю.

«Из родителей кто?»

«Сестра»

«На каком этаже лежит?»

«Четвёртый»

«Четвёёртый… Вон как…», — он громко вздыхает, — «Сколько ж ей?»

«Тридцать будет».

«Тридцать», — он с ожесточением затягивается, — «Раньше и не слыхивали, чтоб в тридцать лет такое. А сейчас жрём, блядь, пальмовое масло, да и мобильники эти всё время…».

Я снова киваю и выкидываю окурок в занесённую снегом урну. Даю дворнику ещё две сигареты.

«Спасибо. Сестрёнку-то как зовут?»

«Ольга»

«Ну, дай ей Бог», — он прячет сигареты под шапку.

Автобус везёт меня сквозь вечерний город. Гирлянды уже сняли, нигде больше не мигают, выложенные из лампочек ёлочки, снежинки и цифры 2022. Только витрины и вывески светятся неоном. Я сижу на жёстком холодном кресле, слушаю. Пьяный, прилипчивый как банный лист, отпускает сомнительные комплименты кондукторше.

«А я, знаете, вот таких вот женщин как раз и люблю», — говорит заплетающимся языком.

«Это каких «таких?», — с насмешкой, но в тоже время кокетливо, спрашивает она.

«А вот таких», — он обрисовывает в воздухе две большие округлости.

«Ой, чё плетёт!», — хихикает кондукторша, ёрзая по сиденью могучим задом.

Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу и закрываю глаза.

«Замёрз?», — спрашивает отец.

Дождя нет, но холодный октябрьский ветер продувает меня насквозь.

«Ннемного», — клацаю я зубами, — «А долго ещё идти?»

«Почти пришли».

Мы поднимаемся на небольшой холм.

«Вот они», — показывает отец.

Внизу, среди редких берёз, я вижу три огромных, высотой в человеческий рост, камня. Серые, с плавными изгибами, они похожи на китовые плавники. Мы спускаемся к ним. Вблизи камни оказываются ещё больше, отец не достал бы до их верхушек, даже встав на цыпочки. Вслед за отцом я вхожу в образованный камнями треугольник.

Конец ознакомительного фрагмента.