Горизонт

Антон Владимирович Ерхов

У каждого из них особые отношения с прошлым: для Полевого оно – ускользающая Астрея, для Колодезного – «чёрные дыры в календаре и памяти», для Межника – опыт. Впрочем, не только у этой троицы: и Аня, и Антон, и загадочный Горизонт – они тоже: в причинах и следствиях. Тем временем в городе происходят убийства – то ли взаправду, то ли нет – и готовится ещё одно, на все сто настоящее.Читайте РОМАН-АМАЛЬГАМУ и отыщите зеркала, в которых без лишних прилагательных отразится ваше собственное вчера. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

При нынешнем соотношении доллара и гривны — неплохо, совсем неплохо.

Игорь Ефимов, «Обвиняемый»

Со зрением у Колодезного было не очень, но очки он не носил (никогда, даже дома), считая, что «очкарик» — это приговор, что на людей в очках смотрят, как на «ботаников», зануд и неудачников, а Колодезный не хотел казаться ни одним, ни другим, ни третьим. Подумывал про контактные линзы, но наслушавшись, причём от людей с нормальным зрением, — что линзы и стоят чёрт знает сколько, и если врач чего-то не то подберёт, можно поцарапать роговицу, да и отёк какой-нибудь может случиться, — отказался от этой идеи. Не совсем же слепой? Конечно, близорукость доставляла неудобства: надо было садиться к телику поближе, придвигать к себе монитор, чуть ли не тыкаться носом в книги-газеты. А чтобы прочитать какую-нибудь надпись или что-нибудь рассмотреть, приходилось щуриться. Знакомые подкалывали Колодезного: «Русский с китайцем — братья навек».

Сейчас присматриваться было не нужно: неразмытое, поблизости, в фокусе. Они сидели как заговорщики — поставив локти на стол, склонившись над каким-то несуществующим планом — «узкий круг посвящённых», им бы ещё шептаться и поочерёдно коситься по сторонам.

Межник убрал весь «спам» (переложил рекламу и журнал «Кофеёк» на соседний столик), сдвинул в один ряд — на «нерабочий» край, тот, что к окну — салфетницу, стаканчик с зубочистками, соль, перец, сахар.

— Приговорённые к расстрелу, — пошутил Полевой и выстрелил пальцем в солонку.

— Герои мексиканской революции, — кивнул Межник.

На столе стояли две чашечки кофе, только что принесённые, и калебаса с совсем уж остывшей бомбильей. Мате, похоже, осталось всего ничего — когда Полевой потягивал чай, травяная заварка булькала и чавкала. От кофе поднимался пар, в лучах весеннего солнца — рекламная картинка: неповторимый вкус, отборные зёрна.

А ведь я давно их знаю, подумал Колодезный, считай всю жизнь. Не именно этих двоих, а других таких же, других тех же самых — полевых и межников. Ведь они появлялись и появлялись, появлялись и исчезали, и в школе, и потом, в институте и на работе — одноклассники и одногруппники, коллеги и соседи — товарищи, приятели, друзья, или же случайные попутчики. Вроде Холмса и Ватсона: когда Роу и Кокс, когда Бретт и Бурк, когда Ливанов с Соломиным.

«Осторожно!» — сказал «Межник» Колодезному пару лет назад на выходе из кафе. В тот вечер Колодезный был совсем скисшим и подавленным. Всё как всегда: «Оксана, Оксана! Прощавай, кохана!» После разговора по телефону с Ксюшкой, кончившегося её резким «Прощай», Колодезный побродил туда-сюда по квартире (бессмысленно — из комнаты на кухню, обратно) и набрал «Межника». Они встретились в центре, немного прошлись и засели «У людоеда». Винно-водочные посиделки: один — «грустно без неё»; другой — «нашёл, блин, повод убиваться». «Да?» — отозвался Колодезный на осторожно. «Рогами за дверь не зацепись!» — заржал «Межник».

Или ещё раньше, уже с другим «Межником», тоже после «Куди поділась?» и «Не кидай мене в жовтні і навесні» — они проходили мимо пьяного мужика, плакавшего — на самом деле, взрослый, крепкий мужик стоял на остановке и рыдал: «Сука! Да как ты могла? Ведь я тебе, а ты! Проститутка». «Межник», смеясь, подтолкнул локтем Колодезного: «Становись, поной рядышком».

И всякий раз после таких разговоров, прощаясь, межники говорили хором: «Потрахал и хватит, другим оставь», или «Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки», или просто «Не парься». И действительно, на следующий день проблема исчезала, даже — не исчезала, а становилась настолько незначительной — потерял десять копеек, проспал фильм, забыл купить чай, — что и переживать по её поводу (проблемы или ксюши) было как-то несерьёзно. Наступала невыносимая лёгкость бытия. Впрочем, ненадолго, не зря же в своё время Колодезного прозвали ВВ — Влюбчивая Ворона.

Что было общего у всех этих межников? Уверенность в себе? Пофигизм? Чувство юмора? Да. Да. И ещё раз да. Любой негаразд уменьшался рядом с межником (все они, к слову, были высокими), ну а что значат слова «грустить», «одиночество», «скука», «тоска», он и не знал — не по неграмотности, а за ненадобностью, ведь живут же люди, не зная большинства уст. слов (на то они и устаревшие), даже не задумываясь, чем, например, шестокрыл отличается от шестопёра.

Так, по крайней мере, казалось со стороны.

А полевые? «На тебя все девки пялятся, а ты этим совсем не пользуешься!» — сказал однажды Колодезный «Полевому». Они пили джин или виски, что-то непривычное, в «Фараманте». Было за полночь, благо бар работал круглосуточно, и можно сидеть сколько влезет. Парочки порасходились, улыбаясь друг другу, обнимаясь, целуясь, остались девочки-подружки и парни-кореша — женские компании, мужские компании — и ни одной смешанной. И девчонки, будто сговорившись, поглядывали на «Полевого» — улыбались, что-то шептали друг другу. Даже официантка, принося очередные порции, улыбалась дольше и вроде как искренней, чем парням за другими столиками. «У них нет шансов, — сказал Колодезный, покосившись по сторонам, — все тёлки — наши». Но «Полевой» в тот день был как назло совсем не в настроении с кем-то знакомиться.

Хотя это только в тот раз и тот «Полевой». А были и другие вечера, ночи, дни. Другие ситуации и другие настроения.

…два дружка из драмкружка…

Сказка Гайдука «Про одинаковых людей»: «Гена смотрит на одного Костю, слушает другого Костю и чувствует, что его разрывает на две головы, в одну голову это никак не вмещается». Наверное, расплодись полевые-межники как агенты-смиты в «Reloaded», у Колодезного тоже поехала бы крыша, но встречать одновременно двух полевых или двух межников ему не доводилось. Новый «межник» или «полевой» появлялся, лишь когда его предшественник куда-нибудь переезжал или терялся — оставался жить там, где и жил, но уже не друг и не приятель.

Значит, подумал Колодезный, я нуждаюсь в них.

Ничего удивительного, легко понять, какие именно плюсы полевых и межников притягивали минусы Колодезного. Плюсы и одного, и другого — это умение разруливать проблемы. У каждого — вроде как своя специализация. Можно сказать, «Полевой» был докой по проблемам с женщинами, а «Межник» — по проблемам с мужчинами. Ведь тёлка кинула — всё же проблема мужчины с самим собой, а отсутствие тёлки, как ни крути, — проблема с тёлками.

Полевые не были сеньорами благородными Жуанами — без хвастливых историй (если и вспоминали про своих бывших-нынешних, то вскользь, в контексте, говоря о чём-то другом), да и ко всяким поискам-знакомствам относились предвзято: «Давай лучше просто выпьем пива»… Но, как дальше в песне про Жуана: «Ему не убежать, катится любовь», — девушки находились сами, сами начинали игру и от полевых требовалось скорее не заигрывание, а подыгрывание, как бы между прочим.

Межники разрешали проблемы по-мужски: никаких тебе «не плачь, всё наладится», как в девчачьих разговорах про козлов, но и никаких «ты хоть понимаешь, кто здесь ты и кто здесь я?», привычных, если верить подругам, в женских коллективах. А ещё, самое главное, межники не терялись перед гоп-компаниями и прочими мудаками. Колодезный обычно застывал, как кролик, встретивший удава, сдавался сразу же, и лишь изредка пытался как-то ответить, что-то сделать — возразить, ударить, убежать. Межники же мгновенно оценивали ситуацию и…

Нельзя сказать, что Колодезный был полным лузером, но все свои удачи — что дал в морду, что дала — он считал везением, стечением обстоятельств — неким мистическим актом, мол, звёзды правильно на небе выстроились, — Колодезный был уверен, что одна удача, вторая, третья никак не означают четвёртую и пятую. Он всё так же менжевался перед понравившейся девушкой, и всё так же нервно оборачивался, возвращаясь поздним вечером домой. А потому нуждался в межниках и полевых, будто бы знавших какой-то секрет — правильные воззрение и намерение, речь и поведение, благодаря которым проблема, неважно — с мужиками или бабами, переставала быть проблемой.

— А теперь, — сказал Саныч, — самое главное.

Мы сидели на кафельном полу в просторной ванной, рядом с двумя ящичками с инструментом (потребовался, правда, лишь разводной ключ — потёртый, бывалый), в обуви — как и положено настоящим сантехникам.

— Надо выждать минут двадцать-тридцать.

— Проверить, что не течёт? — предположил я.

— Не-а, — покачал головой Саныч.

Он зашёл ко мне час назад, спросил: «Не хочешь немного заработать?» И тут же сказал: «Давай надевай чего-нибудь рабочее, и помчали, тут неподалёку. За пару часов справимся». Ответа Саныч дожидаться не стал — знал, что и как у меня с деньгами, — спустился на пол-этажа, приоткрыл подъездное окошко и закурил.

«Да, — сказал я самому себе. — Сейчас».

Каждый вечер у Саныча находились «варианты», это уже после его основной работы — так сказать, допзаработок, шабашки. Всякие разные — от малоденежных — разгрузить фуру — до более прибыльных и менее тяжёлых, физически уж точно, перепродаж видеокарточек и телефонов. Сегодняшний «вариант» находился в высотке на кругу 18-го.

«Краны протекают, — сказал Саныч. — Считай, конец света».

Мы выслушали хозяина, с серьёзными лицами прошли в ванную, разложили инструмент. Саныч порой переигрывал, как актёр-рабочий из плохого фильма — я еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Краны были починены минут за десять.

— Если мы прямо сейчас скажем хозяину, мол, всё в порядке, всё фурычит, — Саныч покрутил в руках ключ, — плакали наши денежки. Хрен он заплатит нормально за десять минут работы. Так что, — он протянул ключ мне, — сидим полчасика, набиваем себе цену.

— А если… — не успел спросить я.

— Что б не было «если», — ответил Саныч, — садись у вентиля и будешь крутить его, когда я скажу.

Хозяин действительно заглядывал пару раз, спрашивал:

— Ну что?

— Да вроде получается, — отвечал Саныч и тут же командовал: — Так, студент, крути вентиль — только по чуть-чуть, не торопись.

Мы честно выждали полчаса, хозяин без вопросов заплатил столько, сколько попросил Саныч:

— Спасибо вам, я уж задолбался с этими кранами.

— Случай запущенный, — сказал Саныч, — но не смертельный.

В лифте он вручил мне мою долю.

— Спасибо, — кивнул я.

— И тебе, — ответил он.

И вдруг я почему-то подумал, что не знаю о Саныче, пожалуй, самого главного — а ведь знакомы мы не день и не два.

— Слушай, а кем ты работаешь? — спросил я, когда мы вышли на улицу. — В смысле, есть же у тебя работа, чтоб с трудовой там, официальная, так сказать, дневная.

— Учитель математики, — ответил Саныч. — В школе.

Я остановился и посмотрел на него.

— Да ну.

— Было совсем кисло с работой, — сказал Полевой. — Я пообзванивал друзей, знакомых — у всех без вариантов. Что поделаешь — накупил каких-то газет типа «Вакансии». Засел с утра, смотрю объявления: водители, реализаторы, охранники, — он провёл пальцем по столу, будто там был напечатан список, — а потом — раз — читаю: «требуются менеджеры по продажам», — палец остановился. — Ну, думаю, отлично, звоню по номеру. И мне так сразу, — Полевой растянул улыбку, — осталось одно место, за час успеете подъехать?

Как всегда: «история в лицах и красках». Жесты, интонации.

— Ого, думаю, ажиотаж! — продолжил Полевой. — Я бегом в душ, моюсь-бреюсь, надеваю белую рубашку, галстук, костюм, — каждое действие — движением рук: бреюсь — провёл пальцами по щекам; надеваю рубашку — застегнул невидимые пуговицы… Игра «крокодил». Или «корова». — Выскакиваю из дома, хватаю такси.

А на сегодняшнее собеседование, подумал Колодезный, пришёл без галстука. Впрочем, может, у него и не было собеседования. Или было, но не сегодня. Колодезный представил Полевого, этого Полевого, в офисе на Баума — как он вошёл — ведь наверняка же что-то сказал, вроде как на публику, пусть никого рядом и не было — и про тяжёлую дверь, и про стрелку-указатель, и про дурацкую вывеску «ООО А.А.А.», и потом — скорей всего шёпотом, или же просто подумал — про саму обстановку в кабинете: жёлтый ковер, большую нелепую люстру, окна с поломанными жалюзи, дубовый стол, три стула в ряд… Интересно, на какой из них он присел? Не стоял же, словно та школьница с картины «Приём в комсомол»?

— Смотрю на часы — без пяти, — сказал Полевой, — отлично, думаю, не опоздал. Перед дверью выдохнул, поправил галстук и захожу. Меня встречает пузатый мужик в поношенных спортивных штанах, — Полевой провёл руками по джинсам, — весь такой помятый, на вид — охранник. Говорю ему: так и так, я насчёт работы менеджером, с кем можно из начальства поговорить? А он мне, усмехнувшись: так я и есть начальник. И тут же, не успел я сообразить что к чему, вручает пачку визиток «Пластиковые окна» и говорит: стой у входа, менеджер, и раздавай — будем с тобой окнами торговать.

— И что? — засмеялся Межник. — Долго проработал?

— Да уж, один-три, — сказал Полевой. — Спросил: вы что издеваетесь? Мужик и не понял, в чём дело. Ещё такой нахмурился, обиделся.

Колодезный не засмеялся, даже не улыбнулся. Он был вроде как не с ними, и реагировать на шутку — всё равно что рассмеяться анекдоту, рассказанному кому-то за соседним столиком. Сижу тут и подслушиваю. «Ты что, на ушном?» — фыркала старшая сестра.

Колодезный вдруг подумал, что почти всегда межник и полевой были знакомы. Они часто шлялись втроём — сачковали пары в институте (обычно межник придумывал что-нибудь, «на хрен вам это право, весна на улице!»), или куда-нибудь шли после школы — в док, в гаражи, заброшенный дом или подвал — кстати, тоже, почти всегда это были идеи межника. «Там иногда, бывает, бичи собираются, не страшно?»

— У меня тоже была история с работой, — сказал Межник. — Пару месяцев торчал без бабла, не мог никуда пристроиться. А тут вдруг с соседом слово за слово, и он говорит, что их фирме нужны охранники. Только не в офисе, а где-то за городом. Платить обещали хорошо, а по тем временам так вообще замечательно. И фирма звалась «нефте-что-то». Сразу впечатлило. График — типа неделю работаешь, неделю отдыхаешь. Я согласился — на безденежье, как говорится. Следующим вечером сосед сказал, что поговорил с директором, типа всё в порядке и меня ждут на объекте через день или два, в общем — вот-вот.

Ехать надо было в область. Ну, добираюсь на автобусе, нахожу их управление. Объясняю на проходной что к чему. Они там куда-то звонят, кого-то зовут, и через минуту меня выходит встречать… — Межник на секунду замолчал и подмигнул Полевому, — нет, не пузатый мужик, а наоборот, такой высокий подтянутый дядька в униформе. Зашибись, думаю, будет по утрам и физподготовка. Он проводил меня на кухню — оказывается, еда тоже за счёт фирмы — и говорит типа: давай кушай, умывайся, переодевайся — показал, где шкафчики — и часиков в пять поедем охранять.

Слушая историю Межника, Полевой едва заметно кивал. Не потому, что соглашался с чем-то или хотел показать, что охотно всему верит, а словно в такт рассказу, будто бы Межник читал рэп, даже не вживую, а это была запись, которую Полевой крутил в машине — открытый верх, солнце, пляж, пальмы — bienvenido a Miami.

— Пока суть да дело, пять часов. И тут начал подтягиваться странный народ. С пропитыми мордами, в грязной одежде, чуть ли не бомжи. Чего-то суетятся, а потом раз, — Межник постучал пальцами по ребру стола, — и выстроились. Равняйсь, смирно — все дела. Вышел тот дядька в форме, что-то сказал всем, и такой: давайте в машины. И мне — садись в ту зелёную.

Сажусь, там уже трое этих и водитель. Причём водитель чистый, в форме. Ну, поехали. Вывернули к полю и мчим. Тут какой-то большущий вентиль возле дороги. Водитель сбавил скорость, один из этих — хоп, — Межник махнул рукой куда-то за окно, — и выпрыгнул. Едем дальше — какая-то будка. Хоп — другой пошёл. Ещё минуты через пять — хоп — третий.

— А тебя завозят в самую глушь? — усмехнулся Полевой.

— Глушь — не глушь, но представь — поле, считай, от горизонта до горизонта, лишь совсем далеко, еле видно — какие-то домики, наверное, деревня…

При слове «горизонт» Колодезный вздрогнул. Будто коснулся чего-то горячего.

— И посреди всего этого великолепия — экскаватор. Жёлтый, новенький, импортный какой-то. По-моему, «Катерпиллер». Водитель говорит: охраняешь экскаватор, завтра в пять я подъеду, заберу тебя. Если что, типа — звони на базу. И уехал.

Межник хлебнул кофе.

— Я сразу вспомнил один рассказ. Старая фантастика, читал в журнале. Там космонавт рухнул на какую-то планетку и торчал возле разбитой ракеты — ждал, когда за ним прилетят спасатели. Ему ещё спать нельзя было.

— Брэдбери, — сказал Полевой.

— Наверное, — пожал плечами Межник. — Так вот… Когда я разговаривал с соседом, то подумал, что буду торчать где-то в помещении. Что ж — другой работы всё равно нету. Я обошёл экскаватор, посмотрел по сторонам. А была ранняя осень, сентябрь, начало октября. Поле такое пожелтевшее, даже с каким-то серым оттенком. Чуть дальше — снопы, не модные нынче рулеты, как у импортных фермеров, а нашенские горки-развалюхи. Прям картина: столбы с проводами, красно-белая мачта-ретранслятор… Тут внутри у меня что-то дёрнуло. Не дай бог, думаю. Достаю мобильник… Фух! — Межник провёл тыльной стороной ладони по лбу, вроде вытер пот. — Связь есть, заряд полный… А я как раз книжек накачал в телефон. Заняться нечем, сел возле экскаватора, начал читать. Прочёл совсем чуток, смотрю — уже почти стемнело…

— Смеркалось, — сказал Полевой.

— Именно, — согласился Межник. — Так ещё и небо тучами затянуло. Только, блин, дождя мне и не хватало…

Колодезный вдруг подумал, что и полевые с межниками знакомились друг с другом не просто так, а, как и он, искали что-то один в другом, что-то, что дополняет, чего не хватает в себе.

Что искали полевые в межниках? Колодезный вспомнил, как однажды к нему с полевым — им было лет по шестнадцать — подошли двое: постарше, повыше, пошире в плечах. Дело было в центре города, днём. «Здаров, пацаны! — сказал один из подошедших. — Разговор есть, отойдём в сторонку». «Полевой» и Колодезный, ничего не сказав, пошли с ними, а ведь оба знали, что значат такие «разговоры», тем более Колодезный был как бы при деньгах — только что продал свой старый фотик знакомому — не заоблачная сумма, но ей бы легко нашлось другое применение. Они обошли магазин «Пионер» — дом, в котором был магазин — и уселись на лавочках во дворе.

«Мы могли бы просто настучать вам по печени, — продолжил тот, что предложил отойти, второй молча сидел рядом, — и пробить бабло по карманам, но мы не беспредельщики. Мы занимаемся ломкой денег. Знаете, что это?» Он глянул на одного, на другого. Колодезный и «Полевой» синхронно покачали головами. «Смотрите, — не-беспредельщик достал из кармана деньги — тысячные бумажки, бордовые купоны, штук семь, — берём и считаем. Одна, две, три, четыре, — указательный палец резво перебирал купюры, — пять, шесть, семь… Сколько здесь?» — «Семь», — тихо ответил Колодезный. «Пересчитай», — улыбнулся ломщик и протянул ему деньги. Колодезный взял их — осторожно, медленно — и пересчитал. Получилось шесть. Он пересчитал ещё раз. Всё равно. «Шесть, шесть, — кивнул парень. — А седьмая — вот, — он раскрыл кулак — мятая бумажка, тысяча карбованцев. — Но чтоб нормально подняться, надо побольше таких фантиков…»

Колодезный и «Полевой» отдали всё, что у них было — фотоаппаратные пятнадцать тысяч, и карманные: по пятьсот купонов каждый.

«Знаете пятачок возле Довженко?» — «Да». — «Подойдёте туда через два часа, найдёте меня. Я буду или у памятника, или возле киосков… Только договоримся сразу — если вас не будет, то всё, никаких потом претензий… Сколько я вам должен? Шестнадцать? Округлим до двадцати, для ровного счёта».

Само собой, никто их не ждал на пятачке, ни через два часа, ни через два с половиной, ни через три. «А чего ты хотел?» — спросил «Полевой».

Будь тогда со мной межник, подумал Колодезный, мы бы остались при своих деньгах. Выходит, в межниках и он, и полевые искали одно и тоже.

А межники? Что они искали в полевых?

Колодезный вдруг подумал, что когда они общались втроём, получался даже не треугольник, а вертикаль: межник — начальник, полевой — его зам, а колодезный — подчинённый.

Он вспомнил, как полевой остановился перед вывеской «Вход со своим спиртным запрещён!», а межник сказал: «Не ссы ты, что они нам сделают?» Или памятник, тогда ещё «бобик» подъехал, а чуть раньше полевой дал денег цыганке, и межник спросил: «Ты что — дурак, что ли?» Или кинотеатр на Пушкинской, закрытый уже чёрт знает сколько, тот вечер, когда… Стоп, подумал Колодезный, хватит. Тогда, той весной, ему исполнилось пятнадцать, той весной и летом у него были очередные друзья межники-полевые, а осенью… Колодезный вплотную подошёл к черте, за которой чёрная дыра в календаре и памяти.

Некоторые воспоминания время ни стирает, кто бы там что ни говорил, даже наоборот — усиливает, надумывает, раздувает как ветер костёр.

Колодезному пришлось вытащить себя из прошлого — так Мюнхгаузен вытягивал себя из болота, так иногда вытягиваешь себя из сна — когда снится какая-то муть, и вдруг понимаешь, что это происходит не на самом деле и надо проснуться.

Звонок будильника, холодный душ, кофе. The Sleeper Awakes. Колодезный вернулся в сегодняшний день, в это кафе, к Межнику и Полевому, к истории про экскаватор.

Конец ознакомительного фрагмента.