Страна А., или Автостопом по Афганистану

Антон Кротов

Ещё не успели отгреметь выстрелы 25-летней гражданской войны, и уже летом 2002 г. русские автостопщики попадают в свободный и счастливый Афганистан. Кабул, Кандагар, Герат, Кундуз, Газни и другие города теперь будут знакомы читателю не только из песен «афганцев» -солдат, но и из первых рук людей, побывавших без оружия на землях этой удивительной страны. Красивые горы и чистые реки, дешёвые фрукты и гостеприимство местных жителей – вот с чем мы столкнулись в одной из интереснейших стран мира…

© Антон Викторович Кротов, 2016

© Антон Викторович Кротов, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Афганское утро

Начинает светать. Проверим календарь: сегодня двадцать второе число, месяца асада, 1381 года. Афганистан, провинция Бадгис.

Ухабистая пыльная дорога, по котором мы едем, ведёт на северо-восток. Мы сидим на кузове грузовика, на большой куче мешков, подпрыгиваем и стараемся не выпасть на кочках; немного мёрзнем на предрассветном ветру. Скорее бы день!

Вот за поворотом из-за холма выглянула деревушка. Глиняные дома с полусферическим крышами, глиняные заборы. Кое-где поднимается дымок: женщины уже пекут утренние лепёшки. Некоторые крыши плоские; на них, накрывшись одеялами, наслаждается сном в утренней прохладе мужское население.

Грузовик останавливается около реки. Точнее, там должна была протекать река или хотя бы ручей. Спешим вниз, к воде, но нас ожидает разочарование: русло совершенно сухое и пыльное.

— Аб надори, — нет воды, засуха.

Ни колодцев, ни действующих колонок в округе не видно. Опять в кузов — и пылим до следующей деревни.

Здесь повезло. В долине виднелось что-то зелёное — это ручеёк, наполовину высохший, на вторую половину заросший водорослями. Глубина — воробей перейдёт вброд. Вода стоячая и, на первый взгляд, ни для каких нужд, кроме полива, уже непригодная.

Но другой воды нет, и мы, жители грузовика, налетаем на эту речку, как мухи на варенье. Полоскать зубы, мыть руки и ноги. Кое-кто тут же совершает истинджа: присев на корточки прямо посреди ручейка, полощет часть тела, невидимую под полами халата. После омовения совершаем утренний намаз, ёжась на утреннем ветру.

Стоянка закончена, пассажиры лезут на кузов, опять завернувшись во что попало от холода. Все ли на месте? никого не забыли?

— Бурубахайр! — возвещает помощник водителя, — счастливый путь!

И мы продолжаем свой путь — в сторону центра провинции, посёлка Калай-Нау. Мимо нас проплывают всё более просыпающиеся деревни. Мужчины седлают ослов, отправляясь в горы за хворостом; пастухи готовят к выгону стада овец. Одни совершают молитву; другие, более сонные люди только просыпаются, лениво потягиваются на крышах своих домов или во дворах, вылазят из-под одеял. Некоторые уже встали, видят грузовик, проезжающий мимо, и приветливо машут рукой.

Я тоже машу рукой, иногда доставая её из-под спальника.

Бурубахайр! Счастливый путь!

Над низкими, серо-рыжими горами поднимается красное, большое и пока ещё холодное солнце.

* * *

Калай-Нау. Довольно большой, тысяч на пять жителей, посёлок одноэтажных глиняных домов. На главную улицу смотрят в основном торговые части этих домов. Вот чайхана, вот продавец дров, а вот уже разложили в придорожной пыли длинные, как кабачки, зелёные арбузы. По улицам, никогда не знавшим асфальта, движутся телеги, повозки, пешеходы и редкие машины. Наш грузовик останавливается у большой городской чайханы.

В чайхане

Нас двое — я и Книжник (он же Сергей Браславский из Вологды). Мы едем автостопом из Герата в Мазари-Шариф, уже завершая наше путешествие по Афганистану. Шестнадцать часов тряслись на этом «Зиле», проехали 150 километров. Сейчас, вроде бы, пора вылезать и искать следующий транспорт.

— Приехали! Калай-Нау! — информируют нас пассажиры.

Мы стягиваем с кузова пыльные рюкзаки, обесформившиеся нашим долгим сидением на них. Пихаем туда спальники. Помощник водителя подходит к нам с корыстным интересом. Пишет на руке цифру с пятью нулями.

Ага. Мы тоже пишем цифру с пятью нулями, но другую. Билетёр протестует.

— Хватит с тебя, — пытаемся избавиться от толстой пачки денег.

— Давай две пачки, — требует билетёр.

— Или забирай одну пачку, или вообще не дадим!

Билетёр неохотно соглашается на одну пачку денег, и, не пересчитывая, прячет её в свой обширный карман. У нас деньги не влезают в карман — приходится их хранить в специальном отсеке рюкзака.

Мы идём пешком на выезд из Калай-Нау. Удивлённые местные жители указывают нам искомое шоссе. Посёлок неожиданно заканчивается; последним домом его является выездноый пост афганского ГАИ. Верёвка, протянутая поперёк дороги, преграждает путь скопившимся четырём «Камазам». Грузовики полны барахлом и людьми — это мухаджиры, переселенцы, а точнее говоря — беженцы, возвращающиеся из Ирана, где они прожили несколько лет, — к себе на родину, в одну из северных провинций Афганистана. Три грузовика полны вещами до самых бортов; наверху сидят по двадцать пять-тридцать запылённых мужчин. Один грузовик почти без вещей, зато перегружен женщинами и детьми, их там пятьдесят или шестьдесят человек. Грузовики ждут, скопившись на посту; мухаджиры, водители и гаишники с интересом разглядывают нас подходящих.

— Здравствуйте! Вы едете в Меймену?

— Меймена, Меймена, — кивают сверху мухаджиры.

Афганский автостоп

О радость! На ближайшие пару дней мы обеспечены транспортом. Конечно, все лучшие места в передней части кузова уже заняты; в задней части кузова трясёт и пылит, все сидящие там афганцы и их мешки покрыты толстым слоем пыли. Один дед даже сидит в повязке-респираторе. Ладно, устроимся как можем. Бурубахайр!

Водители и дорожные полицейские, наконец, утрясли вопросы с проездом, верёвка опустилась, и вот опять перед нами — степные, горные и пустынные пейзажи северо-западного Афганистана. Калай-Нау остаётся позади.

* * *

До самого горизонта — бесконечные степи, выжженные солнцем холмы и пологие горы. В ровных местах дорога разделяется на несколько ветвей, чтобы вновь собраться в одну в ущельях или долинах. Вот мы едем прямо по реке, разбрызгивая драгоценную воду во все стороны — река настолько мелкая, что после проезда каравана машин русло её почти пустеет, показывается дно, и требуется несколько долгих мгновений, прежде чем влага вновь распределится ровным слоем. Вот пастухи, гоняющие вверх-вниз по холмам стоголовые стада. Вот круглые и плоские, как огромные таблетки, копны пшеницы, вокруг которых ходит по кругу пара волов или осликов, таща за собой тележку-волокушу с камнями: обмолачивают зерно. Вот крестьянин ворошит лопатой смесь соломы и зерна, ожидая, что ветер отнесёт в сторону более лёгкие предметы. Вот другой крестьянин собрал большую кучу ещё зелёных степных колючек и сложил их в овраге — на высыхание, как будущее топливо. А вот на перевале, между двух жёлто-коричнево-глинистых гор, выкопал себе пещерку старик-нищий. Увидев издали приближающийся транспорт, он вылезает из пещерки, где прячется от солнца, поправляет чалму и ожидающе стоит, поглаживая бороду.

«Камаз» проезжает, обдавая старика пылью, в которой, однако, содержится и нечто благое: купюры по 1000 афгани. Водитель и благочестивые пассажиры бросают их, они кружатся и падают в запорошенную мелкой пылью дорогу. Старик, догладив бороду, старается запомнить, куда залетели деньги, и начинает сбор урожая.

Вот торговая деревня. Три десятка осёдланных ослов стоят на ослостоянке, ожидая своих хозяев, ушедших на базар. Вдоль единственной улицы-шоссе выставлено на продажу всё: арбузы, дрова, палки и железки, помидоры диаметром два сантиметра, яблоки, газировка иранского и афганского разлива, инструменты, резиновые вёдра для воды, сколоченные гвоздями из обрезков автомобильных шин… Вот печи для изготовления лепёшек, пышущие жаром и огнём, а вот предприятие общественного питания — чайхана.

А вот опять поля, виноградники, стада, каналы на арбузных плантациях, дети на осликах. И опять степь.

Встречных машин немного — не больше одной в час. Там, где дорога широкая или разветвилась на несколько колей — разъезд не составит труда. Если же встреча произошла среди гор, то более лёгкой машине приходится пятиться назад, пятьдесят или сто метров, пока не выявится подходящее место для разъезда.

Ближе к полудню мы перевалили в очередную долину и теперь едем вдоль большой реки, именуемой Мургаб. Дорога совсем узкая. С одной стороны — склон горы, да так близко, что его можно пнуть ногой; пустые канистры, привязанные к кузову, трутся, хлопают об этот склон и постепенно деформируются. С другой стороны — обрыв и река, так близко, что в неё можно плюнуть. Пассажиры, впрочем, чаще плюют куда попало, ветер относит их плевки в заднюю часть машины, где нахожусь я и терпеливо сношу зелёные плевки афганского народа. Плевки зелёные, потому что у многих во рту носва — жевательная трава, местный заменитель табака. Зато никто в кузове не курит. Десятки мужиков — и ни одного курильщика.

Вот долина реки расширяется, и опять появляются сёла, зелень, поля, стада коров; коровий навоз, сплющенный в блины, сушится на крышах домов; во дворах прыгают мелкие курицы; на осликах едут дети и женщины в разноцветных костюмах; здесь многие женщины без чадры, с открытым лицом, звенят металлическими украшениями, одежда красивая, с вышивкой — это их повседневные наряды. Яркие платки, шапки. Ослы везут огромные связки колючек. В склонах горы вырыты пещерки, где дорожные попрошайки прячутся от солнца, а там, где дорога идёт по относительной равнине — маленькие солнцеубежища. Дети семи-восьми лет с лопатами притворяются дорожными рабочими и важно ковыряют лопатой землю, увидев машину: якобы устраняют выбоины.

* * *

Ещё только ранний вечер, но мы уже завершили свой дневной путь. Этот посёлок называется Баламургаб. 140 километров за день — неплохое расстояние для таких дорог. Водители и пассажиры устали, да и завтра — тяжёлый день. Завтра нам предстоит проехать целых 160 километров, до Меймены, поэтому подъём обещали в три часа ночи.

Река протекала рядом. Мы с Книжником по очереди сходили и умылись от пыли. Идя от реки, я приобрёл пару лепёшек хлеба и небольшой арбуз.

Сели ужинать, разрезали арбуз пополам — а он оказался серо-белый внутри. Обиженный, я понёс половинки обратно продавцу. Зрители-афганцы с любопытством следовали за мной.

— Арбуз хароб! харбуз хароб! — плохой!

Продавец согласился с харобностью арбуза, и человек десять зрителей вызвались быть консультантами в выборе лучшего. Все арбузы были перебраны, перещупаны, перестуканы, и коллегиально выбранный лучший арбуз был мне вручен взамен бракованного.

— Арбуз хуб! хейли хуб! — очень хороший!

Харчевня, где тусовались мы и все пассажиры грузовика, находилась рядом, метрах в пятидесяти от продавца арбузов. Продавец и прочие жители Баламургаба трепетно следили за результатами вскрытия второго арбуза. И — надо же тому случиться! — второй арбуз оказался тоже серо-белый, совершенно несладкий. Моя вера в баламургабские арбузы была подорвана, и я уже не пошёл менять. В сумерках «арбуз хароб» был выброшен, и мы заказали чай. Чай тоже оказался жёлто-серым, почти как арбуз, но я уже не стал жаловаться. К тому же чайханщики, желая не уронить имидж Баламургабпищепрома, принесли ещё два дополнительных чайника — уже не зелёного, а коричневого чая — и конфетки иранского производства.

— Чай хуб! Арбуз хароб! — констатировал я.

Всё население Баламургаба было поражено этой крылатой фразой. Целый вечер я слышал, как там и сям полушёпотом, глядя на нас, из уст в уста передавалась эта дивная весть:

— Чай хуб! Арбуз хароб!

* * *

Пребывание двух иностранцев в Баламургабе приобретало всё больший общественный резонанс. Всё новые люди появлялись рядом, молча смотрели на нас; самые смелые что-то спрашивали, и нам приходилось отвечать на все вопросы по…дцатому разу. Не очень смелые тихо тусовались на почтительном расстоянии и пересказывали друг другу удивительную историю с арбузами:

— Чай хуб! Арбуз хароб!

Наконец появился первый англоговорящий человек в Баламургабе, афганец с солидной бородой.

— Удивляетесь, что я говорю по-английски? Просто я много лет прожил в Пакистане, Индии и в других странах, часто езжу туда на заработки. Там и выучил английский язык. Я говорю также на урду, пушту, белуджи, пенджаби, на турецком, туркменском и на разных других языках, — похвастался он. — Хотите ко мне в гости? Правда, я живу далеко отсюда, но если хотите, я вас приглашаю.

Мы не приняли предложение полиглота, опасаясь проспать утренний грузовик. Деревенский полиглот порасспрашивал нас о том, о сём и, удалился, довольный тем, что доказал свою мудрость среди односельчан. Но вскоре появился второй англоговорящий человек в Баламургабе: молодой парень лет двадцати пяти с короткой бородкой. Сказался местным фармацевтом.

— О, это очень популярная профессия в Афганистане, — улыбнулись мы. — В каждой деревне, в каждом городе мы видим множество аптек!

— Это всё перекупщики, а не фармацевты, — обиделся собеседник. — Я и мои братья именно производим лекарства, а те простые аптекари просто продают их. Если хотите, я покажу вам своё производство. Приходите ко мне в гости на ночлег — я живу недалеко.

— К сожалению, нам надо завтра очень рано вставать. Грузовик отправляется в три часа ночи, и мы боимся проспать. Так что лучше мы переночуем здесь.

— Тогда счастливого пути! До свидания! — и фармацевт удалился.

Но стоило только уйти обоим «переводчикам», как нас выявили сотрудники местного правопорядка. Сперва пришёл один, одетый в халат, как простой афганец, не говорящий ни на каком языке, кроме дари, — и долго просил показать паспорт. Я же требовал паспорт у него самого, и, конечно, безрезультатно. Наконец он достал рацию, а я — паспорт. Как мог, объяснил нашу сущность. Человек с рацией ушёл, но тут пришёл другой: вероятно, его начальник. Я опять показал паспорт, и объяснил, что мы из России, путешественники, едем в Мазари-Шариф, и прочее. Когда он ушёл, мы собрались переходить в мир сна, но это было преждевременно.

Третий, главный начальник, приехал уже на мотоцикле и знал несколько русских слов. Одет тоже был обычно, и тоже с рацией. Опять пришлось показать паспорт, едва сдерживая раздражение, объяснить сущность.

Третий уехал, и мы вновь легли в спальники. Опасались, что приедет четвёртый начальник, уже на машине, но, к счастью, четвёртого начальника на этот раз не было. Мы задремали, а афганцы вокруг тихо обсуждали нас. То и дело вокруг слышалось тихое:

— Чай хуб! Арбуз хароб!

* * *

В половине третьего утра, Баламургаб, освещённый лишь звёздами, слишит резкие гудки «Камазов». Подъём! По машинам! Бурубахайр!

Мы пытаемся доспать, завернувшись в спальники, сидя на кузове. Но трясучая дорога разгоняет сон. Первые предутренние километры остаются позади. Вот мы проезжаем ещё спящие, без огонька, деревни. А вот уже ночные звёзды вытесняет с неба утренняя заря, в кишлаках появляются утренние дымки и огоньки. Афганистан просыпается, кричат петухи, люди встают на утреннюю молитву. Начинается очередное утро — 23 асада 1381 года.

Афганское утро.