Убийство несолоно хлебавши

Арина Тарелкина, 2020

Арина Тарелкина, женщина, у которой на первом месте всегда стояла карьера, неожиданно для себя оказалась окружена детьми – лучшая подруга целиком поглощена материнством, а у самой Арины появился соведущий, десятилетний Андрей. Жизнь и съемки кулинарного Youtube-шоу идут своим чередом под жужжание миксера и стук острых японских ножей, пока в один прекрасный день не исчезает бесследно непутевая мама Андрея и Тарелкиной не приходится попробовать себя в новой роли… Кто не мечтает об идеальной жизни? Роскошный дом, заграничные поездки, модная и, кажется, «непыльная» работа – фудблогер. Но если уж собственную жизнь не всегда можно назвать идеальной, можно заглянуть за фасад чужой – например, знаменитости нового поколения, законодательницы кулинарной моды, львицы гастрономического мира Арины Тарелкиной.

Глава четвертая

Казенные хлопоты и дом, милый дом

— Удивительный ты человек, Тарелкина, — в глазах Коломойского застыла вся боль еврейского народа, — не живется тебе спокойно, да?

Мы сидели за огромным круглым столом в гостиной, которая теперь была плотно набита людьми в полицейской форме.

— Ещенко! — зычный окрик раздался откуда-то со стороны детской.

— Я, — отклик из соседней комнаты, — что-то нашел?

— В том-то и дело, что нет. Вроде комната ребенка, а блестит, как яйца у кота. — Коломойский поморщился. — Щас своему спиногрызу фотку отправлю, а то этот засранец устроил у себя филиал городской свалки. И ведь попробуй только скажи, они нынче все грамотные ж. Ты представляешь, что выкинул…

— Засолов, — прервал словоохотливого коллегу Коломойский, почему-то не пожелавший узнать, что выкинул Засолов-младший, — ты совсем офонарел? Что ты там и куда отправлять собираешься?

— Максим Сергеевич, так я ж в шутку.

— За такие шутки с работы мигом вылетишь, — предупредил подчиненного Макс.

— Суров, — усмехнулась я.

— Будешь тут суровым. Сейчас пресса пронюхает, что ты в деле замешана, нам житья не станет. Как же я люблю такие дела. Отбивайся опять от твоего Плахова.

— Чего это он мой, — взметнулась я коршуном. — Слушай, ты будто меня в чем-то обвиняешь? Нет, ну давай, задай свой контрольный: «Не вы ли, гражданка Тарелкина, притопили в ванной гражданку Ольшанскую? Нет?! И чем доказать можете?»

— Не спрошу, — буркнул Коломойский, — эксперты заключение после вскрытия дадут, но предварительный осмотр указывает на естественную смерть. Чего ты так удивляешься? Уже готовилась в расследование включиться? А, вижу, готовилась, вон как глаза горят. Ну извини, друг мой Арина, боюсь, в этот раз мне тебя порадовать нечем. Вернее, очень на это надеюсь.

— То есть ты хочешь сказать, что молодая, пышущая здоровьем женщина в самом, так сказать, расцвете вот так взяла и умерла?

— Ну почему «вот так»? Накачалась шампанским, уснула и утонула. Обычное, к сожалению, дело. Сына ее жалко, конечно.

При упоминании Андрея мое сердце невольно сжалось от боли, но я тут же прогнала неуместную в данный момент рефлексию. О судьбе мальчика подумаю позже.

— Хм, не знала, что Ольга пила…

— Ну, я не говорил, что она алкоголичка. Хотя… Две бутылки за раз — это, я тебе скажу, результат. Да еще и под весьма условную закуску.

— Ммм?

— Ну ты обратила внимание на тарелку с фруктами?

Я вздрогнула — в памяти разноцветными слайдами замелькали картинки, которые мне не скоро суждено забыть. Свисающая из ванной безжизненная рука с бросающимися в глаза трупными пятнами, уже разбухшее от воды тело, сервировочный столик на колесах (размеры ванной позволяли проводить в ней и не такие банкеты), бутылка из-под шампанского на нем, вторая, закатившаяся в самый угол комнаты, и огромное блюдо с фруктами. Гроздья винограда с тугими, лопающимися от сока ягодами, огромные красные яблоки, поблескивающие восковыми боками, и персики, которые не пощадило время — их нежная кожа крайне чувствительна к окружающим условиям. Несколько часов, и темные пятна проступают на бархатных бочках.

— Непохоже, чтобы Ольшанская вообще что-то ела, — задумчиво произнесла я.

— То есть?

— Ну, я не заметила ни косточек, ни огрызков, ни оборванных виноградных хвостиков.

— Я так понимаю, ты там хорошо все исследовала до нашего приезда? — в голосе Коломойского звучало недовольство.

— Нет, — покачала я головой. — Ничуть. Просто все, что связано с пищей, автоматически фиксируется. — Вымученная улыбка тронула мои губы.

— Неважно, — отмахнулся Максим. — Ещенко, — закричал он неожиданно, глядя куда-то поверх моего плеча. — Ты совсем больной?

— Максим Сергеевич, да я только…

— У-у-у, — втянула я носом воздух, узнав знакомый запах. — Это он зря, конечно. Сочувствую тебе, Ещенко. — Я развернулась вместе со стулом, отчего тот жалобно скрипнул. — Женат?

— Да, — растерялся от неожиданного вопроса мужчина.

— Тогда проси у любимого начальника справку о производственной травме, иначе тебе бытовая угрожает. Духи, которые ты только что тронул, — это секретное химическое оружие, разработанное в недрах американских лабораторий. Стоят примерно как твоя зарплата и сохраняют аромат веками. Их вообще нельзя наносить на одежду или кожу направленным действием. Задохнешься.

— А как же ими пользоваться? — Ещенко принимал все за чистую монету.

— Как и любыми другими — вверх один пшик, и становишься под облако. Правда, убиенная, помяни господи ее душу, это правило игнорировала — только что ванную из этой вражеской жидкости не принимала. Мы потому и не почувствовали трупный запах сразу, что тут насквозь все ее духами провоняло. А ты, Ещенко, попал. Тебя теперь никакая профессиональная дезинфекция не спасет — мундир будет еще лет десять благоухать. Поди докажи жене, что это случайно.

— И что мне делать? — Ещенко чуть не плакал.

Я пожала плечами.

— Придется подарить супруге такие же. Скажешь, потому пахнет, что в магазине консультант на руку нанесла.

— Точно! — В глазах мужчины появилась надежда. — Только… — Он как-то сник. — До зарплаты еще три дня, и деньги все сразу жена забирает. Если только у ребят занять. Тыщи три хватит?

Я вздохнула.

— Флакон, что ты держишь в руках, стоит двадцать четыре тысячи, по золотой карте можно за шестнадцать купить. Если что, такая у меня есть, обращайся.

— Сколько?! — Парень отбросил флакончик, будто тот превратился в ядовитую змею. — В этом пузырьке что? Слезы Путина?

— Ну, его, поди, дороже стоят. Будем считать, Трамп нарыдал.

— Наигралась? — Все это время Коломойский, стоически следивший за словесным пинг-понгом, не вмешивался. — Ещенко, поставь флакон на место и дай работать экспертам. И голову включай. Как обезьяны, чес-слово. Видят кнопочку — непременно нажать нужно. Так на чем мы остановились? Значит, вы приехали потому, что Ольшанская не выходила на связь…

* * *

— Илья, — шепотом обратилась я к помощнику, убедившись, что поблизости никого нет. — Найди, пожалуйста, хорошего детского психотерапевта. Только непременно хорошего! Не шарлатана из раскрученных. Убедись, что у него есть медицинское профильное образование и опыт работы с психологическими травмами. Желательно специализирующегося на оказании помощи сиротам.

— Зачем? — удивился Ганин. — Он же совершенно спокоен!

— Вот именно! Ребенок потерял мать, и никаких эмоций. Поплакал полчаса в своей комнате, и все. Снова «человек в футляре» — застегнут на все пуговицы. Это же явно ненормально! Даже ты, кажется, больше переживаешь Ольгину смерть, чем родной сын.

Это было правдой. Мой помощник оказался на редкость чувствительным парнем. Даже теперь, спустя десять дней после похорон, он все еще выглядел подавленным. Нет, конечно, нас всех потрясла гибель Ольшанской, как неизменно потрясает уход молодого, полного сил человека, которому жить да жить. Но, как это всегда бывает в подобных ситуациях, жизнь быстро берет свое, и, если речь не идет о близких тебе людях, на скорбь отводится не более трех дней — тех самых, которые по христианской традиции разделяют дату смерти и день официального прощания. Стоит последнему комку земли удариться о крышку гроба, как присутствующие, облегченно вздохнув, возвращаются к привычной жизни, тут же, на кладбище, не дожидаясь, пока могильщики закончат свою работу, приступают к обсуждению привычных дел. Нередко подобные мероприятия становятся местом встречи давних знакомых, потерявших друг друга из виду в круговороте жизни. Обмен новостями, рассказы о достижениях (нередко приукрашенные) и даже зарождение совместных проектов — свидетелями каких только событий не становятся немногословные гробовщики. Однако ж Ганина так потрясла смерть Ольшанской, что он взял на неделю больничный — событие столь же удивительное, сколь и дерзкое. Не приходись мне решать такое количество текущих задач или будь у меня хоть кто-то, кому можно было бы поручить поиск нового помощника, я бы непременно это сделала. И только тотальная нехватка времени спасла Илью от увольнения, от которого тот оказался буквально в миллиметре.

— И все же я против, — из-за прозвучавших в голосе Ганина стальных ноток мои брови вскинулись вверх.

— Напомни, когда я спрашивала твоего согласия? — обескураженная неожиданным проявлением свободомыслия, произнесла я скорее удивленно, чем жестко.

— Прости, — Ганин смешался и сдал назад. — Хорошо, я сейчас же займусь поисками.

— Сейчас не нужно. Сделаешь вечером, сейчас подготовь заключение по договору со спонсором — я позже посмотрю. И будь добр, свяжись с «Куходелом», узнай, посмотрели ли они мой рецепт. Часики тикают, снимать или нет, в конце концов. И…

За время отсутствия помощника список его поручений вырос до немыслимых размеров. Что поделать — сам виноват.