Магия на каждый день

Арина Холина, 2006

Две сестры из старинной колдовской фамилии Лемм решили, что не хотят жить, как их родственницы: носить черные платья от «Шанель», ездить в черном «Бентли» и запивать черную икру шампанским «Кристалл». Они решились на отчаянный шаг – стать как все. Девушки покинули старинный особняк под Москвой и перебрались в съемную квартиру на Тверской. Но, как выяснилось, реальная жизнь – это не только сплошные вечеринки и праздники, но и крупные неприятности, которые грозят наивным ведьмам по самой тривиальной причине – они выбрали не тех мужчин. Девушки столкнулись с чем-то более зловещим и ужасным, чем их собственные родственницы, но выпутываться им теперь придется в одиночку…

Глава 1

Дом, покрытый мраком

— Кто, блин, выкрал мой вибратор? — откуда-то сверху послышался недовольный женский голос.

— Зачем он тебе нужен? — закричали снизу. — Можно подумать, ты им пользуешься!

— Тебе есть дело? — возмутился первый голос.

— Ты все-таки моя внучка! И, между прочим, это я тебе его подарила!

— С какой, интересно, целью?

— Не с целью, а с намеком!

— Бабушка — ты воплощение Зла!

— Милая, ты, как всегда, права! Ладно, я его взяла! У нас миксер сломался!

Тучная пожилая женщина, укутанная в серую шаль, остановилась у калитки, поставила на землю хозяйственную сумку, перевела дыхание и с неодобрением посмотрела на Дом, из которого доносился непристойный диалог. Вообще-то, Дома почти не было видно — за деревьями угадывались лишь мансарда и небольшой кусок стены.

Женщина фыркнула — ей не нравилось, когда обитатели скрывались от любопытных глаз прохожих. Приятно ведь: идешь, смотришь на особняки, на цветочки там всякие, на машины… А здесь только сосны, липы, яблони, рябины и кустарник. Женщина знала: с другой стороны Дома находится газон, на котором стоят качели, шезлонги, беседка и совсем нет ни огородика, ни цветочков — ни хризантем, ни гладиолусов, ни лилий, ничего-ничего! — только разросшиеся кусты шиповника, сирени да кипарис. Да еще гараж, ворота которого выходят на противоположную улицу.

Женщина опять фыркнула — с еще большим высокомерием — и отворила наконец калитку.

Ее звали Зинаида Максимовна — она покупала продукты и убирала в Доме по вторникам и четвергам. А еще каждое утро она заносила свежее молоко (только «Можайское» в бутылках), горячие булочки, овощи, яйца и творог. Огурцы-помидоры Зинаида Максимовна выращивала сама, яйца брала у соседки и презирала людей, которые аж на двадцати сотках не могут вырастить хотя бы петрушку.

— Ну, вот еще! — возмутилась хозяйка, когда Зинаида намекнула насчет петрушки. — Я ее даже не ем, петрушку вашу! Чтобы я стояла попой кверху и ковыряла ногтями, — она помахала в воздухе длинными ногтями с тонким узором и стразами, — грязную землю со всякими там червяками, только чтобы сэкономить десять рублей? Ха-ха-ха!

Но Зинаиде Максимовне хорошо платили, и она сдерживала негодование до встречи с соседкой (той, что продавала яйца), и тогда уж они от души чихвостили странных, если не сказать подозрительных, хозяек дома, где работала Зинаида Максимовна, которые — ну где это видано?! — не могли даже сами в магазин сходить. «Она ж носит шпильки в десять сантиметров, куда уж ей на них до магазина добраться», — хоть и ехидно, но все-таки завистливо комментировала соседка.

Зинаида Максимовна проковыляла по выложенной камнями дорожке и выбралась к старому кирпичному особняку с огромными, в пол, окнами. С красно-оранжевой черепичной крыши на землю спускался плющ, скрывая потрескавшуюся штукатурку цвета слоновой кости и обвивая широкие деревянные лакированные рамы.

Зинаида Максимовна потянула широкую застекленную дверь, которая скрипела так, что хотелось зажать уши руками (лучше всякой сигнализации!), просунула внутрь сначала голову, зачем-то принюхалась и только после этого осторожно, бочком зашла в дом.

— Зина! — слева послышался звонкий голос старшей хозяйки, Амалии. — Иди сюда!

Зинаида Максимовна не отозвалась: она сняла туфли и надела войлочные тапочки, которые принесла с собой. Так она протестовала против безобразия, что здесь творилось, — по Дому ходили прямо в обуви или босиком.

Шлепая безразмерными тапками, Зинаида Максимовна прошла в кухню. В дальней части просторной комнаты располагалась собственно кухня: лакированные дубовые шкафы поднимались до потолка, вся стена между ними и столом была увешана медными и латунными кастрюлями, а широченная стойка с ящиками и полочками служила разделочным столом и отгораживала кухню от столовой.

Столовая была и гостиной: на двадцати пяти метрах устроились длинный стол из широких досок, диваны, кресла, этажерки, горка с хрусталем, полочка с книжками, а стены сплошь были завешаны фотографиями, картинками, расписными тарелками, поделками из керамики и прочей ерундой.

— Зина! Доброе утро! — весело приветствовала Амалия, вставая с дивана.

Она выхватила у домработницы сумку, открыла ее, сунула туда нос и с наслаждением вдохнула.

— Как пахнет! — восторженно заявила она, унесла добычу на кухонную половину и принялась выкладывать булочки на красивое старинное блюдо.

Зинаида Максимовна недовольно косилась на нее: женщина была одета в черный бархатный халат с легкомысленным декольте, русые волосы уложены в свободный пучок, из которого во все стороны торчали пряди, в руке с покрытыми черным лаком ногтями дымилась сигарета, втиснутая в мундштук из золота с гранатами, а на ногах были босоножки на высоких каблуках. Навскидку женщине можно было дать лет около пятидесяти. Приглядевшись, можно было бы сказать, что пятьдесят ей уже стукнуло, и с восхищением добавить, что для своего возраста она потрясающе выглядит. Но Зинаида Максимовна точно знала, что Амалии недавно исполнилось шестьдесят пять. И, надо же, ни живота, ни пигментных пятен, и даже грудь осталась на месте! Да еще она носит кружевное белье — это в ее-то годы! Сама Зинаида Максимовна давно уже перешла на прочное трикотажное бельишко, надевала хлопчатобумажные толстые колготы, а одежду покупала по возрасту — то есть серо-буро-малиновые вязаные кардиганы, фланелевые платья «без затей» и ортопедические туфли — для удобства мозолей.

— Зинаида! — воскликнула Амалия, насыпав в джезву кофе. — Ты себя губишь!

— Так уж прям… — откликнулась Зинаида Максимовна, открывая дверцу холодильника.

— Да-да-да! — настаивала Амалия. — Аглая! — закричала она. — Ну, скажи, что Зина себя губит!

В гостиную вошла заспанная женщина лет сорока пяти. Женщина отличалась невероятной, просто завораживающей красотой: прямой нос с острыми, узкими ноздрями был чуть длиннее необходимого, но это, как ни странно, ее лишь украшало, выразительные карие миндалевидные глаза, чувственные, идеальной формы губы, высокие скулы, широкая челюсть и пышные, невозможно пышные волосы ниже лопаток — темно-коричневые, почти черные. Выделялись высокая грудь и стройные ноги (по мнению Зинаиды Максимовны, слишком голые — черное кимоно было очень уж коротким).

Невестка Зинаиды Максимовны, Лидочка, никогда бы не надела такое кимоно. Правда, Лидочка при росте метр шестьдесят пять весила семьдесят кило — располнела после родов, да так за двадцать лет и не сбросила вес. Лидочка носила бежевые просторные брюки, широкие белые футболки, длинные бежевые свитера с большим горлом и уютные домашние тапки-кролики. Лидочка бы никогда не стала ходить по дому разодетая, как проститутка, да еще и краситься прямо с утра, как Амалия.

— Чего вот ты разукрасилась? — как-то раз спросила Зина Амалию, с которой иногда позволяла себе фамильярничать на правах подруги детства. — Кто тебя утром видит-то?

— Понимаешь, — сказала тогда Амалия. — Я вот подхожу к зеркалу, смотрю, какая я красивая, и прямо дух захватывает! Такое упоение…

Зинаида тогда хмыкнула, но так и не поняла — всерьез Амалия говорила или, как обычно, ерничала.

Вошедшая в комнату Аглая уставилась на Зинаиду Максимовну так, словно видела первый раз или словно ей надо было точно знать, не ее ли, Зинаиду, она видела выбегающей из банка с автоматом Макарова и ручной гранатой.

— Губит! — в конце концов отрезала Аглая и протянула матери изящную фарфоровую кружку.

Амалия разлила по чашкам кофе, разбавила молоком, поставила на стол булочки, масло, апельсиновый джем, выложила в массивную серебряную конфетницу шоколад, помадку и орешки кешью.

— Сейчас девочки спустятся, — сообщила она. — Зина, выпьешь с нами кофе?

Как обычно, сердце замерло в груди у практичной и рассудительной Зинаиды Максимовны.

«И чего ты туда шляешься?» — с хорошо скрываемой ревностью вопрошала соседка, Дарья Евгеньевна, — та, что с яйцами. Зинаида отвечала ей, что лишние деньги никому не мешают, но, понятно, дело было не в деньгах. Сын Зинаиды Максимовны хорошо зарабатывал. У них просторный современный дом, две машины на семью, лето проводят в Турции, Греции или на Кипре, а Зинаида Максимовна каждый год в июне ездит в Крым. Одним словом, в деньгах она не нуждалась. По официальной версии, Зинаиде Максимовне скучно было сидеть дома — внук подрос, дети весь день работают. Но на самом деле она просто-напросто очень хотела попасть в Дом. Каждый раз в течение того года, когда ушла прежняя домработница и Зинаида напросилась к Амалии, она шла в Дом со смешанным чувством тревоги, страха, неприязни и удивления, трепета, восхищения.

Она до сих пор помнила, как пятьдесят пять лет назад к Дому, в котором лет двадцать никто не жил, подъехал черный «ЗИЛ» — длинный, блестящий, красивый до невозможности, из него вышел шофер в черном костюме, распахнул дверцу и помог выйти даме в длинном черном кружевном платье и огромной черной шляпе. За дамой выскочила девочка лет десяти — в черных лаковых туфельках, в черном бархатном берете с пайетками и в черной же юбке из тафты с пышной подкладкой.

Девочка осмотрела улицу большими карими глазами, уставилась на Зину, на которой были резиновые калоши и зеленый ситцевый сарафан в цветочек, скорчила рожицу и пробормотала что-то на французском. Это была Амалия, которая вместе с матерью вернулась из-за границы.

Где-то через полгода к ним присоединилась тетка Амалии — высокая, грациозная дама лет тридцати с девочкой — ровесницей Амалии и Зинаиды. Жили они закрыто, таинственно и, видимо, богато: к Дому то и дело подъезжали представительные «Чайки», «ЗИЛы», «Мерседесы», «Форды» и «Кадиллаки». Из машины вылезали закутанные в меха дамочки, мужчины в сшитых на заказ пальто — роскошная публика, которая, по мнению Зины, благоухала богатством и успехом.

В местную школу Амалия не ходила — ее возили в Москву, но Зиночка все-таки подружилась и с ней, и с ее сестрой. Впрочем, вряд ли это можно было назвать дружбой, но они брали ее с собой на прогулки — Зина носила корзинку для пикника, — приглашали пить чай в беседку, дарили старые вещи — восхитительные вещи, пахнувшие французскими духами.

Всю жизнь Зина не могла их понять, всю жизнь она, как и остальные жители городка, билась над загадкой — кто же они такие? Амалия говорила, что у нее «дело» — косметика или что-то в этом духе, но меньше всего она походила на деловую женщину.

В двадцать лет Амалия родила дочку — Аглаю, а спустя месяц ее двоюродная сестра произвела на свет девочку, Анну, и пропала. Зина как-то раз поинтересовалась, куда делась непутевая мамаша, но Амалия так на нее посмотрела, что охота задавать вопросы исчезла без следа.

Была еще одна странность: в Доме никогда не было мужчин. Местные сплетницы переживали: ведь не может такое быть, чтобы ни у одной из женщин Лемм не было мужа. Пусть бы хоть какие-нибудь, пусть бы самые невзрачные были, или, наоборот, один, но такой, что стоит десятка, мужчина должен был объявиться. Но хотя за Амалией, а потом и за Аглаей, и за ее сестрой Анной часто заезжали пижоны на дорогих машинах, в дорогих костюмах и, наверное, увозили их в какие-то шикарные рестораны, о которых Зина и понятия не имела, ни один мужчина не находился в Доме больше часа.

— Может, у них там притон? — веселилась подруга Зины, Маруся. — А что, очень удобно — загородный дом, полная секретность…

Притон — это, конечно, была удобная идея, которая все объясняла. Но предположить, что в Доме находится бордель, для Зины было равносильно тому, чтобы признать, будто Гагарин не летал в космос.

В маленьком городке, население которого можно запросто усадить на большом футбольном стадионе, о Доме сплетничали больше, чем об Алле Пугачевой. Слухи ходили самые противоречивые и фантастические, но Зинаида сердцем чувствовала — что бы ни говорили, все неправда. Только раз, когда одна заядлая сплетница в сердцах бросила вслед Амалии: «У-у… ведьма!», у Зинаиды что-то екнуло, как будто прорвалась какая-то мысль, но тут же исчезла…

— Зина, почему ты делаешь эту омерзительную химию? — отчитала ее Амалия. — У тебя ведь голова похожа на веник!

Зинаида Максимовна очнулась и пододвинула к себе чашку с кофе, от которого пахло так, что кружилась голова. Амалия всегда делала ей замечания и уговаривала попробовать какой-то там новый крем, который сама придумала, но Зина отказывалась, страшась разочарования.

Все женщины в Доме с утра выглядели так, словно отлично выспались после ночи бурного секса, приняли ванну Клеопатры, тщательно уложили волосы и надели халаты, которые стоили больше, чем весь гардероб самой Зинаиды Максимовны, ее сына Сережи и его жены Лидочки. От них пахло коктейлем из ароматных гелей, кремов, духов и еще разными травами, запахом которых был наполнен весь Дом, — мята, прополис, липа, корица, пачули, иланг-иланг…. Все это было так необычно, все создавало настолько противоречивую, одновременно возбуждающую и расслабляющую обстановку, что, казалось, в дом заходила одна Зинаида Максимовна, а выходила совсем другая — непривычная и особенная. И особенной Зинаиде очень не хотелось думать, что Амалия, возможно, всего лишь предприимчивая дамочка, торгующая заурядной косметикой в дешевых пластмассовых банках — такой, какую покупает сама Зинаида Максимовна, когда вспоминает, что она все-таки женщина.

— Доброго вам утра, — поздоровалась Настя. — Ой! — Девушка споткнулась и налетела на столик с серебряной вазой.

Аглая с Амалией так на нее посмотрели, словно она громко пукнула, и тревожно переглянулись.

— С ней так уже неделю… — нахмурившись, сообщила Амалия Зинаиде.

— Это просто невыносимо! — пожаловалась Аглая.

— Глаша, с ней творится что-то неладное, — заметила Амалия.

— Тетя! Бабушка! — воскликнула Настя. — Я здесь! Вы меня, наверное, не заметили! О чем разговор? Не обо мне, надеюсь?

— С такой любовью — только обо мне, — за спиной у Насти послышался хрипловатый голос.

Саша, дочь Аглаи, отодвинула кузину, схватила со стола булку и плюхнулась на диван, вытянув ноги.

— Я не понимаю, к вам что, подростковый возраст вернулся? — съязвила Аглая. — Гормоны шалят? Хотите доказать бесчувственным взрослым, что вы тоже имеете право пить пиво, курить и носить лифчик?

— По крайней мере, мы не встречаемся с мужчинами младше нас на двадцать лет! — отрезала Саша.

— Да ты обнаглела! — крикнула Аглая. — Конечно, ты ведь встречаешься с мужчинами на двадцать пять лет старше. — Умная, наверное, стала! Поиски утраченного отца, да?

— Вы чего тут орете? — зевая, полюбопытствовала взлохмаченная женщина, облокотившаяся на дверной косяк.

На ней был черный шифоновый пеньюар, отороченный гагачьим пухом.

— Ма-а-ма… — простонала Настя. — Ты выглядишь, как падшая женщина…

— Зато ты выглядишь, как монашка! — отрезала Анна. — И вообще, какого черта я должна выслушивать хамство от собственной дочери?!

— Да с того, что ты, моя мать, похожа на девочку по вызову!

И тут понеслось…

— Да вы все чего, охренели?! — заорала Саша.

— Ненавижу вас всех! — вопила Настя.

— Неблагодарные мерзавки! — кричала Аглая.

— Немедленно уезжаю из этого дома! — топала ногами Анна.

— Как вы все мне надоели! — в сердцах взывала Амалия.

Перепуганная Зинаида Максимовна переводила взгляд с одной женщины на другую, помешивая сахар в чашке, а когда наконец сообразила, что уже минут десять стучит по хрупкому фарфору, вынула серебряную ложечку, хотела положить на блюдце, но от растерянности промахнулась, и ложка со звоном упала на пол.

Пять женщин замолчали и обернулись к Зинаиде Максимовне.

— Ну, достаточно, — Амалия хлопнула в ладоши. — Зина, закрой рот. — Амалия подошла к домработнице, облокотилась на стол и улыбнулась. — Мы раз в неделю выпускаем пар — устраиваем безобразную сцену и говорим друг другу все гадости, которые накопились за семь дней. Когда делаешь это нарочно, то обижаться вроде как не на что. Понимаешь?

Зинаида Максимовна не понимала. Обижаться она привыкла основательно, глубоко, долго потом припоминала обидчику его недостойное поведение, а чтобы вот так нарочно ругаться… Это было выше ее разумения. Но так как в гостиной восстановилась дружелюбная атмосфера, Зинаида подняла ложку, которую у нее тут же выхватила Анна и швырнула в раковину. Промахнулась, ложка опять зазвенела по полу. Зина подвинула к себе остывший кофе, но Амалия тут же его вылила и скоро подала новый — горячий и терпкий, пахнущий орехами.

— Зин, в конце концов, давай я тебе подарю маску для волос и для лица! — Амалия стукнула чашкой о блюдце. — Сколько можно ходить как пудель?

— Зинаидочка Максимовна, ну, пожалуйста! — заканючила Аглая. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

— Да, Зинаида Максимовна, вы хотя бы попробуйте, — посоветовала Настя.

— Зинаида Максимовна, и ведь правда — у вас уже внук взрослый, самое время пожить для себя, — попыталась убедить ее Саша.

Потупив глаза, Зинаида согласилась принять крем. Амалия тут же вскочила и притащила из кладовой две баночки из толстого дымчатого стекла с фарфоровыми крышками и такую же бутылочку. На них были кремовые этикетки с золотым тиснением, где стояло имя Амалии — «Амалия Лемм» — и были описаны свойства каждого косметического средства.

Девушки покончили с кофе раньше всех и тут же куда-то исчезли — то ли пошли гулять, то ли отправились в Москву, по магазинам.

Зинаида Максимовна перемыла посуду, убрала со стола и забрала стирать шторы — тончайший шифон с набивным рисунком, доставшийся Амалии от матери.

Анна с Аглаей ушли на задний двор ловить последнее, все еще теплое сентябрьское солнышко, Амалия спустилась в подвал, а Зинаида, перед тем как выйти из дома, зачем-то перекрестилась и тяжело вздохнула.