Бацилла

Арну Галопен

Выдающийся ученый Марсьяль Прока страдает от тяжелой болезни, влияющей на внешность. Чтобы скрыться от людских глаз, он селится в незаметном уголке Парижа. Но местные начинают насмехаться и издеваться над ним. Однажды ученый решает отомстить…

V

Прока устроился в домишке на авеню дю Мэн. Дни он проводил, сидя у окна и глядя наружу. Хотя он старался взять себя в руки, шевелиться, ученый чувствовал, как невыносимая тоска охватывает его. Прошлое, все его прошлое, вспоминалось беспрестанно. Может ли человек в один прекрасный день все забыть? Когда в озеро падает камень, после него по воде еще долго расходятся круги. Рухнувшая жизнь похожа на такой камень. Прока больше трех недель потратил на то, чтобы набраться сил и приступить к работе. Наконец однажды он снова собрал, как смог, свою лабораторию. Из коробки достал микроскоп — превосходный прибор с револьверным устройством для нескольких объективов, увеличением до двух тысяч раз, и поставил его у окна, которое благодаря белой стене давало достаточно яркое и равномерное освещение. Для ночных исследований (если он наберется когда-нибудь смелости работать по ночам, как раньше) Прока смог бы пользоваться альбо-карбоновой лампой Ранвье. Он также собрал автоклав Шамберлана с небольшим цилиндрическим котлом, способным разогреться до температуры 120—125 градусов. Чтобы содержать свои «культуры» в условиях нужной температуры, благоприятной для их постепенного роста, он подготовил сушильный шкаф. Это был металлический ящик, защищенный от изменений внешней температуры слоем фетра и подогреваемый горелкой. Затем Прока поставил на полки несколько пробирок, большие колбы Эрленмейера, колбы Пастера, чашки Петри, несколько скальпелей, ножницы, щипцы, расширители, спринцовки Ру — словом, все инструменты, которые были ему необходимы для приготовления «сред» для различных культур. Затем он попросил доктора Виардо прислать ему запас пептона, желатина и пробирки с желозой, экзотическим веществом, которое, как известно, берется из водорослей Индийского океана и которое еще называют агар-агар.

И все же он уже не горел своим делом… То, что раньше вызывало у него энтузиазм, теперь оставляло почти равнодушным. Он ходил взад-вперед по комнате, колебался, не решался вновь разжечь автоклав. Несколько строк, вычитанных в одном немецком исследовании, занимали его мысли целую неделю, потому что речь шла о довольно любопытном открытии. Но вскоре Прока впал в привычную апатию. Размышления все больше поглощали его. Он думал о женщине, которая стала причиной его несчастья, и задавался вопросом: вдруг он виноват перед ней. Прока даже дошел до мысли, что был отвратительным мужем, потому что не сумел удержать женщину, которую выбрал себе в спутницы. Понемногу эта идея выкристаллизовывалась в его мозгу, становясь все более отчетливой… И он стал винить себя за то, что не уделял Мэг достаточно внимания. Если бы он сумел понять жену, возможно, катастрофы бы не случилось и Прока так и жил бы с ней счастливо. Но у него не вышло!.. Именно поэтому эта глава его жизни так резко завершилась и не было никакого продолжения, ничего! Прока чувствовал себя несчастным и беспомощным существом, жалким созданием, и в эти моменты к нему подкрадывалась мысль о самоубийстве. На камине в лаборатории стоял флакон с цианистым калием, и на него ученый частенько поглядывал. Однажды он взял склянку, открыл, но тут ему вспомнился старый учитель. Прока пообещал работать, он не мог не сдержать слова. Ученый поставил флакон обратно и задвинул за другие склянки, чтобы цианид не попадался постоянно на глаза. Но думал о яде он часто, особенно по ночам, когда не удавалось заснуть, и Прока чувствовал, как все невыносимее становится боль от колотой раны, которую не способна залечить ни одна целебная мазь.

Бывали недели, когда он целыми днями лежал на диване, полуприкрыв глаза, прислушиваясь к шуму с улицы и механическому бою часов. Когда наступала ночь, он накидывал пальто, поднимал воротник, чтобы скрыть лицо, надевал фетровую шляпу с мягкими полями и выходил, чтобы купить ужин. Прока больше не смел рисковать и ужинать в ресторанах с того самого дня, как ему отказали в обслуживании в жуткой забегаловке на улице де Плант. Он незаметно туда вошел, сел за столик, но когда хозяин прибавил газового света и заметил его, то молча указал на дверь. И Прока ушел, как облезлый пес, которого прогнали со двора. Так что теперь он ждал, когда настанет ночь, и шел, вжимаясь в стены домов, до угла улицы Гассенди. Там располагалась лавочка, где старуха, которую звали «мамаша Мели», продавала картошку, сосиски и рыбу, жаренные на одном и том же жире. В первый раз, когда она увидела Прока, она в сумерках приняла его за негра. «Держи, бедный африканец, это стоит пятнадцать су». И она половником насыпала горячие сосиски в конверт из желтой бумаги. Прока молча расплатился и с тех пор приходил каждый вечер за этой скудной пищей. Мамаша Мели его жалела (потому что была добросердечной женщиной) и всегда накладывала побольше. Хотя и признавалась другим клиентам, что этот африканец наводит на нее страх и смотреть на него она не решается. «Я никогда не видела такого чудовища, — говорила она. — Говорю вам, такой видок — это что-то неестественное. Лучше умереть, чем так жить!». И с ней все были согласны. Да, этот ее клиент был чересчур отвратителен.

Скоро любопытные стали поджидать Прока, и сцены, которых он так старался избежать, возобновились. Его подкарауливали, и когда он появлялся, начинались насмешки и оскорбления… Частенько бедняге приходилось возвращаться домой без своего скудного ужина. Однажды вечером он попытался поговорить с толпой, воззвать к сочувствию. Но ответом на его слова стал хохот, и отчаявшемуся Прока пришлось уйти, сгорая со стыда.

Конец ознакомительного фрагмента.