Немая пуля

Артур Б. Рив, 1932

Захватывающий детектив, повествующий о приключениях профессора химии, Кеннеди Крейга, и его друга Джеймсона на пути расследования самых изощренных преступлений.

Ученый взломщик

— Я готов поспорить с тобой на коробку сигар, что ты не знаешь самой захватывающей истории в твоей собственной газете сегодня вечером, — заметил Кеннеди, когда однажды вечером я пришел с четырьмя или пятью газетами, которые я имел привычку читать, чтобы посмотреть, обогнали ли они “Стар” в получении каких-либо важных новостей.

— Держу пари, что знаю, — сказал я, — я был одним из примерно дюжины тех, кто это придумал. Это процесс по делу об убийстве Шоу. Нет другой такой истории.

— Я боюсь, что сигары за тобой, Уолтер. На второй странице, переполненной множеством несвежих сенсаций, которые все читали пятьдесят раз, теперь ты найдешь то, что обещает стать настоящей сенсацией, любопытный отчет в полстолбца о внезапной смерти Джона Г. Флетчера.

Я рассмеялся.

— Крейг, — сказал я, — когда ты ставишь простую смерть от апоплексического удара против судебного разбирательства по делу об убийстве, и такого судебного разбирательства, что ж, ты разочаровываешь меня — вот и все.

— Это простой случай апоплексического удара? — спросил он, расхаживая взад и вперед по комнате, в то время как я задавался вопросом, почему он должен волноваться из-за того, что, в конце концов, казалось самой обычной новостью. Затем он взял газету и медленно прочитал отчет вслух.

ДЖОН Г. ФЛЕТЧЕР, СТАЛЬНОЙ МАГНАТ, ВНЕЗАПНО УМИРАЕТ.

СЕЙФ ОТКРЫТ, НО БОЛЬШАЯ СУММА НАЛИЧНЫХ НЕТРОНУТА

Джон Грэм Флетчер, пожилой филантроп и сталелитейный мастер, был найден мертвым сегодня утром в своей библиотеке в своем доме на Флетчервуд, Грейт-Нек, Лонг-Айленд. Как ни странно, сейф в библиотеке, в котором он хранил свои бумаги и крупную сумму наличных, был найден открытым, но, насколько удалось выяснить, ничего не пропало.

Мистер Флетчер всегда имел обыкновение вставать в семь часов. Сегодня утром его экономка встревожилась, когда он не появился к девяти часам. Прислушиваясь у двери, она не услышала ни звука. Дверь была не заперта, и, войдя, она обнаружила бывшего сталелитейного магната безжизненно лежащим на полу между его спальней и примыкающей к ней библиотекой. Его личный врач, доктор У. К. Брайант, был немедленно уведомлен.

Тщательный осмотр тела показал, что его лицо было слегка обесцвечено, а причиной смерти врач назвал апоплексический удар. Очевидно, он уже был мертв около восьми или девяти часов, до того, как его обнаружили.

У мистера Флетчера остался племянник Джон Г. Флетчер II, который является профессором бактериологии Блейка в университете, и внучатая племянница мисс Хелен Бонд. Профессору Флетчеру сообщили об этом печальном происшествии вскоре после того, как он покинул занятия сегодня утром, и он поспешил во Флетчервуд. Он не сделал никакого заявления, кроме того, что был невыразимо потрясен. Мисс Бонд, которая в течение нескольких лет жила у родственников, мистера и миссис Фрэнсис Грин из Литтл-Нек, потрясена случившимся.

— Уолтер, — добавил Кеннеди, отложив газету и без дальнейших препирательств перейдя прямо к делу, — в этом сейфе чего-то не хватало.

Мне не нужно было выражать тот интерес, который я теперь действительно испытывал, и Кеннеди поспешил воспользоваться этим.

— Как раз перед тем, как ты вошел, — продолжил он, — Джек Флетчер позвонил мне из Грейт-Нека. Ты, вероятно, этого не знаешь, но в узком кругу университета в частном порядке сообщалось, что старый Флетчер должен был оставить большую часть своего состояния, чтобы основать великую школу профилактической медицины, и что единственным условием было то, что его племянник должен быть деканом школы. Профессор сказал мне по телефону, что завещание пропало из сейфа, и что это была единственная пропавшая вещь. По его волнению я заключаю, что в этой истории есть нечто большее, чем он хотел рассказать по телефону. Он сказал, что его машина по дороге в город, и спросил, не приеду ли я и не помогу ему. Он не сказал, как. Теперь я узнаю все подробно, и я собираюсь попросить тебя поехать со мной, Уолтер, с особой целью, чтобы это не попало в газеты, понимаешь? Пока мы не разберемся в этом.

Через несколько минут зазвонил телефон, и посыльный объявил, что машина ждет. Мы поспешили к ней; шофер небрежно откинулся на сиденье, и мы с поразительной скоростью проехали через город и реку и выехали на дорогу в Грейт-Нек.

Я уже начал чувствовать что-то от энтузиазма Кеннеди к приключениям. Я с полдюжины раз ловил себя на том, что готов рискнуть заподозрить неладное, но только для того, чтобы снова погрузиться в молчание при виде непроницаемого выражения лица Кеннеди. Что за тайна ждала нас в огромном одиноком доме на Лонг-Айленде?

Мы нашли Флетчервуд в великолепном поместье прямо на берегу залива, с длинной подъездной дорожкой, ведущей к двери. Профессор Флетчер встретил нас у входа, и я был рад отметить, что он вовсе не воспринимал меня как незваного гостя, а, казалось, испытывал некоторое облегчение от того, что кто-то, кто разбирается в газетах, может встать между ним и любыми репортерами, которые могли бы заглянуть.

Он провел нас прямо в библиотеку и закрыл дверь. Казалось, ему не терпелось рассказать свою историю.

— Кеннеди, — начал он, почти дрожа от волнения, — посмотри на эту дверь сейфа.

Мы посмотрели. Она была просверлена таким образом, чтобы нарушить комбинацию. Это была тяжелая дверь, плотно прилегающая, и это был лучший вид маленького сейфа, который был создан на современном уровне техники. И все же было ясно, что в него кто-то вмешался, и успешно. Кто был этот ученый-взломщик, который, по-видимому, совершил невозможное? Это была не обычная рука и мозг, которые выполнили эту “работу”.

Флетчер широко распахнул дверь и указал на небольшое помещение внутри, стальная дверь которого была взломана. Затем он осторожно вынул из него стальную коробку и поставил ее на библиотечный стол.

Я полагаю, все смотрели на эту коробку? — быстро спросил Крейг.

На лице Флетчера промелькнула улыбка.

— Я думал об этом, Кеннеди, — сказал он. — Я вспомнил, что ты когда-то говорил мне об отпечатках пальцев. Только я сам прикасался к ней, и я был осторожен, брал только с боков. Завещание было помещено в эту коробку, и ключ от коробки обычно находился в замке. Что ж, завещание исчезло. Вот и все, больше ничего не тронули. Но хоть убей, я не могу найти на коробке ни следа, ни отпечатка пальца. В такую жаркую и влажную летнюю ночь, как вчера, я должен сказать, что вполне вероятно, что любой, кто прикоснется к этой металлической коробке, оставит следы пальцев. Разве ты так не думаешь, Кеннеди?

Кеннеди кивнул и продолжил осматривать место, где был взломан сейф. Нас разбудил тихий свист: подойдя к столу, Крейг оторвал белый лист бумаги от лежащего там блокнота и нанес на него пару мелких частиц.

— Я обнаружил, что они прилипли к зазубренным краям стали там, где ее выдавили, — сказал он. Затем он выхватил карманную лупу. — Не из резиновой перчатки, — прокомментировал он наполовину про себя. — Клянусь Юпитером, на одной стороне их видны линии, которые выглядят так, как будто это линии человеческих пальцев, а другая сторона совершенно гладкая. Нет ни малейшего шанса использовать их в качестве подсказки, за исключением… Ну, я не знал, что преступники в Америке знают этот трюк.

— Какой трюк?

— Ты знаешь, как увлечены новые детективы системой отпечатков пальцев? Ну, первое, что сделали некоторые современные преступники в Европе, — это надели резиновые перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Но ты не можешь очень хорошо работать в резиновых перчатках. Прошлой осенью в Париже я слышал об одном парне, который доставил полиции много хлопот. Он никогда не оставлял следов, или, по крайней мере, в этом не было ничего хорошего, если бы он это сделал. Он слегка покрасил руки жидкой резиной, которую изобрел сам. Эффект был как от резиновых перчаток, но он мог свободно пользоваться пальцами практически с той же остротой прикосновения. Флетчер, что бы ни лежало в основе этого дела, я уверен, что тебе придется иметь дело не с обычным преступником.

— Как ты думаешь, есть ли у него какие-нибудь родственники, кроме тех, о которых мы знаем? — спросил я Кеннеди, когда Флетчер ушел, чтобы позвать слуг.

— Нет, — ответил он, — я думаю, что нет. Флетчер и Хелен Бонд, его троюродная сестра, с которой он помолвлен, — единственные двое.

Кеннеди продолжал изучать библиотеку. Он входил и выходил из дверей, осматривал окна и сейф со всех сторон.

— Спальня старого джентльмена здесь, — сказал он, указывая на дверь. — Любой шум или, возможно, даже свет, проникающий через фрамугу из библиотеки, может разбудить его. Предположим, он внезапно проснулся и вошел в эту дверь. Он видит вора за работой над сейфом. Да, эта часть реконструкции истории проста. Но кто был незваным гостем?

В этот момент вернулся Флетчер со слугами. Допрос был долгим и утомительным, и ни к чему не привел, кроме того, что дворецкий признался, что не уверен, были ли заперты окна в библиотеке. Садовник был очень туп, но, в конце концов, сообщил один, возможно, важный факт. Утром он заметил, что задние ворота, ведущие на заброшенную дорогу ближе к заливу, чем главное шоссе перед домом, были открыты. Ею редко пользовались, и она закрывалась только на обычный крючок. Тот, кто открыл ее, очевидно, забыл повесить крючок. Ему показалось странным, что дверь была открыта, и, закрывая ее, он заметил в грязи на проезжей части следы, которые, казалось, указывали на то, что там стоял автомобиль.

После того как слуги ушли, Флетчер попросил нас извинить его на некоторое время, так как он хотел сбегать к Гринам, которые жили на другой стороне залива. По его словам, мисс Бонд была совершенно подавлена смертью своего дяди и находилась в крайне нервном состоянии. Между тем, если бы нам понадобилась какая-нибудь машина, мы могли бы воспользоваться машиной его дяди или вообще чем-нибудь поблизости.

— Уолтер, — сказал Крейг, когда Флетчер ушел, — я хочу вернуться в город сегодня вечером, и у меня есть кое-что, что я хотел бы, чтобы ты тоже сделал.

Вскоре мы уже мчались обратно по великолепной дороге в Лонг-Айленд-Сити, пока он излагал нашу программу.

— Ты пойдешь в офис “Стар”, — сказал он, — и просмотришь все вырезки обо всей семье Флетчер. Получи также полную историю жизни Хелен Бонд — что она делала в обществе, с кем ее видели в основном, совершала ли она какие-либо поездки за границу и была ли она когда-либо помолвлена — ты знаешь, все, что может быть важным. Я поднимусь в квартиру, чтобы взять свою камеру, а затем в лабораторию, чтобы взять кое-какие довольно громоздкие принадлежности, которые я хочу взять с собой во Флетчервуд. Встретимся на станции Коламбус-Серкл, скажем, в половине одиннадцатого.

Затем мы расстались. Мои поиски выявили тот факт, что мисс Бонд всегда была близка с ультрамодным окружением, провела прошлое лето в Европе, большую часть времени в Швейцарии и Париже с Гринами. Насколько я мог выяснить, о ее помолвке никогда не сообщалось, но множество состояний, а также иностранных титулов мелькали в палате сталелитейного магната.

Мы с Крейгом встретились в назначенное время. У него было с собой много всякой всячины, и это не прибавило нам комфорта, когда мы помчались обратно, но прошло не более получаса, прежде чем мы снова оказались рядом с Грейт-Нек.

Однако вместо того, чтобы сразу вернуться во Флетчервуд, Крейг велел шоферу остановиться на заводе местной компании по производству электроэнергии, где он спросил, может ли он посмотреть запись о количестве тока, использованного прошлой ночью.

Кривая, нанесенная на линейчатую поверхность листа автоматической регистрирующей стрелкой, была нерегулярной, показывая подъемы и спады тока, резко повышаясь с заходом солнца и постепенно снижаясь после девяти часов, когда свет гас. Однако где-то между одиннадцатью и двенадцатью часами нерегулярное падение кривой было прервано довольно заметным поворотом вверх.

Крейг спросил рабочих, обычно ли это происходит. Они были совершенно уверены, что кривая, как правило, постепенно снижалась до двенадцати часов, когда отключалось питание. Но они не увидели в этом ничего примечательного. — О, я полагаю, в некоторых больших домах были гости, — предположил бригадир, — и, возможно, просто для того, чтобы показать место, они включили все огни. Я не знаю, сэр, что это было, но это не мог быть сильный скачек, иначе мы бы заметили это в то время, и свет был бы тусклым.

— Хорошо, — сказал Крейг, — просто понаблюдайте и посмотрите, не повторится ли это сегодня вечером примерно в то же время.

— Хорошо, сэр.

— А когда вы закроете завод на ночь, вы принесете карточку учета во Флетчервуд? — спросил Крейг, засовывая купюру в карман рубашки бригадира.

— Я так и сделаю, и благодарю вас, сэр.

Было почти половина двенадцатого, когда Крейг установил свой аппарат в библиотеке во Флетчервуде. Затем он вывинтил все лампочки из люстры в библиотеке и прикрепил на их места соединения обычным зеленым шелковым гибким тросом. Затем они были соединены с небольшим инструментом, который мне показался похожим на дрель. Он заткнул сверло куском войлока и приложил его к дверце сейфа.

Я слышал глухое"тат-тат"дрели. Войдя в спальню и закрыв дверь, я обнаружил, что он все еще слышен мне, но старик, склонный к глухоте и спящий, вряд ли был бы им разбужен. Примерно через десять минут Крейг показал аккуратную маленькую дырочку в дверце сейфа напротив той, которую взломщик проделал в комбинации.

— Я рад, что ты ни при чем, — сказал я, — иначе мы могли бы бояться тебя, возможно, даже заставили бы предоставить алиби за вчерашний день!

Крейг проигнорировал мое подшучивание и сказал таким тоном, каким он мог бы говорить перед классом студентов, изучающих тонкое искусство научного взлома сейфов:

— Теперь, если кривая энергетической компании сегодня такая же, как и прошлой ночью, это покажет, как это было сделано. Я хотел быть в этом уверен, поэтому решил попробовать этот аппарат, который я контрабандой привез из Парижа в прошлом году. Я полагаю, что старик случайно проснулся и услышал это.

Затем он отодвинул дверь внутреннего отсека, которая была взломана.

— Возможно, мы сможем что-то узнать, посмотрев на эту дверь и изучив следы, оставленные отмычкой, с помощью моего нового инструмента, — сказал он.

На библиотечном столе он закрепил устройство с двумя вертикальными стойками, поддерживающими циферблат, который он назвал “динамометром”. Стойки были закреплены сзади, и все это напомнило мне миниатюрную гильотину.

— Это мой механический детектив, — гордо сказал Крейг. — Он был разработан самим Бертильоном, и он лично дал мне разрешение скопировать его собственную машину. Видишь ли, она предназначена для измерения давления. Теперь давай возьмем обычный лом и посмотрим, какое давление потребуется, чтобы воспроизвести эти метки на этой двери.

Крейг положил кусок стали на динамометр в том положении, которое он занимал в сейфе, и крепко закрепил его. Затем он взял отмычку и надавил на нее изо всех сил. Стальная дверь была соединена с индикатором, и стрелка вращалась до тех пор, пока не показала давление, которое мог оказать только сильный человек. Сравнивая отметки, сделанные на стали в ходе эксперимента и взломщиком сейфов, было очевидно, что в таком давлении не было необходимости. Очевидно, замок на двери был всего лишь пустяковым делом, а сама сталь была не очень прочной. Создатели сейфов полагались на первую линию обороны, чтобы отразить нападение.

Крейг пробовал снова и снова, с каждым разом применяя все меньше силы. Наконец он получил отметину, почти похожую на первоначальные отметины на стали.

— Ну-ну, что ты об этом думаешь? — воскликнул он задумчиво. — Эту часть работы мог бы выполнить и ребенок.

Как раз в этот момент погас свет на ночь. Крейг зажег масляную лампу и сидел в тишине, пока не появился бригадир электроустановки с карточкой, на которой была изображена кривая, практически идентичная той, что была прошлой ночью.

Несколько мгновений спустя машина профессора Флетчера подъехала к дому, и он присоединился к нам с озабоченным и встревоженным выражением лица, которое не мог скрыть.

— Она ужасно расстроена внезапностью всего этого, — пробормотал он, опускаясь в кресло. — Шок был слишком сильным для нее. На самом деле, у меня не хватило духу рассказать ей что-нибудь об ограблении, бедняжка. — Затем через мгновение он спросил, — есть еще какие-нибудь подсказки, Кеннеди?

— Ну, ничего особо важного. Я всего лишь пытался восстановить историю ограбления, чтобы выяснить мотив и несколько деталей; тогда, когда появятся настоящие улики, нам не придется так много рассказывать. Взломщик, безусловно, был умен. Он использовал электрическую дрель, чтобы взломать комбинацию.

— Ух ты! — воскликнул профессор, — неужели это так? Должно быть, он выше среднего. Это интересно.

— Кстати, Флетчер, — сказал Кеннеди, — я бы хотел, чтобы ты представил меня завтра своей невесте. Я хотел бы познакомиться с ней поближе.

— С удовольствием, — ответил Флетчер, — только ты должен быть осторожен в том, о чем говоришь. Помни, смерть дяди была для нее настоящим потрясением, он был ее единственным родственником, кроме меня.

— Так и будет, — пообещал Кеннеди, — и, кстати, ей может показаться странным, что я здесь в такое время. Возможно, тебе будет лучше сказать ей, что я специалист по нервным расстройствам или что-то в этом роде — что-нибудь, что не связывало бы меня с ограблением, о котором, как ты говоришь, ты ей не сказал.

Следующим утром я увидел Кеннеди на рассвете, потому что у него не было очень хорошей возможности что-либо сделать ночью, кроме как восстановить детали. Теперь он стоял у задних ворот со своей камерой, где я обнаружил, что он поворачивает ее концом вниз и фотографирует дорогу. Вместе мы тщательно обыскали лес и дорогу около ворот, но не смогли обнаружить абсолютно ничего.

После завтрака я импровизировал в темной комнате и проявил пленки, в то время как Крейг пошел по проселочной дороге вдоль берега “в поисках улик”, как он кратко сказал. Ближе к полудню он вернулся, и я увидел, что он погружен в мрачные размышления. Поэтому я ничего не сказал, но протянул ему фотографии дороги. Он взял их и выложил в длинную шеренгу на полу библиотеки. Они, казалось, состояли из небольших грядок грязи по обе стороны от ряда правильных круглых пятен, некоторые из которых были очень четкими и отчетливыми по бокам, другие — совершенно неясными в центре. Время от времени там, где вы ожидали бы увидеть одно из пятен, просто для симметрии вещи, его не хватало. Когда я посмотрел на ряд фотографий на полу, я увидел, что это была фотография следа, оставленного автомобильной шиной, и я вдруг вспомнил, что сказал садовник.

Затем Крейг представил результаты своей утренней работы, которая состояла из нескольких десятков листов белой бумаги, аккуратно разделенных на три пачки. Их он также разложил длинными рядами на полу, каждая пачка в отдельной линии. Затем я начал понимать, что он делает, и завороженно наблюдал, как он, стоя на четвереньках, жадно просматривает бумаги и сравнивает их с фотографиями. Наконец он очень решительно собрал два комплекта бумаг и выбросил их. Затем он немного сдвинул третий набор и положил его вплотную параллельно фотографиям.

— Посмотри на это, Уолтер, — сказал он. — Теперь сделай это глубокое и острое углубление. Ну, на фотографии есть соответствующий снимок. Так что ты можешь выбрать их один за другим. Теперь вот один из них вообще отсутствует на бумаге. Так оно и есть на фотографии.

Почти как школьник в своем ликовании, он сравнивал маленькие круглые круги, сделанные металлическими вставками в “противоскользящей” автомобильной шине. Снова и снова я видел подобные отпечатки, оставленные в пыли и грязи асфальтированной улицы или грязи дороги. Мне никогда не приходило в голову, что их можно как-то использовать. И все же Крейг был здесь, спокойно прослеживая сходство у меня на глазах, идентифицируя отметки, сделанные на фотографии, с отпечатками, оставленными на клочках бумаги.

Когда я последовал за ним, у меня возникло очень странное чувство восхищения его гением.

— Крейг, — воскликнул я, — это отпечаток большого пальца автомобиля.

— И это говорит желтый журналист, — весело ответил он. — Система отпечатков большого пальца, применяемая к автомобилям. Я уже вижу воскресный очерк, который у тебя в голове, с этим заголовком. Да, Уолтер, это именно то, что есть. Берлинская полиция использовала его несколько раз с самыми поразительными результатами.

— Но, Крейг, — внезапно воскликнул я, — отпечатки на бумаге, где ты их взял? Что это за машина?

— Это не очень далеко отсюда, — наставительно ответил он, и я увидел, что он больше не скажет ничего, что могло бы навести на кого-либо ложное подозрение. Тем не менее, мое любопытство было так велико, что, если бы была возможность, я, конечно, опробовал бы его план на всех машинах в гараже Флетчера.

Кеннеди больше ничего не сказал, и мы позавтракали в тишине. Флетчер, который решил пообедать с Гринами, позвонил Кеннеди по телефону, чтобы сказать ему, что он может навестить мисс Бонд позже днем.

— И я могу принести аппарат, который я однажды описал тебе, чтобы определить, в каком именно нервном состоянии она находится? — спросил он. Очевидно, ответ был утвердительным, потому что Кеннеди повесил трубку с удовлетворенным “До свидания”.

— Уолтер, я хочу, чтобы ты пошел со мной сегодня днем в качестве моего помощника. Помни, что теперь я доктор Кеннеди, специалист по нервным заболеваниям, а ты доктор Джеймсон, мой коллега, и мы должны проконсультироваться по самому важному делу.

— Ты думаешь, это честно? — горячо спросил я, — застать эту девушку врасплох, втереться к ней в доверие в качестве медицинского консультанта и вытянуть из нее какой-нибудь факт, изобличающий кого-то? Я полагаю, что таков твой план, и мне не нравится этика, или, скорее, отсутствие этики, в этом деле.

— А теперь подумай минутку, Уолтер. Возможно, я ошибаюсь; я не знаю. Конечно, я чувствую, что цель оправдает средства. У меня есть идея, что я могу получить от мисс Бонд единственную нужную мне улику, которая приведет прямо к преступнику. Кто знает? У меня есть подозрение, что то, что я собираюсь сделать, является высшей формой твоей так называемой этики. Если то, что говорит нам Флетчер, правда, то эта девушка сходит с ума из-за этого. Почему она должна быть так потрясена смертью дяди, с которым не жила? Я говорю тебе, что она знает кое-что об этом деле, что нам тоже необходимо знать. Если она никому не расскажет, это съест ее разум. Я добавлю ужин к коробке сигар, мы уже поспорили на это дело, что то, что я собираюсь сделать, будет к лучшему — к лучшему для нее.

Я снова уступил, потому что начинал все больше и больше верить в старого Кеннеди, которого я видел превращенным в первоклассного детектива, и мы вместе отправились к Гринам, Крейг нес что-то в одной из тех длинных черных сумок, которые используют врачи.

Флетчер встретил нас на подъездной дорожке. Казалось, он был очень взволнован, потому что его лицо осунулось, и он нервно переступал с одной ноги на другую, из чего мы сделали вывод, что мисс Бонд чувствует себя хуже. Был поздний вечер, почти на грани сумерек, когда он провел нас через приемную, а оттуда на длинную веранду с видом на залив и благоухающую жимолостью.

Мисс Бонд полулежала в плетеном кресле, когда мы вошли. Она начала подниматься, чтобы поприветствовать нас, но Флетчер мягко удержал ее, сказав, представляя нас, что, по его мнению, врачи простят любую неформальность со стороны инвалида.

Флетчер был довольно славным парнем, и он мне начал нравиться; но вскоре я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, что он такого сделал, чтобы заслужить такую девушку, как Хелен Бонд. Она была тем, что я бы назвал идеальным типом “новой” женщины, — высокой и спортивной, но без какого-либо налета манерности. Самой первой мыслью, которая поразила меня, была неуместность девушки ее типа, страдающей от приступа “нервов”, и я был уверен, что все должно быть так, как сказал Крейг, что она скрывает секрет, который оказывает на нее ужасное воздействие. Случайный взгляд, возможно, и не выдал бы истинного состояния ее чувств, потому что ее темные волосы, большие карие глаза и загар на лице и руках свидетельствовали о чем угодно, только не о неврастении. Инстинктивно чувствовалось, что она, при всей своей атлетической грации, была прежде всего женственной женщиной.

Солнце, опускающееся за холмы по ту сторону залива, смягчало коричневый цвет ее кожи и, как я заметил, внимательно наблюдая за ней, частично скрывал нервозность, которая была совершенно неестественной для девушки с таким самообладанием. Когда она улыбнулась, в ее улыбке была фальшивая нотка; она была натянутой, и мне было достаточно очевидно, что она переживает ментальный ад противоречивых эмоций, которые убили бы женщину с меньшим самообладанием.

Я почувствовал, что хотел бы быть на месте Флетчера — вдвойне, когда по просьбе Кеннеди он удалился, оставив меня свидетелем пыток женщины с такой тонкой чувствительностью, за которой уже безжалостно охотились ее собственные мысли.

Тем не менее, я отдам должное Кеннеди за тактичность, о которой я не знал, что старик обладал. Он очень хорошо справился с предварительными вопросами для псевдодоктора, обращаясь ко мне как к своему помощнику по несущественным вопросам, которые позволили мне “сохранить лицо” идеально. Когда он подошел к критическому моменту открытия черной сумки, он сделал очень уместное и легкое замечание о том, что не взял с собой никаких острых блестящих инструментов или неприятных черных наркотиков.

— Все, что я хочу сделать, мисс Бонд, это сделать несколько простых небольших тестов вашего нервного состояния. Один из них мы, специалисты, называем временем реакции, а другой — тестом сердечной деятельности. Ни то, ни другое не имеет никакой серьезности, поэтому я прошу вас не волноваться, ибо главная ценность состоит в том, чтобы пациент был совершенно спокоен и нормален. После того, как они закончатся, я думаю, что буду знать, прописывать ли мне абсолютный покой или поездку в Ньюпорт.

Она томно улыбнулась, когда он надел длинную, плотно облегающую резиновую перчатку на ее стройное предплечье, а затем заключил ее в более крупное, абсолютно негибкое кожаное покрытие. Между резиновой перчаткой и кожаным покрытием находилась жидкость, сообщающаяся со стеклянной трубкой с чем-то вроде циферблата. Крейг часто объяснял мне, как давление крови наиболее точно регистрируется на циферблате, показывая различные эмоции так остро, как если бы вы заглянули в самый разум субъекта. Я думаю, что психологи-экспериментаторы называли эту штуку “плетизмографом”.

Затем у него был прибор, который измерял время процедуры. Существенной частью этого прибора была работа очень тонкого секундомера, и эта обязанность была возложена на меня. Это было не что иное, как измерение времени, прошедшего между его вопросами к ней и ее ответами, в то время как он записывал фактические вопросы и ответы и отмечал результаты, которые я давал. Никто из нас не был знаком с этим процессом, потому что, когда мы учились в колледже, эти инструменты только начинали использоваться в Америке. Кеннеди никогда не позволял своей конкретной области науки сужать его кругозор, но взял за правило быть в курсе всех важных открытий и методов в других областях. Кроме того, я читал статьи о хроноскопе, плетизмографе, сфигмографе и других новых психологических инструментах. Однако Крейг справился с этим, как будто он занимался подобными вещами каждый день.

— Итак, мисс Бонд, — сказал он, и его голос был таким успокаивающим и убедительным, что я видел, что она ни на йоту не нервничала из-за наших простых приготовлений, — процедура похожа на игру в детской комнате — вот в чем она заключается: я скажу слово, например,"собака". Вы должны немедленно сказать первое слово, которое придет вам в голову, подсказанное им — скажите"кошка". Я скажу"цепь", например, и, вероятно, вы ответите"ошейник"и так далее. Вы понимаете, что я имею в виду? Без сомнения, это может показаться смешным, но прежде чем мы закончим, я уверен, что вы поймете, насколько ценен такой тест, особенно в таком простом случае нервозности, как ваш.

Я не думаю, что она нашла какое-то зловещее толкование в его словах, но я нашел, и если когда-нибудь и хотел возразить, то только тогда, но мой голос, казалось, застрял у меня в горле.

Он только начинал. Было ясно, что от меня зависело сдаться и не вмешиваться. Так внимательно, как только мог, я не сводил глаз с часов и других приборов, в то время как мои уши и сердце со смешанными чувствами следили за низким, музыкальным голосом девушки.

Я не буду приводить весь тест, потому что многое из него, особенно в начале, было на самом деле бесполезным, поскольку оно просто вело к “неожиданным испытаниям”. От бесцветных вопросов Кеннеди внезапно перешел в атаку. Это было сделано в одно мгновение, когда мисс Бонд была полностью обезоружена и потеряла бдительность.

— Спокойной ночи, — сказал Кеннеди.

— День, — последовал ответ от мисс Бонд.

— Автомобиль.

— Лошадь.

— Залив.

— Пляж.

–Дорога.

— Лес.

— Ворота.

— Забор.

— Тропинка.

— Кусты.

— Крыльцо.

— Дом.

Заметил ли я или вообразил слабое колебание?

— Окно.

— Занавес.

Да, в тот раз это было ясно. Но слова быстро следовали одно за другим. Покоя не было. У нее не было возможности собраться с мыслями. Я отметил заметную разницу во времени реакции и, сочувствуя, проклял этот холод; научная третья степень.

— Париж.

— Франция.

— Латинский квартал.

— Студенты.

— Апачи.

Крейг произнес это с искаженным произношением “Апаши”.

— Действительно, доктор Кеннеди, — сказала она, — я ничего не могу связать с этим словом. Ну, да, les vaches, я полагаю.

— Вам лучше не отвечать на этот вопрос. Я потратил впустую много секунд. Очень хорошо, давайте попробуем еще раз, — ответил он с напускной беззаботностью, хотя ответ, казалось, заинтересовал его, потому что “les vaches” означало “коровы”, иначе известные как полиция.

Ни один адвокат не смог бы упиваться возможностью задавать наводящие вопросы более безжалостно, чем Кеннеди. Он произнес свои слова резко и неожиданно.

— Люстра.

— Свет.

— Электрический свет, — подчеркнул он.

— Бродвей, — ответила она, пытаясь заставить новую ассоциацию идей заменить ту, которую она старалась скрыть.

— Сейф.

— Хранилище.

Краем глаза я мог видеть, что индикатор показывал чрезвычайно усиленную сердечную деятельность. Что касается времени реакции, я отметил, что оно становилось все длиннее и значительнее. Он безжалостно настаивал на своих словах. Мысленно я проклял его.

— Резиновый.

— Шина.

— Сталь.

— Питсбург, — крикнула она наугад.

— Сейф, — никакого ответа.

— Замок.

Снова никакого ответа. Он торопил свои слова. Я наклонился вперед, напряженный от волнения и сочувствия.

— Ключ.

Тишина и трепетание индикатора артериального давления.

— Уилл.

Как только было произнесено последнее слово, ее выражение испуганного вызова исчезло. С криком боли она вскочила на ноги.

— Нет, нет, доктор, вы не должны, вы не должны, — воскликнула она, протягивая руки. — Почему вы выбираете эти слова из всех остальных? Может ли это быть…

Если бы я не поймал ее, я думаю, она упала бы в обморок.

Индикатор показывал сердце, попеременно бьющееся от лихорадочного возбуждения и почти замирающее от страха. Что бы Кеннеди сделал дальше, подумал я, решив отключить его как можно скорее. С того момента, как я увидел ее, я был очарован ею. Я знал, что на моем месте должен был быть Флетчер, хотя не могу не сказать, что испытывал определенное мрачное удовольствие, поддерживая даже на мгновение такую женщину в трудную минуту.

— Неужели вы догадались о том, о чем никто в мире, нет, даже милый старина Джек, не знает. О, я сойду с ума, с ума, с ума!

Кеннеди мгновенно вскочил на ноги и направился к ней. Выражение его глаз было для нее достаточным ответом. Она знала, что он знает, и она побледнела и вздрогнула, отпрянув от него.

— Мисс Бонд, — сказал он голосом, который привлекал внимание, он был низким и вибрировал от чувства, — мисс Бонд, вы когда-нибудь лгали, чтобы защитить друга?

— Да, — сказала она, встретившись с ним взглядом.

— Я тоже смогу, — ответил тот же напряженный голос, — когда узнаю правду об этом друге.

Тогда в первый раз слезы хлынули бурей. Ее дыхание было быстрым и лихорадочным.

— Никто никогда не поверит, никто не поймет. Они скажут, что я убила его, что я убила его.

Все это время я стоял почти безмолвный, озадаченный. Что все это значило?

— Нет, — сказал Кеннеди, — нет, потому что они никогда об этом не узнают.

— Никогда не узнают?

— Никогда, если, в конце концов, справедливость восторжествует. Завещание у вас? Или вы его уничтожили?

Это был смелый ход.

— Да. Нет. Вот оно. Как я могу уничтожить его, если оно сжигает саму мою душу?

Она буквально вырвала бумагу из-за пазухи своего платья и в ужасе отбросила ее от себя.

Кеннеди поднял завещание, открыл и торопливо просмотрел.

— Мисс Бонд, — сказал он, — Джек никогда не узнает об этом ни слова. Я скажу ему, что завещание было неожиданно найдено в столе Джона Флетчера среди других бумаг. Уолтер, поклянитесь своей честью джентльмена, что это завещание было найдено в столе старого Флетчера.

— Доктор Кеннеди, как я могу вас отблагодарить? — воскликнула она, устало опускаясь в кресло и прижимая руки к пульсирующему лбу.

— Просто расскажите мне, как вы получили это завещание, чтобы, когда вы с Флетчером поженитесь, я мог быть вам таким же хорошим другом, без всяких подозрений, как и ему. Я думаю, полное признание пошло бы вам на пользу, мисс Бонд. Вы бы предпочли, чтобы доктор Джеймсон этого не слышал?

— Нет, он может остаться.

— Это все, что я знаю, мисс Бонд. Прошлым летом в Париже с Гринами вы, должно быть, случайно слышали о Пилларде, апаче, одном из самых известных взломщиков, которых когда-либо создавал мир. Вы разыскали его. Он научил вас, как красить пальцы резиновой композицией, как пользоваться электродрелью, как пользоваться старомодным ломом. Вы отправились во Флетчервуд по проселочной дороге примерно в четверть двенадцатого в ночь ограбления в маленьком электрическом катере Гринов. Вы вошли в библиотеку через незапертое окно, подключили дрель к электрическим соединениям люстры. Вы должны были работать быстро, потому что электричество отключалось в полночь, но вы не могли выполнить работу позже, когда они спали более крепко, по той же самой причине.

Это было сверхъестественно, когда Кеннеди поспешил с реконструкцией сцены, почти невероятно. Девушка зачарованно наблюдала за ним.

— Джон Флетчер не спал той ночью. Так или иначе, он услышал вас за работой. Он вошел в библиотеку и при свете, льющемся из его спальни, увидел, кто это был. В гневе он, должно быть, обратился к вам, и его страсть взяла верх над возрастом — он внезапно упал на пол с апоплексическим ударом. Когда вы склонились над ним, он умер. Но почему вы вообще решились на такое глупое предприятие? Разве вы не знали, что другие люди знали о завещании и его условиях, что, в конце концов, вас обязательно выследят, если не друзья, то враги? Как, по-вашему, вы могли бы извлечь выгоду, уничтожив завещание, положения которого были известны другим?

Любая другая женщина, кроме Хелен Бонд, впала бы в истерику задолго до того, как Кеннеди закончил безжалостно излагать один факт за другим в своей истории. Но, что касается ее, то облегчение теперь, после напряжения многих часов сокрытия, казалось, заставило ее пойти до конца и сказать правду.

Что это было? Был ли у нее какой-то тайный любовник, ради которого она рискнула всем, чтобы сохранить семейное состояние? Или она защищала кого-то, кто был ей дороже собственной репутации? Почему Кеннеди заставил Флетчера уйти?

Ее глаза опустились, а грудь вздымалась и опускалась от сдерживаемых эмоций. И все же я едва был готов к ее ответу, когда, наконец, она медленно подняла голову и спокойно посмотрела нам в лицо.

— Я сделала это, потому что люблю Джека.

Никто из нас не произнес ни слова. Я, по крайней мере, полностью подпал под чары этой властной женщины. Правильно это или нет, но я не мог сдержать чувства восхищения и изумления.

— Да, — сказала она, и ее голос дрожал от волнения, — как бы странно это ни звучало для вас, но не любовь к себе заставила меня сделать это. Я была, я безумно влюблена в Джека. Ни один другой мужчина никогда не вызывал такого уважения и любви, как он. Над его работой в университете я изрядно позлорадствовала. И все же… и все же, доктор Кеннеди, разве вы не видите, что я отличаюсь от Джека? Что бы я делала с доходом жены даже декана новой школы? Рента, предусмотренная для меня в этом завещании, ничтожна. Мне нужны миллионы. С самого раннего детства меня так воспитывали. Я всегда ожидала такой удачи. Мне дали все, что я хотела. Но когда человек женат, все по-другому — у тебя должны быть свои собственные деньги. Мне нужно состояние, потому что тогда у меня был бы городской дом, загородный дом, яхта, машины, одежда, слуги, которые мне нужны, — они такая же часть моей жизни, как ваша профессия. Они должны быть у меня. И теперь все это должно было выскользнуть из моих рук. Правда, по этой последней воле все должно было пойти так, чтобы Джек был счастлив в своей новой школе. Я могла бы забыть об этом, если бы это было все. Есть и другие состояния, которые были положены к моим ногам. Но я хотела Джека, и я знала, что Джек хочет меня. Дорогой мальчик, он никогда не мог понять, какой совершенно несчастной сделала бы меня интеллектуальная бедность и как мое несчастье, в конце концов, отразилось бы на нем. На самом деле эта великая и благотворительная филантропия, в конце концов, разрушила бы и нашу любовь, и нашу жизнь. Что мне было делать? Стоять в стороне и смотреть, как моя жизнь и моя любовь разрушаются, или отказаться от Джека ради состояния человека, которого я не любила? Хелен Бонд не такая женщина, сказала я себе. Я консультировалась с величайшим адвокатом, которого я знала. Я изложила ему гипотетический случай и спросила его мнение таким образом, чтобы заставить его поверить, что он советует мне, как составить нерушимое завещание. Он рассказал мне о положениях и оговорках, которых следует избегать, особенно при совершении благотворительных действий. Это было то, что я хотела знать. Я бы включила один из этих пунктов в завещание моего дяди. Я практиковалась в дядином письме, пока не смогла так же хорошо подделать этот пункт, как мог бы любой другой. Я выбрала те самые слова, написанные его собственным почерком, чтобы попрактиковаться. Затем я поехала в Париж и, как вы уже догадались, научилась доставать вещи из сейфа, подобного сейфу дяди. Перед Богом клянусь, все, что я планировал сделать, — это получить это завещание, изменить его, заменить и верить, что дядя никогда не заметит изменений. Потом, когда бы он умер, я бы оспорила завещание. Я бы получила свою полную долю либо в судебном порядке, либо путем внесудебного урегулирования. Видите ли, я все это спланировала заранее. Школа была бы основана — я, мы бы ее основали. Какая разница, сказала я, тридцать миллионов или пятьдесят миллионов имеют значение для безличной школы, школы, которой еще даже не существует? Разница в двадцать миллионов долларов или около того, или даже половина ее, означала для меня жизнь и любовь. Я планировала украсть наличные в сейфе, все, что угодно, чтобы отвлечь внимание от завещания и сделать так, чтобы это выглядело как обычное ограбление. Я бы изменила завещание в ту ночь и вернула бы его в сейф до утра. Но этому не суждено было сбыться. Я уже почти открыла сейф, когда в комнату вошел мой дядя. Его гнев полностью вывел меня из себя, и с того момента, как я увидела его на полу, у меня не было ни одной здравой мысли. Я забыла взять наличные, я забыла все, кроме этого завещания. Моей единственной мыслью было, что я должна достать его и уничтожить. Сомневаюсь, что я смогла бы что-то изменить с такими расстроенными нервами. Ну вот, теперь у вас есть вся моя история. Я в вашей власти.

— Нет, — сказал Кеннеди, — поверьте мне, существует ментальный срок давности, который, насколько это касается Джеймсона и меня, уже стер это дело. Уолтер, ты найдешь Флетчера?

Я обнаружил, что профессор нетерпеливо расхаживает взад и вперед по гравийной дорожке.

— Флетчер, — сказал Кеннеди, — ночной отдых — это все, что действительно нужно мисс Бонд. Это просто случай перенапряжения нервов, и это пройдет само собой. Тем не менее, я бы посоветовал сменить обстановку как можно скорее. Хорошего дня, мисс Бонд, и мои наилучшие пожелания вам.

— Хорошего дня, доктор Кеннеди. Хорошего дня, доктор Джеймсон. Я, например, была бы рада сбежать.

Полчаса спустя Кеннеди с хорошо наигранным волнением снова мчал меня в машине к Гринам. Мы буквально ворвались без предупреждения в тет-а-тет на крыльце.

— Флетчер, Флетчер, — воскликнул Кеннеди, — посмотри, что мы с Уолтером только что обнаружили в жестяном сейфе, спрятанном в глубине стола твоего дяди!

Флетчер схватил завещание и при тусклом свете, проникавшем из холла, торопливо прочитал его.

— Слава Богу, — воскликнул он, — школа обеспечена, как я и думал.

— Разве это не великолепно! — пробормотала Хелен.

Верный своему инстинкту, я пробормотал:

— Еще одна хорошая газетная история убита.