Автобиография реалиста

Артур Валенкевич

Брюс Нортон – успешный писатель, известный жестокостью и мрачностью своих произведений. Без книг он не может представить себя, они для него – смысл жизни… Теперь же его карьера находится под угрозой.Группа подростков совершает массовое самоубийство, вдохновившись произведениями Нортона. Из-за случившегося он может навсегда потерять возможность публиковать свои произведения.Находясь на грани отчаяния, Брюс анализирует свою трудную жизнь в попытке понять, остались ли у него силы всё исправить…

11

Если забегать немного в будущее, то можно сказать, что, когда у Брюса случилась первая публикация, мнения критиков касательно неё были довольно специфичными. Как сказали бы в среде профессиональных издателей, они были неоднозначными. Брюс же, почитав отзывы в интернете, довольно точно подметил, что мнения были откровенно херовыми.

И самое фиговое в этой ситуации заключалось в том, что критики не предъявляли претензий к логике произведения, к образам персонажей или же к развитию хода событий. Нет, «Репутацию» хвалили и за описание загадочности леса, и за двойственность главного героя, и за неожиданную развязку. Вот только выставляли этой книге только низкие оценки. Почему?

Всё банально просто. Жестоко. Жестоко, жестоко, жестоко. Брюс научился слышать эти слова от Бетти, но от этих кретинов он не был готов их воспринимать.

Они не воспринимали сюжет повести как полноценную картину, их интересовала только причина, почему писатель-дебютант позволяет себе такое количество насилия в первой же книге. В своих разгромных рецензиях критики (и почему слова «критики» и «кретины» так похожи) пытались выяснить первопричину такой кровавости. Версии предполагались разные, от самых безобидных в стиле «Брюс Нортон так хочет заявить о себе» до вполне себе неожиданных «Брюс Нортон — шпион, призванный своим творчеством погрузить в хаос и анархию нашу любимую родину».

С одной стороны, писателю было это очень приятно. Всё же его дебют «выстрелил» и мало кого оставил равнодушным. Но с другой слава «мясника» могла сыграть ему плохую услугу в будущем. Однако Брюс не хотел на тот момент об этом думать.

Позже его всё-таки начало это раздражать. Судя по всему, люди поголовно начали изучать психологию. Иначе как ещё объяснить тот факт, что каждый его знакомый или читатель, встретившийся на улице, считали своим долгом поставить диагноз Брюсу? «Тяжёлое детство, да?». «Психологическая травма, это точно. Тебя часто били?». «Как долго ты был изгоем в своём классе?». «Скажи, почему тебя никто не поддерживал?». «Точно не изнасиловали?». «Поезд не переехал на твоих глазах лучшего друга?».

На все эти вопросы Нортон сначала старался давать шутливые ответы, в духе «Да-да, меня насиловал призрак прошедшего рождества», но потом, когда его попыталась облить святой водой какая-то женщина на улице, ему уже стало совсем не до смеха. Она искренне была уверена, что он бес. А лоб, по которому она зарядила крестом, болел ещё несколько дней.

Даже Норма, его собственная мать, спрашивала, что же она сделала не так. И Брюс не мог сказать ничего другого, кроме как «Ничего». Ничего. Брюс Нортон просто хотел, чтобы его вечно не попрекали за насилие в его книгах. Вот только прекращать это делать, судя по всему, никто не собирался.

Бетти была единственной, кто не задавал Брюсу странных вопросов. Она помогла ему советами, как сделать так, чтобы «Репутация» стала объемнее и чуточку лучше, и поэтому Бетти прекрасно знала, откуда у него берутся столь долбанутые идеи. Бетти вдохновляла его, пусть и немного не в том ключе, в котором сама хотела.

Но в опредёленный момент Нортон понял, что постоянно что-то отвечать ему уже попросту надоело. Он стал больше раздражаться и молчать, когда кто-то, кроме Бетти, пытался коснуться темы жестокости его книг. Они не были жестокими, совсем не были. Очень тяжёло объяснить незнающему человеку, что очень часто не ты пишешь книгу, а она пишет саму себя.

Брюс мог только дать определённый толчок, создать фундамент своему произведению. Бралась за основу некая идея, которая позже, словно огромный снежный ком, скатывалась в полноценный рассказ или же повесть. Брюс её всего лишь переносил на бумагу, он был посредником между мыслью и готовой книгой.

К слову, романы Нортон писать практически не умел. За свои годы творческой карьеры он уже давно усвоил, что чем больше слов — чем дороже можно продать своё творение, но раздувать из мухи слона писатель не умел. Ну вот не мог он полстраницы описывать, как выглядело дерево, под которым захотел пописать главный герой. В том числе и описывать, как играли лучики солнца на волосах персонажей, или же какая прекрасная природа окружала их. Брюс это считал бумагомаранием, и он скорее готов был съесть свою новую рукопись (хотя по правде, он уже давно пользовался компьютером для писательства, так что скорее ноутбукопись), чем тратить время своё и время своих читателей на бессмысленные описания чего-либо.

Вместе с тем Брюс Нортон просто обожал приём, часто используемый в дешёвых сериалах — заканчивать главу на интригующем месте. Следующую часть книги он посвящал совершенно другой сюжетной линии или иному событию, не давая читателям узнать, чем же кончилось дело. В этот момент он чувствовал себя настоящей сволочью и даже немного боялся, что книгу бросят читать из-за обманутых ожиданий. Тем не менее, Брюс не прекращал так делать.

Кто же мог знать, что в конечном итоге его идеи и писательские методы приведут к разбирательствам с полицией и печальным последствиям.