Избранное

Афанасий Фет

Поэзия Афанасия Фета (1820–1892) – ярчайший образец классической русской лирики XIX века. Его поэзия гармонично сочетает в себе легкость и изящность слога, психологизм и философичность. В настоящее издание вошли самые известные стихотворения поэта. В сборник включен очерк о жизни и творчестве А.А. Фета авторства известного литературного критика и публициста рубежа XIX–XX веков Е.В. Чешихина с современными комментариями. Книга предназначена для самого широкого круга читателей, интересующихся русской классической литературой и культурой.

Вечера и ночи

«Я жду… Соловьиное эхо…»

Я жду… Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки.

Трава при луне в бриллиантах.

На тмине горят светляки.

Я жду… Темно-синее небо

И в мелких и в крупных звездах.

Я слышу биение сердца

И трепет в руках и ногах…

Я жду… Вот повеяло с юга.

Тепло мне стоять и идти.

Звезда покатилась на запад…

Прости, золотая, — прости!

«Ночь. Не слышно городского шума…»

Ночь. Не слышно городского шума.

В небесах звезда, — и от нее,

Будто искра, заронилась дума

Тайно в сердце грустное мое.

И светла, прозрачна дума эта,

Будто милых взоров меткий взгляд;

Глубь души полна родного света,

И давнишней гостье опыт рад.

Тихо все, покойно, как и прежде,

Но рукой незримой снят покров

Темной грусти… Вере и надежде

Грудь раскрыла, может быть, любовь?

Что ж такое? Близкая утрата?

Или радость? — Нет, не объяснишь! —

Но оно так пламенно, так свято,

Что за жизнь Творца благодаришь.

«Благовонная ночь, благодатная ночь…»

Благовонная ночь, благодатная ночь,

Раздраженье недужной души!

Все бы слушал тебя — и молчать мне невмочь

В говорящей так ясно тиши.

Широко раскидалась лазурная высь,

И огни золотые горят:

Эти звезды кругом точно все собрались,

Не мигая, смотреть в этот сад.

А уж месяц, что всплыл над зубцами аллей

И в лицо прямо смотрит, — он жгуч!

В недалекой тени непроглядных ветвей

И сверкает, и плещется ключ.

И меняется звуков отдельный удар:

Так ласкательно шепчут струи,

Словно робкие струны воркуют гитар,

Напевая призывы любви,

Словно все и горит, и звенит заодно,

Чтоб мечте невозможной помочь, —

Словно, дрогнув слегка, распахнется окно

Поглядеть в серебристую ночь…

28 апреля 1887

«Вдали огонек за рекою…»

Вдали огонек за рекою.

Вся в блестках струится река.

На лодке весло удалое,

На цепи не видно замка…

Никто мне не скажет: «Куда ты

Поехал, куда загадал?»

Шевелись же, весло, шевелися!..

А берег во мраке пропал.

Да что́ же? Зачем бы не ехать?

Дождешься ль вечерней порой

Опять и желанья, и лодки,

Весла и огня за рекой?..

«Какая ночь! Как воздух чист…»

Какая ночь! Как воздух чист,

Как серебристый дремлет лист,

Как тень черна прибрежных ив,

Как безмятежно спит залив,

Как не вздохнет нигде волна,

Как тишиною грудь полна!..

Полночный свет, ты тот же день:

Белей лишь блеск, чернее тень,

Лишь тоньше запах сочных трав,

Лишь ум светлей, мирнее нрав,

Да вместо страсти хочет грудь

Вот этим воздухом вздохнуть.

1858

Степь вечером

Клубятся тучи, млея в блеске алом.

Хотят в росе понежиться поля.

В последний раз за третьим перевалом

Пропал ямщик, звеня и не пыля.

Нигде жилья не видно на просторе.

Вдали огня иль песни — и не ждешь:

Все степь да степь. Безбрежная, как море,

Волнуется и наливает рожь.

За облаком до половины скрыта,

Луна светить еще не смеет днем.

Вот жук взлетел и прожужжал сердито,

Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.

Покрылись нивы сетью золотистой,

Там перепел откликнулся вдали,

И, слышу я, в изложине росистой

Вполголоса скрипят коростели.

Уж сумраком пытливый взор обманут.

Среди тепла прохладой стало дуть.

Луна чиста. Вот с неба звезды глянут —

И как река засветит Млечный путь.

Вечер

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу.

Далеко в полумраке лука́ми

Убегает на запад река.

Погорев золотыми каймами,

Разлетелись, как дым, облака.

На пригорке то сыро, то жарко, —

Вздохи дня есть в дыханье ночном, —

Но зарница уж теплится ярко

Голубым и зеленым огнем.

«От огней, от толпы беспощадной…»

От огней, от толпы беспощадной

Незаметно бежали мы прочь:

Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной;

Третья с нами — лазурная ночь.

Сердце робкое бьется тревожно,

Жаждет счастье и дать, и хранить…

От людей утаиться возможно,

Но от звезд ничего не сокрыть —

И, безмолвна, кротка, серебриста,

Эта полночь за дымкой сквозной

Видит только, что вечно и чисто,

Что навеяно ею самой.

8 февраля 1889

«В темноте на треножнике ярком…»

В темноте на треножнике ярком

Мать варила черешни вдали.

Мы с тобой отворили калитку

И по темной аллее пошли.

Шли мы розно, прохлада ночная

Широко между нами плыла.

Я боялся, чтоб в помысле смелом

Ты меня упрекнуть не могла.

Как-то странно мы оба молчали

И странней сторонилися прочь…

Говорила за нас и дышала

Нам в лицо благовонная ночь.

«Шепот. Робкое дыханье…»

Шепот. Робкое дыханье.

Трели соловья.

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной. Ночные тени, —

Тени без конца.

Ряд волшебных изменений

Милого лица.

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы, —

И заря, заря!..

«Жди ясного на завтра дня…»

Жди ясного на завтра дня:

Стрижи мелькают и звенят.

Пурпурной полосой огня

Прозрачный озарен закат.

В заливе дремлют корабли, —

Едва трепещут вымпела.

Далеко небеса ушли,

И к ним морская даль ушла.

Так робко набегает тень,

Так тайно свет уходит прочь,

Что ты не скажешь: минул день,

Не говоришь: настала ночь.

1854

Звезды

Отчего все звезды стали

Неподвижною чредой

И, любуясь друг на друга,

Не летят одна к другой?

Искра к искре бороздою

Пронесется иногда,

Но уж знай, ей жить не долго:

То — падучая звезда.

«Летний вечер тих и ясен…»

Летний вечер тих и ясен, —

Посмотри, как дремлют ивы!

Запад неба бледно-красен,

И реки блестят извивы.

От вершин скользя к вершинам,

Ветр ползет лесною высью.

Слышишь ржанье по долинам? —

То табун несется рысью.

«Что за вечер! А ручей…»

Что за вечер! А ручей

Так и рвется…

Как зарей-то соловей

Раздается!

Месяц светом с высоты

Обдал нивы,

А в овраге блеск воды,

Тень, да нивы.

Знать, давно в плотине течь,

Доски гнилы, —

А нельзя здесь не прилечь

На перилы.

Так-то все весной живет!

В роще, в поле —

Все трепещет и поет

Поневоле.

Мы замолкнем, — что в кустах

Хоры эти, —

При́дут с песнью на устах

Наши дети, —

А не дети, так придут

С песнью внуки:

К ним с весною низойдут

Те же звуки.

Колокольчик

Ночь нема, как дух бесплотный,

Теплый воздух онемел, —

Но как будто мимолетный

Колокольчик прозвенел.

Тот ли это, что мешает

Вдалеке лесному сну

И, качаясь, набегает

На ночную тишину,

Или этот, чуть заметный

В цветнике моем и днем,

Узкодонный, разноцветный,

На тычинке под окном?

1859

«На стоге сена ночью южной…»

На стоге сена ночью южной

Лицом ко тверди я лежал,

И хор светил, живой и дружный,

Кругом раскинувшись, дрожал.

Земля, как смутный сон, немая,

Безвестно уносилась прочь,

И я, как первый житель рая,

Один в лицо увидел ночь.

Я ль несся к бездне полунощной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я повис,

И с замираньем и смятеньем

Я взором мерил глубину,

В которой с каждым я мгновеньем

Все невозвратнее тону.

«Что за ночь! Прозрачный воздух скован…»

Что за ночь! Прозрачный воздух скован,

Над землей клубится аромат…

О, теперь я счастлив, я взволнован!

О, теперь я высказаться рад!

Помнишь час последнего свиданья?

Безотраден сумрак ночи был…

Ты ждала, ты жаждала признанья, —

Я молчал: тебя я не любил.

Холодела кровь, и сердце ныло, —

Так тяжка была твоя печаль;

Горько мне за нас обоих было —

И сказать мне правду было жаль.

Но теперь, когда дрожу и млею,

И, как раб, твой каждый взор ловлю, —

Я не лгу, назвав тебя своею

И клянясь, что я тебя люблю!

«Я люблю многое, близкое сердцу…»

Я люблю многое, близкое сердцу,

Только редко люблю я…

Чаще всего, мне приятно скользить по заливу, —

Так, — забываясь

Под звучную меру весла,

Омоченного пеной шипучей, —

Да смотреть, много ль отъехал,

И много ль осталось,

Да не видать ли зарницы…

Изо всех островков,

На которых редко мерцают

Огни рыбаков запоздалых,

Мил мне один предпочтительно:

Красноглазый кролик

Любит его;

Гордый лебедь каждой весною

С протянутой шеей летает вокруг

И садится с размаху

На тихие воды;

Над обрывом утеса

Растет, помавая ветвями,

Широколиственный дуб.

Сколько уж лет тут живет соловей!

Он поет по зарям;

Да и позднею ночью, когда

Месяц обманчивым светом

Серебрит и волны, и листья,

Он не молкнет, — поет

Все громче и громче…

Странные мысли

Приходят тогда мне на ум:

Что это — жизнь или сон?

Счастлив я или только обманут?

Нет ответа…

Мелкие волны что-то шепчут с кормою,

Весло недвижимо,

И на́ небе ясном высоко сверкает зарница.

«Я долго стоял неподвижно…»

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь.

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал… Не помню, что думал:

Я слушал таинственный хор,

И звезды тихонько дрожали, —

И звезды люблю я с тех пор.

«Заря прощается с землею…»

Заря прощается с землею.

Ложится пар на дне долин.

Смотрю на лес, покрытый мглою,

И на огни его вершин.

Как незаметно потухают

Лучи и гаснут под конец!

С какою негой в них купают

Деревья пышный свой венец!

И — все таинственней, безмерней —

Их тень растет, растет как сон…

Как тонко по заре вечерней

Их легкий очерк вознесен!

Как будто, чуя жизнь двойную

И ей овеяны вдвойне, —

И землю чувствуют родную,

И в небо просятся оне.

«Друг мой, бессильны слова, — одни поцелуи всесильны…»

Друг мой, бессильны слова, — одни поцелуи всесильны!

Правда, в записках твоих весело мне наблюдать,

Как прилив и отлив мыслей и чувства мешают

Руке твоей поверять то и другое листку;

Правда, и сам я пишу стихи, покоряясь богине, —

Много и рифм у меня, много размеров живых;

Но меж ними люблю я рифмы взаимных лобзаний

С нежной цезурою уст, с вольным размером любви.

«Долго еще прогорит Веспера скромная лампа…»

Долго еще прогорит Веспера скромная лампа,

Но уже светит с небес девы изменчивый лик.

Тонкие змейки сребра блещут на влаге уснувшей.

Звездное небо во мгле дальнего облака ждет.

Вот потянулось оно, легкому ветру послушно,

Скрыло богиню, — и мрак сладостный землю покрыл.

«Рад я дождю: от него тучнеет мягкое поле…»

Рад я дождю: от него тучнеет мягкое поле,

Лист зеленеет на ветке, и воздух становится чище,

Зелени запах одну за одной из ульёв многошумных

Пчел вызывает; но что́ для меня еще лучше —

Это когда он ее на дороге ко мне орошает!

Мокрые волосы, гладко к челу прилегая,

Так и сияют у ней, а губки и бледные ручки

Так холодны, что нельзя не согреть их своими устами.

Но нестерпим ты мне ночью бессонной, Плювий Юпитер!

Лучше согласен я крыс и мышей в моей комнате слушать,

Лучше колеса пускай гремят непрестанно у окон,

Чем этот шум и удары глупых, бессмысленных капель:

Точно как будто бы птиц проклятое стадо

Сотнями ног и носов терзает железную кровлю.

Юпитер Плювий, помилуй! Расти, сколько хочешь, цветов ты

Для прекрасной и лавров юных на кудри поэта,

Только помилуй, — не бей по ночам мне в железную кровлю!

«Ночью как-то вольнее дышать мне…»

Ночью как-то вольнее дышать мне,

Как-то просторней, —

Даже в столице не тесно.

Окна растворишь, —

Тихо и чутко

Плывет прохладительный воздух…

А небо? А месяц?

О, этот месяц волшебник!

Как будто бы кровли

Покрыты зеркальным стеклом,

Шпили и кресты — бриллианты,

А там, за луной, небосклон

Чем дальше, светлей и прозрачней.

Смотришь и дышишь,

И слышишь дыханье свое

И бой отдаленных часов

Да крик часового,

Да изредка стук колеса

Или пение вестника утра.

Вместе с зарею и сон налетает на вежды,

Светел, как призрак,

Голову клонит, — а жаль от окна оторваться!