Дневник. 1893–1909
Дневник А. А. Половцова 1893-1909 гг. является уникальным историческим источником по истории Российской империи конца XIX – начала XX века. Участник или свидетель многих важных событий политической жизни государства автор дневника, как правило, оставлял подробные записи по их свежим следам. На страницах дневника он описывал представителей высшей бюрократии, членов Императорской фамилии, обычно подробно передавал содержание бесед с ними. Часто Половцов рассказывал о заседаниях Государственного совета, детально и со свойственным ему сарказмом фиксировал петербургские сплетни и слухи. Полностью дневник этого периода публикуется впервые. Издание, снабженное вступительной статьей, комментариями и указателями, адресовано историкам-специалистам, а также широкому кругу читателей, интересующихся отечественной историей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Оглавление
- Источниковедческие и археографические проблемы реконструкции дневника А. А. Половцова (1893–1909 гг.)
- А. А. Половцов (краткий биографический очерк)
- От составителя
- 1893
- 1894
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дневник. 1893–1909 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
1893
Январь
1 января. Пятница. В 11 часов обычный выход[224] в Зимнем дворце. Островский не скрывает своего неудовольствия по поводу назначения председателем Департамента законов. Еще в прошлый понедельник Островский имел свой обычный еженедельный доклад у Государя в Гатчине, на докладе ему не было сказано ни единого слова о его перемещении, а затем, в среду, председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич поехал в Гатчину и оттуда приехал прямо к Островскому с объявлением высочайшего повеления о его перемещении[225].
Нельзя сказать, чтобы такой образ действия мог почесться любезностью.
Крупная награда дана одному Вышнеградскому — бриллиантовые александровские знаки[226]. Как видно, появление сопровождавшего это пожалование рескрипта[227] было небыстрое, не исполненное предупредительной поспешности. Утверждены министрами Кривошеин и Витте[228]. Последний расхаживает с важностью чуть не екатерининского фаворита.
Поклонившись проходившим в церковь Величествам и Высочествам, сажусь в карету и объезжаю великокняжеские передние, записывая свое имя в книге швейцаров[229].
2 января. Суббота. Продолжительное обсуждение с директором ниточной мануфактуры[230] Гамершмитом трудности иметь оседлых и искусных [?] для этого дела рабочих.
4 января. Понедельник. Завтрак у великого князя Владимира Александровича, который не едет в Государственный совет, потому что принимает у себя бухарского эмира[231]. В Совете по обыкновению ничтожные дела, тем не менее новый председатель Департамента законов находит случай отличиться, отстаивая против своих товарищей предложение военного министра о том, чтобы ташкентскому генерал-губернатору дано было неограниченное право высылки[232].
Сентябрь
17 сентября. Уезжаю из Петербурга вместе со старшим сыном[233]; едем до станции Грязи, где я сворачиваю по Царицынской линии и еду до станции Поворино, где сажусь в коляску, чтобы, проехав на лошадях 45 верст, достигнуть Ильменского [?] хутора, где меня ожидает младший сын[234] — студент Горного института.
Уже при выходе из вагона чувствую подагрическую боль в ногах. Боль эта вскоре усиливается до того, что ложусь в постели, где и остаюсь тринадцать дней подряд. На тринадцатый день меня сажают в носилки и обносят четыре этажа вновь построенной паровой мельницы, которая и была одной из главных целей моего путешествия [?].
На обратном пути останавливаюсь на один день в тамбовском имении (Кулики близ Моршанска), чтобы присутствовать при опытах Перье, изобретателя усовершенствованного производства спирта, и в среду 6 октября приезжаю в Петербург, еще с трудом опираясь на распухшие ноги.
Петербург застаю еще весьма пустым. Их Величества в Копенгагене.[235] Члены Государственного совета, присутствующие в департаментах, уже съехались, и при посещении меня некоторыми из них узнаю кое-какие правительственные сплетни. Всего более занимает моих сотоварищей положение, созданное себе моим приемником, государственным секретарем [236] Муравьевым. С закрытием Кодификационного отдела[237] служившие в нем лица перечислены в Государственную канцелярию, Муравьеву предоставлены все права и обязанности Фриша, то есть казенная квартира (которую он немедленно расширил), II класс должности, всеподданнейший доклад, присутствование в Комитете министров, участие в обсуждении дел Государственного совета под предлогом кодификационных справок. Ответственность в этой реформе Муравьев сваливает на меня, но не совсем справедливо. Дело было так: в начале моего секретарства, после смерти председателя Департамента законов князя Урусова[238] и назначении, если не ошибаюсь, на его место Старицкого с передачей Кодификационного отдела Фришу, был собран комитет под председательством великого князя Михаила Николаевича из Победоносцева, Сольского, Перетца, Бреверна и меня. В заседании этого комитета решено было закрыть Кодификационный отдел[239] после того, как окончено будет новое издание Свода законов[240]. Я писал журнал этого заседания и не упустил включить то, что говорилось о Кодификационном отделе. Вот и все мое участие. При этом мое предположение было: чиновников на время их занятий разместить в обширных оставшихся пустыми комнатах Мариинского дворца, а дом на Литейной[241] продать.
Покуда сижу в кресле с вытянутыми ногами, меня посещают товарищи по Совету.
Князь Имеретинский, умный, бойкий, способный человек, отличившийся в войне, неумолкаемо и остроумно рассказывающий анекдоты, в которых сильно достается ближним. На этот раз Имеретинский повторяет уже слышанный, но довольно любопытный рассказ.
Во время стояния в Сан-Стефано[242] великий князь Николай Николаевич призвал Имеретинского и сказал ему следующее: «Я очень хорошо чувствую, что потерял доверие брата, поезжай в Петербург, доложи Государю о положении дел, объясни ему, что нельзя было сделать ничего иного, как то, что я сделал, и если в заключение доклада убедишься, что тебе не удалось его разуверить, то скажи ему, что я нездоров и прошу увольнения от обязанностей главнокомандующего»[243].
«В эту минуту, как я собирался уйти», — говорит Имеретинский, великий князь меня остановил, прибавил: «Да, еще поручение: скажи Государю, что Игнатьев до того зажался[244] и заврался, что невозможно его долее оставлять в Константинополе»[245].
Имеретинский отказался принять это поручение исключительно словесно и под диктовку его записал в свою записную книжку эти слова.
По приезде в Петербург Имеретинский прямо с железной дороги поехал в Зимний дворец, где тотчас был принят императором, который, выслушав доклад Имеретинского, сказал ему: «Я более доверия к брату не имею, я решился назначить главнокомандующим Тотлебена, а тебя к нему начальником штаба. Приходи завтра на совет, который у меня соберется и пред которым ты повторишь то, что говоришь мне».
Прочтение слов об Игнатьеве никакого впечатления не произвело.
На совете этом присутствовали наследник (нынешний Государь), великие князья Владимир Александрович, Константин Николаевич, граф Милютин, князь Горчаков, Валуев, Тимашев, Рейтерн и др.
Имеретинский представил защиту действий великого князя Николая Николаевича, но, как сам говорит, защита была, конечно, ослаблена тем, что ему было известно решение Государя (при этом я вспоминаю сказанное мне по этому поводу Тимашевым, который от цесаревича слышал следующие слова: «Хорошего защитника прислал великий князь Николай Николаевич!..»).
Когда заседание совета было окончено и присутствующие начинали расходиться, то Государь спросил Имеретинского: «А ты сообщил князю Горчакову слова брата об Игнатьеве?» На отрицательный ответ последовало приказание сделать такое сообщение. Имеретинский вынул из кармана записную книжку и прочитал заявление о том, что «Игнатьев заврался и зажался».
Лицо князя Горчакова просияло; в выходных дверях он сказал Имеретинскому, которого видел в первый раз: «Мои Prince, le poste d’ambassadeur a Constantinople est vacant. Voulez-vous l’occupe?[246]».
Имеретинский, разумеется, отказался, понимая, вероятно, несерьезность такого предложения [247].
Через четыре года во время премьерства Лориса[248] весной 1881 года Имеретинский ужинал на вечере у Нелидовой, где Абаза и Лорис восхищались талантливостью проведенного ими в министры государственных имуществ графа Игнатьева.
Имеретинский рассказал то, что мной здесь записано, и возбудил против себя негодование сотоварищей графа Игнатьева по министерству.
Через несколько дней после этого ужина последовал знаменитый манифест, свергнувший Милютина, Лориса и Абазу и возведший Игнатьева на трон министра внутренних дел[249]; Имеретинский доставил себе удовольствие поехать к последнему и извиниться в том, что неделей слишком рано рассказал то, что произвело тогда против него столько незаслуженного негодования[250].
Маркус Владимир Михайлович, весьма милый, образованный и по части финансовой науки, можно сказать, ученый человек. Всегда любезен, весел, как обыкновенно бывают подобно ему тучные люди. Горько сетует на финансовую политику Витте — брать как можно более с народа, ничего не оставляя на разживу. Может ли поднять [?] экономический уровень страны при отсутствии сбережений?
Маркус, младший брат, занимавший место товарища главноуправляющего Кодификационным отделом и при уничтожении теперь этого отдела назначенный членом Совета[251]. Человек чрезвычайно скромный и даже застенчивый, но преисполненный обширных сведений в области науки права. Разговаривая с ним, я высказал мысль о том, что для меня представляется спорной мысль о необходимости издания Свода законов, вносящего поневоле и некоторую запутанность в произвольность, в формы, а тем самым и в сущность законодательства. В подтверждение правильности этой мысли Маркус сказал мне, что в Кодификационном отделе до сих пор сохранилось предание, будто бы Сперанский при изготовлении Свода законов сочинял статьи и затем приказывал своим подчиненным подыскать под написанную им статью исторические цитаты.
Дервиз, мой товарищ по Училищу правоведения[252], необыкновенно малого роста, но необыкновенно большого ума; прямой, простой, ясный, категорический, заключительный взгляд на все существенное, важное. Без всяких фраз всегда отзывчив на все хорошее, талантливый и в письменном, и в словесном изложении. С отвращением говорит о том, какие порядки заводятся в Государственном совете в видах низкопоклонства пред Государем и людьми, пользующимися его доверием.
Вышнеградский, только что вернувшийся из-за границы. Никогда со мной никаких сношений не имевший, но объезжающий город, чтобы показаться возможно большему числу людей и убедить их, что он полон здоровья и может быть при первой возможности назначен председателем Департамента экономии[253]. С этой целью был и в Гатчине.
Победоносцев. Совсем не тот Победоносцев, который в начале царствования раздавал портфели и после нескольких дней отсутствия в Аничковом дворце слышал от Государя: «Что Вас давно не видать?» Нет, теперь он совсем другой. С желчью говорит о всем, что делается, горько осуждает личный состав министерства и образ действий того, кто их выбирает. Победоносцев как будто удивлен, что после того, как он впал в немилость или по крайней мере лишился прежнего положения, я ни в чем в отношении его не переменился и, вероятно, под этим впечатлением заходит ко мне гораздо чаще прежнего. В один из визитов своих рассказывает мне, что в тот день, когда в Комитете министров докладывалось представление Вита[254] о приобретении в казну железнодорожных линий Главного общества [255], он, Победоносцев, сказал Виту: «Я здесь так давно сижу, что был свидетелем и того, как Московскую дорогу правительство продавало Главному обществу, и того, как объявлено было, что дороги будут строиться казной и принадлежать казне, и того, как вслед за тем частные общества стали строить дороги и покупать их от казны[256]»
Среди всего этого я не схватываю, какое правительство […][257] в этом вопросе оно намеревается держать направление, какой следовать линии[258].
Стоявший возле государственный контролер Филиппов, имеющий обыкновение всегда говорить в смысле угодном сильному, поспешил, хотя и не спрошенный, отвечать: «В этом-то, Константин Петрович, и мудрость правительства, что оно следует линии, хотя и кривой, но изящной».
Победоносцев: «Дай Бог, чтобы по пословице кривая вывезла».
Дурново в прежние времена, когда шла речь о том, чтобы ему попасть в Государственный совет, или когда его представления туда вносились, являвшийся ко мне по несколько раз в неделю, теперь, когда он живет возле меня, в шесть недель приехал один раз. Что за пошлое подобострастное ничтожество, подкупающее тех, кто выше его, своим подобострастием и лакейством.
Ермолов — новый министр государственных имуществ, неглупый и не лишенный образования человек, но всецело поглощенный радостью, что попал на высокий пост, и заботами о том, как бы сохранить такое приятное положение. Рассказывает как образчик регламентации, выведенной Островским в Министерстве государственных имуществ, что он, Ермолов, объезжая нынче летом государственные имущества на юге России, заметил где-то девять ив, у коих высыхали верхушки. Ермолов обратился к сопровождавшему его лесничему с замечанием о том, что верхушки эти следовало бы срезать. Оказалось, что представление о срезании этих верхушек по установленному порядку отправлено в Петербург.
Розенбах. Честный, прямодушный, благородный, израненный в последнюю войну, преисполненный лучших намерений, но весьма мало полезный член Государственного совета.
Князь Голицын[259] (по кличке Гри-Гри). Умный, сметливый, как говорится, себе на уме, толстый, вечно веселый, прегромко рассказывающий истории предпочтительно о себе самом; ловко прошедший из гусарских офицеров в члены Совета, страстный охотник, неутомимый путешественник. На этот раз повествует о своей поездке прошедшим летом на южную часть Сибири[260] и даже отчасти в пределах Китая. Сообщает подробности о Памирском вопросе[261], который много помог ему попасть в Совет[262], о переселенцах[263], о Сибирской железной дороге и так далее. Вообще Голицын охотник до модных вопросов.
Воронцов-Дашков — старинный мой приятель, превосходнейший человек, но не созданный ни для какого административного поста, хотя, разумеется, воображает совсем противное. Проводим вечер вдвоем, и чтобы не затрагивать современных личностей и вопросов, я направляю разговор на события последней войны[264]. Воронцов рассказывает ужасные истории о бездарности наших генералов, в особенности покойного великого князя Николая Николаевича. Немало достается и Банковскому, который был начальником штаба в отряде цесаревича[265].
Великий князь Михаил Николаевич заходит ко мне по преимуществу во дни заседаний Государственного совета. Очень доволен временем, проведенным в Шверине у дочери[266] в обществе сына[267] и морганатической невестки[268], от которой мой великий князь в восхищении. Грустит, что у него нет ни одного женатого сына[269], который мог бы жить с ним и несколько ослабить грустную сторону его одиночества. О Государственном совете и переменах невзрачного свойства, в нем совершающихся, не говорим. Он и равнодушен, и бессилен. Другое дело, приглашение к Государю на охоту или повышение чином одного из сыновей. Такие факты производят большое оживление.
Между другой категорией посетителей приезжает мой двоюродный брат Татищев[270], присутствовавший в качестве журналиста на парижском приеме наших моряков[271].
Рассказывает некрасивые вещи про Моренгейма, который уличен французским правительством в получении денег из панамской кассы[272]по чеку, выданному на имя Раф.[273], то есть Рафаловича[274].
Рибо проговорился об этом в палате[275] и слетел из министерства[276]. Моренгейм требовал от Рибо журнального о содержании сделанного им заявления опровержения. Рибо исполнил желание Моренгейма, который вслед за тем заявил, что не считает себя удовлетворенным, и стал поносить французское правительство и лиц, его составляющих, желая себя оправдать таким образом. Вследствие такого образа действий правительство стало в дурные, почти враждебные отношения к Моренгейму, так что во время угощения наших моряков в Париже у французского правительства постоянно был страх, чтобы Моренгейм не возбудил какого-либо неприятного для французского правительства инцидента.
Великий князь Владимир Александрович, вернувшись из Парижа, где мы за последние годы имели обыкновение встречаться осенью и проводить некоторое время, приезжает завтракать к нам на Большую Морскую[277] во вторник 9 ноября. Он в восхищении от своего путешествия по Испании и на Балеарские острова, очень доволен радушным приемом, оказанным ему в Париже, охотами у герцога Омальского, у Грефюля[278], у Сомье[279] в знаменитом замке Во[280]. В Берлине был он весьма любезно принят германским императором, который не принимает к сердцу оваций нашим морякам во Франции, но весьма недоволен тем, что в самый день входа русской эскадры в Тулон[281] наш Государь в подробности осматривал французское военное судно[282], прибывшее в Копенгаген. Наш Государь объясняет, что совпадение это вышло совершенно случайно, что на просьбу французского капитана осмотреть его судно Государь отвечал, что сделает это при первом удобном случае и исполнил свое обещание, послав из Фреденсборга в Копенгаген к обедне[283]. Судно было действительно интересно для […][284], потому что было построено с применением всех наипоследнейших изображений и усовершенствований.
При этом Владимир Александрович рассказывает, что Государь ему сообщал о письме, полученном из Америки от какого-то поселившегося там серба, который пишет, что рядом с его деревенским домом русские эмигранты, коих он поименовывает, делают над разными животными пробы действия вновь изобретенных ими бомб, чрезвычайно разрушительных и вместе с тем малообъемистых.
В разговоре с Владимиром Александровичем предваряю его о вновь вышедшей в Лондоне брошюре под заглавием «Конституция графа Лорис-Меликова»[285], в которой напечатано письмо, полученное великим князем от Государя по поводу знаменитого манифеста, вызвавшего отставку Лориса, Милютина и Абазы.
Великий князь отвечает, что письмо такого содержания он действительно получил, но никогда никому не показывал, и письмо это, как все письма от Государя, хранится у него в особом портфеле.
Вслед за тем великий князь присылает мне подлинник этого письма, вот его содержание:
«Гатчина 27 апреля
1881 г.
Посылаю тебе, любезный Владимир, мной одобренный проект манифеста; я желаю, чтобы вышел 29 апреля, в день приезда моего в столицу. Я давно долго[286] об этом думал, но многие отсоветовали, и министры все обещали мне своими действиями заменить манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а, между прочим, шатание умов продолжается все более и более, и многие ждут чего-то необыкновенного, то я решился обратиться к К.П. Победоносцеву составить мне проект манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать и что никогда не допущу ограничения самодержавной власти, которую нахожу нужной и полезной России. Кажется, манифест составлен очень хорошо; он был вполне одобрен графом С. Г. Строгановым, который тоже нашел своевременность подобного акта. Сегодня я лично прочел манифест А. В. Адлербергу, который тоже вполне одобрил его, и так, дай Бог, в добрый час!
Сегодня имел объяснение с графом А. В. Адлебергом, результатом которого было, что он просится сам оставить место министра. Несмотря на то, что он очень грустен, но все объяснение и весь разговор был самый дружественный, и расстались друзьями. Решили так, что он останется до выбора мной нового министра и до окончания им всех дел по завещанию Папа. При личном с тобой свидании передам все подробности и мои намерения.
До свиданья, Твой брат Саша
Пришли мне обратно проект».
В брошюре Лорис-Меликова второй части письма не существует, а первая изложена с некоторыми изменениями и перемещениями слов, как будто передавал содержание письма кто-нибудь на память, не имея под глазами оригинала[287]. Великий князь не понимает, как могло письмо это попасть в печать, когда со дня получения оно не выходило из ящика письменного стола.
Ноябрь
14 ноября. Обычный прием в Аничковом дворце по случаю дня рождения императрицы[288]. Сегодня в церкви наверху[289], во время коего поздравители собираются в залах. После обедни открываются двери большой гостиной, у которых стоит императрица, а возле нее император. Поодиночке к ней подходят и целуют руку сначала статс-дамы, жены, адъютанты Государя, когда он был наследником, гофмейстерины и фрейлины великих княгинь, потом члены Государственного совета, первые чины двора, государева свита, офицеры Кавалергардского[290], Гатчинского Кирасирского[291] полков и Гвардейского экипажа[292], в коих императрица состоит шефом[293]; после поздравления завтрак за круглыми столами при оглушительной музыке придворного оркестра; после завтрака прием (cercle[294]) в смежном зале, причем, Их Величества обходят присутствующих и расточают (не слишком) любезные присутствующим слова. Все оканчивается около 2-х часов.
22 ноября. Понедельник. Заслуживающее остаться памятным заседание общего собрания Государственного совета.
Слушается дело[295] по представлению министра внутренних дел о признании неотчуждаемой крестьянской надельной земли[296]. Представление это сделано было первоначально графом Толстым[297], но покуда я был государственным секретарем, я не давал хода этому представлению, находя в нем выражение идей современного государственного социализма. Дурново по глупости своей не понял этой стороны дела и, надеясь понравиться, продолжая начинания Толстого, внес это дело снова на рассмотрение Совета. В соединенных департаментах[298] признали единогласно необходимым учредить комиссию, которая рассмотрела бы многочисленные законодательные исправления, необходимые по отношению к крестьянскому быту, но вместе с тем единогласно признали невозможным и разорительным для населения допустить отчуждение крестьянских земель исключительно в пользу односельчан. Вместо того предложено установить, что отчуждение крестьянской земли может быть производимо в пользу лиц крестьянского сословия вообще. По этому вопросу произошло разногласие: многие, в том числе и я, доказывали, что таким образом будет запрещено покупать крестьянскую надельную землю дворянам и потомственным почетным гражданам, что всякий мещанин, всякий купец сохранят право покупки крестьянской земли. Делаясь по преимуществу теми кулаками, коих законодательство хочет избегнуть. Дурново и его союзники, или, скорее, потакатели, от сего потакания великие блага ожидающи, упорно и без всяких объяснений стояли на том, чтобы представление министра было утверждено. Точно так же произошло разногласие о праве крестьян закладывать свои земли, и в особенности сильно спорили о предложении министра внутренних дел уничтожить 165 статью[299] крестьянского положения[300], по которой с 1861 года разрешается крестьянам получать в собственность свой надельный участок по внесении причитающейся на участок этот выкупной суммы[301].
В общем собрании заседание началось[302] с того, что министр внутренних дел высказал несколько общих мест, как опасно обезземеление крестьян и распространение у нас земельного пролетариата. Потом министр финансов Витте, человек очень умный, но лишенный и первоначальных, и всяких государственных сведений, с невероятным нахальством отстаивал во что бы то ни стало мнение Дурново, потому что считает его сильным у Государя. В речи своей Витте говорил, что понятия о праве собственности, находящейся в Своде законов, составляют лишь остаток устаревших учебников римского права; что право собственности одно для частных лиц, а другое для государства в отношении частных лиц, что земля может быть отдана во владение, как это существует в казацком войске[303] и т. п.
По соглашению между членами меньшинства прежде всех должен был говорить Бунге, написавший прекрасную по этому делу записку, но он захворал, и с нашей стороны огонь открыл генерал Рооп, с большой энергией настаивавший на том, что подобными мерами подрывается доверие народа к правительству, к словам государева при освобождении крестьян манифеста.
После Роопа говорил я по общему вопросу о неотчуждаемости, речь моя была следующего содержания:
«Ваше Императорское Высочество[304]. Испрашивая разрешение представить соображения относительно подлежащего рассмотрению разномыслия касательно предлагаемой министром внутренних дел меры — установления неотчуждаемости крестьянской земли, — я прежде всего полагаю необходимым выяснить то значение, которое должно быть за этим мероприятием признано.
Есть ли это окончательный закон, изменяющий строй экономической и хозяйственной жизни крестьянского населения?
Или это временная мера впредь до устранения той обильной неурядицы, которая накопилась в крестьянской среде в продолжение тридцати трех лет, протекших со дня освобождения?
Или, наконец, не есть ли это провозглашение принципа для дальнейшей реформы, для направления ее в ту или другую сторону.
Последнего предположения я бы не сделал, если бы не читал на двенадцатой странице журнала комиссии, труды коей легли в основу рассматриваемого представления, что при настоящем положении вопроса неотчуждаемость может быть признана лишь как принцип, долженствующий служить исходной точкой предстоящих по этому предмету законодательных работ.
Такой взгляд, конечно, имеет значение, но так как я думаю, что задача законодательства заключается в том, чтобы установлять правила, а провозглашение принципов входит в область науки и литературы, то я и счел нужным выяснить могущее возникнуть по сему предмету недоразумение, чтобы затем, не возвращаясь более ни к каким принципам, остановить внимание собрания на проектируемом законодательном мероприятии.
Приступая к обсуждению того сомнения, временное ли сегодня издается мероприятие или утверждается окончательный закон, я нахожу основания этому сомнению в том, что министр внутренних дел в представлении своем 22 февраля 1891 года полагал нужным: а) впредь до признаваемого им необходимым пересмотра приостановить действие некоторых статей положения и б) подчинить отчуждение крестьянских земель некоторым временным правилам.
Очевидно, что министр внутренних дел предполагал установить лишь временный порядок, между тем как во мнении большинства членов категорически говорится: в изменение и дополнение подлежащих узаконений постановить следующее правило. Следовательно, без всякого о том в Соединенных департаментах обсуждения то, что предположено было ввести временно, вводится окончательно, навсегда, без всякой оговорки.
Итак, сегодня обсуждается закон, долженствующий получить значение окончательного.
Но как же поступит та комиссия[305], о возникновении коей высказывается единодушное желание? Достаточно ли Государственный совет убежден в непогрешимости этого принципа, чтобы сегодня связать руки комиссии во всем ходе ее работ без ближайшего ознакомления с тем, в чем работы эти будут заключаться?
Но, скажут мне, комиссия может, не стесняясь правилом о неотчуждаемости, постановлять, что захочет. Это значило бы допустить, что аграрное, поземельное законодательство может подлежать частым в форме ли временной меры или постоянного закона изменениям. Такой взгляд представляется мне в известной мере опасным.
Итак, в сегодняшнем заседании рассматривается окончательный закон о неотчуждаемости крестьянской земли без всякого соображения с другими вопросами, касающимися политического и экономического строя крестьянской жизни.
Какие же представляются главные поводы к такой спешности, к такому изолированию, выделению исключительно этого вопроса? 1) то, что площадь владеемой крестьянами земли тает, 2) что подобная мера предотвратит пролетариат.
Не стану повторять цифр, столь красноречиво изложенных в записке председателя Комитета[306], но не могу на основании его же авторитета не прибавить, что, покуда площадь крестьянского землевладения увеличивалась, дворяне из семидесяти семи миллионов десятин владеемой ими земли утратили двадцать два миллиона. Значительное количество этой земли, конечно, перешло к крестьянам. Сколько именно, это мы бы узнали, если бы комиссия, изготовлявшая настоящий проект, не отказалась запросить нотариусов о количестве купленной крестьянами помимо Дворянского банка дворянской земли.
Второе[307] основание настоящего проекта — надежда, что поземельный пролетариат будет предотвращен. Но, не вдаваясь в подробное рассмотрение, насколько такая надежда основательна, довольно остановиться на том, что в 1858 году Россия считала семьдесят пять миллионов жителей, а ныне насчитывает до ста двадцати. Если через тридцать пять лет прирост населения умножится еще на шестьдесят процентов и дойдет до ста девяносто миллионов, а земельная площадь останется все та же, то каким же образом избегнуть того неудобства, что для части населения не хватит материала к земледельческому труду? Да и что такое пролетарий? Человек, не имеющий средств к жизни за недостатком поприща, на котором мог бы трудиться. В России нет и еще долго не будет поприща, которое не нуждалось бы в тружениках. Дело в том, чтобы люди приучались думать, что труд есть закон жизни и что жить надо своим, а не чужим достоянием.
Господин министр внутренних дел заявил, что вопрос о неотчуждаемости имеет важность потому, что число бывших помещичьих крестьян увеличилось с 1861 года по настоящее время с семнадцати до двадцати трех миллионов.
Ваше Императорское Высочество, да не выйдут слова сии за двери этого собрания, потому что смысл их, хотя и в другой форме, повторяется повсюду крестьянским населением. Мне не раз доводилось слышать в деревне, что в 1861 году у отца был один надел, а теперь «народилось четыре сына, так и земли надо дать вчетверо»[308]. На вопрос же мой, откуда взять землю, ответ был всегда одинаков: «Коли царь прикажет, так земля будет».
Не стану повторять всех остальных доводов, изложенных в мнении меньшинства и касающихся основной мысли проекта, перейду к тексту окончательного заключения, который по содержанию своему представляется совершенно иным, чем первоначальные министра внутренних дел предположения.
Признаюсь, я очень сочувственно отношусь к мысли, служившей точкой отправления первоначального проекта. В чем заключалась эта
мысль? В том, чтобы по возможности сохранить на землях живущее на них земледельческое население. С землевладением связаны многие гораздо более возвышенные, чем съестные только, интересы. Угол земли, на котором человек родился, остается навсегда дорог ему, особенно когда к этому присоединяются воспоминания ранней молодости, впечатления возмужалого труда, уважения к мудрым заветам прародителей; все это сливается в одну гармоническую ноту любви к родной земле — первому основанию любви к Отечеству, той любви, которой сильна Россия, той любви, которая выручала ее в годины великих бедствий.
К сожалению, первоначальный проект министра внутренних дел признан единогласно угрожающим разорением крестьянству, а где разорение и нищета, Ваше Высочество, там нередко умолкают лучшие человеческие чувства.
И вот, первоначальный проект совершенно изменился. За невозможностью сохранить землю исключительно для тех, кто на ней живет ныне, решено ограничить право отчуждения исключительно лицами крестьянского сословия; но ведь к крестьянству могут приписываться и мещане, и купцы, следовательно, проектируемый закон в теперешнем его виде не есть более закон о неотчуждаемости, а лишь закон о воспрещении дворянам и потомственным гражданам покупать крестьянские земли. Появится мещанин из какого-нибудь отдаленного городишка, крестьянину говорят: ты можешь продать ему землю; придет купец, нажившийся в соседнем торговом центре, — то же самое; но пожелает помещик в видах улучшения хозяйства устройства какого-нибудь завода, дающего заработок населению, приобрести клочок земли, крестьянин должен отказать помещику в продаже: помещик исключительно угрожающий разорением крестьянину человек. Помещик отдал за дешевую цену свою землю при освобождении крестьян, помещик в качестве посредника устраивал крестьянскую жизнь на первых порах после освобождения, помещик в обязанности земского начальника, уездного предводителя продолжает служить прежде всего на пользу крестьян. Все равно, крестьянин, ты его одного опасайся!
Не проведет ли такой закон между двумя сословиями борозду недоверия, которая может превратиться в ров враждебности?
Независимо от общих этих сомнений самая редакция проектированного правила возбуждает много вопросов. Распространяется ли правило это на участки, выделенные и приобретенные в полную собственность по статье 165? Запрещается ли участки, о которых говорится в проекте, продавать только в целом их составе или даже по частям?
Наконец, указывают на необходимость поставить выкуп надельной земли в зависимости от согласия общества. Но в какой форме согласие это должно выражаться? Об этом в проекте не упоминается. Кроме того, остается неизвестным, в каких отношениях к общине будут состоять пришлые члены — покупщики надельных участков, какие им предоставляются права и какие на них налагаются обязанности? Не разъясняя этих вопросов, обсуждаемый законопроект производит впечатление чего-то отрывочного, неопределенного. В зависимости от этого он, в случае его утверждения, неминуемо должен повести к недоразумениям, всегда нежелательным в среде аграрных вопросов.
В виду всех этих соображений я полагал бы не установлять ныне никаких временных мер по обсуждаемому вопросу, а представить разрешение его проектируемой комиссии по пересмотру крестьянского законодательства».
Дурново, имея в кармане высочайшее утверждение своего мнения, не счел нужным отвечать мне единое слово. За него говорил вроде наемного адвоката Витте. Он сказал, что я напрасно опасаюсь за будущность дворянства, что он, Витте, ручается, что от этого нового закона дворянство никаких потерь не понесет. Что, впрочем, министры, отстаивающие проект, нисколько не противники дворянства, а готовы немедленно вслед за тем написать закон для улучшения быта дворянства.
На это я возражал, что, несомненно, новый закон ничего не изменит, потому что как со времени освобождения крестьяне продолжают покупать землю и увеличивать площадь своего землевладения, так дворяне утрачивают свои земельные владения, и это двойное движение увеличения и уменьшения будет, конечно, продолжаться и после нового закона; но что министр финансов не совсем прав, останавливаясь исключительно на материальных выгодах или невыгодах дворянства; для дворянского сословия существуют еще вопросы сословного достоинства, кои едва ли возможно игнорировать.
После меня говорил Дервиз о праве залога надельных земель, говорил очень хорошо, но исключительно с юридической точки зрения, почти не останавливаясь на экономической стороне вопроса, на необходимости существования кредита для производительной земледельческой деятельности.
В заключение Мансуров говорил против уничтожения 165 статьи, то есть права выкупа наделов отдельными членами общества. Мансуров говорил против обыкновения весьма хорошо, но три раза упомянул о том, что предложение Витте заставлять платить отдельных выкупающих наделы крестьян всю сумму выкупа, не принимая во внимание произведенных с 1861 года взносов, предложением «государственно-бесчестным», что весьма обидело господ Витте и Дурново, разумеется, без всяких дальнейших последствий[309].
Декабрь
23 декабря. Уезжаю в Париж, где жена моя выдерживает курс лечения у знаменитого мастера Мецгера.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дневник. 1893–1909 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
224
Выходом называлось торжественное шествие членов императорской фамилии из внутренних апартаментов в дворцовую церковь или в Тронный зал (в Зимнем дворце — Георгиевский). Выходы разделялись на большие и малые. Их порядок был установлен «Положением о выходах при высочайшем дворе, о входе за кавалергардов, о представлении Их Императорским Величествам, о приглашениях на балы и другие при дворе собрания и о старшинстве придворных чинов и званий» (см.: Волков Н. Е. Двор русских императоров в его прошлом и настоящем. СПб., 1900. С. 130–136). Большие выходы назначались по случаю «больших церковных праздников и в торжественные дни», когда процессия направлялась в собор Зимнего дворца, малые — в те же дни (по назначению), а также «в обыкновенные праздники и воскресные дни» — в Малую церковь дворца. К числу праздников относились именины членов императорской фамилии. Во время пребывания царской семьи в других дворцах большие и малые выходы следовали в церкви этих дворцов. В Зимнем дворце перед началом шествия члены императорской фамилии собирались в Малахитовом зале, затем по старшинству (в соответствии с правом на престолонаследие) шли в церковь. В малых выходах в шествии принимали участие только члены императорской фамилии, в больших — еще придворные чины, кавалеры и дамы. Кроме непосредственных участников процессий, на выходы приглашался точно установленный круг лиц. На малых выходах присутствовали придворные дамы, первые чины двора, генералы и офицеры свиты, а из вторых чинов двора — лишь некоторые (среди них обер-церемониймейстер и гофмаршал). До 1908 г. приглашались также члены Государственного совета, министры и находившиеся в Петербурге генерал-губернаторы и командующие военными округами. Круг приглашаемых на большие выходы был значительно шире. В залах по пути шествия собирались по особым повесткам в строгом соответствии с рангами лица, имевшие высшие гражданские звания, генералы и офицеры свиты, гвардии, армии и флота, а также гражданские сановники первых пяти классов. Их жены и дочери могли присутствовать на выходе, если были представлены императрице. В особо торжественных случаях приглашались высшее духовенство и дипломатический корпус.
Присутствие на выходах по бытовавшему мнению считалось изнурительным, поэтому имели место случаи, когда обязанные участвовать в церемонии уклонялись от этого. См.: Шепелев. С. 178–180. Половцов здесь упоминает очередной выход в честь Нового года, который происходил в Зимнем дворце. Он совершался ежегодно, за исключением особых случаев. Например, 1 января 1892 г. торжественного выхода не было из-за болезни императрицы Марии Федоровны. См.: Половцов. Т. II. С. 433.
226
Имеется в виду орден святого благоверного великого князя Александра Невского — один из высших орденов Российской империи (по иерархии орденов, которая сложилась к середине XIX в., занимал четвертое место после орденов святого апостола Андрея Первозванного, святого великомученика и Победоносца Георгия первой степени и святого равноапостольного великого князя Владимира первой степени). В полном варианте каждый из орденов состоял из трех главных элементов: креста (знака), звезды и ленты. Звезда ордена носилась на груди, лента — через плечо, а концы ее скреплялись орденским знаком. В центре креста (знака) помещался круглый медальон с изображением святого, в данном случае — святого Александра Невского. Знак ордена мог быть инкрустирован бриллиантами, что считалось особо почетным. Орден святого Александра Невского имел золотой крест с двуглавыми орлами, красную ленту и серебряную звезду. См.: Шепелев 2. С. 340–342.
227
Рескрипт в России в XVIII — начале XX вв. — публикуемое письмо монарха высокопоставленному лицу (учреждению) с каким-либо поручением или объявлением благодарности, сообщением о награждении, новом назначении и т. д.
228
1 января 1893 г. С.Ю. Витте был утвержден в должности министра финансов (с 30 августа 1892 г. — управляющий министерством), А. К. Кривошеин — в должности министра путей сообщения (с 15 февраля 1892 г. — управляющий).
229
Книги швейцаров — журналы в знатных домах XIX — начала XX в., в которые записывались посетители в праздничные дни. Чаще визиты наносились людям более высокого положения (начальникам, членам императорской фамилии, родственникам старшего возраста). Постепенно личный визит стал необязателен и нередко заменялся формальной записью в книге, так как это позволяло выразить почтение к хозяину дома и вместе с тем сэкономить время.
230
Невская ниточная мануфактура была основана Половцовыми в 1888 г. В конце 1890-х гг. фабрика стала собственностью крупного английского ниточного треста.
231
Имеется в виду правитель Бухарского эмирата в 1885–1910 гг. Сейид Абдул Ахад Бахадур Хан. Он прибыл в Москву 27 декабря 1892 г. для встречи со своим братом — принцем Сейид Мир-Мансуром. После этого эмир направился в Петербург, где встречался с Александром III.
232
С 16 декабря 1892 по 15 марта 1893 г. в общем собрании Государственного совета в Департаменте законов рассматривалось дело «О предоставлении туркестанскому генерал-губернатору права высылать на родину из пределов Бухарского и Хивинского ханств неблагонадежных и порочных русских подданных». См.: Опись дел архива Государственного совета. Т. II. Дела Государственного совета с 1889 по 1894 гг. Пг., 1914. С. 274 (также в описи имеется примечание о том, что дел общего собрания за 1893 г. в архиве Государственного совета нет).
235
Осенью 1893 г. Александр III, императрица Мария Федоровна и цесаревич Николай Александрович посетили Копенгаген. Они пробыли там с 29 августа по 6 октября 1893 г.
237
Кодификационный отдел Государственного совета был упразднен именным указом от 18 сентября 1893 г. в связи с передачей дела кодификации законов в ведение Государственной канцелярии.
239
Половцов подробно описал эти события в дневнике за 1883 г. Упомянутое совещание у великого князя Михаила Николаевича собралось 2 марта. В нем приняли участие Половцов, Э. Т. Баранов, М. X. Рейтерн, Д. М. Сольский, Е. П. Старицкий, Е. А. Перетц, Д. Н. Набоков и Е. Г. Бреверн. Все присутствовавшие говорили о невозможности соединения должностей государственного секретаря и управляющего Кодификационным отделом. При этом Сольский высказал мысль, что после издания Свода законов не будет необходимости для самостоятельного существования Кодификационного отдела. На это Половцов возразил, что, принимая во внимание предстоящую обширную деятельность отдела, «не может идти речи» об его объединении с Государственной канцелярией. Подробнее см.: Половцов. Т. I. С. 60–62, 64–65, 67.
240
Свод законов Российской империи — официальное собрание действующих законодательных актов Российской империи, расположенных в тематическом порядке. Первое издание было подготовлено II отделением Государственной канцелярии в 1832 г. Это и последующие издания 1842 и 1857 гг. состояли из 15 томов. Между изданиями Свода законов выходили ежегодные и сводные (за несколько лет) продолжения Свода законов с указанием на упраздненные и измененные статьи. После 1857 г. Свод законов полностью не переиздавался, а выходили лишь отдельные тома (так называемые неполные издания Свода законов).
Половцов имел в виду неполное издание 1892 г. (в нем был добавлен 16 том — Судебные уставы 1864 г.).
241
Речь идет о здании Государственной канцелярии, которое располагалось на Литейном проспекте, в доме № 44.
242
Стояние в Сан-Стефано — заключительный период в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Успешные военные действия русской армии подтолкнули турецкое правительство к началу мирных переговоров, в результате которых был подписан предварительный договор в Адрианополе (19 января). Между тем Англия, опасаясь усиления России на Балканах, направила эскадру в Дарденеллы. В дальнейшие планы британского правительства входило ввести войска и в Константинополь. В ответ русское командование по согласованию с турками заняло местечко Сан-Стефано близ столицы Османской империи. Туда же была перенесена Главная квартира. Русское правительство, чтобы опередить англичан, начало переговоры с турецкими властями о занятии Константинополя. В итоге конфликт с Англией был урегулирован, но России не удалось закрепиться в этом регионе.
243
Об этих событиях писали в дневниках Д. А. Милютин и М. А. Газенкампф. Милютин, занимавший пост военного министра, участвовал в совещаниях на высшем уровне, где обсуждались военные проблемы. Газенкампф был одним из приближенных Верховного главнокомандующего. В дневнике он передавал подробности происходившего в Главной квартире русской армии и приводил письма и телеграммы из корреспонденции великого князя Николая Николаевича. В марте 1878 г., во время стояния в Сан-Стефано, в правительственных кругах утвердилась идея о необходимости занятия Босфора. Великий князь Николай Николаевич находил, что в той ситуации подобные планы никак не могли быть реализованы из-за позиции Англии, готовой в любой момент начать войну против России. Ситуация усугублялась тем, что турецкое правительство усиливало оборону Константинополя. Главнокомандующий имел основания полагать, что турецкие власти могли в разорвать мирный договор и выступить в войне на стороне Англии. К тому же, описывая состояние русских войск, великий князь Николай Николаевич отмечал изнеможение солдат, их нежелание возобновлять боевые действия. Между тем, по сообщению Газенкампфа, великий князь не высказался категорично против захвата Босфора: «Не решившись сразу <…> отвергнуть фантастический план захвата Босфора, он дал этому плану возможность развиться и укрепиться в Петербурге» (Газенкампф. С. 540). В результате, когда 17 марта великий князь получил от военного министра телеграмму с приказанием разместить артиллерию на берегах Босфора (с. 540), он не исполнил сразу требование, понимая ошибочность такого шага. После того, как было приказано осуществить «фантазию» о захвате Босфора «немедленно», — комментировал ситуацию Газенкампф, — великому князю все-таки «придется объяснить, что это немыслимо, и он же останется виноват» (с. 540–451). Верховному главнокомандующему действительно пришлось изложить «местные препятствия» к выполнению приказа более определенно. В ответ 21 марта Александр II высказал предположение, что здоровье князя подорвано и не «позволяет» ему «продолжать командование армией с должной энергией» (с. 549). По сообщению Газенкампфа, «вопрос этот, подвергая сомнению способность великого князя исполнять царские указания, глубоко задел его за живое» (с. 553). «Злополучная идея захвата Босфора поставила бедного великого князя в безвыходно-трагическое положение. Теперь он будет виноват, что этого не сделал; а если бы беспрекословно исполнил повеление — был бы виноват, что не сумел», — отмечал автор дневника (с. 584). Попав в столь сложную ситуацию, великий князь Николай Николаевич отправил к императору А. К. Имеретинского с объяснением положения дел и «поручением» (с. 560–561). Великий князь возлагал «большие надежды на действительно мастерское уменье князя Имеретинского говорить и убеждать», но, по мнению Газенкампфа, главнокомандующий «по добродушию своему напрасно» рассчитывал «на его (Имеретинского. — О.Г) личное к себе расположение: князь Имеретинский его адвокатом не будет» (с. 560). По всей видимости, Половцов верно передал эту историю со слов самого Имеретинского, поскольку, не дождавшись прибытия посланника в Петербург, 27 марта великий князь отправил Александру II телеграмму, в которой он просил об отставке, ссылаясь на тяжелое состояние здоровья. «Я вижу, — писал он, — что при всем желании в таком положении теперь не могу быть полезным тебе слугой. С нетерпением буду ждать твоего решения о замене меня кем-либо другим и вызове скорей отсюда» (с. 562–563). В данном контексте выглядит весьма убедительной информация о том, что Имеретинский не мог должным образом защищать великого князя Николая Николаевича, так как решение о его отставке было принято еще до прибытия посланника к императору. Интересно, что Милютин записал в дневнике 2 апреля: «Вчера вечером приехал князь Имеретинский с поручением от великого князя Николая Николаевича». Благодаря его умению «хорошо и правильно говорить», рассказ Имеретинского «произвел сильное впечатление на Государя». Император «увидел, что дело это (захват Босфора. — О.Г) не только нелегкое, но даже едва ли возможное» при сложившихся обстоятельствах (Милютин. С. 404). В итоге Александр II отказался от идеи овладения проливом. Тем не менее просьба великого князя Николая Николаевича была исполнена: «Увольняя тебя, согласно твоему желанию, от командования действующей армией, произвожу тебя в генерал-фельдмаршалы в воздаяние столь славно оконченной кампании», — написал ему император в ночь с 15 на 16 апреля (Газенкампф. С. 593).
247
Пост чрезвычайного и полномочного посла в Константинополе 20 апреля 1878 г. получил А. Б. Лобанов-Ростовский.
248
Имеется в виду период 1880 — начала 1881 гг., когда М. Т. Лорис-Меликов был назначен начальником Верховной распорядительной комиссии, фактически получив при этом диктаторские полномочия. Вскоре по инициативе самого Лорис-Меликова комиссия прекратила работу, но вслед за тем он получил посты министра внутренних дел и шефа жандармов. В данный период полномочия Лорис-Меликова были настолько обширными, что Половцов назвал его «премьером».
249
Речь идет о манифесте Александра III «О призыве всех верных подданных к служению верой и правдой Его Императорскому Величеству и государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений России» от 29 апреля 1881 г. (в историографии он известен как «О незыблемости самодержавия»). В манифесте говорилось о «мученической кончине» Александра II и стремлении «к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую» и приведшей к убийству императора. Главный акцент был сделан на необходимости «утверждать и охранять» самодержавную власть «для блага народного от всяких на нее поползновений» (ПСЗ. Собр. III. Т. 1. С. 53–54. № 118). Министры либерального направления — Лорис-Меликов, Милютин и Абаза — после издания манифеста подали в отставку. М. Т. Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел сменил Игнатьев.
250
Далее Половоцов продолжил перечисление «товарищей по Совету», которые посетили его во время болезни.
251
Речь идет о назначении Ф. М. Маркуса членом Государственного совета, которое состоялось 18 сентября 1893 г.
253
С весны 1892 г. И. А. Вышнеградский серьезно болел, вследствие этого в августе того же года был вынужден оставить пост министра финансов. В Петербурге распространились слухи, что болезнь отразилась на его умственных способностях. А. В. Богданович писала: «Дурново говорил у Селифонтова, что Вышнеградский смотрит безучастно, не видит входящих в комнату и находится все время в полусне». Одним из виновников подробного рода слухов был С. Ю. Витте, претендовавший на пост министра финансов и занявший его после отставки Вышнеградского. Та же Богданович отмечала в дневнике: «Витте кому-то сказал, что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший». В обществе распространился слух о том, что министр на одном из докладов Александру III не узнал его. В кабинете императора стояли два кресла друг напротив друга. В одном обычно сидел император, второе предназначалось для министра-докладчика. Вышнеградский, войдя в кабинет, по привычке низко поклонился императору, но поклонился он пустому креслу, так как «царь в эту минуту стоял у окна и удивленно на него смотрел». Когда Вышнеградский начал читать доклад, то «у него двоились строчки, он все извинялся и, наконец, совсем спутался и начал говорить по-английски» (Богданович, 8 апреля 1892 г. С. 174). Факт поклона пустому креслу подтверждается и в других источниках. В. А. Грингмут привел в одном из писем следующую информацию. Витте, присутствовавший на докладе, попросил у императора позволения закончить доклад, что и сделал «блестящим образом», «к удивлению и удовольствию Государя». «Одним этим шагом С[ергей] Ю[льевич] сразу выдвинулся вперед и считается теперь наиболее серьезным кандидатом», — комментировал происшедшее Грингмут. Вышнеградский же «впал в полусознательное, сонливое состояние, так что не мог последовать приглашению Государя принять участие в завтраке». Эти события произвели «страшный переполох в Гатчине» (Письмо В. А. Грингмута В. А. Петровскому. 30 марта 1892 г. // ОР РГБ. Ф. 224 (С. А. Петровский). Карт. 1. Д. 39. Л. 7–7 об.). В данном контексте становится понятным, что, как сообщал Половцов, Вышнеградский делал многочисленные визиты, чтобы опровергнуть слухи о собственном нездоровье. 1 января 1894 г. он был назначен присутствовать в Департаменте законов.
256
Вопрос о передаче Николаевской дороги в частные руки на 85 лет был поднят в 1867 г. министром финансов М.Х. Рейтерном.
261
Памирский вопрос — проблема урегулирования ряда спорных территорий между Россией и Англией в области Памира. Этот вопрос был тесно связан с проблемами англо-российского соперничества и утверждения России в Средней Азии. Впервые он возник в 1876 г. после окончательного покорения Россией Кокандского ханства, в которое входил и Памир. Некоторое время данный вопрос оставался открытым. Англия после войны с Афганистаном (1878–1880 гг.) побудила афганского эмира к захвату ряда памирских ханств (Шугнана и Вахана). Одновременно русские и англичане под видом научных экспедиций стали направлять разведчиков и посланцев к правителям этих ханств. В 1890 г. в Кашгар прибыла из Индии английская миссия для переговоров с китайскими властями о разделе Памира. Чтобы не допустить такого раздела в 1891–1895 гг. русские войска совершили серию военных экспедиций на Памир. Основная цель походов — утверждение в этой высокогорной области российского владычества и ослабление в ней английского влияния. Успехи русских на Памире вынудили Англию начать дипломатические переговоры. В результате обмена нотами между правительствами соперничавших государств в начале марта 1895 г. р. Пяндж стала пограничной между русскими и афганскими владениями. С июля начались разграничительные работы между Россией и Афганистаном.
262
Назначение Голицына членом Государственного совета состоялось 1 января 1893 г. Вопрос о его включении в состав членов Совета поднимался еще в 1890 г., о чем Половцов рассказал в дневнике. В декабре 1890 г., когда возникла необходимость расширить состав членов Гражданского департамента Государственного совета, великий князь Михаил Николаевич и Александр III считали необходимым назначить разных кандидатов. В качестве компромисса великий князь предложил кандидатуру Голицына, которая получила поддержку императора. Но Половцов, который должен был составить указ о соответствующем назначении, убедил Александра III, что в связи с отсутствием у Голицына юридического образования от его деятельности в Гражданском департаменте не будет пользы. Соответствующий указ так и не был составлен. Подробнее см.: Половцов. Т. II. С. 357–360.
263
В рассматриваемый период действовал закон 13 июня 1889 г., ограничивавший переселение крестьян. В соответствии с этим законом переселение допускалось только с предварительного разрешения, которое выдавалось министрами внутренних дел и государственных имуществ лишь при наличии обоснованных причин (которые в законе не были установлены) и в том случае, если имелись свободные земельные участки. Самовольные переселенцы должны были отправляться местной администрацией на прежние места жительства. Несмотря на это, количество переселенцев росло с каждым годом. Начавшаяся в 1891 г. постройка Сибирской железной дороги поставила на повестку дня вопрос о заселении Сибири. Переселением в Сибирь занимался Комитет Сибирской железной дороги, который облегчал устройство переселенцев на новых местах жительства, а также выделял им ссуды и земли вдоль строившейся железной дороги.
265
Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. П.С. Ванновский с 27 июня 1877 г. занимал должность начальника штаба Рущукского отряда, во главе которого стоял наследник цесаревич Александр Александрович (будущий Александр III).
266
Дочь великого князя Михаила Николаевича Анастасия была замужем (с 1879 г.) за герцогом Фридрихом Мекленбург-Шверинским.
267
Второй сын князя Михаил Михайлович в феврале 1891 г. без согласия родителей и императора Александра III женился на внучке А. С.Пушкина С. Н. Нассауской, графине Меренберг де Торби. За этот морганатический брак ему был запрещен въезд в Россию. Жил в Лондоне, последние годы — на французской Ривьере. В 1909 г. был прощен, но в Россию не вернулся.
269
В 1893 г. у великого князя Михаила Николаевич было шестеро сыновей: Николай, Михаил, Георгий, Александр, Сергей и Алексей. Из них женился к тому времени только упомянутый Половцовым великий князь Михаил Михайлович.
270
С.С. Татищев специально приехал во Францию в качестве корреспондента от журнала «Русский вестник».
271
Речь идет о посещении контр-адмиралом Ф. К. Авеланом с морскими офицерами Парижа в октябре 1893 г. в ходе визита русской эскадры в Тулон (подробнее см. комментарий 52).
272
Здесь Половцов затрагивает события неудачного строительства Панамского канала французской компанией и последовавшего затем крупного коррупционного скандала. В 1879 г. Парижское географическое общество учредило Всеобщую компанию межокеанского канала под председательством Ф. Лессепса для строительства Панамского канала. Акции компании приобрели свыше восьмиста тысяч человек. В феврале 1881 г. начались работы по сооружению канала. К 1888 г. на строительство было истрачено почти в два раза больше средств, чем предполагалось, между тем выполненной оказалась только третья часть всех работ. Компания была вынуждена приостановить сооружение канала, прекратила платежи. Крах предприятия вызвал банкротство, разорение десятков тысяч мелких держателей акций. В ходе судебного разбирательства дела в 1889–1893 гг. выяснилось, что члены компании, оказавшись в трудном финансовом положении, систематически подкупали влиятельных должностных лиц и политических деятелей, редакторов газет и т. д.
Половцов имеет в виду, что русский посол в Париже А. П. Моренгейм оказался причастным к этим событиям. Не вполне понятно, соответствует ли данная информация действительности.
Богданович 24 декабря 1892 г. записала в дневнике: А. П. Коломнин «говорил, что получают депеши из Парижа, что Моренгейм замешан в панамском деле, что получил деньги через Флоке [имеется в виду Ш.Т. Флоке — О.Г.]. Цензура это зачеркивает. Вообще панамское дело сильно разгорается и заденет еще немало лиц» (Богданович. С. 180). В то же время историк А. А. Керсновский утверждал, что участие Моренгейма в панамском деле основано на домыслах. «В списке „панамистов“, — отмечал он, — значился загадочный инициал, М“», вследствие этого «часть французского общественного мнения, не без участия русских нигилистов, заподозрила российского посла в Париже барона Моренгейма». Император Вильгельм II выступил в поддержку Моренгейма, пытаясь с помощью этого инцидента спровоцировать конфликт между французским и русским правительствами и, таким образом, не допустить оформление союза между государствами (Керсновский А. А. История русской армии. Т. 3. С. 8–9).
275
Речь идет о палате депутатов Национального собрания Франции. По Конституции 1875 г. законодательная власть в государстве принадлежала парламенту — Национальному собранию. Собрание состояло из Палаты депутатов и Сената. Сенат избирался на девять лет и каждые три года обновлялся на одну треть. Палата депутатов избиралась на четыре года.
276
А. Рибо занимал должность премьер-министра Франции с 6 декабря 1892 по 4 апреля 1893 г. Министерство Рибо пало вследствие несогласия между Палатой депутатов и Сенатом по вопросу о бюджете.
277
Имеется в виду особняк Половцова в Петербурге на Большой Морской улице (д. 52). Семье Половцовых дом принадлежал с 1864 г. Особняк был куплен на деньги приемных родителей жены Половцова Н. М. Июневой. Этот дом богатством интерьеров и количеством редких вещей напоминал музей. Подробнее см.: Житнева Н. В. Особняк А. А. Половцова (Санкт-Петербургский дом архитектора). СПб., 1997. 28–29, 44–64, 73-128.
278
Речь идет о герцоге Генрихе Омальском, принце Орлеанском, и парижском знакомом Половцова и великого князя Владимира Александровича неком Грефюле. У обоих Половцов и великий князь неоднократно бывали, как правило, с целью поохотиться. Краткие упоминания об этом встречаются на страницах дневника Половцова, когда он был государственным секретарем. См.: Половцов. Т. I. С. 127, 153, 159, 269, 371, 463, 478. По-видимому, Половцов также интересовался историческими работами герцога Омальского, так как 5 февраля 1886 г. записал, что получил в подарок его книгу «Histoire des princes de Conde» (См.: Histoire des princes de Conde pendant les XVIe et XVIIe siecles. Paris, Calmann Levy, 1863–1896, 7 v. — «История принцев Конде в XVI и XVII вв.») (Половцов. С. 419).
281
Визит русской эскадры в Тулон в октябре 1893 г. под командованием контр-адмирала Авелана стал ответом на посещение французскими военными кораблями Кронштадта в июле 1891 г. Обе встречи состоялись в рамках мероприятий по заключению русско-французского союза в 1891–1893 гг. 1 октября 1893 г. эскадра в составе броненосца «Император Николай I», крейсеров «Адмирал Нахимов», «Память Азова» и «Рында» и канонерской лодки «Терек» прибыла в Тулон. Французское правительство организовало торжественный прием. На пристани русских моряков встретили представители французского Главного морского штаба и старшие офицеры тулонского порта. Прозвучал гимн Российской империи «Боже, царя храни», раздавались крики: «Да здравствует царь!», «Да здравствует Россия!». В ходе визита Авелан и пятьдесят моряков, выбранных по жребию, посетили Париж, где были устроены празднества в честь русских флотоводцев. Они встретились с президентом Франции С. Карно.
282
1 октября 1893 г., в тот день, когда русская эскадра вошла в Тулон, Александр III, Мария Федоровна и цесаревич прибыли из Фреденсборга в Копенгаген. Император с семьей принял участие в церемонии закладки новой яхты «Штандарт», затем Александр III с наследником и свитой посетил французский броненосец «Isly». Когда император покидал судно, яхта «Полярная звезда» отсалютовала «Isly» тридцатью выстрелами, и в тот же день президент Франции С. Карно и Александр III обменялись телеграммами. Это событие подняло значение тулонского визита.
285
Эта анонимная брошюра издана Фондом вольной русской прессы и представляет собой апологию М. Т. Лорис-Меликова. Возможно, автором ее был ученый М. М. Ковалевский, об этом пишет Б. Э. Нольде (см.: Нольде Б. Э. Совет Министров 8 марта 1881 г. Рассказ графа Лорис-Меликова В. А. Бильбасову // Былое. 1918. № 4–5 (32–33). С. 187). Брошюра содержит биографические сведения о Лорис-Меликове, рассказывает о его деятельности на Кавказе, в ходе русско-турецкой войны, на постах харьковского генерал-губернатора, начальника Верховной распорядительной комиссии и министра внутренних дел. В тексте приведено письмо Лорис-Меликова, характеризующее русско-турецкую войну 1877–1878 гг., текст его доклада 6 марта 1881 г., содержащий изложение плана преобразований, предложенных Александру II 28 января 1881 г., и некоторые другие документы (Конституция графа Лорис-Меликова. Лондон: Издание вольной русской прессы, 1893. С. 36–41). Брошюра неоднократно переиздавалась за границей. В издании 1904 г. в Берлине в качестве приложения помещены личные письма Лорис-Меликова. См.: Конституция графа Лорис-Меликова и его частные письма. Берлин: Г. Штейниц, 1904.
287
В брошюре приведенное в дневнике письмо изложено практически слово в слово. Маловероятно, чтобы с такой точностью его можно было пересказать по памяти. Но, как верно отмечает Половцов, выпущена вторая часть послания со слов «Сегодня имел объяснение с графом А. В. Адлебергом» (Конституция графа Лорис-Меликова. Лондон: Издание вольной русской прессы, 1893. С. 34).
289
В верхнем этаже северного бокового флигеля Аничкова дворца находилась домовая церковь во имя святого благоверного князя Александра Невского, сооруженная в 1817–1818 гг. во время перестройки интерьеров здания под руководством архитектора К. И. Росси.
290
Кавалергардский полк (гвардейский кирасирский полк) был сформирован в Петербурге в 1800 г. из Корпуса кавалергардов, существовавшего с перерывами с 1724 по 1797 гг. Участвовал в войнах с Францией 1805, 1806–1807 и 1812–1814 гг., в подавлении восстания в Польше 1830–1831 гг. Кавалергардский полк считался одним из самых привилегированных в гвардии, являлся непременным участником всех торжественных церемоний при дворе и в столице. Его офицеры были, как правило, выходцами из богатых и знатных дворянских семей. Служба в кавалергардском полку зачастую создавала благоприятные предпосылки для успешной карьеры по военной или гражданской части. Императрица Мария Федоровна состояла шефом этого полка с 1881 г.
291
Кирасирский полк (полное название — лейб-гвардии Кирасирский полк Ее Величества государыни императрицы Марии Федоровны) был сформирован как драгунский (конный, способный действовать и в пешем строю) полк. В 1733 г. переименован в лейб-кирасирский (кирасиры — тяжелая кавалерия), шефом полка стала сама императрица Анна Иоанновна. Полк принимал участие в швейцарской кампании 1799 г., в Отечественной войне 1812 г., в подавлении польского восстания 1830–1831 гг. и венгерских событиях 1849 г. Будущая императрица Мария Федоровна стала шефом полка в 1880 г.
292
Гвардейский экипаж — военно-морское формирование в составе Русской Императорской гвардии. Учрежден в 1810 г. Участвовал в Отечественной войне 1812 г., Заграничных походах 1813–1814 гг. Гвардейцы действовали при осаде Варны в 1828 г., подавляли восстания в Польше в 1830–1831 и 1863 гг., были в венгерском походе 1849 г., отличились при обороне Кронштадта в Крымскую войну и др. Мария Федоровна была назначена шефом Гвардейского экипажа в июле 1892 г.
293
После 1815 г. шеф полка — почетное звание, которое, как правило, получали члены императорской фамилии, иностранные монархи и принцы и т. д.
295
Здесь рассказывается об обсуждении в Государственном совете представления министра внутренних дел И.Н. Дурново о мерах по предупреждению отчуждения крестьянских наделов. Дело слушалось с 22 ноября по 23 декабря 1893 г. Подробнее см.: Всеподданнейший отчет председателя Государственного совета за сессию 1893–1894. С. 27–38.
296
Система надельного землевладения образовалась после крестьянской реформы 1861 г. Она существовало в двух формах — общинного (земля находилась в собственности общины) и подворного землепользования (в собственности отдельных дворов, то есть принадлежала отдельной семье и распределялась между ее членами). Ни общинное, ни подворное землевладения не являлись частной собственностью. Каждый крестьянин должен был быть членом общины или двора, в этом случае он получал земельный надел (участок земли) в пользование. Крестьяне не имели права продавать, закладывать, дарить надельную землю. Землей, находившейся в общинном пользовании, распоряжалась община, которая регулировала ее распределение, определяла порядок пользования общими угодьями — выгонами, пастбищами, устанавливала севообороты. На большей части территории Российской империи надельное землевладение существовало в виде общинной собственности, в Литве, Правобережной Украине и Молдавии — подворной.
299
Речь идет о 165 статье «Положения о выкупе крестьянами, вышедшими из крепостной повинности, их усадебной оседлости и о содействии правительства к приобретению сими крестьянами в собственность полевых угодий», которое являлось частью «Положений» об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Указанное положение определяло порядок выкупа крестьянами земли у помещиков и т. д. Упомянутая Половцовым статья 165, или, точнее, вторая ее часть, разрешала члену крестьянской общины (статья касалась только бывших помещичьих крестьян) получать свой надел в собственность по внесению выкупной суммы в уездное казначейство. См.: ПСЗ. Собр. II. Т. 36. Отдел 1. 1861. СПб., 1863. С. 174–202. № 36659.
300
Освобождение крестьян от крепостной зависимости было провозглашено Манифестом 19 февраля 1861 г. «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей». Практические условия освобождения крестьян были определены в семнадцати актах — «Положениях» о крестьянах. Основной акт — «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» — содержал главные условия крестьянской реформы. Крестьяне получали личную свободу и право свободно распоряжаться своим имуществом, но при этом помещики сохраняли собственность на все принадлежавшие им земли, однако обязаны были предоставить в пользование крестьянам «усадеб оседлость» и полевой надел. За пользование надельной землей крестьяне должны были отбывать барщину или платить оброк и не имели права отказа от земли в течение девяти лет. Размеры полевого надела и повинностей должны были фиксироваться в уставных грамотах, которые составлялись помещиками на каждое имение и проверялись мировыми посредниками. Крестьянам предоставлялось право выкупа усадьбы и по соглашению с помещиком — полевого надела, до осуществления этого они именовались временнообязанными крестьянами. Крестьянин обязан был немедленно уплатить помещику двадцать процентов выкупной суммы, а остальные восемьдесят вносило государство. Крестьяне должны были погашать ее в течение сорока девяти лет ежегодно выкупными платежами. Также манифестом определялась структура, права и обязанности органов крестьянского общественного управления (сельского и волостного) суда.
301
Выкупная сумма или выкупные платежи — деньги, которые бывшие крепостные, удельные или государственные крестьяне платили государству по условиям крестьянской реформы 1861 г. Эти деньги выплачивались в рассрочку на 49 лет для погашения ссуды, предоставленной государством бывшим владельцам в качестве выкупа за надельную землю. Фактически включали и выкуп за личность крестьянина, так как сумма выкупных платежей определялась исходя не из рыночной цены на землю, а из дохода помещика с имения. Ежегодно выплачивались 6 процентов от этой суммы.
302
Здесь и далее в записи за 22 ноября Половцов несколько сумбурно, но достаточно точно изложил основные вопросы, которые были представлены на рассмотрение Государственного совета. Члены Совета должны были высказать свое мнение относительно следующих мер:
— о продаже надельной земли целыми сельскими обществами;
— об ограничении круга лиц, которым разрешено приобретать участки надельной земли, принадлежащие отдельным крестьянам;
— о запрещении залога надельных земель;
— об отмене второй части статьи 165 «Положения о выкупе».
Относительно первого вопроса разногласий не возникло, о нем Половцов не упомянул. Члены Государственного совета предложили допустить продажу надельной земли сельскими обществами при соблюдении двух условий. Первое: решение о продаже принималось на сельском сходе с большинством не менее двух третей голосов. Второе: решение сельского схода должно было утверждаться губернским или губернским по крестьянским делам присутствием (для участков земли не дороже 500 рублей), кроме того, предполагалось получить разрешение Министерства внутренних дел при согласовании вопроса с министрами финансов, земледелия и государственных имуществ (для более дорогих участков).
Второй вопрос вызвал серьезные прения в Совете, которые красочно описал автор дневника. Представители меньшинства (девятнадцать членов Совета, в том числе Половцов) полагали, что изменять Положение от 19 февраля 1861 г. не было необходимости, то есть крестьяне должны сами решать, кому продавать землю. Запрещение продавать участки лицам, не принадлежавшим к одному и тому же обществу, ограничивало крестьянскую свободу. Кроме того, по мнению меньшинства, данная мера должна была вызвать понижение спроса на наделы, тогда как предложение оставалось бы неизменным, что вызвало бы ухудшение положения крестьянства. Обезземеливание сельского населения могло стать явлением общим, так как многие продавали участки для приобретения земли в других районах, в частности, на окраинах государства, что способствовало бы заселению отдаленных областей Российской империи. К тому же крестьянство начало бы более активно переориентироваться на другие занятия (в частности, на ремесла и промыслы). В любом случае ограничение свободы распоряжения землей не могло предотвратить обезземеливание крестьянства (оно неизбежно из-за роста населения).
По мнению большинства (тридцать членов Совета, в том числе председатель Государственного совета великий князь Михаил Николаевич), данное мероприятие не составляло нарушения установленного в 1861 г., напротив, ограничение продажи земли должно было бы способствовать сохранению земли в руках крестьянства, что отвечало бы замыслам составителей Положения. В России представление о земле как о товаре преждевременно, поскольку малообразованное неопытное крестьянское население не было готово к ведению рыночных отношений и могло легко стать жертвой людей, быстрее адаптировавшихся к новым реалиям.
Главный вред, по мнению большинства, — это скупка земли лицами, не принадлежавшими к сельскому населению, так как их цели не совпадали с нуждами обществ. Поэтому следовало запретить приобретение наделов лицами некрестьянского сословия. В то же время ограничение возможных покупателей представителями одного и того же общества нежелательно. Наиболее целесообразным считалось предоставить право покупки земли лицам крестьянского сословия, принадлежавшим к какому-нибудь сельскому обществу, либо потенциальным покупателям, приписавшимся к тому обществу, в котором они планировали приобрести участок. Против последнего особенно горячо выступал Половцов, как видно из его речи, которая приведена в тексте дневника ниже. Он считал, что разрешение покупать землю лицам, которые приписывались к обществам, было бы равнозначно запрещению дворянству и потомственным гражданам приобретать крестьянские наделы. Половцов как защитник интересов землевладельческого дворянства старался этого не допустить.
Третий вопрос также стал причиной разногласий. Тринадцать членов Совета высказались за то, чтобы залог наделов со стороны сельских обществ допускался не иначе, как с разрешения местного губернского присутствия или губернского по крестьянским делам присутствия. Председатель и тридцать шесть членов Совета выступили за запрещение отдавать надельные земли в залог на основании того, что результатом подобных сделок повсеместно становилась бы принудительная продажа участка, так как крестьянин оказывался бы не в состоянии выплатить залоговые обязательства. Таким образом, опять же возникала опасность массового обезземеливания сельского населения, которое следовало предотвратить.
По вопросу об отмене второй части 165 статьи члены Совета также не пришли к единогласному решению. Меньшинство в составе двадцати одного члена выступило за сохранение этого пункта. Они доказывали, что установленное этой статьей право досрочного выкупа надельных участков из общинного владения представлялось весьма существенным для крестьян преимуществом, утрата которого была бы для них едва ли не более заметной, чем лишение возможности отчуждать участки и закладывать их. Выкуп этот, по мнению меньшинства, представлял единственный способ освободиться от зависимости общества для более трудолюбивых и деятельных крестьян и способствовал бы улучшению ситуации в деревне.
Председатель и двадцать семь членов считали, что представляемое 165 статьей право отдельным домохозяевам выкупать досрочно участки надельной общественной земли без согласия общества противоречило основным началам крестьянского землепользования. Поэтому они предлагали изменить вторую половину статьи 165 таким образом, чтобы производство досрочных выкупов было поставлено в зависимость от согласия общества. Кроме того, последнему следовало предоставить право определять и размер выкупаемого участка, и его стоимость.
Против этого положения, как видно далее по тексту, решительно выступил Половцов. В частности, он обратил внимание на то, что в проекте не говорилось, в какой форме должно выражаться согласие общества. Как опытный юрист Половцов критиковал не только содержание проекта, но и его изложение. Он заострял внимание на недоработках проекта, чтобы не допустить его утверждения, призывая возложить рассмотрение большинства вопросов на комиссию, которая должна была заниматься усовершенствованием и дополнением Положения 1861 г. Но министр внутренних дел, как отметил автор дневника, «имея в кармане высочайшее утверждение своего мнения», даже не счел своим долгом отвечать на пламенную речь Половцова. Старания оратора были напрасны: 14 декабря 1893 г. Александр III утвердил мнение большинства Государственного совета. Подробнее см.: Всеподданнейший отчет председателя Государственного совета за сессию 1893–1894 гг. С. 27–38.
303
Система землевладения в казачьих областях определялась Положением от 21 апреля 1869 г. о поземельном устройстве в казачьих войсках. Положение закрепляло общинное владение станичными (юртовыми) землями, из которых производилось наделение казаков «паем» в 30 десятин на казака (на практике наделы составляли в среднем от 9 до 23 десятин). Остальные земли составляли войсковой запас, предназначавшийся главным образом для пополнения станичных участков по мере роста казачьего населения. Казачьи офицеры и чиновники наделялись землями в полную собственность взамен пенсий; размер их наделов в различных войсках отличался, а в каждом войске был разным для генералов, штаб-офицеров и обер-офицеров.
305
Государственный совет пришел к единогласному мнению о том, что Положение о крестьянах 1861 г. должно быть пересмотрено (Всеподданнейший отчет председателя Государственного совета за сессию 1893–1894 гг. С. 38). Эту миссию решили возложить на особую комиссию. Постановление Совета так и не было исполнено, поскольку, как утверждал Половцов, министр внутренних дел Дурново убедил Александра III, что «никакой комиссии не надо» и что «все необходимое будет сделано самим министром внутренних дел» (Подробнее см.: дневник Половцова за 6 августа 1898 г.). Тем не менее Министерство внутренних дел не занималось этим вопросом. По мнению М.С. Симоновой, внимание императора на неустроенность крестьянского положения обратил в 1900 г. во всеподданнейшем отчете генерал-губернатор М. И. Драгомиров. В январе того же года его доклад был заслушан в Комитете министров (Симонова. С. 10). Он предлагал срочно пересмотреть законы, определявшие личные и имущественные права крестьян и строй их общественного управления. Эти предложения были одобрены (См.:Памяти В. К. Плеве. СПб., 1904. С. 12–13). Последовал запрос Николая II Министерству внутренних дел о состоянии работы по пересмотру крестьянского законодательства. 14 февраля 1901 г. министр внутренних дел Д. С. Сипягин представил императору доклад, в котором содержалась история разработки вопроса с 1893 г. Оказалось, что Министерство внутренних дел сумело провести только сбор документов по данной проблеме. В итоге 22 января 1902 г. было учреждено Совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности под председательством министра финансов Витте из министров земледелия и государственных имуществ, внутренних дел и других лиц по назначению императора (Симонова. С. 15).
307
В данном случае в качестве «первого» Половцов рассматривает вопрос о сокращении площади крестьянской земли.
308
Такой же аргумент автор дневника привел в письме к Николаю II, сопровождающем биографии для словаря Половцова. См. запись от 20 июля 1901 г.
309
В итоге 14 декабря 1893 г. был принят закон «О некоторых мерах к предупреждению отчуждения крестьянских земель». В соответствии с этим законом продажа надельных крестьянских земель целыми обществами допускалась только с согласия не менее двух третей домохозяев. Кроме того, сделка должна была утверждаться губернским или губернским по крестьянским делам присутствием. В том случае, если цена участка превышала пятьдесят рублей, то разрешение следовало получить от министра внутренних дел и министра финансов, а если земля приобреталась для горнопромышленных целей — и министра государственных имуществ. Взамен статьи 165 было постановлено, что до уплаты выкупной ссуды выдел отдельных домохозяев и досрочный выкуп ими участков допускался не иначе, как с согласия общества и на условиях, указанных в приговоре соответствующего схода. Крестьянским обществам и отдельным домохозяевам запрещался залог принадлежавшей им надельной земли частным лицам и учреждениям, хотя бы выкупная ссуда по этим землям была погашена. Участки надельной земли, приобретенные отдельными домохозяевами или состоявшие в подворно-наследственном их пользовании, могли быть отчуждаемы посредством дарения, добровольной или принудительной продажи только лицам, приписанным или приписавшимся к сельским обществам. См.: ПСЗ. Собр. III. Т. СПб., 1897. № 10151.
