Этика публичной сферы и реалии политической жизни

А. В. Оболонский, 2016

Книга профессора НИУ «ВШЭ» А. В. Оболонского посвящена теме, которая, как показывает окружающая реальность, становится одной из самых насущных для дальнейшего развития России, для вывода ее из того тупика, в котором она оказалась. Автор апеллирует к широким кругам читателей, озабоченных неблагополучием отечественной публичной сферы, особенно к молодежи, к современному студенчеству, в доступной форме излагая основные этические, правовые и ценностные коллизии и «трудные места» политической повседневности, возникающие в общественной жизни при взаимодействии граждан и властных структур. Этому способствует и личная интонация автора, его эмоциональная, ценностная включенность в анализ рассматриваемых отношений. Яркие и хорошо подобранные примеры и цитаты как из документов и научных исследований, так и из произведений известных писателей обогащают изложение и делают его более объемным, а трактовки – исторически наглядными. Дополнительную практическую ценность книге придают приложения – этико-правовые документы, определяющие нормы поведения и запреты для политиков и чиновников в США, Великобритании, Канаде и России.

© Мысль, 2016

* * *

Александр Валентинович Оболонский

Доктор юридических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Основные темы его работ — бюрократия и государственная власть, реформы государственной службы в зарубежных странах и России, гражданское общество и протестные движения, этика публичной сферы и политический цинизм. Оболонский разработал концепцию критических перекрестков в политической истории России как конфликта разных подходов к соотношению личности и государства — персоноцентризма и системоцентризма. Является автором многих книг, в том числе: «Драма российской политической истории: система против личности» (издана также в США), «Человек и власть: перекрестки российской истории», «Бюрократия для XXI века? Модели государственной службы: Россия, QUIA, Англия, Австралия», «Кризис бюрократического государства», «Мораль и право в политике и управлении».

«О моральности/аморальности нужно писать затем, что игнорирование этой проблемы тоже есть проявление аморальности. А если последней ничто и никто не противостоит, это ведет к гибели общества — через гибель права, гибель институтов государства, в конечном итоге — распад. Ибо и право, и институты современного государства базируются на вполне определенной этической системе».

Михаил Краснов

«Эти темы обычно вытесняются из публичного обсуждения ввиду их тесной связи с характером нынешней репрессивной и коррумпированной политической системы, с вопросами институционального, но неправового насилия, инерции и последствий тоталитарных практик, оставшихся от советского времени».

Лев Гудков

«Книга представляет собой попытку решить две взаимосвязанные задачи. Во-первых, охарактеризовать те общераспространенные нравственные установки, которые формируют общественно-политический ландшафт нашей страны. Во-вторых, выявить их истоки и найти эффективные способы их изменения».

Андрей Прокофьев

Введение

Моральные ценности — «спасательный круг» в меняющемся мире

Если погибнет справедливость, жизнь людей на Земле потеряет свой смысл.

Иммануил Кант

Чувства и страхи, стоящие за приписываемой Конфуцию фразой «Не приведи бог жить в эпоху перемен»^[1], сопутствуют почти всей истории человечества, исключая разве что эпохи «стабильного застоя». Как и ностальгия по «доброму старому времени». Ведь каждый исторический период, если в нем происходило хоть какое-то развитие, в определенном смысле есть время перемен, которому неизбежно сопутствуют не только приобретения, но и издержки, порой довольно серьезные (или кажущиеся современникам такими). Субъективное восприятие перемен как угрозы привычному порядку вещей было присуще едва ли не каждому поколению. Особенно это справедливо по отношению к последним векам, когда ход истории ускорился. Ламентации на тему «О времена! О нравы!», перемежаемые призывами к «стабильности и порядку» и угрозами в адрес стремящихся к перемене порядка, почти дежурный рефрен у всех видов консерваторов и обскурантов и в века минувшие, и в наши дни.

И все же ситуация последних десятилетий и особенно начала нового тысячелетия, думаю, отличается от предыдущих. Никогда еще в человеческой истории практически одновременно не происходило такого количества кардинальных изменений в самых разных сферах жизни. Причем перемены, затрагивающие самые основы традиционного образа жизни большей части человечества, самым невероятным образом переплетаются с ранее устоявшимися, привычными моделями и стилями поведения и мышления. Тот «шок от столкновения с будущим», о котором почти полвека назад предупреждали американский социолог Д. Белл и Римский клуб, наступил. И реакция на него в разных регионах планеты и даже на уровне отдельных индивидов оказалась далеко не однозначной и уж во всяком случае далекой от оптимистических ожиданий технократов и иных сциентистов. Многие мудрые люди говорят о системном кризисе современной цивилизации. Правда, при этом в понятие кризиса совершенно не обязательно вкладывается некий катастрофический и, тем более, апокалиптический смысл: он рассматривается как этап болезненного перехода на некий иной уровень цивилизации. Но, так или иначе, речь идет о переломном времени. Некоторые даже называют происходящее ни много, ни мало, «антропологическим сдвигом» и предрекают в обозримом будущем радикальные изменения в самой природе человека. Впрочем, оставим эту глобальную тему философам и культурологам и перейдем к нашим собственным, тоже достаточно широким, сюжетам.

Один из симптомов нынешнего переходного времени — серьезный пересмотр отношения людей (причем не столько так называемой «элиты», сколько людей обычных, «рядовых») к существующим политико-государственным и общественным институтам, в частности к обязанностям тех, кто играет в них лидерские или коммуникационные роли. В политическом плане это — сдвиг от «демократии доверия» к «демократии участия и контроля». Параллельно происходит значительное повышение внимания к ценностным императивам и регуляторам поведения людей, особенно должностных лиц. Проявляется это как в секулярном, так и в религиозном пластах сознания и интеллектуальных поисков. И если бы обращение к сути кантовского нравственного императива, причем в любой его редакции, стало главной, определяющей тенденцией современности, то и мир стал бы иным, лучшим местом для жизни. К несчастью, это не так.

Ибо с очевидностью проявились и симптомы разрушения морали, начиная с «ренессанса» терроризма и массовых убийств (причем организуемых и исполняемых на высоком технологическом уровне) до девальвации таких понятий, как честь, репутация, взаимопомощь. К счастью, этим симптомам противостоят, и порой весьма эффективно, гуманистические тенденции, проявляющиеся, например, в разных формах общественной солидарности и самоорганизации в ответ на постигающие других (что важно!) стихийные и «рукотворные» бедствия. Один из самых ярких и свежих образцов последнего — помощь и поддержка, оказываемая беженцам с ближневосточных и североафриканских «театров войны». Конечно, проблема эта очень непростая и имеет множество аспектов. Есть и разные взгляды на нее, и элементы спекуляции, причем с разных сторон. Нисколько не претендуя в данном случае на какие-либо особые суждения, я упомянул о ней лишь в качестве примера высокоморального ответа множества людей на вызовы агрессивного аморализма.

Но обратимся собственно к России — главному объекту наших тревог и забот.

Сформированное в современной России полицейско-чиновничье государство с квазидемократическим фасадом в его нынешнем виде и формах с очевидностью вошло в полосу кризиса и не в состоянии отвечать на вызовы времени. И на первый, поверхностный, взгляд ситуация настолько неблагополучна, что может показаться, что тут уж «не до морали». Однако мне представляется более адекватной, да и просто близкой, логика, согласно которой от гражданских и моральных качеств людей зависит больше, чем от правителей и политических институтов. Еще О. фон Бисмарк, резюмируя в мемуарах свой полувековой опыт государственного деятеля, заметил, что если с плохими законами, но хорошими чиновниками все же можно добиваться результатов, то с плохими чиновниками никакие законы не помогут. А один из самых светлых людей прошедшего столетия — А. Швейцер — человек, пожертвовавший незаурядными талантами музыканта и философа, чтобы посвятить большую часть жизни оказанию медицинской и духовной помощи обитателям глухого уголка тропической Африки, писал в своей удивительной книжке «Культура и этика»: «Любые реформы государственной или общественной жизни — не панацея и имеют лишь относительное значение. Они могут быть полезны, только если мы способны также вдохнуть в наше время новый дух. Даже те сложные проблемы, которые целиком относятся к материально-экономической сфере, в конечном счете могут быть решены только путем этизации убеждений… Подлинное чувство реальности заключается в осознании той непреложной истины, что мы лишь через основанные на разуме этические идеалы можем прийти к нормальным взаимоотношениям с действительностью»^[2].

Для Швейцера прогресс материальный и прогресс культурный, нравственный — относительно независимые переменные, но образовавшийся разрыв между ними в сторону материальных благ стал одной из основных причин катастроф XX века. Как и другой выдающийся христианский мыслитель XX века — П. Тейяр де Шарден, Швейцер не только в текстах, но и во всей своей жизни исповедовал этику альтруизма. В более конкретном плане, но, в сущности, тот же взгляд на мир и роль человека, отражает так называемый первый парадокс, сформулированный крупным современным исследователем политической этики Д. Томпсоном: «Хотя этика порой кажется менее важной, чем все остальные вопросы, но, поскольку она косвенно влияет на все принимаемые решения, то в конечном счете именно она оказывается самой важной»^[3].

Дилемма, что для нас сейчас важнее — реформа институтов или акцент на человеческие качества, на людей — предмет наших перманентных дискуссий с друзьями и коллегами по «Либеральной миссии». Думается однако, что это — не вполне корректное противопоставление. Ни институциональный, ни культурный детерминизм, в отрыве один от другого, не полны и не адекватны.

Разумеется, реформа политических и государственных институтов критически важна. Каждый год отсрочки с ее проведением порождает все новые отрицательные эффекты. И выход из этого «порочного круга» будет стоить обществу, т. е. всем нам, все дороже и дороже. Да и до критической «красной линии», за которой нас ждут лишь разные катастрофические сценарии, на мой взгляд, не столь уж далеко. И все это отчасти — следствие как заложенного еще в Конституции 1993 г. несовершенства институтов, допускающих возможность властного авторитаризма, так и воплощения этой возможности в реальность, причем в худших формах, руками персон, оказавшихся в 2000-е годы у рычагов власти и всеми средствами продолжающих ее удерживать. Возможно, в аналитическом описании сложившейся системы автократической монополии власти целесообразно использовать олсоновскую конструкцию «стационарного бандита»^[4]. Но это выходит за рамки задач работы.

Однако реформа институтов власти — условие необходимое, но недостаточное. Институты решают не всё. Они — не более чем инструменты. А действуют люди. И даже хорошие институты, оказавшись в распоряжении людей с разложившейся моралью, с деформированной шкалой моральных ценностей, либо бездействуют, либо действуют искаженно, избирательно, по «понятиям», обслуживая далекие от общественных нужд клановые, групповые и даже личные интересы и тем самым становятся контрпродуктивными. Простейший пример: без корпуса честных судей — совсем не героев, а просто честных перед собой и своей профессией людей — никакая институциональная реформа судебной системы не совладает с нашим «Шемякиным правосудием». Да и не с ним одним. Мне неоднократно приходилось слышать от внешне вполне респектабельных юристов суждение о своей профессии, как о «второй древнейшей». А еще чаще — наблюдать это на деле^[5].

Если же речь идет об анализе либо попытках улучшения политико-управленческой системы, то игнорирование ценностного аспекта, самоограничение исследователя технологическими (организационными, социально-инженерными) моментами, чревато весьма опасными последствиями. Ведь технология, социальная инженерия могут служить как добру, так и злу. Поэтому чисто технологические (не говоря уж о технократических) штудии и разработки, направленные на «повышение эффективности государства», вполне могут быть контрпродуктивными и даже негативными, а то и разрушительными по своим социальным последствиям, по влиянию на жизнь конкретных граждан и их объединений. К сожалению, не нужно далеко ходить за примерами «эффективных», но деструктивных действий наших государственных органов и служб. Каждый читатель легко их найдет. К тому же жизнь все время добавляет новые и новые примеры. Целеполагание находится за пределами технологий и методик совершенствования управления. А в сегодняшней реальности политические интересы, определяющие организационное поведение нашей управленческой системы, по моему мнению, ведут страну к катастрофе.

Думаю, технократические перекосы в сознании и характере разработок исследователей, занимающихся политической и особенно управленческой проблематикой, отчасти связаны с дефицитом в их среде гуманитарного образования и, соответственно, «мировидения», с общим недостатком культуры, причем не только политической. Это — одно из негативных последствий излишне прагматической, приземленной переориентации образования на «компетенции» в ущерб общим знаниям.

Впрочем, верно и то, что даже плохие институты до определенной степени можно использовать во благо. Это нелегко, но в этом и состоит парадокс так называемой сделки Фауста. Я целиком разделяю здесь позицию выдающегося американского ученого В. Острома: «Существование человеческих обществ можно уподобить сделке Фауста: люди должны научиться жить, используя орудия зла, чтобы делать добро»^[6]. А уже в середине XX века, в сущности, ту же мысль в обостренной форме повторил герой романа Р. П. Уоррена «Вся королевская рать», а потом и братья А. и Б. Стругацкие поставили ее эпиграфом к «Пикнику на обочине»: «Добро можно делать только из зла, потому что больше его просто не из чего делать».

И тут не обойтись без обращения к моральным факторам, к ценностям, влияющим на поведение людей и, в конечном счете, на ситуацию во всех областях публичной жизни. Этика публичной сферы — один из ключевых элементов политической культуры. Более того, представляется, что именно этическое регулирование поведения в публичной сфере может стать эффективным инструментом позитивных изменений в политической культуре, в чем наше общество отчаянно нуждается. Ведь аморальное общество будущего не имеет. А попытки воскрешения давно устаревших «скреп», наскоро слепляемых из комбинации домостроя и патернализма, способны лишь усугубить ситуацию.

Ситуация распада моральных принципов, девальвации критериев репутации и даже простой честности зашла достаточно далеко. И она во многом насаждается «сверху». Происходит негативный отбор в так называемую «элиту» по перевернутым моральным критериям, по принципу «чем бессовестнее, тем надежней». И это «успешно» транслируется на более низкие властные и административные уровни, а также в контролируемые властями СМИ. Тенденцию подхватили и некоторые деятели культуры. В последние годы это порой приобретает и просто фашизоидные формы. Особенно ужасно по последствиям то, что система образования, как школьного, так и высшего, не составляет в этом исключения.

Видимая невооруженным глазом интеллектуальная деградация общественного сознания, падение способности людей к адекватной оценке общественно значимых событий, полагаю, тесно связаны с девальвацией морали. Уровень общественной морали оказывает немалое влияние и на качество культурного и социального человеческого капитала, с чем у нас, как известно, ситуация, мягко говоря, тоже далека от благополучной.

Помимо прочего, это важно еще и потому, что в последние годы наблюдается экспансия нормативно-правового регулирования в сферы и коллизии, которые должны подлежать регулированию не столько юридическому, сколько этико-правовому или даже чисто этическому. Корпус законов с запретительными установлениями по отношению к вопросам этического характера, к тому же подкрепляемыми довольно жестокими санкциями, велик и продолжает расти. Для примера достаточно вспомнить законы «об оскорблении чувств верующих», о запрете пропаганды гомосексуализма, так называемый «закон Димы Яковлева» (другое его неофициальное и, думаю, более точное наименование — «закон подлецов»), законодательство, фактически перечеркнувшее закрепленное статьей 31 Конституции РФ право граждан на мирные митинги и манифестации, изменения цензурного характера в законодательстве о печати и интернете. А о закон о применительной практике и говорить нечего. Там царят юридически оформляемые избирательность и произвол.

Следует признать, что и сами власти не вполне чужды идее расширения сферы этического регулирования, во всяком случае на вербальном уровне. Первые попытки регулировать этику поведения депутатов относятся еще к 90-м годам. Указ Президента «Общие принципы служебного поведения государственных служащих» вышел в августе 2002 года^[7]. Частично его положения перешли в последующие законы о государственной службе и другие нормативные документы. И в последние годы работа в этом направлении формально продолжается, о чем будет рассказано в соответствующем месте книги. Однако, в отличие от западных аналогов, наши акты в данной области носят настолько общий характер, что воспринимаются как риторика, имеющая мало отношения к реальной жизни, и потому не выполняют превентивной, предупредительной функции по отношению к должностным злоупотреблениям, в чем и состоит главное назначение этических документов в сфере управления. К тому же практика поведения многих должностных лиц дает обратные примеры — демонстративное пренебрежение нормами морали. И поскольку такого рода факты чаще всего остаются безнаказанными, это показывает реальную цену исходящих сверху этических «заклинаний», даже если они оформлены в виде документов.

Поиски и попытки формирования моральных «скреп» (если прибегнуть к этому опошленному клише в его изначальном смысле) для современного общества — проблема мировая. Ее пытаются разрешить самые разные страны. У одних это выходит относительно удачно, у других — мало удачно. Где-то ей и вовсе пренебрегают. Но представляется очевидным, что она — один из принципиально важных элементов современного кризиса, через который проходит мир. Разумеется, книга не претендует на освещение всех связанных с этим вопросов. Моя задача более ограничена — рассмотреть достаточно широкий спектр вопросов, связанных с этикой именно в публичной сфере и последствиями пренебрежения ею. В последнем отношении мне придется, в основном, идти, как говорится, от обратного, поскольку ситуация в данном плане, по моему мнению, близка к катастрофической.

Мне кажется, что апелляция к этическим аспектам публичной жизни, к восстановлению моральных ценностей — тот «спасательный круг», который необходимо бросить нашему обществу, во многом утратившему моральные ориентиры, то, что в былые времена называлось «кодексом чести» порядочного человека. Разумеется, это не исключает ни институциональных реформ, ни политической модернизации. Это — три взаимно поддерживающих, дополняющих одно другое, лекарства для нашего серьезно больного общества. Книга посвящена одному из них.

Естественно, она родилась не на пустом месте и написана отнюдь не с чистого листа. В основе некоторых глав первой части лежат мои журнальные публикации последнего периода, существенно дополненные и модернизированные в процессе работы над книгой. А во второй части использованы авторские конспекты лекций и семинаров, которые я веду в течение ряда лет на факультете государственного и муниципального управления (ныне — часть факультета социальных наук) Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», профессором которого я являюсь. Раздел, посвященный вопросам этики политической журналистики, написан профессиональным журналистом, бывшим главным редактором русской версии журнала «Esquire» Дмитрием Голубовским.

В книге через этическую «призму» последовательно рассматривается довольно широкий спектр проблем, преломляемых через разные аспекты и сферы публичной жизни. Но при этом все ее разделы объединяют несколько сквозных идей. На ее концепцию и содержание повлияло немало факторов и событий нашей реальности, а также общение с рядом людей, в частности, в рамках семинаров и круглых столов «Либеральной миссии».

По этическим соображениям мне не хотелось бы персонально выделять кого-либо из членов этого замечательного интеллектуального сообщества, ставшего творческим стимулятором и источником моральной поддержки для очень многих людей. Но два имени все же не могу не назвать. Это президент «Либеральной миссии» Евгений Григорьевич Ясин и один из ее основателей и активнейших участников Дмитрий Борисович Зимин.

Улучшить книгу помогли замечания ее первых критических читателей — рецензентов — Льва Дмитриевича Гудкова, Михаила Александровича Краснова, Андрея Вячеславовича Прокофьева, а также самоотверженная работа ее редактора Натальи Михайловны Плискевич.

И, конечно, особую признательность хочу выразить моей жене Оле, прочитавшей рукопись и сделавшей ряд существенных замечаний. Да и в целом ее гражданская позиция и активность, причем не только слова, но и поступки, косвенным образом немало повлияли на содержание книги.

Примечания

1

А. Камю в своей Нобелевской речи использовал вариант — «в интересное время».

2

Швейцер А. Культура и этика. М. 1973. С. 66–67.

3

Thompson D. Paradoxes of Government Ethics// Public Administration Review. Washington. 1992. Vol. 52. P. 52.

4

См., например, Олсон М. Власть и процветание. Перерастая коммунистические и капиталистические диктатуры. М., 2012.

5

Вообще перечень профессий, многие представители которых явно или неявно усвоили сознание «второй древнейшей» и даже не стесняются об этом заявлять, угрожающе широк и имеет тенденцию к увеличению. Это — одна из причин, определивших преобладание негативной тональности в первой части книги.

6

Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество. М. 1993. С. 55.

7

См. base.garant.ru/184842/