Свеча

А. Н. Варламов

Первый раздел предлагаемой книги называется «Стихи». Авторне считает себя поэтом, но не смог удержаться от искушения использовать длявыражения своих ощущений поэтические средства, которые по своей яркойобразности намного превосходят любую прозу. И в том её, поэзии, бесконечнаяпритягательность.Раздел «Раннее» включает в себя произведения, задуманныеещё в 80-е годы прошлого века. Описаны события, как правило, имеющие под собойреальную подоплёку.Раздел «Рассказы» посвящён настоящему.

© А. Н. Варламов, 2020

ISBN 978-5-0051-5992-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

РАЗДЕЛ 1. СТИХИ

Осенний налёт

серый стих

Что есть сентябрь? Дожди, умытый лес, могучие грибы. Когда не хочется зубрить (тебе ещё пятнадцать).

Что есть сентябрь? Дожди, унылый лес, пожухлая трава. Когда кнутом не выгонишь из дому (тебе уж не пятнадцать лет).

Что есть сентябрь: резиновая ночь, холодная луна пугает волка (пора линять, не то ухватят за бок).

Что есть сентябрь: ещё синеет небо; в нём нет свинца, но краски уж не те. Ещё пылают астры, но грачи — на взлёт. Уже скосили коноплю и распахали зябь. Коровам утепляют вымя…

…С трудом терплю, когда сентябрь, ещё не сняв сандалий, бредёт по опадающей листве. Я не люблю октябрь, я не люблю ноябрь. И я с тоской смотрю на календарь, ведь впереди — декабрь, январь… Как грустно!

Свеча

Горит свеча, как стрёмный факел,

И днём и ночью, вот ведь мля!

Фитиль вконец себя истратил,

И вопрошает: «Может, зря?..»

***

…Она была когда-то длинной,

Легко садилась в канделябр.

Её душа была невинной,

А юный пыл и горд, и храбр.

Её геометрическая внешность

Желала счастья всем, добра,

А стеариновая бледность

Рвалась пожертвовать себя.

Короче — вольных дум бесчинство,

Как водится у интеллигентных фря:

Свобода, Равенство, Единство!

Всем поровну, всем — задарма!

Так вот… «Объевшись» Маяковского,

Сказала: «Вот моя стезя!»

Самозажглась от смысла философского,

Решив гореть, светить всегда!

С тех слов поток её фотонов,

Пронзая ночь, из года в год,

С напором Прометея легионов

Понёс Прозрение в народ.

***

Народ меж тем стремился мало

Плодов ученых искусить.

Он не любил идей накала,

Желая палкой груши бить…

Оно и верно — неча сдуру

Себя наукой изнурять.

Уж лучше поискать халтуру

И в дом чего-нибудь достать.

Ну или ещё чего о фиге…

(Народ умеет рассудить;

О том, чего он видит в книге,

Крылатой фразой срам прикрыть.)

***

Свеча, однако, не сдавалась.

Напрягши все свои жиры,

Перегоняла их, не жалясь,

В науки мудрые дары.

Она светилась, как на паперти,

И был то крестный её ход.

Стояла голая на скатерти,

А по бокам — застывший пот.

И всё ждала благодаренье

За свой посильный, скромный труд.

Стремилась видеть толк в горенье,

Чтобы счастливый, добрый люд…

И благодарный люд алаверды,

Жеманно подстелив газетку,

Держа свечу за сальные фалды́,

С душой, с энтузиазмом ел селёдку.

Свеча взопила: — Что за дичь!

Я для того ли вам сверкала?!

В ответ ей — яркий, сочный спич:

— А не пошла бы ты… шалава!

Свеча, однако, упиралась.

Сглотнув обиды злой комок,

Стряхнув с себя нагар, собралась

И вынесла один урок —

Не всем на пользу сила света:

Кому — ученье, многим — боль.

Идя на жертву, ждёшь привета,

А получаешь полный ноль.

Но всё ж продолжила боренье

За процветанье, за прогресс,

Уже не ожидая мненье,

Что хороша. И только стресс

Отныне вечный её спутник,

Ну а она — его раба.

Он будет грызть её, паскудник —

Знать, такова её судьба.

***

А время шло без остановки,

Съедая силы у свечи,

Она томилась, как в духовке,

Часы кромсали, как мечи.

Свеча горит, вот-вот погаснет,

Уж пламя светит набекрень,

Ещё чуть-чуть, и ясно будет,

Что накрывает мрака тень.

А темнота ужасным гадом

Ползет, ползет… Она везде…

Да золотушный мальчик рядом

Рисует пальцем на стекле.

И вот итог: свеча уныла,

Фитиль на грани бытия,

Фигура закритически оплыла,

А ведь чудесная была…

В пылу погони за обетом

Мгновенно молодость прошла.

Тут главное и в том, и в этом, —

Зачем зациклена была?

К вопросу выбора кумира

Нам нужно проще подходить —

Порою так жестока Лира,

Зовя на подвиг выходить.

Не знаю… Может, не пристало

Себя так страстно изжигать?

А может, после дня, устало,

Сто грамм Есенина принять?

***

Известно, что народ не победить,

И в той борьбе неблагодарной

Ей даже некому излить

Свое фиаско было, бла́жной.

Горит свеча, вот-вот погаснет,

Ещё минута, еще две…

Сознание вот-вот растает,

Лишь думка теплится на дне:

«И где эйнштейны?» Лишь их духи

Невидимо летают взапуски;

Кругом валяются обугленные мухи,

Да стонут раненые мотыльки.

Не стала новым Демиургом

Свеча. И как тут ни крути,

Никто не встанет вровень с Богом

Что в городище, что в глуши.

***

Что тут сказать — итог неважный,

В округе не видать ни зги.

Средневековый мрак отвратный

Закрыл культуры очаги.

Но, хоть ждала она иного,

Пока внутри горела нить,

Какой-то тип листал Толстого,

А кто-то стал «немножко шить».

Ну да, конечно, ради правды,

К талантам их не отнести.

Не с каждого куста рассады

Волшебной розе расцвести…

Так вот ещё другой урок:

Пусть твой народ и ест, и пьёт, —

А вдруг с того какой-то прок?

Так пусть хоть пляшет, хоть поёт!

Да и неважно, в том ли дело,

Как кто себя смог проявить,

Ты сам живи с искрою, смело,

Вдруг от тебя кто возгорит?..

Тяни как вол, свой век бесславный,

Не получая похвалы,

И, может быть, тот мальчик чахлый,

На твои тайные мольбы,

Поправит томный бархатный берет,

Натянет холст, потрёт виски,

Смешает на палитре нужный цвет,

Чтоб сделать верные мазки…

***

Всё это тлен: награды, свой дворец,

При жизни памятник у стен Кремля;

Важней, когда ты, догорев вконец,

Успеешь прошептать: «Не зря…»

Хуже…

В бесчисленный раз наступает ненастье,

Как старенький вальс: раз, два, три; раз, два, три…

Всё те же дожди и всё то же паскудство,

Что исподволь тянет и гложет внутри.

Природа циклична, никто и не спорит,

Зима хоть длинна, но придёт и весна,

И снег с неохотой, но всё же уходит,

Натура готова восстать ото сна.

Весна между тем накраснеется вдоволь,

Устанет, присядет, распустит бутон.

Глядишь, и сошла, как река в половодье,

Оставив на память зелёный хитон.

И лето не вечно, и лето исходит

Редиской, клубникой, петрушкой, жарой.

Казалось бы — большего жаждать не стоит,

Но нет, вот и осень в кофтенке сырой…

Ах если бы люди вот так же умели

В спираль закрутить свой ухабистый путь!

Себя возвращать из дряхлеющей дали,

Чтоб снова начать постигать жизни суть.

Что может быть гаже ненастья за дверью?

Банкротство, измена, понос? Ерунда!

Что осень… — она преходяща, поверьте,

Вот старость… С ней хуже — она навсегда.

Грусть-тоска

Ну что за сука грусть-моя-тоска!

Опять подстерегла меня из-за угла.

Я пил свой чай — всё как всегда,

Чуть-чуть расслабился, и вот тебе — Она!

Я тут же ощутил разлад сознанья,

То — личной изоляции пробой.

Возможно, треснула картина мирозданья,

И начался вокруг системный сбой.

Не усидеть на стуле, верчу попкой,

Как будто ядовитый кол во мне;

Лежу на ревматизме кверху «фоткой» —

Опять не то: всё снова не по мне.

И дело не в погоде, хоть она говно,

Похоже, всё гораздо глубже:

Подозреваю, что вселенское дерьмо

Не самое, что есть на свете хуже…

***

Меня совсем не раздражает снег,

Что за окном остервенело бродит,

Чуть-чуть навязчиво там ищет свой ночлег,

Но на мою жилплощадь не заходит.

А если бы на улице смягчило,

И вместо снега дождь заголосил,

То это б ничего не изменило —

Небесная вода не отнимает сил.

Я не боюсь, когда печёт или морозит,

То — лишь слепые факторы среды,

Которая особо не тревожит,

Коль тряпки по сезону носишь ты.

Беда не в том, что мы снаружи встретим,

И град и ветер — постулаты бытия.

Природа безразлична к своим детям,

И не божилась нянчить наше Я.

***

Есть нечто, что унылей декаданса,

Оно прозрачней рваного белья,

Потоньше ядерного резонанса —

Я говорю про внутреннее Я.

Мне кажется, разгадка где-то рядом,

Хотя неуловима как блоха:

Укусит, прыгнет и ускачет,

Но тут же возвращается сюда.

Я думаю, причина — в голове,

Где вместо браги уксус расплескался.

И надо бы держать наготове

Аптечку для кислотного баланса.

Мы сами создаём в себе пустыню,

Испепелив оазис в островок тоски.

И тянем свою душу, как рабыню,

За шагом шаг в зыбучие пески.

Тоска вредна, тоска непродуктивна,

И для души как друг неперспективна.

Тоска не терпит позитивного рассудка,

Она — язвительная спутница желудка.

***

К большому сожаленью, я не хилер,

Чтоб голыми руками чистить ум.

Но вам признаюсь — я любитель-киллер,

И радикально пользую от тяжких дум.

Чтобы кручине сразу дать отпор,

И это никакое не кокетство,

Держу в сарайчике наточенный топор —

Такое вот спасительное средство!

***

Ну что за сука моя грусть-тоска!

Опять свалилась на меня и гложет.

И я, схватив топор, колю дрова.

Надеюсь, это, как всегда, поможет!

Кот

Хотелось бы взять кота,

И рассмотреть поближе

Прищуренные глаза

Да хвост, который он лижет.

Кот — вполне сибарит

(Тут нет и грана фальши) —

Ничто ни о чем не болит;

Но я бы пошел дальше…

Я бы не ел мышей —

Какая, простите, гадость!

Лучше бы с мясом щей —

Вот для желудка радость!

Я не держал бы кошку:

Это — котята и шум.

Я бы выбрал подушку,

Чтоб совершенствовать ум.

Секунд пятнадцать в сутки

Мурчал бы как Орфей,

Все остальные минутки

Меня бы качал Морфей.

Увы, есть два-три момента,

Коих не хочется знать.

Однако перо поэта

Не может их избежать…

Жизнь кошек трудна, опасна:

Собаки не звери — скоты!

От их речей громогласных

Хоть на деревья беги!

Люди частенько гадят —

Тянут за хвост, усы.

Правда, если погладят,

То очень даже милы!

Машины, колеса, двери —

Все норовят поддеть,

И, коли мы не тетери,

Должны увернуться успеть.

Но если найдется поляна

Без страшных чёрных дыр —

Будет тебе и сметана,

Будет тебе и сыр…

*

Я бы завел хозяйку,

Добрую, без детей.

Водил бы её на лужайку,

Дабы гулять без затей.

Нас бы с ней возили

В элитный спа-салон,

Где шерсть обоим мыли,

И клали бы в чай лимон.

Я драл бы когтями мебель

И метил углы тайком,

В общем, жил бы на свете

В ладу со своим мирком.

А если разящий веник

Меня бы вдруг огрел —

Согласен, это не пряник,

Однако и не расстрел.

Хозяйка б меня учила,

Макая мордой в дерьмо,

Потом прощенья просила,

Прижав ко мне лицо.

Мы падали б на одеяла,

Я грудь бы ей топтал,

Она мне пузо мяла,

Я песню бы сочинял.

Потом разрешал бы бантик

На шею себе повязать:

Кот — огромный романтик,

В чём может пример подать.

***

…На все вопросы ответив,

Помня, что я напел,

Взвесив все «за» и «против»,

Я всё равно бы хотел

Взять, к примеру, кота,

Чтоб слиться с его душою,

И сквозь его глаза

Смотреть на мир с ленцою.

Славянка

Заслыша вдруг «Прощание Славянки»,

Я узнаю мелодию с двух нот.

Мне хочется накапать валерьянки… —

И так со мной уже который год.

Я не скажу, что слабоват душою,

Что нервы в голос требуют врача.

От приходящих напастей не ною,

Живу со стоицизмом кирпича.

Уже давно, пожалуй, с детства,

Глаза не мокнут на ветру,

Но этот марш… Его коленца

Спокойно слушать не могу.

Когда звучит «Прощание Славянки»,

Я извлекаю носовой платок.

Предательски сдают мой коленки —

Сейчас бы водки маленький глоток…

Печальный марш родился на изломе,

Когда Россия встала на дыбы,

И до сих пор на нерве, на подъеме,

Он провожает наших на фронты.

Нет, он не Чёрный Буревестник,

Он с той же лодки, что и мы.

Он тоже носит православный крестик,

Он говорит нам: «Верь и жди!»

Он как-бы часть солдатской лямки,

Чтоб оттянуть нас от беды лихой.

Назад с трудом слетаются подранки,

И кто-то не осилит путь домой…

Когда гудит «Прощание Славянки»,

Слух режет заполошный бабий вой.

В нос лезет вонь кирзы, портянки,

В грудь сына мамка бьется головой.

И ты под грустные фанфары

Своей жене вернуться обещай.

Нам снова предстоят судьбы удары,

И над вокзалами плывет «прости, прощай…».

Когда звучит «Прощание Славянки»,

Я не могу сдержать бегущих слёз,

В оркестра звуках, рвущих перепонки,

Я слышу плач родных берёз.

Гремит, кричит «Прощание Славянки»,

А я реву, предвосхищая боль.

Россия, Родина Славянки,

Скажи — нам снова завтра в бой?

Дурная привычка

на погребение С. К.

Январь, мороз, непафосные похороны,

Замёрзшая родня ногами топчет снег.

На голых кронах равнодушные вороны

Взирают на конечный от реальности побег.

Знакомые, пустив на лица скорбь,

Тихонько обсуждают мертвеца.

Зубами нервно выбивают дробь,

Стоически переминаясь у крыльца.

Их речи благодушны незлобиво,

Ведь об усопших — лучше ничего…

И как бы кто ни прожил век паршиво,

Когда уйдёт, проводят хорошо.

Унылый катафалк уже разинул жерло,

Служители Харона деловито ждут:

Работы им — на каждого по горло:

Клиентов много — люди интенсивно мрут…

И вот уж к церкви споро едет гроб:

Часовня, где излишен громкий смех,

Заупокойный рэп, кадило, поп,

И сладкий дым прощает каждый грех.

Последнее катание на погребальной «тройке»:

Билет в один конец на новенький погост.

В России кладбища сменили новостройки;

И Он сейчас там будет свой, не гость.

Приехали. Из катафалка вынут гроб.

И снова полились скупые слёзы.

Вокруг могилы намело сугроб:

Зима, и степь, и ледниковые прогнозы…

Прощанье, гвозди в крышку, и пустили

В сосновой лодке на безвременно́й постой.

У изголовья деревянный крест вонзили

И написали — здесь N.N. обрёл покой.

Замёрзший люд разбрелся по машинам,

Оставив свежий холмик тихо проседать.

Живым — страданья по своим законам,

А мёртвым… Им уже не встать.

***

Давно пропала острота момента,

Когда блеснёт коса над головой.

Миг — рвётся рядом жизни лента,

И оседает наземь кто-то свой…

Увы, в России каждый некропо́ль —

Как есть — Некрополис по устремленью…

Перед глазами — сонмы искусивших боль,

Ушедших страшно глубоко, к Забвенью.

Они всегда, как храбрые солдаты,

Шагают строем, чётко соблюдая ногу.

Не требуя за смерть свою награды,

Прокладывают нам, живым, дорогу…

Всё чаще хоронить родных, друзей —

Теперь дурная, неизбежная привычка.

И как себя за это слёзно не жалей,

С ней «завязать» — неразрешимая задачка.

Одиночество

С чего начать печальный стих?

Пожалуй, с сожаленья

В том, что судьба — изрядный псих

Без должного леченья.

Когда тебе шарахнет сорок,

Вдруг нанесёт дерьмом…

В душе возникнет тихий морок:

То — жизненный излом.

Живёшь доселе не халатно,

Рвёшь на семью пупок.

Со стороны взглянуть — всё ладно,

Есть дочка, есть сынок.

Построишь домик с отопленьем,

Насадишь рощу лип,

Идёшь на службу с жадным рвеньем;

Вопрос — и где твой нимб?

Нахлынет разом инфантильность,

По жилам потечет вода,

Куда-то денется стабильность,

И ты сойдешь с ума.

Взглянешь на спящую жену тишком,

И чувствуешь — чужая.

Наденешь брюки, и молчком

Уйдешь, куда не зная.

А может быть, наоборот,

Жена уйдёт, и воля,

Как редкий запрещённый плод,

Лишит тебя покоя.

Все скажут, что, мол, бес в ребро,

Что жир наружу лезет.

Но ты-то знаешь: то — не то,

Что это кризис бесит.

Тихонько ест мозги, нутро,

Да руки-ноги сушит.

Так скоро выпадет зеро —

Того и глянь, задушит.

Ты провалил Большой Экзамен,

Тебе свистят — долой!

Казалось бы — на шею камень,

И в омут головой!

Чего тянуть за хвост кота…

Но не спеши, поверь —

Жизнь, брат, хотя и не проста,

Не самый лютый зверь.

Ты поищи к нему подход,

Не дергай за усы;

То был бы слишком яркий ход —

Ещё идут часы…

Не нужно углублять проблему,

Найди помельче бочажок.

Отставь на время теорему,

Охолонись, дружок!

Во всяком минусе лопатой

Зарыт неявный плюс.

Копни рукою узловатой,

Прорви душевный флюс.

***

В момент, когда вдруг ты один на один

С самим собой любимым,

Твой вялый дотоле гемоглобин

Внезапно станет твёрдым.

Никто не придет накормить тебя с ложки

Ни завтра, ни вчера,

И «хошь не хошь», а сваришь картошки

Иль кашку из топора.

Твой дряблый бицепс чугунным станет,

Во взгляде блеснёт сталь,

Хандра пройдет, твой дух воспрянет,

Коли себя не жаль.

Ты вновь как когда-то охотник смелый,

Рука не подведёт.

Любой новый выстрел окажется верный,

К подранку не приведёт.

Ты сам будешь снова чей-то приз,

Но уж не жертва точно.

Ты сможешь исполнить чужой каприз,

Уже не будет так больно.

О жизнь спотыкаясь доселе нелепо,

Ты снова глянешь ввысь.

А там ты увидишь не только небо,

Там — летящая мысль.

В чём ни росли бы зла коренья —

Посыл бери любой —

Острей заточи свой угол зренья,

И твёрдо на нём стой.

Пускай все ищут в тебе декаданс,

Пусть намекают на климакс.

Ты им говори — у меня ренессанс!

Ты говори им — ре́микс!

Вера

посвящается В.К.

Вера, Надежда, Любовь. А может —

Надежда, Любовь и Вера?

Сомнением в первенстве гложет

Извечная наша манера…

***

Надежда — нет слов — хороша!

Как шанс, как лучик тлеет.

А если найдется душа,

Она её ревностно греет.

Надежда — дырочка сыра,

Мираж, туманный намёк.

Легко сотворит кумира,

Что страшно от жизни далёк.

Надежда как есть кукарача,

Компас без стрелки внутри.

Она — незадача-удача,

Попробуй её излови.

А скажем, потянет на дно тебя, —

Куда уж пример конкретней —

Надежда пропустит вперёд себя,

Умрёт за тебя последней!

***

Любовь, несомненно, краса!

И на лицо, и глубже.

Её всемерно хранят небеса,

Считая, что нет дороже.

Любовь, — и тут нет вопроса —

Она всегда в пути:

Может зайти без спроса,

Затем по-английски уйти.

Понравишься ей — поцелует!

Обидишь — к чёрту пошлёт!

Пожертвуешь ей — помилует,

Откажешь — в огне сожжёт.

***

Вот с Верой несколько проще,

Но в то же время сложней:

Она ничего не просит,

И не раздает векселей.

Она не ждёт пониманья,

Всегда лишь собой жива.

Не ищет чужого признанья —

Вера всегда права.

Поверь — и обрящешь. А далее,

На стылом мирском ветру,

Твоя искра Божия малая

Придётся ей ко двору.

А Вера — она будет рядом,

За руку тебя возьмёт.

Со всяким сражаясь гадом,

Сама на костёр взойдёт.

Изверишься — жди испытанье,

Множа печалью грешки.

Ища в себе оправданье,

Поколешь об стену горшки.

В осколках сердце стенает,

Без радости дышит грудь,

Да сплошь с потолка свисает

Унылая серая нудь.

Без Веры душа пустая,

Как белой бумаги лист.

Страницы судьбы листая,

Ум твой безжизненно чист.

Зияет в сознаньи эра

Созвездий ментальных дыр.

Не красота, но Вера

Всегда спасает мир.

***

…Я знаю, конечно, всё сам,

Но чтоб говорить предметней,

Смиренно прибегну к Богов словам,

Чей смысл будет авторитетней.

На небо молясь, жду ответа,

Кто больше достоин чести

Быть главной в списке поэта.

И сверху, к моей вящей лести

Устами эксперта, в глаз, не в бровь,

Глаголет, смеясь, Венера:

«Конечно, Надежда! Конечно, Любовь!

Но первая всё же — Вера!»

Вёдро

Весна-Красна, пройдя сквозь лето,

Огрузла, истрепалась, изошла.

И вот наложено на процветанье вето,

Встречайте, Осень к нам пришла!

Она шуршит истлевшим платьем,

Стегает ветром в уши, по глазам.

Гоняя мусор с шебутным весельем,

Как будто говорит: «Сейчас наддам!»

Бедняга, как дурной садовник,

В мокреть, без шапки и босой,

Идёт с ведра полить репейник,

Не видя, что оно с дырой.

Облив грибы, облив дорожку,

Облив поля, леса почём зазря.

Не уследила, как под пробку

Залила реки и моря.

У рыб совсем осклизла шкура,

А в людях — с плесенью душа.

Пора бы крикнуть: «Хватит, дура!

Суши портки, и на юга!»

Однажды

Однажды, когда удалюсь навсегда,

Не дрогнет лицо Джоконды.

Она продолжит глядеть вкруг себя

С бесстрастием анаконды.

Шальная трава не умерит рост,

Цветок ни один не свянет.

Букашка — под листик, на дерево — дрозд,

И только меня не станет.

Не будет громких рыданий окрест,

Не факт, что родня вспомянет.

А я потащу наверх свой крест,

А может, и вниз. Кто знает…

Не спорю, наверное, плохо, что молча

Моих не заметят благостей,

Зато хорошо, что так же молча

Отметят отсутствие пакостей.

Никто и ничто не замедлит бег,

Когда без фальшивой улыбки

Устрою свой вечный, иной ночлег,

Умножив на ноль ошибки.

Вот разве мой пёс или кот у плеча

Пойдет до конца, не бросит:

Понуро лизнёт, а потом сгоряча

Вернуться назад попросит.

А я внезапно запнусь на прощаньи,

Не факт, что в воротах рая,

Махну в ответ бестелесной дланью,

На миг задержась у края…

***

Ротация тел — неизбежная проза,

Что впишет в меню послевкусие гроба.

Не зло, не добро, но большая заноза

О том, что мы все — неудачная проба.

И всё же изменится бытности суть,

Не факт, будет лучше иль хуже.

Я знаю, когда оборвётся мой путь,

Ваш мир станет чуточку уже.

Сталин

Бьются историки, бьются истерики,

Бьются в падучей большие мужи:

Кем Джугашвили был — дьяволом, ангелом,

Или же так, на межи?

Вот либерал в исступлении плачется,

Что, мол, изыди, мол, бес! Изгонись!

Что этот страшный, с трубкой, с Кавказа,

Подпортил страны летопи́сь.

На что коммунист, покрестившись на образ

Йосифа Светлого твёрдой рукой,

Сжав в кулаке верный маузер якобы,

Громко кричит: «Долой!»

Правозащитник, на Запад заточенный,

Возвестник гуманных идей торжества,

Вежливо, мягонько, с долей культурности,

На Сталина шепчет: «Нельзя!»

В пику ему ортодокс коминтерновский

Фигу огромную смачно сложил.

Яростно тычет ей: «Вот тебе, накося!

Я на тебя… положил!»

Некто в жилете кивает на Гитлера:

— Знаете, Сталин его породил!

Но оппонент машет шашкой отчаянно,

Орёт: — Он его победил!

Право-эсеро-кадет брызжет в стороны:

— Да он… под лобио кушал людей!

— Да мы без него не летали бы в космосе! —

Спорит, кто явно левей.

И занялась вновь история давняя,

Вновь забурлила гражданская быль:

Белые; красные; вот царедворцы

Декабристов садят на гриль.

В драке смешали всё в кучу: колхозников,

Голодомор, Днепрогэс, лагеря,

Первая Конная, френч, беспризорники,

Вот и штрафроты пошли под «Ура!».

Когда ж надоест пересаживать корни нам —

Сегодня ты прав, а назавтра подлец;

Когда перестанем трясти свое прошлое,

Как негустой холодец?

Не хочется знать, кто тут прав, кто правее,

Кто чемпион, кто ударит сильней.

Ведь истина вновь проскользнет между пальцев,

Смолчав, кто средь умных умней.

***

Как надоела реформа сознанья,

Что длится годами, и всё в никуда.

Оставьте нам память, не троньте надгробья —

Прошедшее, брат, навсегда.

Время не рак и не пятится задом,

Что было, то было, чего городить

Забор из плевков и речей обоюдных,

Лучше вперёд подсветить.

И царь, и царица, и пахарь, и жница

Есть звенья единой, кандальной цепи,

С рожденья закован в ней всякий и каждый,

Попробуй её расцепи.

В ней каждая сцепка вполне себе значима,

Субъекту толпы объективный посыл,

Как вешки в глубокой, опасной болотине:

Вот Ленин, вот Троцкий… Вот Сталин… Был…

И вождь, и холоп, и герой, и мерзавец

Совсем никуда друг без друга, увы.

Есть тайный смысл в этом мире подлунном:

Ну Сталин и сталин. Что уж… Ну был…

Песня эколога

Гадить, милая, не стану, и тебе не позволю́!

С неба памперсы достану, строго в них и навалю.

Сверху твёрдые отходы, книзу жидкие текут,

А тебя, моя подруга, попрошу их завернуть.

Если вдруг сосну сломаю, сразу две всажу назад.

Каждый листик на осине мне и друг, и брат, и сват.

Над униженной травинкой буду слёзно причитать,

Ты прости меня, родная, я не буду тебя мять!

Курочка несёт яичко, я её не зарублю —

Пусть кудахчет на насесте, прижимаясь к петушку;

Под крылечком сучка Жучка на себе разводит блох,

Вот и славно, вот и дружно, так и нужно, видит Бог!

Но коварная пришла беда — джунгли облысели,

Да и фауна совсем сдала — сильно чахнут звери,

Пчёлки нынче ерундят с медком, выпускают горький,

Да под каждым зеленым кустом мусор сложен горкой.

Не скажу вам дамы-господа, кто умом напичканный:

«Не ходите в лес с дровами, не играйте спичками!»

Кто и где когда чего наклал, знаете и сами,

Мать-Природа очень зла на нас, смоет всех цунами!

Ника

девочке Веронике посвящается

Ника родилась в марте.

На улице — лёд, холодок.

Она запросилась сразу

Под тёплый мамин бочок.

Её привезли в квартиру,

Она сказала: «Уа!»

Бабушка рядом всплеснула —

Ребёнку есть-спать пора!

Пока суть да дело, поели,

Ника уже поползла.

Пора, пора из кроватки,

А там, глядишь, и пошла.

А вот уже зубки лезут,

От них вся мебель хрустит.

Прочь уберите соски,

Девочка требует щи!

Горшок ничуть не пугает,

Расклад идёт к тому:

Ника — вполне себе дама,

Подгузники ей ни к чему.

Вот-вот скажет: «Мама, папа!»

И всех других назовёт,

И бабушка рядом ахнет —

Ребёнок в садик идёт!

А дальше… Дальше как водится:

Игрушки, подружки, друзья,

Учёба, работа, заботы,

Конечно, своя семья.

Но всё-таки помни, Ника,

Какие б не звали дела,

О тех, кто с тобой был вначале,

С чьих рук ты в мир сошла.

Про тепло

Зимой не хочется бегать

Босым по нагой земле.

И даже когда снегом

Поверхность манит к себе.

Зимой не хочется плавать

В студёной речной воде,

Поскольку не та радость,

Которую жаждешь себе.

Почто жестока Природа,

Когда у себя во дворе

Лизнёшь, не подумав, ломик

В Крещенскую ночь, в январе?

Казалось бы — встань на лыжи,

Сто вёрст зараз махни!

Иль сидя в тазике, задом,

С горы народ обгони!

И вот уже ты угрелся,

И вот уже ты в пару,

И вот… Да тьфу ты, напасть —

Опять я про жару!

Откуда вселенская тяга

К теплу у простых парней,

Когда расцветает прутик,

И дырку гнездит воробей?

Зима выстужает Эго,

Мороз и Вечность — друзья.

Мы — мимолётные птахи,

Где Бесконечность, где я?..

Но верю, ещё не однажды

Поймаю тепло на блесну.

Замечу: зима — и минус,

И плюс, когда будит весну!