Инварианты Яна

Борис Георгиев

Многие считали, что Ян Алексеевич Горин неплохо устроился. Директор института математики и теоретической физики – не где-нибудь на Баффиновой Земле, а в Триесте, на побережье Адриатики. Губа не дура у этих учёных – рядом замок Мирамаре, роскошный парк. Неплохое место для научных занятий. И всё же мало найдётся безумцев, согласных поменяться с Яном Алексеевичем местами после того, что произошло однажды в его институте. О том, что там случилось, читайте в романе Бориса Георгиева «Инварианты Яна».

Глава 2. Глаз да глаз

В холле Галилео — полумрак, шаги звучали странно. Будто не три человека вошли, а ввалилась толпа. Стук каблучков, шарканье, покашливание, негромкий оклик, сухой треск выключателя — привычные звуки, многократно повторённые эхом, стали невнятным ропотом, голосами призраков. Но вспыхнули под потолком, налились светом белые трубки ламп; сумрак сбежал, сгустившись в углах, а призрачный ропот смолк, когда грохнула дверь.

«Обычный гостиничный холл», — осмотревшись подумал инспектор. Действительно, с тех пор как здание перестало быть санаторным корпусом, обстановка поменялась мало. Даже стойка администратора осталась и, как во всех дешёвых гостиницах мира, виднелись за невысокой перегородкой угловатые затылки мониторов. «Сейчас меня поселят», — подумал инспектор.

Будто бы в подтверждение, Светлана Берсеньева прошла за стойку, открыв и закрыв за собой откидную доску. Не присаживаясь, пощёлкала клавишами компьютера и глянула на гостя, словно ждала, что тот справится о наличии мест.

— Он подключён к Сети? — спросил инспектор.

— К институтской — да, а к глобальной — нет. Да вы и сами должны бы знать. Решением вашего же иезуитского Совета…

— Ну зачем вы так непочтительно об иезуитах! — Инспектор хохотнул, ища, куда бы пристроить шлем.

— Давайте сюда свой горшок, — предложила Инна. — Вон там у нас одёжный шкаф. Или вы предпочитаете, чтобы утварь хранили вместе с посудой?

— Я предпочитаю, чтобы шлем спрятали в сейф.

— В сейф? — переспросила Светлана Васильевна. — Это можно устроить, если так вам будет спокойнее.

— Так будет спокойнее вам.

Берсеньева в сомнении изогнула бровь, но ничего не сказала, просто протянула руку над стойкой, не прекращая нажимать клавиши другой рукой.

— Что вы там набираете? — поинтересовался инспектор, передавая шлем. — Осторожнее с ним.

— Как вас зовут? — вопросом на вопрос ответила Берсеньева.

— Называйте меня Владимиром. Да осторожнее же!

Берсеньева чуть не выронила шлем.

— Тяжёлый, — улыбнулась она. — А фамилия? И заодно отчество.

Инспектор перегнулся — глянуть, что

она там делает. Лязгнул замок, скрипнула дверь. «Ага, там сейф. Как будто специально поставлен. Отчеством интересуется. Соврать?» Ко лжи инспектор испытывал отвращение.

— Обойдёмся без, — ответил он.

— Как знаете, господин без. Давно ли вы, Владимир, служите в этом вашем Совете?

— Давно ли я? Пожалуй, недавно. Но это не относится к делу. Давайте обойдёмся не только без отчества и фамилии, но и без оскорбительных выпадов в адрес Совета. И давайте не будем превращать разговор в обмен шпильками. Я просил проводить меня к директору, вы вместо этого изображаете Мисс ресепшн, и… Что вы там всё время клавишами щёлкаете?

— Миссис ресепшн выполняет необходимые формальности. Ну, вот и всё.

— Что — всё?

— «Аристо» теперь знает про вас. И остальные тоже.

— Лучше бы обо мне узнал Горин. Кто этот Аристо? И кто остальные?

— «Аристо» — бигбрейн, а остальных вы сейчас увидите. Я всех позвала сюда, в том числе, конечно, драгоценного вашего Горина.

— Не моего, а вашего,

Губы Берсеньевой дрогнули «Что с ней? Обеспокоена. Зачем-то внесла в базу. Но я ведь кроме имени не сказал ничего!» Не дождавшись ответной колкости, инспектор спросил:

— «Аристо» прорицатель? Что он умеет определять по имени?

— По имени почти ничего, но остальное вы ему расскажете сами. Лицо он уже знает, радужную оболочку считал, а характер дело наживное.

— Тут камеры повсюду?

— И не только камеры, микрофоны тоже. «Аристо» слушает вас.

— И не только вас, — вмешалась Инна. — Старичок Аристотель всех здесь слушает.

— Но зачем? Что за тотальная слежка?

Светлана Васильевна принуждённо улыбнулась:

— Вы слышали, Инночка, как инспектор спецслужбы возмущается тотальной нашей слежкой? И это после того, как мы увидели в небе любопытную птицу.

— Да, я совсем забыл, я же душитель свободной науки. Насылатель беспилотных устройств. Но уверяю вас, даже я ещё не дошёл до того, чтобы следить за каждым шагом подчинённых. Это Горина выдумка?

— Нет, — ответила за Берсеньеву Инна. — Это выдумка наших матлингвистов. Их вина. Правда, Светлана Васильевна?

— Что? А, да. Это наши происки. Но заметьте, мы это делаем с общего согласия. Так проще копить лингвомассивы. Всё равно никто, кроме «Аристо», не имеет права лезть в первичные данные. Кстати о правах. К чему вам открыть доступ?

— Ко всему. Но вы ведь без Яна Алексеевича не можете?

— Теперь могу.

«Торжествует, иначе это не назовёшь. Что она там нащёлкала? К чему это представление? Просто тянула время?»

— И вы теперь тоже всё можете, — продолжила Светлана Васильевна, глядя на инспектора с вызовом. — Об одном прошу, не торопитесь делать выводы, чтоб не вышло беды. Ну, я пойду, а вы оставайтесь. Скоро все здесь соберутся. Дожидайтесь своего Яна Алексеевича.

Она вышла из-за стойки, не закрыв за собой планку.

— К проходным не приближайтесь! — предостерёг инспектор. — И не поднимайтесь по лестнице к парку Мирамаре. Вас могут убить.

— Могут убить? Завидная перспектива. Над этим надо подумать. Но вы побеспокойтесь лучше о себе самом. Пока будете в институте, не суйте куда не нужно нос и ничего не трогайте руками.

— Но мне-то можно? — спросила Инна. — Немножко ручками потрогать, а? Пока все соберутся, я… потрогаю мои коэффициенты, подставлю в тензор. Можно, Светлана Васильевна?

— Можно. Тебе теперь можно потрогать тензор Яна ручками, можно даже ножками.

Дождавшись, пока она выйдет, Инна скорчила рожицу и показала язык, потом спохватилась: «Ой!» Юркнула за перегородку, придвинула стул, уселась и с бешеной скоростью затарахтела клавиатурой.

Инспектор некоторое время молча обдумывал то, что услышал, потом спохватился: «Теряю время!» — облокотился о стойку и небрежно спросил:

— Кто она такая?

— Она? Как бы вам сказать… — раздумчиво протянула Инна, уставившись в экран. — Это зависит от… О ком вы вообще? А, вы про Светочку нашу. Она доктор физмат наук, завотделом.

— Завотделом? Я думал, минимум заместитель директора. Серый кардинал, — сказал Володя. Присматривался к собеседнице: «Тип лица европейский, но что-то в ней есть… монгольское, что ли. Скулы широкие. Лицо овальное, подбородок… Слушает вполуха. Губы полные, прямые. Волосы прямые, тёмные. Глаза — миндалевидные, карие. Глаза её… А ну-ка, не забывайся».

— Серый кардинал? Да, Светлана Васильевна кардинальная женщина. Уж если потребуется кого-то заместить… Э! Что я тут напорола на радостях? Конечно, четвёртый инвариант после этого уехал. Как вам это понравится, а? Дурёха.

— Надо взглянуть, может и понравится.

Инспектор и моментально оказался за перегородкой, прихватил по дороге стул.

— Что тут у вас?

— Да что тут у меня может быть, глупость сплошная, — уныло отозвалась девушка, ведя пальцем по столбцу чисел. Справа в квадратном окошке экрана ворочалось, дышало, шевелило иглами диковинное существо, похожее на морщинистого ежа.

«Какой-то вектор. Собственные значения? Чётвёртый инвариант, говорит она, уехал. Слиплись корни характеристического… Ладно, это не твоё дело, инспектор. Она опять ушла в себя. Вопрос ей».

— И какой отдел тиранит Светлана… э-э Васильевна?

— Тиранит? — слабо возмутилась Инна, потом забормотала скороговоркой: — Он прав. Да потому что он говорил же: плотный спектр, а я ему: почему плотный? А он такой. То есть, не всюду такой, только местами уплотняется, как раз там, где эта гадость. Потому и поплыли корни в окрестности… А? Да! Что ты… то есть, что вы спрашивали? Какой отдел? Математической лингвистики, конечно, какой же ещё. Структурный анализ, функциональная семантология, реляти… Да что же со мной? Здесь заведомо метрика не гладкая. Ян говорил ей, я сама слышала, что нужно делать при подходе к сингулярности.

— И что она Яну ответила?

— Очень мне нужно подслушивать, о чём они ворковали, —

«Ёж» пропал с экрана, вместо него появилось поле ввода.

— Она его обхаживает? Метит в замы?

— Подождите, вы мешаете. Она уже пометила зама. Я знаю, что делать! Инна стала заполнять поле ввода короткими строками команд.

Скрипнула и тут же грохнула дверь.

«Мне пока ни к чему светить физиономией, лица рассмотрю после», — решил Володя. Живо переставил стул так, чтобы оказаться спиной к любому, кто подойдёт к стойке. «Бог с ним, с экраном, я лучше за её лицом понаблюдаю. Объективно говоря, она красотка. Не морочит ли голову? Несёт всякую чепуху, сама тем временем набирает, что нужно. Думает, я полный остолоп. Шаги. Кто-то сюда идёт».

Некто подошёл, подшаркивая, подкашливая, и рокотнул хрипловатым уютным басом: «Эх-хм, индианочка, здравствуй», — Владимир услышал негромкое сипенье, и — пф-ф! — как будто лопнул пузырёк с паром на поверхности варева. «Он курит трубку. Сладковатый запах. Табак не из дешёвых». Перегородка жалобно скрипнула под тяжестью локтя курильщика.

— Здра… Виделись недавно, Дмитрий Станиславович.

«Индианочка — это он в точку. Похоже, и ей понравилось, улыбнулась ему. Или он ей вообще симпатичен».

— Со мной да, виделись, — благодушно басил Дмитрий Станиславович. — А с… пф-ф! С трубкой моей — нет.

— Тьфу на вас и вашу трубку, я опять сбилась! Снова накручу из-за вас в коэффициентах.

— Тебе не с коэффициентами крутить надо, Инночка. Послушай старого врача, возьми — пф-ф! — этого вот молодого человека, который с тебя глаз не сводит, и покрутись — пф-ф! — с ним в парке, пока мы тут будем… Кстати, ты не в курсе, зачем Ян Алексеевич нас — пф-ф! — всех сюда кликнул?

Снова хлопнула дверь. Инспектор вздохнул с облегчением, когда кто-то позвал дискантом: «Митя! Ты слышал? Это правда?» Необходимость обернуться и познакомиться с курильщиком отпала. «Чего раскудахтался? — спросил тот. — Ничего я не слышал, рассказывай». Они неразборчиво забубнили на два голоса, дискант вскрикивал, бас гудел ровно.

— Надымил! — проворчала Инна.

— Он врач?

— Постольку поскольку. Вообще-то он психофизик. Но если надо, может и… Не понимаю. Такое впечатление, будто в пустоту отправила. Ни ответа, ни привета. Ну-ка я ещё.

«В пустоту отправила? Она кому-то пишет?» — подумал инспектор, но глядеть на экран не стал — неудобно.

Дверью хлопали ежесекундно, потом, надо думать, бросили её нараспашку — инспектору стало сквозить в затылок. Разноголосица казалась спокойной, пока некая прибывшая дама не запищала с порога: «Катенька, вы видели в бухте сторожевой катер?!» Тут уж все загомонили разом.

— Я думаю, катер из Гриньяно. Что? Говорили, там завтра регата.

— А беспилотник видели? Тоже скажете из Гриньяно?

— Тихо, Катька, дай послушать!

— Я собиралась в Триест. И вот, значит, бегу себе на шестичасовый…

— Так вот зачем нас Ян вызвал! А я говорил.

— Что ты говорил, зая?

— Надо было вместе с физиками ехать, вот что.

— Тихо же! Митенька, что вы говорите?

— Да, Дмитрий Станиславович, вы были у Яна? В чём дело?

— Эг-хм! Дело в том, что…

— Убили его! Понятно? Просто застрелили! Понятно? Я сама видела амбуланс!

— Что? Кого убили?

— Да откуда же мне… Чёрный мешок! Понятно?

«Теперь из-за чёрного мешка я ничего не разберу. Душка доктор был у Горина, но две минуты назад зачем-то дал индианочке понять, что не был. Возьмите-ка его на заметку, господин инспектор. Весь остальной ор…»

— Содом! — проворчала Инна Гладких и закрыла уши ладошками.

— Зая, ведь мы же с тобой договорились, — увещевал женский голос. Очевидно, жена оттащила мужа к стойке, чтобы галдёж не мешал воспитательной работе.

— Не поминай пока об отъезде, — говорила она. — Это самое настоящее предательство. Бросить Яна? Ты должен понять, если мы побежим как крысы…

— Считаешь, лучше остаться в крысоловке? Хотя теперь-то выбора нет. Отъезд! Пиши приехали. Теперь разве что в Гриньяно, морем, кверху брюхом.

— Глупые шутки! Может, Ян с ними договорится, ведь до сих пор как-то устраивались.

— А где сам Ян?! — крикнул кто-то поодаль.

— В бункере у себя спрятался, — язвительно ответил строптивый муж.

— Ян? — растерянно проговорила индианка.

«Испугана, ошарашена, встала даже. Не верится ей во что-то, — отметил инспектор, изучая выразительное личико Инны Гладких. — Может, Горин явился наконец? Пора мне повернуться к учёному сообществу лицом».

— Дмитрий Станиславович! — неприятным тенором выкрикнул некто. — Нужно поговорить! Срочно!

Инспектор вскочил и стал высматривать, кто сказал. Мужчина. Голос высокий, не очень приятного тембра. Галдеть стали меньше; тот, кто пришёл, снизил тон:

— Дмитрий Станиславович, вы здесь? Я вас не вижу!

«Мит!.. Славо!.. Авович!» — отозвалось на разные голоса собрание, потом Володя услышал ответное ворчание:

— Здесь я. Чего вы, как в лесу?

Хоть Володя и был чуть ли не на полголовы выше самого высокого из собравшихся в институтском холле, однако разобрать сразу, кто позвал и кто откликнулся, не смог. Море голов. «Они притихли. Начальство услышали? Вон он от двери пробирается, как сквозь заросли зверь. Рыжий, волосы женские. А Дмитрий Станиславович — вон та седая копна».

— Дмитрий Станиславович, — сухо проговорил в наступившей тишине тенор, — необходимо…

И тут этот человек, к досаде инспектора, заговорил вполголоса. Над седой шевелюрой поднялось облачко дыма. Инспектор, кляня себя за нерасторопность, выбрался из-за стойки и полез через толпу — поближе к тем двоим.

— Но это невозможно! — гудел бас. — Ян Алексеевич…

«Осторожнее! — возмущались те, кого инспектор слегка подталкивал, чтоб дали дорогу. — Э! Что вы как на торжище?! Ох-х… Извини. Да это не я, меня толкнули в спину».

Убелённый сединами психофизик успел выпустить второе облако дыма, пока Володя протискался ближе.

— Я официально вам заявляю, — раздражённо говорил тенор. — Поверьте, Дмитрий Станиславович, сейчас не до шуток. Это не обычная амнезия, много хуже. Он как четырёхлетний ребёнок. И надо же, чтоб именно сейчас! Я похож на шутника?

Нисколько не был похож на шутника человек с неприятным голосом. Солиден был, ростом выше среднего, пышноволос. Манеры имел значительные. Шею держал так, словно всё время хотел отстраниться от собеседника, чтоб рассмотреть получше. «Но, может, просто от дальнозоркости, — отметил инспектор. — Лицо вытянутое, подбородок с ямкой, нос длинный, прямой, глаза серые. Смотрит как-то стеклянно. Определённо дальнозоркость. Борода стрижена, одет тщательно. Кажется, склонен к самолюбованию. Это и есть Горин?»

— Да я понимаю, что не до шуток, — ответил Дмитрий Станиславович, окутавшись дымом. — Я просто не верю, чтоб он сам на такое решился. Из всех видов интеллектуального самоубийства этот способ самый изуверский. Да и зачем? Пф-ф!

«Самоубийства? Ещё один труп?» — ужаснулся инспектор и полез вперёд без оглядки на приличия.

— Позвольте! Дайте пройти! Ян Алексеевич!

Оба повернули к нему головы. Дмитрий Станиславович — плотный, какой-то даже квадратный пожилой мужчина, повёл плечом, отступил, дал дорогу, изрядно потеснив при этом соседей. «А, приятель индианочки!» — сказал он без тени улыбки. Видно, не до приятелей Инны Гладких ему и вообще ни до кого — напряжённо что-то обдумывал. Инспектору недосуг было разбираться в причинах задумчивости психофизика, требовалось немедленно поговорить с директором. Смертей хватит.

— Ян Алексеевич Горин? — обратился он к рыжеволосому. — Я вынужден сообщить вам, что Совет по борьбе с распространением запрещённых технологий принял решение установить в вашем институте особый режим. Нужно немедленно предупредить всех сотрудников, чтобы исключить возможные коллизии.

Володю подвергли тщательному осмотру, потом он услышал:

— Кто вы такой?

Тон оставлял желать лучшего. В холле стало тихо.

«С чего это он так высокомерно?» — удивился инспектор и ответил:

— Инспектор особого отдела Совета. Называйте меня Владимиром.

— Я полагал, что буду иметь дело с… — рыжеволосый осёкся, пробормотал в сторону: «Особый отдел? Не ожидал. Доверяй, но проверяй», — потом потребовал:

— Документы!

«Первый, кто усомнился, — отметил Володя, протягивая карточку. — Это надо запомнить. Но, может быть, просто из любви к порядку? Да. На фото — ноль внимания».

— Что значит специальный режим, Ниночка? — спросили рядом.

Владимир забрал карточку, отметил, что ледок в серых глазах директора подтаял, стало заметно беспокойство, вполне понятное, если учесть обстоятельства.

— Господин Горин… — начал инспектор.

Договорить ему не дали.

— Кхе! Кто здесь Горин?

— Вы ошибаетесь, господин инспектор, я не Горин. Я Сухарев. Андрей Николаевич. Заместитель Яна Алексеевича. В силу некоторых обстоятельств вам придётся иметь дело со мной.

— Андрюша! — крикнули поодаль. «Это Инна», — узнал инспектор. Сухарев повернулся на голос.

— Андрей, я ничего не понимаю! Что-то случилось с массивами! Ты слышишь?!

— Да, — едва шевельнув губами, сказал Сухарев.

— Я ничего не меняла, это не я! — с отчаянием голосила индианка, всё громче и громче. — Я подставила в тензор, просто проверить хотела! И «Аристо» мои коэффициенты принял! Мне Светлана Васильевна разрешила! А теперь… Андрей!

Центр зала очистился сам собой, люди жались к стенам, только Дмитрий Станиславович с места не тронулся да Сухарев да ещё Володя, поскольку всё равно не понимал, что произошло.

— А теперь там ничего нет! — страшным голосом выкрикнула Инна.

— Кто-то затёр массивы. Какой-то паршивец, — сквозь зубы выцедил Андрей Николаевич. Инспектора смерил взглядом с ног до головы.

Инспектор сказал:

— Послушайте, вы, заместитель Яна! Бросьте ломать комедию и объяснитесь толком. Почему я должен выслушивать оскорбления сначала от заведующей отделом, потом от заместителя директора, вместо того чтобы поговорить с ним самим? Вы хотите взять на себя ответственность за последствия? Потрудитесь тогда выполнить распоряжение Совета о специальном режиме и оповестить сотрудников института, что с семнадцати тридцати сего дня и вплоть до особого распоряжения никто не имеет права покидать территорию института. Запрещено передавать информацию, оборудование и материалы наружу. Считаю долгом предупредить, что бойцы спецподразделений получили приказ применять к нарушителям режима любые меры вплоть до крайних. Когда я говорю о передаче информации, подразумеваю любые данные и любой способ передачи, включая сигнальщиков и почтовых голубей. Предупреждаю, эфир сканируется постоянно, не рекомендую пытаться установить связь в любом частотном диапазоне.

— Добро пожаловать в концентрационный лагерь, — сказали в толпе.

— За что нас удостоили такой чести? — спокойно спросил старый психофизик, держа на отлёте погасшую трубку.

— Совет получил информацию, что научная работа Яна Алексеевича Горина представляет опасность для человечества.

— Проинформировал же кто-то.

— А мой Петя утром уехал в Венецию.

— Считайте, вы теперь в разводе.

— Глупые шутки, зая, ты бы лучше помолчал.

— Говорил я…

— Андрей, ты не понял?! — сказала Инна. — Всё затёрто, пусто! Слои, поля состояний, поля отношений, матрицы связей, семантическая база, всё!

— Но когда я собирался сюда, всё это было на месте, — пробормотал Сухарев, глядя поверх голов. — Ты не ошиблась, Инка?

— Сам посмотри, — простонала девушка.

Инспектор посторонился, чтобы Андрей Николаевич не задел его плечом.

— Над чем он работает? — спросил Владимир у психофизика, флегматично прочищавшего трубку ёршиком.

— Собираете сведения? Над тем же, над чем и все мы. Изучает человека.

— То есть? Мне казалось, этот предмет далёк от математики и теоретической физики.

— А он, видите ли, ближе, чем вам казалось. Принято считать, что физика теперь занимается одной теорией гравитации. Всеми этими гиперструнами, петлями… Чем там ещё? Динамической триангуляцей. Но, как видите, остались ещё ископаемые физики, которым интересно, что внутри.

— Внутри чего?

— Внутри кого. Себя. Впрочем, лично до меня не дошла очередь, начальство не позволяет. Начальство решило начать с себя, и, кажется, преуспело в начинании.

— Вы о Сухареве? — Володя спросил нарочито небрежно, следя за реакцией собеседника.

— Вообще-то Андрей Николаевич всего лишь вождь племени топографов мозга. Видите, как индианка на него смотрит? Я про Горина.

Володя оглянулся и отметил — Инна, если и не боготворила Сухарева, кумиром его сделала. Надо сказать, вытянутая физиономия Андрея Николаевича более всего напоминала теперь лик идола. Та же рельефность черт, оттенённая мертвенной экранной подсветкой, та же деревянная неподвижность.

— Формально он заместитель директора и, если принять во внимание то, что случилось с Яном, — бубнил психофизик, — действительно пролез в директора. Теперь именно его вам придётся казнить за фокусы Горина. А Ян, выходит, сам наказал себя за…

— Что?! Горин покончил с собой?!

— Пусти… те пиджак. Экий вы, — кхм! — вспыльчивый. А я-то думал, холерики среди секретных сотрудников не встречаются. Покончил, но не окончательно. Правду сказать, лично я предпочёл бы смерть, но каждому своё.

— Прошу внимания! — возгласил Сухарев.

Володя выпустил лацкан пиджака Дмитрия Станиславовича, повернулся и обнаружил новоиспечённого директора в двух шагах от себя. «Быстро очухался; хоть лик деревянный, но духом упруг. Кажется, хочет перехватить инициативу. Ну-ну. А вы, господин инспектор, наблюдайте и слушайте. Что всё-таки с Яном? Каким боком его работа прислонилась к топографии мозга? Чем он занимался? Метризуемые пространства… Джей-преобразования… Вместо разговоров по делу приходится копаться в какой-то уголовной дряни. В человека заглядывать. Тьфу!»

— Прошу внимания! — повторил заместитель Яна. — Обстоятельства, вынудившие меня принять полномочия директора…

Собрание ответило невнятным ропотом.

— Я говорю, — возвысил голос Сухарев, — что временная, я подчёркиваю, временная недееспособность Яна Алексеевича вынуждает меня принять его полномочия. Чтобы исключить кривотолки, разъясню: всем вам хорошо известно, что Ян Алексеевич проводил на собственном мозге серию опытов по неразрушающему сканированию и декодированию массивов информации. Я прошу, помолчите! Теперь нет смысла скрывать. Все мы в той или иной степени причастны к работе, и по мнению этих господ (Сухарев указал на инспектора) виновны. Институт блокирован. Насколько я понимаю, до окончания расследования мы под арестом.

— Временная недееспособность? Скажи точнее, Андрей, что с Яном?

Сухарев повернулся на голос. Инспектор заметил: «Он прикрыл рот рукой. Врать собрался?»

— Мне трудно сформулировать точнее, — ответил заместитель директора, поглаживая кончиками пальцев рыжую бороду. — Но я попробую. Сегодня в неустановленное время и по неустановленной причине, предположительно при очередном сканировании, личность Яна Алексеевича Горина подверглась разрушению. Поскольку на территории института присутствуют посторонние (Сухарев покосился на инспектора), не исключён злой умысел. То есть, я хочу сказать, что нельзя со стопроцентной вероятностью объявить происшествие несчастным случаем.

Он поднял руку, помедлил, пережидая, пока уляжется шум, и продолжил:

— Это не всё. Кому-то показалось недостаточным искалечить Яна, кто-то сделал больше. Алгоритм декодирования, как вы знаете, был практически завершён, оставались кое-какие проблемы с обратным переносом, но как раз сегодня я узнал от Горина, что есть способ обойти…

— Мы можем попробовать восстановить личность, — робко предложил женский голос.

— Не можем.

— Почему? Пусть не удался последний скан, но есть ведь и предпоследний! Ян просто потеряет один день. Ведь не отключили же эти негодяи «Аристо»?!

«Он добился своего. Негодяем назвали. Настроил против меня всех. Но ничего, господин инспектор, это к лучшему. Может, от злости языки развяжутся».

— Давайте не будем переходить на личности, — внезапно вставил Дмитрий Станиславович.

— Хорошо, давайте, — Сухарев осклабился. — Тем более что некоторые личности не ограничились разрушением памяти Яна, они затёрли и копию. «Аристо» цел, однако с недавнего времени ничего не знает о Горине. Все протоколы сеансов сканирования, сами сканы, данные о серии опытов, матрицы преобразований утрачены. Кто-то одним махом разделался и с Яном и с его работой и со всеми нами. Теперь останется добавить к обвинению отягчающие обстоятельства: фиксировать не просто запрещённые исследования, а эксперименты над людьми, приведшие к тяжким последствиям. И дело в шляпе. Правда, господин инспектор? Куда вы нас всех, на Марс, в лагерь Нортона?

В ропоте стали заметны угрожающие нотки. Инспектор, которого упоминание о Нортоне задело за живое, тронул пистолет. «Какого чёрта? Думает, я спляшу под его дудку?» Он окоротил первый порыв, преодолел отвращение к самому себе и руку с кобуры не убрал. Ответил:

— Нет, господин учёный. Не в шляпе дело, а в том, что вы изолгались, а теперь прикрываетесь высокоморальными соображениями. Скажите, виноват ли Совет, что в отчётах института математики и теоретической физики есть математика и немного физики, но нет и следа волновой психофизики, которая, судя по вашим словам, и составляла основной предмет изысканий? Про математическую лингвистику и замечательные методы местных лингвистов упоминать не буду. Скажите, виноват ли я, получивший допуск к бигбрейну полчаса назад, в том, что затёрты ваши базы?

— Это правда, Андрей, он ни при чём. Я сама видела, — громко сказала Инна, ловя Сухарева за рукав пиджака.

«Боится за него. Не меня защищает, а его от меня».

— Я не обвиняю лично вас, — вывернулся Андрей Николаевич. — Я вообще не отделяю лично вас от вашего Совета инквизиторов. Именно он, ваш Совет, довёл до вранья людей, которые имеют, видите ли, наглость наукой баловаться под страхом пожизненной высылки. Смотрите, здесь тридцать человек, а было триста. Радуйтесь, остальных вы уже разогнали. Кого в Боливию, кого на Аляску, где для них уже приготовлены удобные гетто. Не для них удобные, а для вас, господа полицай-конформисты.

— А вы, господин сайнс-экстремист, желаете устроить новый Цернгейт? — холодно возразил инспектор. — Вам мало кутерьмы вокруг киберевгенистов? Ищете, чем бы ещё загадить планету, изобретаете для благодарного человечества новые бирюльки? Извольте тогда пожаловать со всем этим на Марс.

«Не перегнул ли я с Марсом? Нет, всё в порядке. Кажется, до них дошло, что имеют дело не с человеком, а с машиной, которой чихать на их научные восторги». Он снял руку с кобуры; опасный момент миновал, можно не выламываться под доблестного, но недалёкого шерифа из старых вестернов.

— Но кто-то же сделал это? — несмело прозвучал в наступившей тишине женский голос. Упрёк достался Сухареву, хоть и не был адресован специально ему. Просто новоиспечённый директор случайно оказался рядом. Как ни странно, он не нашёлся с ответом, хотя такая постановка вопроса едва ли застала его врасплох.

— Не просто кто-то, а кто-то из нас, — внёс поправку Дмитрий Станиславович. — Если, конечно, сюда не проник ещё один — кх-гм! — посторонний. Занятно получается!

«Переглядываются. Поняли».

Психофизик запихал трубку в нагрудный карман, сложил за спиной руки и прошёлся медвежеватой походкой, кивая при каждом шаге.

— Занятно получается, — негромко повторил он. — Кто-то из нас пустил псу под хвост четыре года работы, кто-то из нас шпионил для Совета, кто-то из нас превратил Яна в четырёхлетнего ребёнка. Что? Андрюша, я ведь говорил: не верю, что Ян сам учинил над собой такое зверство. Не вяжется, понимаешь? Совершенно несовместимо с его психотипом, разве что Горина довели до последнего градуса отчаяния. Так вот, этот кто-то…

— Минуточку, — перебил инспектор. — Вы уверены, что он один?

— Кх-хм? — психофизик остановился и уставился на носки собственных туфель. Помолчал, продолжил:

— Вы так ставите вопрос? Это логично. И, хоть мне неприятно предполагать, что среди нас есть несколько таких… Нет! Возможность!

— Вы хотите сказать, что не у всех присутствующих была возможность?

— Бесспорно. Шпионскую деятельность пока оставим, теперь уже всё равно, а вот казус с Яном мог устроить только тот человек, у которого есть полный доступ к сервисам «Аристо». И затереть данные мог только такой человек. Да-да, Андрюша, как это ни прискорбно, но факт. Круг подозреваемых можно существенно сузить. Начнём с техников.

— Сегодня суббота, — мрачно заметил Сухарев.

— А? Ну да. Значит, техники отпадают. То-то я никого из них не вижу.

— Почему техники отпадают в субботу? — заинтересовался инспектор.

— Они ещё в пятницу это делают, часов после четырёх. Суббота у них выходной день. Голову могу прозакладывать, никого из них нет на территории со вчерашнего вечера. Как корова языком. Кто у нас ещё? Инженер-программист.

— Петя уехал в Венецию. И он не мог. Зачем вы его?.. Чтобы Петя свёл с ума Яна Алексеевича? Да ни за что! Вы не смеете…

«Вступилась за программиста. Жена?»

— Успокойтесь, Нина, — сказали из толпы. — Никто не собирается пытать вашего мужа. Его ведь сначала нужно поймать.

— Не переживай, Нинка. Пётр там, снаружи. Кровожадным психофизикам никак до него не дотянуться, они-то ведь здесь, внутри. Как и все мы.

— Я тебе говорил Ниночка, ты теперь… Э! Ну что такое?

— Зая, ещё раз влезешь со своими шуточками!..

«Они пока могут шутить. Господин инспектор, а не хотите ли вы удалить тех, кому всё это слушать не обязательно? Мешают», — подумал Владимир. Собрался по совету Дмитрия Станиславовича разогнать собрание, но его опередили.

— Послушайте, Митя!.. — обратилась к психофизику полненькая женщина в тесном джинсовом костюме. Симпатичная.

— Катька, не высовывайся!

Она строптиво тряхнула короткими светлыми волосами, сверкнула квадратными стёклами очков, продолжила:

— Митя, нельзя ли сузить круг сразу? Уши вянут слушать, как вы друг друга поливаете. Если мы на положении заключённых, разгоните нас по камерам и вызывайте на допрос по одному. У меня нет допуска ни к чему, кроме библиотеки и кофейных автоматов, и человек я не любопытный.

Снова поднялся гомон.

— Катерина, замолчи, спрячься!

— Это ты-то не любопытная?

— Катюша, вы хотите остаться с инспектором один на один?

— Она дело говорит! Какого мы должны выслушивать всякий бред?

— Я знаю, это она. Она взломала «Аристо» через кофейный автомат. Катерина, ты круче Маты Хари. Покажи инспектору, что такое лингвисты.

— Катюха, он на тебя посматривает! Та-акой мальчик!.. Не упусти шанс, хватай его за…

«Очень кстати, — подумал Володя, снова опустив руку на кобуру — Теперь прикрикнуть на них и разогнать лишних. Если даже кое-кого отпущу зря, после можно будет вернуть. Никуда не денутся. Зачем Берсеньева их здесь собрала?»

— Господа! — сказал он в полный голос.

…о да! — ответило эхо.

— Ой! — пискнула храбрая девушка по имени Екатерина и юркнула в толпу.

— Хватит пререканий и неуместных шуток! — продолжил Володя, скользнув взглядом по застывшим лицам.

«Чего это он?» «Зая…» «Замолчи наконец!»

— Не вижу смысла удерживать вас. Понадобитесь — приглашу. Хочу напомнить, нарушение особого пропускного режима может закончиться плохо, причём не только для нарушителя. Вы очень поможете следствию, если не будете без крайней необходимости покидать… как называется этот корпус?

— Галилео, — ответил Дмитрий Станиславович, подойдя ближе.

— Вот именно. Галилео. Надеюсь, комнат хватит на всех? Прекрасно.

«А что делать с ве… вещами?» — спросили женским голосом; кто-то ответил: «Перебьёшься без своей косметики. Слышала — особый режим?»

— Работу в институтской сети по вполне понятным причинам запрещаю. Тот, кто нарушит запрет…

— Не переигрывайте, — шепнул психофизик.

Володя досадливо дёрнул плечом, но тон сбавил:

— Тот, кто нарушит запрет, окажет вашему директору медвежью услугу. Я попрошу остаться тех, кто в настоящий момент имеет полный доступ к ресурсам бигбрейна, либо получал его раньше, но лишился впоследствии. Остальные пока свободны. Комнаты распределите сами.

***

Зал быстро пустел.

— Спасибо за совет, — шепнул Володя Дмитрию Станиславовичу, не упуская из виду одного человека.

— Да не за что. Понимаю, роль вам приходится играть незавидную.

«Роль? Запомните это, господин инспектор. Кажется, она собирается уйти? Интересно».

— Как её отчество? — быстро спросил он у психофизика.

— Чьё? А, я понял. Валентиновна.

— Инна Валентиновна! — позвал инспектор. — Куда вы?!

Прекрасная индианка обернулась.

«Испугана, вне всякого сомнения. Хотела улизнуть под шумок».

— Но вы же сами сказали, что остальные свободны, — жалко улыбаясь, проговорила Инна.

— Разве вас можно причислить к остальным?

— А в чём дело? — осведомился подойдя заместитель директора.

— Дело в том, что Инна Валентиновна Гладких при мне получила полный доступ к бигбрейну и воспользовалась им, — сказал Владимир, следя за выражением лица девушки.

«Это не испуг. Самый настоящий страх. Значит, и её нельзя со счетов сбрасывать».

Володя оглядел тех, кто остался: «Не так уж и много, но есть ведь и ещё… двое?.. нет, трое. Про них забывать нельзя. Всё, пора на свежий воздух, тут дышать нечем».