Стоящие свыше. Часть III. Низведенные в абсолют

Бранко Божич, 2023

В 16 лет он хотел подняться из низов, чтобы послужить Добру. Но вскоре понял, что зло всегда творят именем Добра. В своей маленькой жизни она видела только кровь, болезни и смерть. Никто не поверил, что она слышит голос болота, который манит людей в трясину. Никто не поверил, что старуха в черном плаще разносит мор по деревням… Их мир умирает медленно, мучительно и неотвратимо…

19 мая 427 года от н.э.с.

На рассвете Инда Хладан в халате и тапочках пил кофе у себя дома, в столовой, и просматривал доклады кураторов из Исподнего мира. Он не спал ночь, но, наверное, не смог бы заснуть — у него и в юности от сильного волнения начиналась бессонница.

Досье на человека по имени Змай содержало слишком много белых пятен. Никто не знал, кто его родители, сколько ему лет, где он провел детство и юность… Впрочем, в диком Исподнем мире достаточно сменить имя — и никто не догадается, кем ты был десять лет назад. В досье не приклеить фотографию, а описания внешности повторяют друг друга. Мало ли в Исподнем мире шатенов с синими глазами, худощавых и среднего роста?

Описанный же в досье Змай был отлучен от Храма Добра, многократно проклят десятками Надзирающих, Наднадзирающих, трижды — Сверхназдирающими и однажды — самим Стоящим Свыше. По всей видимости, в Хстове он бывал наездами, как и в Волгороде, Дерте, Лицце и даже в Кине. В каждом городе он имел если не жену, то любовницу (а в Къире — трех жен, честно купленных).

Он отличался тем, что мастерски умел уходить от правосудия. Его десяток раз приговаривали к смерти (из них восемь раз — заочно), дважды ловили и заковывали в кандалы — надежно, в Исподнем мире умели это делать надежно. Во второй раз, не дожидаясь побега, его подвергли допросу с пристрастием, получили признание в свя́зи со Злом (протокол прилагался к досье) и не добились ни одного слова о военных секретах колдунов. Его собирались казнить, но он таинственным образом исчез из камеры — кандалы, лежавшие на полу, остались нетронутыми.

Прошли те времена, когда недовольных в Исподнем мире именовали опасными врагами, — никогда бы власти Единого Храма Добра не решились признать смутьяна опасным, расписавшись в собственной уязвимости, — не было в Исподнем мире опасности для сил Добра. Стоящим на стороне силы Зла был объявлен Змай и упорствующим в своих убеждениях.

Приор отбыл в Афран, но собирался вернуться не позже чем через три дня. В любом случае ответственность ложилась на Славленскую Тайничную башню, но речь шла об угрозе всему Обитаемому миру, а не только Славлене. Инда же получил ответ от тригинтумвирата, который закреплял за ним кураторство и над Йокой, и над ситуацией с оборотнем, существенно расширив его полномочия. В ответе было отмечено, что курировать Йоку вызывался также Длана Вотан, но совет тридцати принял решение передать эти обязанности Хладану, как человеку давно и прочно связанному с Йеленами, во-первых, а во-вторых, организация сброса энергии в Исподний мир входила в обязанности куратора службы управления погодой.

Инда нехотя повернул ручку звонка, вызывая прислугу, и велел принести из кабинета карты, которые лежали в коричневой кожаной папке. И дворецкому было совсем необязательно знать, что это карты Исподнего мира, — вот-вот должен был прийти Крапа Красен, один из кураторов Млчаны со стороны чудотворов, знающий Исподний мир лучше Инды.

Инда хорошо помнил свой визит к Стоящему Свыше пять лет назад, летом четыреста двадцать второго года. До этого он не бывал в Исподнем мире (да и не рвался), однако нашел этот опыт интересным и полезным. Переход границы миров Инда перенес тяжело и несколько дней провел в горячке, в доме на маленьком островке. В Элании граница истончалась в море, а не в лесу, и гряду многочисленных островов заселяли полудикие племена, так и не обращенные в веру Храма Добра. И не было ничего удивительного в том, что в Верхнем мире острова принадлежали богатейшим аристократам, половина из которых подозревалась в мрачении, так же как в Северских землях мрачуны старались селиться поближе к Беспросветному лесу.

Портал чудотворов в обоих мирах находился на пустынных островках. Когда-то переход сопровождался сложным ритуалом, но и теперь огонь костров иногда помогал сосредоточиться: не просто увидеть четвертое измерение, не только сделать несколько шагов в его направлении, но узреть пятое и шагнуть в него, оставляя за спиной собственный мир. Переход не требовал энергии, а лишь воли и способности ввести себя в надтрансовое состояние — двойной транс, столь глубокий, что не только отрешает человека от самого себя, отделяет дух от тела, но и позволяет духу вести собственное тело туда, куда ему хода нет.

Никто в Исподнем мире так и не научился этому, да и в Обитаемом мире далеко не каждый чудотвор был на такое способен. Поговаривали, будто и кое-кто из мрачунов освоил эту сложную мистическую практику, но они не имели деловых интересов в Исподнем мире, им нечего было там делать. В отличие от чудотворов, ни один мрачун не смог бы долго там находиться — ведь их природа требовала отдавать энергию Исподнему миру, а не черпать ее там. Зато чудотворы в Исподнем мире чувствовали себя прекрасно: биоэнергия, не сдерживаемая никакой мембраной, лилась прямо в сердце. Лишь сам переход давался многим тяжело и болезненно, вызывал горячку и забытье, словно дух, отделенный от тела на несколько минут, не сразу мог угнездиться в теле заново. Впрочем, врачи поясняли это прозаически: отсутствием иммунитета перед одной из лихорадок Исподнего мира, не опасной, но очень заразной, вроде краснухи.

Едва сознание вернулось к Инде, он был поражен: не свежий бриз дул с моря, а затхлый сквознячок тянулся в открытые окна домика. Стоял полнейший штиль, невиданный на море в Элании, и вода до самого горизонта была огромным зеркалом с нездоровым зеленоватым отливом. Солнце, едва пробивавшееся сквозь дымку облаков и тяжелого тумана, отражалось в этом зеркале не сияющей дорожкой, бегущей по веселой ряби моря, а красно-желтым пятном с четкими границами. Зрелище было невиданным, завораживающим воображение. Море пахло тиной, дохлой рыбой и лихорадкой — так во времена детства Инды пахло в инфекционной больнице для бедных, и слабый запах хлорной извести, которой мыли полы в домике на берегу, довершал это сходство.

Путешествие по Исподнему миру — тайное и скромное — произвело на Инду гнетущее впечатление. На материк чудотворы добирались на рыбачьей лодке, где не было мачты, — ветры здесь давно перестали надувать паруса, лодка шла на веслах. И если на больших торговых галерах гребли каторжане, то это жалкое суденышко в движение приводили сами рыбаки: худые или рыхлые от водянки, в основном кривоногие и низкорослые людишки. Инда решил было, что это наследственная особенность какого-то местного племени, и только сойдя на берег понял: это нищета. Чудовищная нищета больного, вырождающегося мира. Несмотря на скромную одежду, в порту в чудотворах сразу признали богачей: целая стая пузатых, тонконогих оборванных детишек с синеватой кожей преследовала их до тех пор, пока встречавшая «богов» стража не разогнала детей плетьми. Малолетние попрошайки клянчили деньги, лили фальшивые слезы, хватались грязными руками за одежду гостей: от детей тоже пахло тухлой рыбой и лихорадкой. Лишаи и язвы на их телах говорили о том, что две трети несчастных не проживут и года.

Сначала Инда недоумевал, откуда в портовом городе так много людей, почему они не добывают пропитание земледелием или охотой? Дорога в Хстов — город Храма — открыла ему этот секрет: каждый клочок твердой земли, каждый холмик в этом мире был распахан и удобрен, а на многие лиги вокруг городов простирались болота. Море еще худо-бедно кормило людей рыбой, земля была едва ли не роскошью. Насыпные валы и дренажные системы вокруг городов стоили дорого, вокруг каждого поля возвести такие сооружения было невозможно.

На юге болота кишели змеями (которых местные жители охотно употребляли в пищу) и насекомыми, если не ядовитыми, то разносившими лихорадку. Ближе к северу и змей, и насекомых становилось меньше, это было царство водяных крыс и лягушек. Из шкурок водяных крыс шили одежду и ели их мясо — целые артели занимались этим промыслом.

Проезд по насыпным дорогам стоил денег, и Инда часто видел, как телеги простолюдинов тянутся рядом с насыпью вдоль дренажных канав — по настилам из хвороста, перекрывающим топкие места.

Город Храма стоял на восьми холмах и возвышался над болотом сказочными белыми стенами. «Золотые врата» открывались навстречу золоченым каретам, и широкая улица вела богатых путников к главной святыне Исподнего мира — Храму Чудотвора-Спасителя. Но чудотворы въезжали в город без помпы, через восточные (Дертские) ворота, ведущие в кварталы ремесленников и торговцев. Не столько нищета, сколько теснота бросилась в глаза Инде: слепленные из глины и торфа домики налезали друг на дружку, а улицы между ними иногда были не шире двух локтей и более походили на сточные канавы.

И на фоне этого убогого и смрадного уродства белые дворцы знати и островерхие шатры храмов Добра выглядели истинным волшебством.

Промозглый, слякотный мир вечной осени, который видел солнце лишь в дни религиозных праздников, поклонялся солнечным камням — самым драгоценным своим святыням. В дорогих не оправах даже — окладах, с трех сторон окруженные мозаичными полотнами из цветного стекла, бросавшими на стены удивительной красоты отсветы, солнечные камни украшали каждый храм и служили как источником восторга, так и инструментом устрашения. Когда Надзирающим требовалось вызвать в прихожанах религиозный трепет, солнечный камень храма, снабженный нехитрым устройством, известным каждому школьнику Обитаемого мира, тускнел — и паства падала ниц, вымаливая у чудотворов прощение. Искусная роспись стен рисовала страждущим канонические сюжеты о борьбе Добра со Злом и устремляла их взоры в будущее: в вечные муки Кромешной или в солнечный мир Добра.

Тяжелое золото бесстыдно сияло в лучах солнечных камней: нищая, полуголодная паства видела в богатстве Храма лишь выражение любви к чудотворам. Обилие золота не вызывало в них зависти — они считали это красотой. Впрочем, тем, кто редко видит солнце, золото должно казаться красивым.

Лики чудотворов в золотых оправах повеселили Инду: пантеон за пятьсот лет почти не менялся, имена «богов» оставались прежними, менялись лишь портреты — за этим строго следили комиссии Тайничных башен. Не всякий чудотвор удостаивался чести быть изображенным в храме Исподнего мира, но тот, на чей лик обращали свои взоры и любовь прихожане, получал гораздо больше энергии и должен был уметь ее принять. Портрет Инды имелся в трех столичных храмах и еще в двух млчанских городах помельче. Он нарочно зашел полюбоваться одним из них и сперва даже опасался, что кто-нибудь из простолюдинов его узнает, но напрасно — никто не обратил на него внимания.

Да, Храм Добра за пятьсот лет достиг своего расцвета: когда в Исподнем мире еще светило солнце, люди его поклонялись чудотворам не столько за совесть, сколько за страх. Нелегко было на ровном месте создать столь действенный инструмент управления, зато теперь энергия лилась в Верхний мир широкой рекой — люди рождались с любовью к чудотворам и с любовью умирали. Любовь — источник света солнечных камней и движения магнитных. Миллионы, стоящие на коленях перед ликами чудотворов, источали на них свою любовь и надеялись на взаимность.

Резиденция Стоящего Свыше блистала неприличным богатством: знатнейшие аристократы Обитаемого мира по сравнению с главой Единого Храма Добра выглядели жалко. Фонтанам профессора Важана было далеко до фонтанов этого парка: золотые скульптуры в три человеческих роста направляли струи воды в небо, в позолоченных чашах с чистейшей водой плескались осетры и зеркальные карпы, в прозрачных хрустальных ваннах плавали живые золотые рыбки. Открытые площадки в тысячи квадратных локтей обрамлялись затейливо постриженными кустами, большие отдельно стоящие деревья, столь редкие в Исподнем мире, раскидывали ветви над цветниками, но не загораживали панорамы — здесь не нужна была тень. В этой неприкрытой роскоши наравне с красотой было что-то удивительно безвкусное.

Особняк поразил Инду безвкусием еще больше: золото, дорогой шлифованный камень, полированное дерево редких пород, блестящие ткани обивки мебели и мишура гобеленов выпячивали себя напоказ, словно соревновались, кто громче крикнет о богатстве этого дома. Мир, где нет солнца, искал другого блеска…

Покои Стоящего Свыше освещали солнечные камни.

Глава Храма Добра был стар, дрябл и неприятен — за столом. Впрочем, в храме он выглядел значительно лучше и внушал прихожанам трепет. Инда не мог не оценить его ума и хитрости, тонкой дипломатии и воли. Но эта воля подчинялась чудотворам с расчетливой готовностью — Стоящий Свыше не делал ни малейшей попытки расширить собственные права и права своего мира. Этот человек продавал свой мир чудотворам, не чувствуя угрызений совести, — парк, особняк и золотые рыбки в хрустальных ваннах были ценой этой сделки. Да, и конечно — изысканный стол: даже в Обитаемом мире столь роскошные блюда подавали лишь очень богатым людям. А еще меха и шелка, в которых утопало тело Стоящего Свыше.

Вспомнив о главе Храма Добра, Инда невольно подумал, что хитрый «сказочник», называющий себя богом Исподнего мира, смутьян и висельник, шатающийся по двум мирам с котомкой за плечами, оборотень, имеющий возможность обрести реальное могущество, вызывает в нем больше уважения, чем расчетливый старик, добравшийся до вершины власти. Что ж, приятно иметь дело с врагом, которого уважаешь. И удобно иметь в союзниках того, кто не станет торговаться.

Стоящий Свыше выполнит волю чудотворов без трепета, он мудрый политик, его не надо учить.

Так до прихода Крапы Красена думал Инда. Он ошибался.