Ночной обход

Вадим Агапов, 2022

Ночь. Больница. Реанимация. У пациента Яблочкова, который уже шел на поправку, вдруг внезапно останавливается сердце. Дежурный доктор Агапов с двумя санитарами безуспешно пытаются оживить несчастного. Адреналин, ИВЛ, дефибриллятор – все без толку. Очень странно, что монитор со звуковым оповещением не был подключен к Яблочкову, хотя Агапов лично подсоединял электроды к пациенту. Не менее странным выглядит и то, что опытная медсестра Анжела заснула на посту, чего с ней никогда не случалось раньше. Старший лейтенант Воронцов из следственного комитета считает, что это был не заурядный случай из медицинской практики, а тщательно продуманное убийство. И его совершила любовница умершего, гражданка Люба Яснова, вступив в тайный сговор с врачами. И теперь под подозрение подпадают все медики, дежурившие в ту роковую ночь. Доктору Агапову светит реальный срок. Но, к счастью, судьба неожиданно сводит его с частным детективом Арсением Строгановым…

Глава 2

Есть моменты, когда мечтаешь уволиться с работы — например, когда нужно идти на утреннюю больничную конференцию после тяжелой ночи или когда увидел квиток со своей зарплатой. Но самое паршивое — это сообщать родственникам о смерти их близких. Как заметил один мой старший коллега, после каждого такого разговора у него остается рубец на сердце. «Представляешь, во что превратился мой миокард за пятнадцать лет работы?»

Я дождался половины восьмого утра и позвонил жене умершего доктора…

Она молча выслушала и повесила трубку. Еще один кирпич в стене, еще один шрам на сердце.

Остро захотелось выпить и больше никогда не работать в реанимации.

Первым на работу приехал заведующий. Выслушав все новости про больных, все подробности про умершего, наш замечательный шеф тяжело вздохнул:

— Да, крайне неприятная ситуация. И с мониторами беда… Если и эти сломаются, как работать будем? Анжела вроде не имеет привычки спать на дежурстве?

Я отрицательно покачал головой.

— Вы поезжайте домой, отдохните, а я схожу на вскрытие, — великодушно предложил заведующий.

— Нет, — возразил я. — Я сам схожу.

— Ну как знаете, — пожал он плечами.

В проеме открытой двери возникла старшая сестра, держа в руке шприц, словно олимпийский огонь.

— Значит, так! Мне все равно, что тут у вас было ночью, хоть десять реанимаций! Если еще раз кто-нибудь швырнет шприц в мусорку… воткну его вам в одно место! Все понятно?

И, не дожидаясь ответа, пошла дальше.

Шеф собрался уходить на утреннюю больничную конференцию. Пожалев меня, он пообещал, что сам доложит о моем дежурстве.

— С меня причитается, — откликнулся я на его доброту. — Спасибо!

— Благодарность — признак благородства души. Так вы говорите? — усмехнувшись, ответил он на прощание.

— Это Эзоп. Вроде.

Я прилег на диван.

Около девяти пришли на смену сразу два доктора. Кто из них дежурил, а кто пришел по ошибке, они не знали. Оба были в хорошем настроении, возможно, по случаю аванса. И никто не собирался возвращаться домой.

— Мы к вам, профессор, и вот по какому делу! Кто из нас сегодня дежурит? — обратились они ко мне.

Я пальцами помассировал глаза.

— График дежурств я составляю, но не учу наизусть. Кто-то из вас, это точно. Монетку киньте, — предложил я.

— Я два часа из Вишеры ехал, тащил на себе яблоки. Зря, что ли? — Доктор Киселев поправил очки указательным пальцем, затем, скинув здоровенный рюкзак, стал доставать из него мешок с яблоками. — Коллега, угощайся, — обратился он ко мне, — а то что-то выглядишь не очень, витаминов, наверное, не хватает.

Второй доктор взял яблоко, помыл его, после чего сообщил:

— Я ночью дежурил на «Скорой», а сегодня вроде бы здесь, в реанимации. Владимир Станиславович, а фруктики-то у вас червивые! — Доктор Быков с хрустом кусал сочное яблоко. Он был моложе своего коллеги, на голову выше, шире в плечах и отличался неиссякаемой энергией и оптимизмом.

— Экий ты, Павел Васильевич, привередливый. Червяки ему не нравятся!

За яблоками из рюкзака появилась литровая банка с супом, двухлитровая бутылка колы, две пачки сигарет и толстенная книжка — Карамзин, том первый.

— Ну вы даете! Видя такие запасы, я готов уступить вам дежурство!

— Благородный поступок, — кивнул Владимир Станиславович. — Пошли покурим по этому поводу. А поскольку наш бледнолицый друг не курит… — Он махнул в мою сторону рукой. — И с нами не вступает в беседу…

— Мне на вскрытие идти, — хмуро ответил я, не вслушиваясь в их разговор. Настроение у меня было настолько подавленным, что веселье окружающих вызывало раздражение. Я закрыл глаза.

Мои коллеги продолжали трепаться, не обращая на меня внимания.

— Видишь, Павел Васильевич, — говорил Киселев, — это мы с тобой, обычные доктора, на работу стремимся. А писателю вдохновение требуется, он для этого на вскрытия ходит!

— Видал я в гробу такое вдохновение, — отвечал Быков. — А может, вам тоже попробовать, Владимир Станиславович?

— В смысле в морг сходить?

— Нет, книжки начать писать!

Раздался смех…

Я открыл глаза, вспомнил про кока-колу, которую забрал у медсестры, плеснул себе в стакан и, несмотря на то что напиток был тепловатым, с удовольствием выпил…

Я вернулся в реанимационный зал. Какая тут духота, надо открыть окно. Перегретые аппараты ИВЛ гудят настолько громко, что хочется заткнуть уши. Надо посмотреть больного — меня тревожит его состояние, я боюсь упустить что-то важное, но что именно, не могу понять. Дохожу до его кровати… У меня темнеет в глазах. Место, где должен лежать пациент, пусто! Его нет! У меня подкашиваются ноги, и я, чтобы не упасть, хватаюсь за спинку кровати. Я кричу, зову Пашу и Анжелу… А они, оказывается, стоят рядом.

— Почему меня не позвали? Когда он умер? — Я указываю на пустую кровать, моя рука дрожит.

— Его на исследование увезли, — отвечает медбрат.

Я хватаюсь за сердце:

— Слава богу, а то я уж подумал, что он… А что за исследование? Неврологи назначили?

— Вы сами и назначили, — тихо говорит Анжела. — Он на вскрытии!

–…вы на вскрытие пойдете? Из морга уже звонили. Или, может, все же мне сходить? — Заведующий тихонько тряс меня за плечо.

Я вскочил на ноги и попытался осознать, где была реальность, а что оказалось сном.

— Как-то вы странно выглядите, — покачал шеф головой, внимательно разглядывая меня. Затем взял стоявший на столике у дивана стакан с остатками напитка и принюхался.

— Там просто кока-кола, — как можно убедительнее сказал я и протер глаза. — Вот, черт, ну и сон мне приснился.

— Так, может, домой? И выспаться? — предложил шеф.

— Спасибо, но вначале в морг, — покачал я головой и стал переобуваться. Пол в морге был не самый чистый.

Сквозь осеннюю листву росших на территории больницы каштанов, сквозь несущиеся по небу рваные облака светило утреннее солнце. Я остановился и, задрав голову вверх, прищурился — после дежурства дневной свет всегда кажется ярче. Разглядывая кусочек высокого голубого неба, я подумал, что, наверное, есть в мире другая работа и другая жизнь — без болезней, без умерших, без утренних телефонных звонков, когда нужно сообщать людям о смерти… Жизнь, когда утром идешь в офис или в кафе, а не в морг, до которого я уже, собственно, и дотопал. Пройдя быстрым шагом сквозь комнату, заполненную плачущими людьми, затем проскочив помещение, где были выставлены образцы гробов, я перевел дух и стал подниматься по старым каменным ступеням на третий этаж. Запах здесь стоял еще более противный, чем внизу. Впрочем, в ординаторской, где ждала меня моя бывшая сокурсница, работавшая патологоанатомом, пахло меньше.

— Что-то ты долго, — поприветствовала она меня. — Да и вообще давно тебя не видела. Чаю хочешь? Или кофе?

Она сидела за компьютером и печатала какой-то отчет. Справа от нее стояла чашка с горячим чаем, слева на блюдце покоился надкусанный бутерброд. Вместо салфетки лежал лист белой бумаги А4.

Я вежливо отказался, и мы пошли в секционный зал.

«Единственный диагноз, который меня хоть как-то успокоит, — это тромбоэмболия легочной артерии», — размышлял я по пути.

— О чем задумался? — поинтересовалась у меня доктор.

— Да так, стихотворение вспомнил. «Чем пахнут ремесла», — отшутился я. — Джанни Родари, помнишь такого?

— Ой, можно подумать, у вас розами пахнет! — парировала бывшая сокурсница. — Прошу! — И она распахнула передо мной старую деревянную дверь.

Стараясь не глазеть по сторонам, дышать поверхностно и ни до чего не дотрагиваться, я стал наблюдать процесс аутопсии моего пациента, или, проще говоря, вскрытия. Больше всего в этот миг мне хотелось исчезнуть из морга, из больницы и утратить память на текущие события, как больной Альцгеймером.

Не буду утомлять вас подробностями, а их было прилично — звуки, запахи, вид внутренних органов… Тем более что у соседнего мраморного стола тоже кипела работа. Однако все эти факторы помогли мне справиться с эмоциями и сосредоточиться на патологоанатомической процедуре.

— Наконец, самое интересное. — Она быстрыми и точными движениями нарезала небольшой, серого цвета участок мозга. — Таламус чистый… а вот мост и продолговатый мозг… смотри сам! Вот очаг, видишь?

— Подожди, я так быстро не могу. — Я разглядывал лежащую у нее на ладони важную часть головного мозга.

— Даже без микроскопа видно. — Она указала кончиком длинного и узкого ножа на точку в несколько миллиметров диаметром. — Так что все сходится. Умер от того, от чего лечили. Стволовой инсульт. Молодцы!

— Смеешься, что ли? — Я недовольно посмотрел на нее. Патологоанатомические шутки хуже хирургических. Особенно для реаниматолога.

— Почему смеюсь? — удивилась она. — Я на днях вскрывала мужчину, он от остеохондроза лечился, а умер знаешь от чего? Пришлось расхождение поставить…

— Слушай, — прервал я рассказ, — а у нашего ничего больше нет? Если честно, то я думал про тромбоэмболию.

— Ну ты же сам смотрел! Легочная артерия, легкие — все чистое! — Патологоанатом всплеснула руками. — Есть признаки гипертонии, которую он, поди, не лечил, атеросклеротические бляшки уже есть. Видишь? И он же, наверное, дымил как паровоз?

— Да, он курильщик, — кивнул я печально, словно это у меня были бляшки в артериях.

— А печенку посмотри! — воскликнула она, схватив лежавшую на весах красно-коричневую плотную печень. — Видел? Эх, мужики, не бережете вы себя. А потом бегаете к нам: чего он умер? Чего он умер? Ты, кстати, чего такой бледный? — посмотрев на меня, заботливо спросила женщина. — Давай чаек заварю?