Исповедь военного музыканта. Книга I. Становление. Воспоминания

Вадим Хитцов

Книга написана в мемуарно-художественной форме, проиллюстрирована фотоснимками из архива автора и не только, а также скан-копиями газетных публикаций и компьютерным набором нот.

ПОСТУПЛЕНИЕ В ДЕТСКУЮ МУЗЫКАЛЬНУЮ ШКОЛУ. ВОСЕМЬ ДОЛГИХ, НАПРЯЖЕННЫХ ЛЕТ УЧЕБЫ

Вышеупомянутый вопрос прозвучал, когда папа летом 1976-го года прочитал в нашей шимановской газете «Победа» объявление об очередном наборе музыкальной школой учащихся. И в один прекрасный день мы пошли с ним в музыкальную школу, где он подал заявление о допуске меня до приёмных испытаний. Но прежде, чем это заявление было написано, мне был задан вопрос:

— На чём бы ты хотел учиться играть? Может, на баяне?

Ответ не заставил себя долго ждать. Когда мы шли по коридору школы, в каждом классе кто-то занимался на пианино. И, само собой разумеется, мне захотелось уподобиться всем тем занимавшимся. Поэтому я ответил:

— Нет, папа, на пианино.

И через несколько дней папа повёл меня на приёмные испытания, в результате которых было выяснено, что музыкальные данные, а это слух, музыкальная память и чувство ритма, у меня есть.

Вот и стал я учащимся музыкальной школы. Но как самостоятельно заниматься, когда в квартире нет ничего, что напоминало бы клавишный музыкальный инструмент? И из этой ситуации был найден такой выход: папа специально для моих занятий нарисовал фрагмент клавиатуры фортепиано размером в одну октаву (семь белых клавиш и пять чёрных; потом был изготовлен чуть больший фрагмент размером в две или три октавы), ибо большего ученику подготовительного класса в начале обучения и не нужно было. Но когда я разучивал первые, из одной или чуть больше нот, упражнения, их, освоив аппликатурно, нужно было научиться озвучивать, т.е. играть. И здесь на выручку приходили соседи с нижнего этажа, точнее приходили к ним мы, а они нам предоставляли возможность позаниматься.

Но однажды пришёл и на нашу улицу праздник, как говорится: в нашей квартире появилось-таки пианино. Его родители купили в кредит, поскольку цена на эти инструменты, даже на производившиеся на Дальнем Востоке, была высока, несмотря на то, что их качество не стоило таких денег: 650 рублей. Называется наше пианино «Приморье», поскольку произведено на фабрике, выпускавшей эти инструменты и функционировавшей долгое время в г. Артёме Приморского края. Уже долгое время оно стоит в квартире семьи моего брата. На нём параллельно со мной занимался и он сам, помнит оно и руки сестрёнки нашей, помогало это пианино и в обучении игре на фортепиано моему старшему племяннику. Но вернёмся в далёкий 1976-й год.

На дом был приглашён преподаватель отделения народных инструментов ДМШ Пётр Михайлович Котов, ныне покойный, который умел настраивать фортепиано. Когда наш инструмент был настроен, у меня появилась возможность выполнять домашние музыкальные задания без посещения квартиры соседей. Происходило это приблизительно так.

^{Начинающий музыкант Вадик Хитцов (1976 г.).}

Очень часто папа наблюдал за тем, что и как я делал. Присутствовал он и на уроках по специальности. Если что-то во время моих самостоятельных занятий я делал неправильно, не так, как писала преподавательница в дневнике, меня папа пытался наставить на путь истинный, поправляя то и дело.

Хоть и написал Андрей Дементьев свою бессмертную строку «Не смейте забывать учителей…», но я, к своему стыду, совершенно не помню ни имени-отчества, ни фамилии самой первой моей преподавательницы по специальности. Второй моей преподавательницей по специальности стала преподававшая нашему потоку сольфеджио незабвенная Людмила Ивановна Съедина. Она же вела и хор. Чем назвать то, что за восемь лет моего обучения у меня сменилось несколько педагогов по специальности? С одной стороны, это можно назвать недостатком обучения, но с другой стороны — и Божьим допущением. Ведь благодаря этому я не стал пианистом, а пошёл в-дальнейшем по той стезе, которую уготовил для меня Господь задолго до моего явления в этот мир.

Именно во время обучения в музыкальной школе я обнаружил в себе желание сочинять музыку, а помогли мне в этом два случая. Первый из них был таким.

В пятом классе мы изучали зарубежную музыкальную литературу. Когда мы дошли по программе до Вольфганга Амадея Моцарта (кстати, поскольку его отца звали Леопольдом, на русский манер его могли бы звать Вольфгангом Леопольдовичем), наша преподавательница Людмила Константиновна Щёголева настолько интересно рассказала о жизни композитора, что мы с моим товарищем по общеобразовательной и музыкальной школам Колей Юшковым (ныне он — Николай Александрович в силу наших с ним возрастов) не смогли по пути с занятий домой не обменяться впечатлениями о только что услышанной биографии Моцарта. И вот он, шутя, конечно же, изрёк такую фразу: «Вадим Хитцов, Вы вчера написали сонату…» Как я ему подыграл, я не помню. Но эта фраза стала причиной того, что однажды я нарисовал, как смог, какую-то картинку акварелью и, сев за пианино, начал пытаться изобразить нарисованное звуками.

^{На этом снимке изображён упомянутый выше Николай Юшков. Автор снимка — я. Этот снимок был сделан, когда я занимался в фотокружке городского Дома пионеров и школьников, который вёл мой папа. Этот снимок под названием «Опоздал» в числе ещё нескольких моих работ принёс мне 3-е место на фотовыставке-конкурсе Слёта кружковцев, проводившемся руководством Дома пионеров (1981/82-й учебный год).}

А второй случай был вот какой. Чуть позже первого случая мы по сольфеджио изучали принцип импровизационности в музыке. Людмила Ивановна рассказала нам о том, что импровизация — это музыка, рождающаяся в процессе исполнения, т. е. до того, как она записана на ноты. Нам было задано на дом потренироваться импровизировать и на следующем уроке сымпровизировать что-то. Но я несколько неверно понял это задание. Потренировавшись импровизировать, самую лучшую из импровизаций я решил записать и её показать на следующем уроке. Но когда этот следующий урок наступил и дело дошло до проигрывания импровизаций, я попытался сыграть то, что подготовил, т. е. записанную импровизацию. Но Людмила Ивановна сказала, что это уже не импровизация, а композиция.

С моими сочинительскими опытами связан был и ещё один эпизод.

К тому моменту, когда он произошёл, я написал несколько пьес. И вот мне стало интересно, а как ноты в печать попадают. Я робко подошёл к своей тогдашней преподавательнице по специальности и задал ей вопрос, придя однажды к ней на очередной урок:

— Татьяна Геннадьевна, а как можно ноты напечатать?

— А ты что, музыку написал?

— Да есть такое, — робко ответил я.

— Ну, это очень сложная процедура — сказала преподавательница, — для начала ноты созданного произведения нужно представить в Союз композиторов СССР, а там уже, если найдут сочинение достойным издания, отправляют его в нотное издательство. А покажи-ка, что ты там насочинял?

Я достал свою нотную тетрадь с пьесами и проиграл их Татьяне Геннадьевне. Она всё внимательно послушала и приняла решение пожертвовать уроком для того, чтобы помочь мне понять, как сочиняется музыка. И при помощи кое-какого учебника, в котором был раздел, посвящённый сочинению мелодий, она мне этот принцип разъяснила, показав и дав попробовать самому, на ряде упражнений.

Позже я начал пробовать сочинять вокальные мелодии. Это были простенькие песенки на стихи школьников, публиковавшиеся в газете «Пионерская правда» (как в то время было принято, я, подобно всякому ребёнку, родившемуся в нашей, той ещё стране, в 1970-х годах, в силу господствовавшей тогда идеологии был и октябрёнком, и пионером, и комсомольцем, о чём я ещё напишу в специальной главе, соответственно не читать тогда газет, издававшихся ВПО и ВЛКСМ, было не принято; все родители выписывали своим детям-школьникам, пионерам и комсомольцам, «Пионерскую правду» и «Комсомольскую правду»).

Так шли год за годом обучения в общеобразовательной школе и ДМШ. Я принимал участие в различных школьных пианистических конкурсах. Одним из них был конкурс на лучшее исполнение технической пьесы. Под последним словосочетанием подразумевались этюды. Что я в этом конкурсе сыграл, я уже и не помню, скорее всего, какой-то из этюдов австрийского композитора, пианиста и педагога Карла Черни. Наиболее известны сборники его этюдов — «Школа беглости» и «Искусство беглости пальцев». По первому из них мне довелось заниматься в ДМШ. А в руки мои он попал следующим образом. Однажды в «Пионерской правде» было опубликовано объявление, в котором предлагалось по системе «Ноты-почтой» выписать наложным платежом те или иные нотные сборники. Я выбрал то, что мне показалось наиболее интересным и, испросив разрешение родителей, отправил открытку с заказом по указанному адресу.

А среди нот, которые я выписал тогда, были сборники этюдов французского композитора Анри Бертини, сборник этюдов немецкого композитора Карла Альбрехта Лешгорна, сборник «Песни без слов» Феликса Мендельсона-Бартольди и три тетради сборника этюдов Карла Черни «Школа беглости». Там было ещё что-то, но что — в памяти не сохранилось.

В шестом классе у меня появилось новое музыкальное увлечение — пение. Я любил подбирать и петь разные, популярные тогда, эстрадные песни, пел и то, что сочинял сам.

Мне оставалось учиться всего два полных учебных года, когда однажды я увидел в школе объявление о том, что Благовещенское музыкальное училище объявляет набор на следующий учебный год по ряду специальностей, в числе которых было и сольное пение. Я не имел и понятия тогда, что под этим подразумевался академический вокал. А меня-то интересовал эстрадный… Но именно этим объявлением была сформирована моя приблизительная на тот момент профориентация — я захотел продолжать обучение музыке профессионально.

Были ещё склонности к иностранным языкам (в школе, училище и ВУЗе я изучал немецкий язык, а все другие пытался изучать факультативно, самостоятельно или, уже в зрелом возрасте, на курсах или по интернету), кулинарии (до сих пор этим делом занимаюсь, как любитель), ботанике. Но любовь к музыке и желание посвятить ей свою дальнейшую жизнь взяли верх над всеми другими интересами. Хотя, когда у меня то и дело возникали сложности по учёбе в общеобразовательной школе, от мамы я иногда слышал такую фразу: «Не пустим тебя в музучилище, пойдёшь вон в ГПТУ на сантехника учиться». Для меня это было хуже острого ножа в сердце, потому что к техническим видам труда моя душа не лежала никогда и не лежит по сей день.

Но вот пролетели годы обучения в ДМШ и настал черёд расставаться с ней. Это случилось в конце обучения в 7-м классе школы общеобразовательной, а впереди был ещё 8-й класс. Я закончил ДМШ вполне успешно. В моём свидетельстве об её окончании было три «пятёрки» и две «четвёрки». И оценки «хорошо» были по игровым предметам — специальности и аккомпанементу. Когда я учился в седьмом классе ДМШ, в течение учебного года я однажды проговорился моей преподавательнице по сольфеджио о том, что хочу поступить в БМУ на отдел (отделения в ДМШ, а в училище — отделы) сольного пения. Но велико же было моё огорчение, когда я услышал от неё о том, что на вокальный отдел принимают только с 18-ти лет, когда мутация голоса уже завершена. Эта перспектива меня не устраивала ввиду того, что 18-летнему юноше как в те времена, так и сейчас «светила» одна участь — призыв на срочную военную службу. Ждать мне этого момента никак не хотелось, а потому я спросил:

— Людмила Ивановна, как же мне быть тогда?

— Ты можешь поступить на дирижёрско-хоровой отдел, там в программе есть предмет «Постановка голоса», уж если ты так хочешь учиться петь.

Это меня приободрило и все дальнейшие свои учебные усилия я направил на это.

Но когда по сдаче выпускных экзаменов по теоретическим предметам моя преподавательница по музлитературе узнала, куда и на какой отдел я собираюсь поступать в БМУ, её реакция была следующей:

— Вадим, дирижёров-хоровиков сейчас много, а хороших хоров по пальцам пересчитать можно. Судя по тому, как ты сдавал экзамены, музыковед из тебя может получиться неплохой.

— А с музыковедением на композиторский факультет могут меня принять?

— Если ты напишешь что-то серьёзное, сюиту или сонату, то возьмут.

На том и остановились.

А теперь вот о чём хотелось бы мне поведать. В начале каждого учебного года нам продавали абонементы на концерты исполнителей классической музыки, предполагавшиеся в течение года. В разные годы на сцене концертного зала нашей музыкальной школы выступали такие знаменитые артисты, как пианисты Антон Гилиарович Гинзбург и Юрий Александрович Розум, альтист Михаил Бенедиктович Кугель, певица Татьяна Дашкова, баянист, профессор Санкт-Петербургской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова Олег Шаров и другие прославленные музыканты. Однажды к нам с концертом приехали певец Валерий Побережский и пианист Анатолий Киселёв. И лишь на следующий день, придя в школу на занятия, я узнал, что Валерий Александрович — директор Благовещенского музыкального училища, а Анатолий Михайлович — преподаватель этого же училища. Мне тогда подумалось: «Раз преподаватель и директор училища ездят по области с концертами, наверное, это хорошее училище».

^{Вот таким мне запомнился директор БМУ, когда выступал у нас в музыкальной школе. Когда я поступил в училище, он уже был без бороды.}

Последний день моего пребывания в ДМШ мне запомнился вот чем. Задолго до него мы с одним из моих товарищей по школьной параллели договорились именно в этот день съездить на велосипедах на рыбалку. В нашей договорённости принял участие и мой брат. Родители, как всегда, не были оповещены о наших планах, иначе о какой рыбалке в день церемонии вручения свидетельств об окончании ДМШ и моего выступления в отчётном концерте могла бы идти речь?!

У нас всё было заранее подготовлено. В этот день мы встали очень рано, максимально тихо собрались, взяли ключи от сарая, в котором стояли наши велосипеды, оставили на одной из кроватей родителям записку, не указав места, куда мы поедем, поскольку мы его ещё сами не знали. Взяли велосипеды, доехали до места встречи с моим товарищем и отправились к месту рыбной ловли. В качестве этого места было предложено Сосновское озеро (есть такое рядом с Шимановском в западную сторону вдоль железной дороги). Поймать мы ничего не поймали, но беспокойства родителям доставили много. Отец ездил искать нас на мотоцикле, потерял ключи от него.

Когда мы вернулись домой, нас постигла заслуженная взбучка. Меня мама запихала в ванну, наскоро отмыла, нарядила, и, уже успокоившись от того, что всё с нами нормально и мы дома, отправила меня с папой в ДМШ, а потом и её с братом и сестрёнкой он привёз.

Церемония прошла на «ура». Сыграл я подготовленную, а до этого исполненную в программе государственного экзамена по специальности «Песню венецианского гондольера» fis-moll, №12 Феликса Мендельсона-Бартольди, вполне прилично. Вывод: день, несмотря на его приключения, удался.