Поэзия на все времена

Вадим Юрьевич Шарыгин (2024)

Эта книга — простой отчёт о сложной работе, отчёт одного из лучших поэтов нашей современности, земного небожителя о счастливом пропадании пропадом посреди добрых и злых обывателей всех мастей и оттенков. Для стихов этой книги практически не осталось читателей: тихо скончались, громко отмучились, сгинули в пучине цивилизации грабежа и разбоя. В этом смысле, эта книга — символ сиротства поэзии, тихого исхода её значимости и тайного очарования из жизни людей. Вместе с тем, эта книга — прямое подтверждение сохранения высоты русской поэзии и своеобразный призыв к оставшимся гражданам поэзии «Держать строй!», идти в будущее, лежащее не вовне, но внутри самого себя. В книгу вошли произведения поэта за период с октября 2023 по декабрь 2024 года.

Цикл «Облики голоса»

1.

В окрестностях моря

А помнишь, в парке — острый шелест в нише:

Колодезная яркость звёзд, морских, тростник,

Блуждали рыбины и обсуждался Ницше,

И вместе с ивою, склонился и поник

Наш Млечный путь, журчание беседы,

Уединённая витала темнота.

В ней, на правах наидобрейшего соседа,

Благоухала ночь. И взглядами снята

С насиженного места — речь взмывала

К высотам смысла потаённой глубины…

Под рокот чувств об скалы, поворот штурвала —

Страницы детства были в ранг возведены

Легенд библейских, ласково качали

Качели волн — слова, вольготные как сон,

Ввысь нарисованы: вбивая в пол печали,

Танцует век фокстрот, пугает слух клаксон…

Обуреваемая, в цвет магнолий,

Глубокой радостью присутствия на всём,

Торжествовала ночь, мечтами обогнули

Укромный пруд… Уходим, значит, вознесём

Шагов уход — на свой этаж над морем.

Распахнут настежь: шелест волн и сон морской.

Под мерный шаг времён, не просыпаясь вторим

Мирам, не тронутые смертью и тоской.

2.

Облик преткновения

Белеет облик — очертаньями заметен —

Фасад старинный и ступени перед домом.

Пожары звёзд — на небосклоне горсть отметин.

И продлевать существованье передумал

Огонь свечи — почти погас, качнувшись вправо,

Исчез в глубинах зазеркалья бальной залы.

С могучих крючьев прилегающей дубравы —

Незримый шелест — ввысь паденье рассказала,

Роняя тихие удары, колокольня:

Остановились: птицы, песня, прихожане.

И распогодилась — от Вологды до Кёльна —

Душа на сон грядущий: в кресле и в пижаме

Дремала старость, погружённая в былое…

— Была я счастлива? — раздался голос слабый.

Шальная грусть, из-под поверхностного слоя

Воспоминаний, счастье выкрасить смогла бы

В весенний кобальт неба — только всё же

Светает ночь, восходит к звёздам, оглянитесь:

Фасад, до боли одинокий, россыпь писем

От не вернувшегося навсегда и пикой витязь

Пронзает воздух гобелена и зависим

Край краткой ночи — от бескрайности огляда,

От кроткой пристальности, пристани на Каме,

От ВОХРы с северной надбавкой для оклада

И вихря судеб с подноготной понуканий;

От смеха толики, от голых хвойных досок,

Пригревших холод сна его, еле ж и в о г о…

— Тяжёлый дым взвалил на плечи, недоносок! —

Крик в спину доктору… За «Чеховым» — «Живаго»

На книжной полке спит, в утробе расселённой

Страны, где молодость, где в доме двери настежь —

Белеет память и ладонь коснулась клёна…

— Ну почему ты, ночь, слезами утро застишь! —

Раздался шёпот одинокий. Звёзды тлели…

Фасад с колоннами. Зелёный запах «Шипки».

Сон разбросал десятилетья на постели.

И маховик времён накапливал ошибки.

Бездонный сон — всё близко к сердцу, глушь заметна:

Вот, шаг в окно глухонемой, вот выстрел мечен

Лишь алой струйкой — этот сон, как будто Этна,

Вдруг, грохотнула — больше незачем и нечем

Гордиться, бодрствуя, спокоен, обездвижен,

Сон навсегда теперь. И голос звёзд глубокий —

Весной… Багровые, как будто капли вишен,

На белом — выстрелы… Вставайте, лежебоки,

Воспламените ночь огарком чувства долга!

Пусть будет смутность, будет с истиною схожа:

Луны сияние в задумчивости долгой

И тишины подлунной шёлковое ложе.

3.

Кровоточащее сердце моё, ты послышалось, нет ли

Хоть бы кому-то из них, в этой прорве огней в никуда?

Что же ты хлещешь дождями, как кровью, осенняя, медли,

Жизнь постаревшая, участь, на цепь посади города!

Мне с аксельбантами быть адъютантом в зарницах былого,

Просто собою закрыть Май-Маевского, кануть в бою

В нашей Гражданской.

.. Мой слух тихим снегом был так избалован,

Что навсегда о России слезами глаза оболью!

Сколько мечты позади — только к звёздам, мальчишкой старея,

Падает в небо душа… — Эй, изношенный сердцем старик!

–Вы это мне? Против танков с крестами — в упор батарея,

Вздрогнула русская смерть… И земля… И оглох чей-то крик…

Слушаем пристально Блока и в лучшее верим в «Трёх сёстрах».

Вдруг, китайчонок манто падаёт в Сан-Франциско, аккорд

Клавиш расшатанных — лезвий для взрезанных вен мало острых —

Кровоточащее сердце моё, чтоб спокоен и горд:

Нищей судьбою — счастливый последний троллейбус маршрута:

От Разгуляя до самого синего детства очей.

Пенится сушь охлаждённого временем памяти брюта…

Светятся свечи, средь шумного бала времён, горячей…

4.

Уединение ночное.

Как одиноко и минорно

Пробило полночь, вдруг, начну я —

Вслед стрельчатым восходам тона,

На белом чёрную строку

Записывать… как будто тонна

Цветов приснилась старику.

Жизнь не сбылась? Ещё возможно

Что что-то сбудется со всеми

Раз окунали босы ноги

В глубокий снег, что клён Есенин

В окне оплакивал для многих —

Неизлечимо одиноких…

Уединение ночное.

Когда гремит в ответ молчанье.

Когда не Чацкий, а Молчалин

Творит историю, начну я —

Весну сначала,

Оттолкну, как корабли от кромки Крыма,

начну путь дыма от причала…

И, наточив оттенок дымки,

Набросок сделаю пустующей Ордынки,

Что протянулась и растаяла, как дым…

Прощальным взмахом, влажным и простым,

Мелькнут в порыве ветерка

Какие-то, уснувшие слегка,

Немые грозди слабых веток… Где ты,

Ходок по изразцам печей планеты,

Читатель ветра, убиенных друг?

Ночная прорва царствует вокруг:

Гудками эшелонов, тихим стоном

Уткнувшихся в подушки матерей…

И будто просит: Уведи детей, скорей,

Подальше от окна, где одичалый

Стареет позабытый, с клёном вид.

Но, может быть, проснусь, начну сначала

Весны начало… Путь не позабыт.

5.

Мой старший брат

Остановить словами — тень от мысли,

Взмах крыльев, промедленье ветерка

В картине Левитана, где зависли

Лучи в глубокой грусти и слегка

Исчезла точка зрения, и стало

Невидимая видимость смелей?

Блуждать в объятьях сумрака кристалла.

В слова вмещать: хруст крови тополей,

Которые ещё под топорами,

Ещё вот-вот и упадут к ногам?

Могу, и значит то — вовсю пора мне:

В ипатьевском подвале под наган

Ввысь опадать, в дыму расстрельной гущи,

Так медленно, как падали княжны

И мальчик на руках, в тот век бегущий,

И в письмах многоточия важны

Отныне будут мне, и вид верблюжий

Приспущенных ресниц, напев гнедой,

Беззубый рот, — мне тайну слов навьюжит

Мой старший брат — дождливою водой

Прольётся речь, свершит обряд потери

Сюжета слов — лишь голос, голос гол

Покажется, распахнутым, как двери,

Как ветром поперхнувшийся щегол

В преддверии высокой звонкой трели,

Мой старший друг, вдруг, сумрака глотнув,

Не о расстреле судеб, о Растрелли —

О сводах вод, покачивая клюв,

Ввысь запоёт, заверит, подвывая,

Подстраиваясь горлом к роднику,

Меня лишь в том, что вывезет кривая,

И хватит горя на своём веку —

Здесь каждый: Пой, мой мальчик, не смолкая

Не прекращай мелодию камней!

Трамвай, руками в будущность толкая,

Губами учимся ценить сильней:

В слова вмещённые потуги горловые,

Потоки ливней, взглядов, фонарей…

Свистят вдогонку бурлакам городовые

И гладят звон стиха ладони звонарей.