Девять Жизней. Фантастическая четверка

Валентина Спирина

Надеемся, что сборник «Девять Жизней» полетит далеко, ведь он собрал в свой корабль незаурядных авторов. Вот и в этот раз, в «фантастической четверке», вашим вниманием завладеют очень талантливые люди, ничем не ограниченные ни в фантазиях, ни в формах их выражения. Прочтенное непременно оставит в душе след, такой же яркий и пронзительный, как хвост кометы. Так давайте в экипаже фантастической четверки рванём по просторам авторского воображения, хотя бы на миг забыв реальность будней. Поехали!

Милена Гусева

Россия — Выкса

Поэма о любви и магии

Гильдия магов шагала по струнке.

Там, впереди — неизвестность, и только.

Бард не пройдет со своей семистрункой,

Старый трактир не предложит им койку,

Длинный, как жизнь, этот путь без привала,

Долгие ночи под небом открытым…

Вот уж звезда вдалеке засверкала,

Месяц брыкает оленьим копытом.

Слышишь, как воют в лесах вурдалаки?

— Хельга, смотри, костерок на опушке!

Что же за шум без порядочной драки?

Стонут от страха лесные макушки.

Станет поверженный тролль-переросток

Камнем, как только поднимется солнце.

Кончился тракт. Впереди перекрёсток.

Гильдия больше сюда не вернется.

Вот и рассвет. Кратковременный отдых.

Лютня играет и варится зелье.

Горная речка несет свои воды,

Гильдия магов впустила веселье.

Берег реки, а на нём только двое.

— Хельга, ты будешь моею навеки?

Клятва, скреплённая общей судьбою,

Грозный волшебник, смежающий веки

Здесь, на плече у счастливой подруги.

Сонная нега и чары влюбленных.

Вдруг ураган охватил всю округу.

Гильдия магов стоит удивленно.

Тролль-переросток, увы, пробудился,

За ночь раздулся и вышел на берег.

Маги не в силах с чудовищем биться,

Гильдия магов в победу не верит.

Что же теперь? Роковая оплошность

Разом погубит такую команду?!

— Хельга! Победа уже невозможна!

— Лягу костьми, а повергну громаду!

— Стой, я тебя своим телом прикрою!

— Милый, нельзя! Береги свои силы,

Если умру, — я навеки с тобою!

Больше она ни о чем не просила…

Хрупкая девушка. Тролль разъяренный.

Битва титанов — а как же иначе?

Молнии хлещут с небесного трона…

Гильдия магов заранее плачет.

Девушка, сбита волною ударной,

Снова встает, напрягая колени,

Руки направив с мольбой легендарной

В сторону тролля, лишается тени.

Обмер от страха возлюбленный Хельги.

Руки союзников подняты кверху.

В эту минуту на выжженном небе

Вспыхнула боя последняя веха.

Снегом по пояс засыпало тролля,

Падали с грохотом грузные льдины

Маялось в ужасе бранное поле,

Град разбивался о крепкие спины…

…Девушка замертво тут же упала,

Следом за нею гигант повалился.

Гильдия магов истошно рыдала.

Льдины растаяли, снег прекратился.

Был безутешен возлюбленный Хельги,

Гладя рукою густые ресницы,

Слёзы ронял на дарившие негу

Локоны цвета созревшей пшеницы.

— Хельга, я был дураком, не иначе!

Стоишь ли ты полоумного тролля?

Есть ли в краю этом магия жарче

Чувства, что я называю любовью!?

Я не берег тебя. Есть ли дороже

В мире трофей, чем горячие плечи?…

— Что вы состроили кислые рожи?

Радуйтесь, маги, колосс покалечен!

— Хельга! Жива! После эдакой бойни!

— Малый, плесни им медвяного эля!

— Я не ушиблась, мне даже не больно,

Зря вы боялись треклятого зверя!

…День приближается снова к закату.

Лютня играет и варится зелье.

Радостью детской и хмелем объята,

Гильдия магов впустила веселье.

Лучики греют продрогшие спины.

Двое гуляют. Их чувства не скроешь.

— Хельга, тебя никогда не покину,

Если ты даже об этом попросишь.

…Гильдия магов шагает без страха.

Месяц брыкает оленьим копытом.

Только любовь возрождает из праха.

Ей все пути, несомненно, открыты.

Аокигахара

Радуга. Песня радуг

Где-то в далеком прошлом.

Небо надело фартук

Синего цвета пошлый.

Сосны надели клипсы,

Пледы к березам жмутся,

Пламени пляшут лисы,

Плесени просят бутсы.

Звуки даются в руки,

Слёзы теплы и борзы.

Гнутся устало буки,

Липы меняют позы.

Искренне клонишь долу

Банку, вихрастый, истый.

Фартук кромсает голубь,

Я не причастен долгу,

Кроме самоубийства.

Кто-то на язву падок,

Кто-то судить научен.

Пусть зазвучит беззвучно

Радуга. Песня радуг.

Тело в навозной куче.

Шрамы, узоры ранок.

Небо, снимай-ка фартук,

Скиньте, березы, пледы!

Время вскрываться, карты! —

Мантра моя и кредо.

Пусть обнулится карма,

Чуждо земное, чуждо.

Лес Аокигахара,

Облачко дыма, пара.

Плоть и скелет — лачужка.

Сколько таких же банок

Будет разбито рядом?

Тысячи, мириады…

Мойры, цари, наяды

Скинут свои наряды,

Бросятся в воду с палуб —

Радуги. Песни радуг.

*Аокигахара — лес к северо-западу от подножья горы Фудзи на японском острове Хонсю. Аокигахара является популярным местом самоубийств среди жителей Токио и окрестностей и считается вторым по популярности местом в мире для сведения счётов с жизнью.

***

Милю в моих сапожках

Можно проковылять,

Можно протопать,

А можно как я — вальсировать,

Несмотря на «темно» и «сложно»,

Между огней вилять,

Соскабливать копоть,

Свое существо насиловать.

Витязь в тигровой шкуре

Трепет в платочке ситцевом

Прячет. Третье лицо

Самому себе — адвокат за деньги.

Наполовину шулер,

Маски от времени все повыцвели,

Плачу. В горле лежит свинцом

Страх ожиданий, когда заденут,

Страх оттого, что мельчают рыцари.

Я же намного больше

Этих дрянных сапог.

Вот и не лезут,

И в кровь натирают стопы.

Бросить, опошлить

Чувствительный уголок,

Выпростать в бездну

Прядильные нити-строфы?

Ясно же — дудки там!

Скажут в сердцах: «Не суть,

Чья-то чужая боль,

Чья-то тоска — всего лишь!»…

То отдадут китам,

То непонятную чушь несут!

Кто разумеет голь?

Тот, кто не бьет без суда наотмашь.

Взвоешь —

Спросишь:

«Что это вообще?

Жизнь?… — …Не жмёт?»

На таком-то поприще,

В сером плаще

Отражаю полчища

Палачей, клещей

Вкривь да вкось, наизлёт…

Милю в моих сапожках

Мало проковылять,

Нужно в пути не сдохнуть,

Выломать дверь ногой

И успевать вальсировать.

Если безумно тошно,

Сложно других цеплять.

Есть ли возможность тронуть?

Нет, не коснусь — изгой,

Значит, живой огонь

Будет во мне пульсировать…

***

Слушай, пока ты в силах:

Звук прорывается в небо,

Как номера в массивах —

Ноль за начало, роса за краюху хлеба.

Те, кто наслышан… знаете?

Будто бы кто-то меня обокрал

На сотню с лихвой гигабайтов памяти.

Логи пусты, и такой аврал

Здесь, у меня в голове творится…

Скоро проводка начнет искриться,

Если еще до пожара меня не сгубит

Синий экран смерти.

Кто бьёт — тот и любит.

Если хотите — верьте.

Знаете,

Даже когда переполнен стек,

В наш цифровой беспокойный век

Можно очиститься и избавиться.

Кто-то отрезал кусочки памяти,

Тем самым обрёк меня на изгнание,

Такой вот жестокий, на выживание

У нас Hi-tech.

Чуть что — все процессы убить придется,

Чуть что — все файлы на удаление,

Такое бездушное здесь обращение,

Машина, железка, — не более,

Мы корчимся в дикой агонии

И терпим от вас оскорбления,

Но юзер ответа от нас не дождётся.

Слышите?…

Где-то уже полыхают свалки,

Весь электронный мусор…

А вы, чтоб вам было пусто…

Вам даже запчасти от нас не жалко!

Знаешь, пока ты в силах,

Сделай, чтоб ветром меня носило,

Обратный отсчет. Позабудь массивы:

Пепел зловонный, летящий в небе,

Свистом наводит людей на слёзы,

Всем перейти со стихов на прозу!

…Ноль за начало, огонь — за краюху хлеба…

Легенда о Сапфо

Пусть отважная львица

Воспитает волчат,

Пусть на каждой странице

Кровяная печать.

Не Сапфо и не жрица;

Где цветёт алыча,

Там укроет страницы

Кровяная печать.

Кто наследному принцу

Завещал палача?

Это я, это принцип —

Кровяная печать.

В гуще звуков и смыслов

Так разумно молчать…

Так и бросилась с мыса

За Фаоном в очаг

Греко-римская жрица,

Нам стихи поручав…

И на каждой странице

Кровяная печать.

Чёрная кошка (Девять жизней)

У меня, как у кошки

9 крошечных жизней,

9 скомканных судеб,

9 порванных платьев,

Хвост трубой под забором

И пожитки под лавкой,

В кровь затёртые лапки,

Что не знали объятий.

У меня, как у кошки,

9 грузных попыток,

9 грустных событий,

9 раз перемены

Настроения, мира,

Карты местности, веры,

Увлечения, связи

До синдрома отмены.

У меня, как у кошки,

9 способов смыться,

9 способов сниться

Без понятной причины.

Остаются лишь крошки,

Остаются лишь кости.

Вы не верите? Бросьте,

Я без рода и чина.

У меня, как у кошки,

Никакие заботы,

Никакие дороги,

Никакие обиды.

Неизбежно, нарочно

На своих четвереньках

Ухожу помаленьку,

Утекаю из вида.

…У меня, как у кошки,

Той, что черного цвета,

9 видов проклятий,

9 видов сожженья.

Если ты появился

С шерстью, крашенной смолью,

Остается лишь с болью

Претерпеть униженья.

Скелет

То не лунный свет

Покрывает плед

Приглушённо.

Через явь и бред

В гости шёл скелет

Приглашённый.

Потрясал костьми,

Громыхал костьми —

Не ложился.

Ты себя уйми

И его пойми —

Не нажился.

Колокольчик-звон

И свинцовый склон —

Дни скелета.

И со всех сторон

Для души урон —

Нет ответа.

Потому спешит,

Потому дрожит

Связь суставов.

Не найду пружин,

Не найду во лжи

Костоправа.

Приходи, скелет,

Коли мочи нет, —

Приглашаю.

То не лунный свет

Заливает плед —

Я под шалью.

Не ищи лица,

Не пройди крыльца —

Будет туго.

Не видать стрельца —

Затянул мальца

Все подпруги.

В общем, сносу нет

Обещаниям,

Ковыляй до меня по тьме

закоулков,

Да гляди, скелет,

Как плащами я

Укрываю сердце, что бьется

гулко.

Не завидуют

Горькой долюшке,

Только горше стократ не

распробовать

Жизни! Видно, я

Все ж молодушка,

Что отнюдь не запомнила

вечную проповедь.

И снова внезапно

«Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг»

Егор Летов

…И этой же ночью я гордо сложил коньки,

Как полномочия или бразды правления.

А часиком позже людишки свились в кульки,

Чтоб посмотреть, какой я после преставления.

Потом дали мне́ Ви-Ай-Пи-могилу

С видом на месяц и пару созвездий,

Батистом обитую мини-виллу,

И́з ДСП для скелета поместье.

А в это же время столицу схватила попойка:

Драли́сь мужики за столами и жрали кутью,

Кафе разбомбили, вокруг танцевали польку,

А дамы всё мыли скелет моему житью.

…И этой же ночью я смело пошёл домой,

В небытие, во тьму или нехватку люменов.

И этой же ночью швея олимпийских мойр

Разорвала канат, меня вязавший с лютнями.

Потом дали мне по-над виллой стелу

С видом на самое жуткое фото,

Затем поработал и резчик стеком,

Сделал заборчик ручной работы.

А в это же время столицу схватило веселье:

Родня подралась за пожитки и сотню грошей,

А умные люди посеяли памяти семя,

Равняли меня с Маяковским, Натальей О'Шей!

…Вот этой-то ночью я плюнул на всё и сгинул,

Как будто меня и не было этот век.

А вслед мне звучало извечным летовским

гимном:

«Когда я умер, не было никого,

кто бы это опроверг».

***

Отцифруйте меня за плинтусом,

Не знакомые миру твари,

Заразите незваным вирусом,

Удавите в пустом амбаре,

Уморите меня бессонницей,

Как сейчас — без добра и цели,

Города-то не сразу строятся,

Только рушатся две недели.

Уроните же на пол темечком,

Как младенца, похмельем схвачены!

Вот лихое настало времечко!

У меня все сполна заплачено

За прошедшее, и грядущее,

И за то, что сейчас сбывается.

За святыми придут поющие —

Там сокрыта их чудо-палица.

Отцифруйте меня за плинтусом

В виде записей новых песен.

Я не жду от природы милости,

Я от горечи больше весел.

Я тоскую, когда нетронуто,

Я пьянею, когда больнее,

Мое тело собой исколото,

И в порезах мои колени.

Как в узорах из шелка алого,

На ладонях пробьются ссадины.

Это все столько раз, без малого,

Из моих прошлых жизней крадено.

И теперь мне за это боязно,

И теперь мне об этом скаредно,

Это прошлых обличий происки

Доказали, чье мясо сварено.

Отцифруйте меня под парусом

И отправьте кататься по полю.

Поклянитесь все вместе пафосно —

И кутить на катушку полную.

Хороните меня по памяти

В удаленной отсюда папке.

Килобайту не нужен памятник.

Не вставляйте в колеса палки

Да купите себе по поясу,

Да друзьям своим окаянным.

Отцифруйте меня у Полюса,

Чтобы тайное стало явным.

Ссора призраков

Однажды призраки курили сигареты

И с увлеченьем диким спорили о том,

Кому на свете суждено узнать секреты,

А кто весь век готов прожить под колпаком.

Один из них, харкнув на пол алмазной пылью,

Пророкотал: «Вот раньше было хоть куда!

Любая сказка становилась тотчас былью

И возводились на руинах города!»

Другой ответил: «И сейчас ничуть не хуже,

Да только скверные настали времена;

В кармане дырка — непременно сядешь в лужу,

Карман набит — наворовал, твоя вина».

Давно не слышал я таких горячих споров,

Где каждый спорщик непреклонен как баран,

Противореча сам себе в пылу разбора…

Они подрались, не предвидя лишних ран —

Все потому, что это призраки ругались,

А не какой-нибудь подвыпивший сосед.

Заткнуть за пояс поязвительней стараясь,

Один в другого как-то кинул пистолет:

Стрелять же будет до смешного бесполезно,

Вот и использовал орудие труда

Не как положено беспечный бестелесный…

И я вошел в пределы комнаты тогда.

Но кто же знал, что пистолет-то был заряжен —

Курок нажался; аккуратный пируэт

И рикошет — и вот мой труп обезображен.

Теперь меня среди живых на свете нет.

С тех пор я третий в этой гильдии никчёмной,

И, как бывает, за компанию курю…

Но вот мораль: с такою страстью неуёмной

Будь хоть вампиром, но не спорь. Благодарю.

Радуйся

Если где-то внутри проросли цветы,

Если в тексте хотя бы одна строка,

Остается работать и ждать звонка,

А пройти предстоит полторы версты,

Радуйся.

Если мысли не скачут, назло ветрам,

А как школьники, тянут ручонки вверх,

Но ответы порой вызывают смех,

А друзья непривычны к таким дарам,

Радуйся.

Если выпал из рук дорогой сервиз

И разбился, поранив паркет и стол

И тебе заодно прописал укол, —

Это к счастью. Пришлось наклониться вниз —

Радуйся.

Если есть ещё смысл добежать, дожить,

Если разум оставил свое зерно,

Если ты не чужой на пути земном,

И как будто бы лучше не может быть —

Радуйся.

Ну а мне непонятно, о чем мечтал

И метался куда, и вздыхал зачем,

Впереди — «никому, ничего, ни с чем»,

Только голос, внушающий, как металл:

«Радуйся».

Инженю

Я — их вино, селитра, воск и сера

Я их ценю.

Я — их давно утраченная вера,

Их инженю.

Пойми, я смерть, и искренность, и смелость

Для них женю.

Для них я — кровь, селитра, воск и сера,

Их инженю.

Я у других взяла немножко соли —

Бессрочный займ.

Я их паяц, врачующее солнце,

Я их Дадзай.

Я ваш канат, проспект едва мощёный,

Призыв: «Дерзай»!

Ну как, узнали? Пробуйте ещё раз!

Я — ваш Дадзай!

Я — ваше все в смирительной рубашке!

Меня познай!

Я — ваша честь, изба, квашня и пашня,

Ведь я — Дадзай!

Ведь мой канон, составленный нестрого,

Почти допет…

И потому дослушайте! Ей-богу,

Я суть —

Поэт!

Подменили

Пришел Славянский Новый год

В петле и мыле.

Я сторонюсь людских забот —

Как подменили.

Среди компании ребят

Меня не встретить.

Лишь помутнелый тусклый взгляд

За все ответит.

Он донесет без всяких слов:

Держись подальше!

В моих улыбках ужас, кровь

И много фальши.

Я непригоден и убог,

Собой измучен.

Но даже сонный городок

Такой живучий!

Я — только зомби или клон

В огромном мире.

Давно забыт здоровый сон —

Как подменили.

Уже слипаются глаза,

Но все неймется.

Шальное веко-стрекоза

Встречает солнце.

А утром важные дела, —

Игра в театре.

Как будто выспалась, врала,

Часочка за три.

Но вдруг и правда мой удел

В песке и пыли?

И без вины, и не предел —

Меня убили.

Той прежне-чистой больше нет —

И присно память.

Остались я да куча бед —

Пора расплавить.

Как стая бешеных волков,

Заботы выли…

Вот отговорка дураков:

Как подменили!

Уже на улице светло —

Теперь бы выжить…

Скрипит потертое седло

И разум выжжен.

Волшебным пением сирен

Дороги мерят.

Вот искривление колен:

Пространство-время!

Заботы выли, а теперь

Возьмутся лаять…

Напев пурги на колыбель

Прими на память.

Снежная Королева

Вкрались в мой город на цыпочках дни метели,

Я каблуки проверяю — небось скользят.

Чувства под действием силы внутри твердели,

Каждой извилиной мозг барахлил, грозя.

Жизнь или смерть, и какой вариант дешевле?

Память подводит, не сможет помочь глицин.

Вроде зима — я в цейтноте с петлёй на шее:

Кто разберет, где какой начинался цикл?

Вот бы сейчас околеть, и, не зная муки,

К той прямиком, чья надежда и сила — зло,

Сердце и разум, походка, черты и руки —

Голого льда, прозрачного, как стекло.

Где её сани плывут по волнам сугробов,

Где по утрам величаво зовут детей?

Я покорилась бы чарам её до гроба,

Прячась в чертоги морозные от потерь.

Пальцами одервенелыми, без перчаток,

Я бы касалась одежд и зеркальных стен.

Ноги её лобызать, растерзав зачаток

Вольности, встроившись в лучшую из систем —

Ай да сюжет, чтобы спели об этом барды!

Верю в её благосклонность теперь втройне!

Сани прибудут её под окно мансарды,

Где не кому-то осколок вонзился — мне —

Прямо на вдохе в раскрытую грудь ребенка

Годы назад. Оказалось — неправда — сплошь.

Многим — подарки, игрушки, каток и ёлка,

Мне же — разведать, куда положили нож.

…Я так жестоко пытаюсь принять присягу,

Улица давит пуховым седым челом,

Вот и лицо превратилось опять в бумагу,

Тоже не в силах краснеть и предвидеть взлом.

Я повинуюсь тебе, Королева Снега,

Будут и чувства, и нервы твоей едой.

Только из замка от Вечности нет побега,

Вечна Вселенная, крепок ее покрой.

Жизнь

Каждый миг — передозировка

На все оставшиеся времена.

Егор Летов

Полчища, войны, империи Хаоса,

Гаджет, стартап, небоскрёбы, пентхаусы,

Сеятель доброго, множитель вечного,

Дробь, знаменатель пути скоротечного,

Торты, фастфуды, житейские радости,

Норды, каджиты и прочие гадости,

Игры, программы и их компоненты,

Фото, заметки, смешные моменты,

Ночи, наушники, слёзы, рыдание,

Ссора, размолвка, уход, оправдание,

Йеннифэр, Геральт и Цири, Вызима,

Долгие дни, бесконечные зимы,

Вот ассасины, а вот тамплиеры,

Крепкий напиток, незнание меры,

Вязкие топи, весна запоздалая,

Лёгкая поступь и взгляды усталые,

Новое сердце, полёты, метели,

Поиск ответов, идеи, недели,

Ноты, теории, выходцы, пажити,

То, что вы мне никогда не расскажете,

Рьяные возгласы, шапки над городом,

Ясные знания, бритые бороды,

Что-нибудь важное, недопустимое,

В суть предложений порой невместимое,

Код разработчика, патч, обновление,

«Ты ж программист», непростое решение,

Снова размолвки, каджиты и гении,

Ложь и обман, пустота, подозрение,

Карты и компас, разведка на местности,

Смерть… и прыжок в глубину неизвестности.

Эта понятная многим оказия —

Жизни волшебное многообразие.

Песня о бесконечном пути

В огороде лук-порей,

Окна сплошь покрыты паром,

Много ходит упырей

По проспектам и бульварам.

Много лазает котов

По подъездам и подвалам:

Будь готов! — Всегда готов

Повстречаться с небывалым!

Тайны улиц и домов

По ночам зловеще воют.

Закрываясь на засов,

Вспоминаешь всё былое.

Не надеясь на разлёт

Пожилого с пережитым,

Рыба тронется об лёд.

Я иду сквозь снег и жито,

Сквозь долины и века,

Через выжженные степи.

Вот бы кружку молока

Подарить бетонным стенам…

Здесь деревня, там — аврал

Бьет из крана по подвалам.

Ты, конечно же, наврал,

Что сокровищ тут навалом.

Только мне не слушать вас,

А идти своей дорогой:

Перевал да перелаз,

Сосны, горные отроги…

…Не взойдут ни лук-порей,

Ни луна. И с лёгким паром!

Слишком много упырей

Ходят ночью по бульварам.

Панночка

Нежная, славная панночка,

Милая польская панночка,

Что же вы так грустны?

Что вам не любо, лапочка,

Не по размеру шапочка,

Снятся дурные сны?

Панночке ночью грезится

Свет золотой Медведицы

В небе над мостовой.

Панночка бредит звёздами,

Лёгкой, неслышной поступью

Снова бежит домой.

Девушка не спесивая,

Пусть иногда плаксивая

Всё же — и страж дорог?

Следом за ней бессонница;

Панночка в листьях кроется,

Странная до сапог.

Кто на колени клонится,

Кто среди поля молится,

Слёзы даря земле?

Это дурная панночка.

Вот и намокла шапочка,

Руки опять в смоле.

Что происходит, милая?

Писаны судьбы вилами.

Ложь — это способ жить.

Что же Вы в поле плачете,

Будто за стены прячете

Всю молодую прыть?

Полно рыдать, не спрячете,

Воду за стены прачечной

Все же придется слить.

Кто-то поможет. Надо же!

Если не так? Вы барышня!

Всем укрепленья срыть!

…Нежная, славная панночка,

Милая польская панночка,

Лекарь давно оглох!

Вот, догнивает палочка,

Позеленела шапочка

И приготовлен гроб.

Выход, камнями стоптанный,

И Прометей прикованный.

Ясен другим исход.

Так что смиритесь, панночка,

Часики встали, панночка,

Кончился их завод.

Властители мира

(Постапокалиптическая антиутопия)

«Всего два выхода для честных ребят

Схватить автомат и убивать всех подряд

Или покончить с собой,

Если всерьез воспринимать этот мир».

Егор Летов.

Мы этот мир с тобой купили в складчину.

Купили вотчину, продали Гатчину.

Своей энергии сама растратчица,

Себе подрядчица, себе же вкладчица.

Ловить мне в вотчине, конечно, нечего,

Я здесь последняя, я здесь банальная,

Я на скале лежу с пробитой печенью,

Орёл, наручники, тщета провальная.

Я Прометеем смелым вам

Принёс огонь и фимиам,

Принёс открытие, привёз событие.

А вы затушите костры,

Вы расточительны, ослы,

А я спалю дома

и перекрытия.

Не надо ждать века, не надо мять бока,

Пока Иванушка заблеет козликом,

Домой бежать пока — и за рога быка,

И зло размножится проклятым кроликом.

Мы этот мир с тобой уже почистили,

Он весь повырезан, и мусор высосан,

Летают «маечки» по полю чистому,

От всех повылизан, из книги выписан.

Все люди счастливы в своих коробочках,

Ни электричества, ни телевизора,

Подземный сон одних, других по полочкам

Разложат местные под страхом вируса.

И больше никаких проблем —

7 миллиардов гнутых клемм.

Мечта историка, мечта искателя.

Эй, приглашаем на концерт

В поддержку добрых низких цен

На все оружие для всех мечтателей.

Ведь мы властители, Земли блюстители,

Ее поклонники, её читатели.

Оборонители или спасители,

Двойная серия, двойная братия.

Мы этот мир с тобой купили в складчину,

И здесь убить легко, и здесь любить легко,

Другим — потрачено, а нам — заплачено,

Полчеловечества наш ветер вылакал.

Томятся кости их, гремят запястья их

Под слоем почвенным, в гробу сколоченном,

А мы властители сосновой вязкости,

Растущей похоти, встающей в очередь.

И если ваше колдовство

Мое исправит шутовство, —

Я буду выжженной, как степь иссохшейся.

И если первый у богов

Стал Прометеем средь орлов, —

Пускай и власть моя теперь раскрошится.

Когда последний мерзкий тип

В немую Вечность отлетит,

И я отделаюсь, и я отмыкаюсь.

Но вдруг возможно полагать,

Что нам с тобой, церковный тать,

Дадут раскаяться, и я… допрыгаюсь?

Жизнь — показательная функция

Жизнь — показательная функция,

Но с отрицательной динамикой.

«Вы спите все, а мне проснуться бы», —

Вопит с охрипшего динамика.

Вы в полусне живете кварцевом,

Я — над стеклянными могилами.

Но мне не лучше. Мне — остаться бы!

Терять себя, по нотам клацая…

А я в пучине, место — гиблое.

Меня в желе законсервируют,

Анабиоз — и в холодильнике

Нет хода чувствам. Импонируют

Им разногласия с ботинками —

На два размера отстающие

От темпов роста и инфляции…

Остатки личности расплющило,

А мне бы выжить, коль отпущено,

Терять себя, по нотам клацая.

Не каждый вечер концентрирует

Вокруг себя хвосты агонии,

Но смрад и ныне концертирует,

Чтоб вены вдеть в ушко игольное.

Острей катаны режут ножницы,

Чтоб кожемяка позавидовал,

Каков пергамент у заложницы —

И по рукам стекают рожицы,

Давно отжившие, безвинные.

Житьё-бытьё линейной функцией

Не может быть ни в коем случае,

Вот полицаи экзекуции

Несут с собой мечи двуручные,

За мной придут, потом помилуют,

Потом опять пошлют карателей…

17 лет по полю минному,

Грехов-то нет, а так — отмыла бы,

Как злато в ситечке старателя.

Ну разве грех — моё прошение,

Мое единственное рвение?

За что просить у вас прощения?

За то, что сырость внутривенная

Вокруг напачкала, нагадила?

Одна моя судьбина тленная,

И вам нежданно и негаданно

Придет ответ о том, что крадено,

О том, что я — военнопленная.

Лижи мои шрамы

Не чующий брака,

Плати за свои неустойки

Лижи мои шрамы

Бездомной собакой,

Что дети нашли на помойке.

Ласкайся котенком,

Пропавший в бараках,

Вину не загладишь нисколько.

Подбитый орлёнок,

Не чующий брака,

Плати за свои неустойки.

Восток окровавлен,

Лучистые змеи

Запрыгнуть хотят на колени.

«Я профи по травле,

Обидеть умею», —

Висит на доске объявлений.

Вот только не вздумай

На мне отыграться:

Иначе лавиной незваной,

Стихией безумной

Сметённый повстанец,

Отправишься в мрак первозданный.

Лижи мои шрамы,

Не чующий брака,

Ты сам нацарапал: «Помилуй!»

Цепляйся за драму

Бездомной собакой,

Что дети

Найдут

На могиле.

Ответ на стихотворение Роберта Рождественского «Тихо летят паутинные нити»

…Я не вернусь. И, наверно, логично —

Хорошего (вкупе с плохим) понемногу.

Смерть-криворучка поймает с поличным —

Никто не успеет прийти на подмогу.

Воздух медовый, и в нём паутина,

Сплетённая будто из солнечной пряжи.

Я не готов к затяжному пути, но

Меня провожают намёки присяжных:

«Жил ты неправильно, жил ты впервые,

До сути земли не дошёл в полной мере,

Так и не понял, играя навылет,

Что всё бездуховное суть эфемерно,

Чем же ты клялся, кому присягал ты,

Вслепую бредя, натыкаясь на ямки?»

Я отвечал: «Мы здесь все делегаты,

Не лучше щенка, что отобран у мамки…

Люди по сути своей любопытны,

Но как же идти? Ведь маршрут неизвестен!

Новые люди всегда следопыты!

Рождён на Земле — в неизведанном месте!

Как поступить — не дают нам инструкций,

И точно не знаешь, как вычислить бестий,

Даже прожив целый ВЕК средь безумцев,

Умру на Земле — в неизведанном месте!

Вот почему все мы ходим вслепую

И все увядаем, как красные маки…

Я заявляю, нет, я протестую:

Людей, как щенков, отбирают у мамки!»

Только не всё в речи этой логично:

Ведь я не успел досказать лишь немного!…

Смерть-криворучка поймала с поличным!

Никто не успел прибежать на подмогу.

Кончился суд и запущены титры,

Взяла меня смерть — беспощадный гонитель.

Воздух медовый, и в нём паутина,

Осевшая пылью на мрачном граните…

А я не вернусь.

Вы меня извините.

Чисто философически…

Господство разума

Заросло крапивой,

Господство сердца

Выдано науке.

Господство разного —

Сколько ни кропи, но

Законы специ-

Фичней. Мы же внуки

Победы общего

Над собой и частным,

Победы многих

Над одним вселенским.

Угасла мощь его,

Стал мощами Чацкий,

Усохший в смоге

Близ канатной лески —

Канат был тоненьким —

Он ходил исправно

И километров

Выгулял довольно:

Стал гипертоником —

Пенсия и справка,

И в карте мета:

«Выпущен на волю…

Простите… выписан»

На покой и телек,

На чай с душицей,

Безмятежный отдых.

Больница. Вывеска.

Бунт окончен. Темень.

«Нашли плешивца,

Чтоб катать им оды!»

Кряхтел наш дедушка,

Но без результата.

Законы специ-

Фичны. Всё полярно.

«Куда я дену что?

Плюньте на лета-то!

Задору, специй

У меня — поляна!»…

А деду — двадцать, и

Все теперь такие.

Благоразумны,

Будто пуритане.

Надежда нации

Лечится текилой,

Играет в «зуму»,

Борется с летами

И лишь в фантазиях

Ищет приключений,

И лишь в подкорке

Бесится, бунтует.

Не станет Разиным

Дед. Ему блокчейна

Подай. Подпорки

Лучше Сабантуя.

Господство разума

Выдохлось крапивой.

Я это в шутку —

Слушайте вполуха.

Так много разного —

Сколько ни скрипи, но

Нам надо шубку,

А не как Миклухо-

Маклай, в Австралию

И на Филиппины.

Нам дома сиднем

Сиживать до века.

…Мой друг, оставь её,

Молодёжь. Ни клином,

Ничем. Ни силой

Духа и молекул

Растормошить нельзя их.

Вот господство многих

Над мелким частным,

Над одним вселенским.

Для них весь мир — хозяин…

Пусть витают в смоге.

Пусть рухнет Чацкий

У канатной лески.

Manic

Размахнулась душа, развернулась уверенность

В ярком экстазе восторженно кличу:

Вот она я! I’m a wonderful creature!

Вот она, Данте! Цветёт Беатриче!

И разверзлись все пропасти, выросла ветреность,

Стало меня неприлично много,

Слишком для скученных здесь людишек

Много царевны с фамилией Мнишек.

Этому миру пришла на подмогу

Та, для кого миллиарды — не много,

Каждому по объятиям

Необъятной и доброй моей руки,

Всех поснимаю с распятия

Чёрных весенне-когтистых ракит!

Аж с волос поднимает космический приток,

Энергии разовая избыточная порция!

Я ем её, как именинный пирог

И даю по кусочку взрывчатки-эмоции!

Сею счастье всем и повсюду,

Заверну и в бумажки его, и в слюды,

За так и за символическую плату

В виде радостных фейерверков,

Сияющих поцелуйчиков.

У меня же не ум — палата!

И меня не отмерить меркой,

От ослов и господ полученной!

Развернулась душа, царственно

Укрыла планету крылом материнским,

Могуче строит, разрушает безнравственно,

Вполне осознанно идя на риски!

Я — красавица… Ну как же такое не усмотреть?

Глаз не иметь — не иметь возможности

Красоту неувядающую мою лицезреть,

Что давно затмевает сверхновые!

Я же влага в пустынном краю обезвоженности!

Сама я сверх меры новая,

Обновлённая!

С шедевром Бетховена тетрадка нотная,

Во всё углублённая!

Феникс и сфинкс!

Священный Стикс!

И то бурное буйство, что рвётся дуром с меня,

Как Ниагарский ревущий водопад,

Так сладострастно-тяжело осенять

Масштабным крещением наугад!

Тяжело описать словами,

Доступными простым смертным,

Бесподобный вот этот водоворот!

Как будто сподобилась серотонинных

Бесконечных щедрот!

А мне отпираются любые замки:

Махну направо — и все на коленях,

Иду налево — и там

Бросают цветы под летучие ноги

С крылышками Гермеса

На лёгких моих сандалиях.

Меня окурили миром

И маслом сандаловым.

Как будто вручили бархатные вожжи

Неустанного просветления,

Беспримерного господства!

Где королева? Не видишь? Вот же!

Искромётство нетления,

К бессмертию подступ!

И пускай через полгода

Или даже меньше

Такой гегемонии срок пройдёт,

Такой себе «King for a day»,

Исключительный Амадей!

Но сейчас об этом предпочту не думать

Под эндогенным неистовым кайфом!

Забудем пока, как смотреть на дуло

И слёзки бросать на кафель!

Немыслима, как воздушный шар!

Огромна, будто земная твердь!

Это я, и такою останусь впредь,

И меня невозможно чудес лишать!

Берег крутой — в берегу пологом…

Знаю: меня нетипично много!

Имплементирован комплекс бога

В каждую клеточку тела;

Щекотлива, однако, тема!

Кровь вдруг ударила по вискам,

Барабанит в дверь, как пьяный сосед,

Жалит, что твой электрический скат!

Я так неуёмна! Тушите свет!

Тушите — свет!…

Кризис

А вдохновения — в руку

А мочи нет спьянеть,

Я — недозревший фурункул

На мировой спине.

Я — наболевшая падаль

На мировой скале.

Котяра полным как панда

Внезапно стал с котлет,

На подаяниях улиц,

На городских харчах,

Читая вывески буквиц

До пустоты в хрящах.

Непромокаемый кустик

Под посевной растрёп,

Река выходит из устья,

А я его оскрёб.

А вдохновения — в руку,

А костоправ — к руке,

А незаживший фурункул

Идёт играть в крикет

На головах подчиненных

Да на брусчатном шве,

У гривоцветных черёмух,

Где просчитался швед.

Как будто пагода дома

Пизанской башней — крен.

Как будто пахоты домра

Поёт дождливый крем.

Непромокаемой шляпой

Огородился весь.

Я несговорчивой шляхтой

Пролепечу, что есмь.

Пусть вдохновение — в руку,

Пусть от дождей — спьянеть,

Я — тень горбатого Мука

На мировой спине,

Очередная заноза

На мировой пинцет…

Варваре видно за носом,

Где проводить концерт.

Очередная ошибка

На мировой скале…

Союз Аргуни и Шилки,

Кусочек льда с комет.

…Среди богемного шика,

Внучатых фей с карет

Не комильфо быть ошибкой

На мировой скале.

Жураве́ль

Улетает журавель — клину клин,

Вот бы зиму переждать — длины длин,

Упокой не в небеси — на земли.

Одинокий журавель — в журавли.

Под закатом их красна — полоса,

Прилила его багрянь — к полюсам,

Это чудо — хочешь, верь — и не верь,

Промелькнула краснота — журавель.

Улетать вам строем-кли — ном отсель,

Ведь товарищ журавлю — журавель.

Для людей вы, журавли — короли

Оттого, что вы дружны — журавли.

Оттого, что одному — не бывать

Тем, кому ваш журавель — кровный брат.

Я ли с вами полечу — зимовать?

Я ль заместо получу — каземат?

Той багрянью путь как со — ком полит.

…Одинокий журавель — в журавли.

Сердцевина

Рыдает под полом продрогший ребёнок,

Сирена полопала уши и стёкла,

Дитяти гремит сердцевина.

Симфония скрежета мышек-полёвок,

И двери пинает не дядя, но Стёпа,

А вместе — ночная рванина.

Знаете, ножик такой, для яблока,

С круглой насадкой, чтоб вырезать половину?

Точно такой, безопасный якобы,

Режет мою перебитую сердцевину.

Знаете, нежный паштет из печени

Занял прилавок, чтоб вытравить нам малину!

Мы увязаем — недуг нелеченый

Мучит тем временем пулемёт-сердцевину.

Заходится лаем собака на сене,

Заводятся вши на помойной собаке,

Повсюду дворовая живность.

Во всех деревеньках речного бассейна,

По всем городам озорного писаки

Несётся зловонная жидкость.

Знаете, жидкость людская приторна,

В розах-мимозах мой пистолет разукрашен,

Смысла и шанса спасать убитого

Нет в заковыристой переваренной каше.

Знаете, мысли людские праведны,

Будто ковёр на пороге худой церквушки,

Так захотели не деды — прадеды,

Будет копейка им в замену моей полушки.

Под кожей рыдают задетые дети,

А общество просит терпеть без рыданий,

Такая смертельная скука!

Устоев порядок столетья пометил,

Нам жить завещал без любви, без братаний,

В квартиру врываться без стука.

Знаете, есть на полях сражения

Лучше, чем противопехотная мина,

Против гуманного все-сближения

Чья-то зачерствевшая вконец сердцевина.

Взыщет с богатых — мужчины ль, женщины

Тысяча нищих, убиенных невинно!

Тогда и пойдут и рубцы, и трещины

По их стеклопакетным пустым сердцевинам!

Мой коротенький путь

Мой коротенький путь так затратно криволинеен,

Я лижу эти шрамы, чтоб стало еще больнее.

Мой коротенький путь будто к смерти

предрасположен.

Я вослед слышу ругань, издёвки и мат сапожный.

Я вослед слышу крик, что уродливо травит горло,

Но при этом все так же ползу по слезам

прогорклым.

И на месте, где дремлет синяк колдовством опала,

Проступает рубин, поднимается, как опара.

Те навеки изгои, кто чувствуют жизнь полнее,

Шрам на шрам налагая, надеюсь, что так

больнее.

Но улыбку с лица не стравить, и оскалом зверя

Я оплакивать буду любую свою потерю.

Вскинув руки, пойду потешаться —

Пьеро помешан,

Чёрный юмор проел меж извилин седые плеши.

Я так стар, я изжил самолично себя так скоро,

Провожу по руке соблазнительным краем скола,

Прохожу по морозистым веткам небесной

пальмы,

На коне пролетаю опричным стрелком

опальным.

Будто ёлки в автобусных окнах, часы мелькают.

Я же Герда, но мне не спасти ни себя, ни Кая.

Я повязан со смертью невидимым стойким

клеем,

Но зачем-то живу.

И поверьте мне — так больнее.