Белые цветы Эйроланда. Хроника первая

Валентин Никора

Ветреного маркграфа Тоскунела преследуют кошмарные сны. Он обращается за помощью к верховному Хранителю Мудрости, но получает странный совет: отправиться в дорогу. В это же время Хордорские боевые драконы совершают военный налет и начинается война. На севере враг перешел границу и рвется к столице. Маркграфу приходится отправиться на поиски мистического живого меча Айеррайе, обладатель которого может сдержать вторжение. Многие думают, что именно в Тоскунеле спит душа демиурга Эйроланда.

Часть первая

Маркграф

Глава 1. Пророчество Аоронда

Это знает влюблённый. Любовь — высшее чувство, данное богами. Оно не равносильно Свету, но приближает к нему. Отрекающийся от Любви теряет надежду и гибнет.

Это знает изгнанник. Страдание — только форма искупления прежних грехов, и земная любовь, будь она даже взаимною, — лишь смягченная форма страдания, очищающая душу и, как всякая нравственная боль, зовущая в Небо.

Это знает уставший. Тишина — это награда за жизнь, отданную Огню; за жизнь, сожженную во имя Великого Равновесия Элементов. Ведь перед всякой бурей наступает затишье; безмолвие, но не тишина. Истинная тишина опускается потом, на поле, усеянное мертвыми телами и догорающими головешками.

Это знает волшебник. Магия — это знание сокровенных имён всего сущего в мирах. Но, чтобы Слово прозвучало и не слилось с другими словами, до него и после должна быть пауза. В этом — тайна творения жизни.

Это знает мудрый. И Свет, и Тьма необходимы. Они естественно дополняют друг друга как смена дня и ночи. И каждый под этим солнцем творит то, что ему предначертано: в этом — судьба. Но Воля сильнее Судьбы, а Свет сильнее Воли и магии, ибо он — и есть сама жизнь.

Так сказал Аоронд, Верховный Хранитель Мудрости. И теперь слова эти не давали покоя ни днем, ни ночью. В их простоте Тоскунелу все время мерещился какой-то тайный смысл.

Не смотря на грязные дубовые столы и снующих под ногами бродячих собак, в забегаловке «Три пескаря» было уютно. Двери привычно скрипели и хлопали, впуская новых посетителей. Сивушные запахи пропитали сам воздух, но это было скорее достоинством. По крайней мере, не так сильно воняло селёдкой и блевотиной, как в пивной «Нежданная радость».

Тоскунел опрокинул в себя содержимое кружки и глубоко задумался. Слова поучительного монолога Верховного Хранителя Мудрости звучали в голове, точно капли начинающегося дождя. Они мешали сосредоточиться. Принять любое решение оказалось не так-то просто.

Легко сказать: «История Соединенного Королевства в твоих руках». Только отчего же эти умники сами не могут отправиться на этот долбанный Хордор? Да и то сказать: он, Тоскунел, потомственный дворянин, маркграф должен вдруг оказаться на побегушках: поди туда, не знаю куда! Нет, у солидных людей так дела не делаются.

Тоскунел вздохнул и снова, с наслаждением, отхлебнул. В голове зашумело. Вино было хорошим, приостеринским, семилетней выдержки. Сладкое, темно-красное, точно «Кровь Богов», оно было таким же коварным. Медовый привкус заглушал, скрывал своим ароматом истинные градусы напитка. Это вино пилось легко, точно сок. И голова от него оставалась ясной. Разве что чувствовалось легкое опьянение.

Впрочем, хозяин местной забегаловки был отлично информирован о пристрастиях своих постоянных клиентов. Он был суетливым, толстым, с бегающими глазками, однако, дело свое знал. Вместо него между столов порхали три прелестные особы, мило улыбающиеся и весело щебечущие со всеми посетителями. Да, вот уж на что нельзя было пожаловаться, так это — на обслуживание.

Только здесь, в «Трёх пескарях», работали природные блондинки с огромными васильковыми глазами. Они плавали между столами в коротких юбках и довольно тесных рубашках с глубокими вырезами. В общем, было на что посмотреть: молодые, грудастые, они одним своим присутствием создавали атмосферу праздника. А в той же «Нежданной радости» между столами прогуливались такие бабищи, что вино в глотку не лезло.

Тоскунел смотрел на мелькание женских ножек и думал о том, каким же идиотом надо быть, чтобы отказаться от всех удовольствий жизни и, взвалив на плечи котомку, срочно топать берегом реки.

И ведь нельзя прислугу нанять или в почтовый тарантас сесть: всюду шпионы и враги! Хуже, чем при дворе. Там-то хоть знаешь, кто может подсыпать яду, да и чувствуешь себя гораздо увереннее, когда парочка телохранителей сидит в потайной комнате, и не режется в карты, а внимательно наблюдает за всем происходящим.

Но мысли упрямо возвращались к происшедшему накануне.

Эх, дернул же черт Тоскунела зайти в Храм Седьмой Юдоли. И не просто заглянуть на огонёк, а ещё, по глупости, — пожаловаться на ночные кошмары. Что тут началось!

Священник руками замахал, Верховного Хранителя призвал; громко так, будто светопреставление уже началось: «Аоронд! Отрок пришел!»

Какой я им «отрок»? Зажрались, нахалы! Я — наследник, почти властелин Рутвингского замка, пастырь земель, можно сказать.

Эх, дал же Аорей, в свое время, воли этим толстопузым! Теперь и маемся. Священная миссия, десятина, посты и молитвы! А то мы не знаем про их обжорство и блуд. Уж, если на то пошло, то это я — самый святой среди этих врунов!

Впрочем, надо отдать должное, Верховный Хранитель действительно, вышел довольно быстро. Нет, он не ворчал на то, что его оторвали от важных дел.

Этот высокий костлявый старик в идеально белой мантии, с серебряным талисманом на груди, обжег грозным взглядом из-под кустистых бровей, огладил бороду, но не сел в ритуальное кресло, не протянул руку для поцелуя. Все-таки, было в облике этого священника что-то искреннее, запредельное и магическое.

Аоронд выдержал небольшую паузу. И под куполом древнего храма зависла гнетущая тишина, от которой мурашки пробежали по спине. А потом старик заговорил: медленно, тягуче, взвешивая каждое слово.

— Страх — великий грех, ибо он порождает бессилие, трусость и предательство; но ещё более страшный грех — бездействие! — Аоронд то ли пророчил, то ли читал мораль. — Он точит сердца, точно червяк. И, так же, как червяк, преобразует сущность людей, меняет их души, оставляет свою печать на лицах. Но, поверь мне, вера и любовь — сильнее страха и бездействия.

«И всё-таки, как ни крути, а Верховный Хранитель вполне может оказаться тем самым врагом, которого стоит опасаться». — подумал Тоскунел и тряхнул длинными волосами, разгоняя рой мыслей.

Вдруг в глазах у него потемнело: и забегаловка, и мысли о нудном пророке — все провалилось во мрак.

Возможно, это вино ударило в голову, но в эти мгновения об этом не думалось.

Парню казалось, что вселенная сначала опала, а потом бешено закружила подле ног бездонной, затягивающей воронкой. Из ниоткуда рвануло фиолетовое холодное пламя. Оно осенним смерчем взметнулось ввысь. И родилась музыка отчаяния, симфония поглощающего мир мрака.

Тысячи скрипок рвали струны своих душ; и щемящие звуки, нарастая, уводя в никуда, заставили сердце облиться кровью.

Тоскунел чувствовал, как растворяется в плаче этой симфонии, как сам становится музыкой. В те секунды казалось, что прямо за спиной расправляются орлиные крылья. И куда-то уносит черный мистический ветер.

А внизу, под ногами, из фиолетовой дымки тумана поднимались мглистые пики скал. И где-то там, внизу, хлестал ливень. А ветвистые молнии выхвали из беснующегося мира стихий игру бликов и теней.

— Тоскунел, пойдем отсюда. — голос доносился через сумятицу образов. — Не поддавайся, встряхнись!

Видение гор подернулось серебряной паволокой, и парень вернулся в реальный мир. Несколько мгновений Тоскунел просто тупо смотрел в наполненный бокал, соображая, где же граница между явью и мороком.

«Странно, — подумал юноша, — выпил-то — всего ничего, а как развезло. Вот стыдобушка! Завтра весь Гэдориэль будет знать, что маркграф Рутвинга нажрался, и уснул за столом в дешевой забегаловке».

Подняв взор на разбудившего его человека, Тоскунел невольно удивился: этого мужика он видел впервые. И, хотя, холстяные, потертые штаны и рубаха с плайтонским обережным рисунком по вороту, могли принадлежать только простолюдину, но манера держаться и двигаться, напевность речи, — выдавали в незнакомце если не дворянина, то ученого.

— Я — Ихтис. — улыбнулся мужчина, перехватив изумленный взгляд Тоскунела. — Вы меня не знаете, а маркграфов в стране — по пальцам перечесть.

Тоскунел польщено улыбнулся: «Топорно, но приятно».

— Меня нанял ваш отец. — продолжал незнакомец. — Все верительные грамоты в порядке, можете об этом не беспокоиться.

— Телохранитель? — ехидно прищурился Тоскунел, критически осматривая Ихтиса. — Что-то не похож…

— Душеспаситель. — отшутился Ихтис.

— А ты мне нравишься. — тряхнул волосами маркграф. — Я повышаю тебя в должности. Отныне ты — начальник охраны замка.

Тоскунел встал из-за стола. Тут же два бугая, которым Ихтис, и в подметки не годился, шумно поднялись, всем своим видом показывая, кто здесь на самом деле охрана. Они уже давно не сводили глаз с наглого незнакомца, но и не тревожили господина без нужды. Маркграф качнулся, сделал приветственный жест своим людям и рухнул бы на пол, если бы Ихтис не поддержал его.

Уже позднее, сквозь шум копыт и колес, не поднимая головы с пуфика своей кареты, Тоскунел слышал странный разговор охранников с Ихтисом.

Новый телохранитель тихо, вкрадчиво, как это умеют делать только интриганы, прорицатели и книжники, объяснял, что над головою маркграфа нависла беда. Какие-то темные силы плели заговор и люди были бессильны в этой войне.

Глава 2. Время раздумий

Тоскунел очнулся в своей кровати. «Боги, — подумал он, подходя к окну и разглядывая оживленную улицу Гэдориэля, — как были правы вестэйрлы, когда утверждали, что утро добрым не бывает!»

На шлепанье босых пяток незамедлительно распахнулась потайная дверь и из нее, точно черт из трубы, выскочил вертлявый старик с подносом. У него, у спасителя, было все: вино, рассол, вода и даже пара соленых огурцов. Уж кто-кто, а Рэйквэ знал толк в лекарствах.

Тоскунел благодарно принял бокал, выпил вино залпом и почувствовал, как возвращаются жизненные силы.

«Вот! — подумал маркграф. — А мне еще предлагают бросить свой уютный мирок и ползти через непролазные чащи Шероиданского леса. Кстати, а с чего это меня так развезло? Как с Аорондом мило общался, — помню, как в забегаловке сидел — помню, и даже припоминаю какого-то нахала, назвавшегося телохранителем… Стоп! Что-то здесь не так». Повернувшись к слуге и ставя пустой бокал на поднос, маркграф спросил:

— А, что, Рэйкве, одного ли меня вчера привезли?

— Девиц не было. — пожал плечами старик, но тут же в его плутовских, бегающих глазках появилось понимание. — Но, нанятый вашим батюшкой, ведьмак по имени Ихтис был. Бумаги у него в порядке, полномочия — огромны, да больно он хлипок с виду.

— Это не тебе решать. — пресек рассуждения слуги Тоскунел и погрозил пальцем. — Смотри у меня!

— Так это же самое вы и вчера кричали. — вывернулся Рэйкве. — Мы люди маленькие, только вторить умеем.

— По-о-ошел, черт косолапый! — рассмеялся Тоскунел. — Да, как оденусь, зови ко мне этого, как его?…

— Ихтиса. — услужливо подсказал старик.

— Ну, конечно. — хмыкнул маркграф.

Дверь за слугой тихо закрылась.

Тоскунел вернулся к кровати, плюхнулся на перины, утопая в них и блаженно охая: «Ха-ра-шо»!!! Впрочем, маркграф знал, что его ждет полный бассейн с мягкой розовой водой. Это навевало мысли, что жизнь, в целом, не так уж и плоха.

Вторая встреча Ихтиса и Тоскунела прошла на должном официальном уровне.

Маркграф сидел на троне в приемной зале Малого Гэдориэдьского дворца рода Рутвинг в собольей мантии и с графским посохом в правой руке. На владыке лишь не было массивной золотой цепи с геральдикой Эйроланда и короны, но пока жив отец — эти символы власти так и останутся в Рутвинге.

Сейчас Тоскунел чуточку жалел об этом, совсем немного; ведь этот чертов ведьмак застал его, венценосную особу, пьяным в кабаке. Ох, как хотелось блеснуть сейчас во всем своём великолепии!

Ихтис же практически не изменился, только на шее появился свежий шрам: видимо, брился чужим ножом.

После того, как глашатай провозгласил о появлении гостя, отзвучали церемониальные барабаны, Ихтис предстал пред светлы очи маркграфа.

Тоскунел с каким-то злорадством принялся выискивать в посетителе изъяны: стрижен коротко, не модно; пальцы рук зачем-то сжал на животе — аж вены проступили; брови слишком широкие и не выщипаны, — нет, этот человек явно плевать хотел на последние веяния моды. И что в нем такого очаровательного нашел отец?

И тут легкий румянец набежал на щеки владыки: он вспомнил, что вчера сам осыпал милостями этого мужлана. Тут было над чем поразмыслить. Видать, и впрямь, ведьмак.

— Можете сесть, начальник охраны замка. — согласно протоколу, и, всем своим видом показывая, что он всё помнит, нарушил тишину Тоскунел. — Я ознакомлен с вашими рекомендациями, и потому — приступим к делу.

Ихтис неуверенно потоптался на месте и жалостливо посмотрел на гвардейцев и барабанщиков. Тоскунел почувствовал себя польщенным: ведьмак всем своим видом молил об аудиенции, но не мог прямо сказать об этом. «Вот так-то!» — расслабился Тоскунел и почувствовал, что отомстил нахалу: пусть знает своё место.

— Оставьте нас одних. — распорядился маркграф и взял с передвижного столика, подставленного к самому трону, яблоко.

Пока солдаты ровными шеренгами покидали зал, Тоскунел оглядел яблоко, словно показывая, что он не боится искусителей и демонов, которыми запугивают жителей Хранители Мудрости, откусил и смачно захрустел.

Вскоре они остались одни.

Маркграф отложил яблоко и вопросительно уставился на ведьмака.

— Ваше Высочество, я скорблю, что моё появление в этом славном городе отнимет у вас часть вашего бесценного времени. — начал Ихтис. Речь его была легкой, непринужденной, в ней чувствовался экспромт. Это подкупало.

— Ладно, — махнул рукою Тоскунел, — будем считать, что мы — квиты. К черту высокий слог! Вот теперь говори всю правду, какой бы она не была.

— Ваше Высочество получило депешу от отца?

«Знает, как умаслить. — мимоходом понял Тоскунел. — Ох, ну и хитрый же лис!»

— Да, гонец прибыл вчера.

— Ваше Высочество попыталось выполнить просьбу отца?

— Хм… — гымкнул маркграф. — А с чего бы я в кабак заглянул, проницательный ты наш? Но лучше я не ходил бы в этот дурацкий храм. Аоронд — зануда. «Ах, отроче, вас ждёт славная дорога! (Ага, в кандалах и на север)! Мужайтесь, на вас смотрят подданные! Придется идти пешком, дабы замести следы. И только в Шероиданском лесу вас встретит добрый дедушка Нилрем». Что, эта старая развалина не в состоянии поймать дракона и прилететь со своим дряхлым мечом сюда, в Гэдориэль. Тоже мне волшебники! До элементарного додуматься не могут. Я все понимаю: склероз, радикулит, больные зубы; но ты болей, а дело разумей! Зачем нам такие маги вообще нужны, если в нужный момент они всегда продавливают бока на печи?

— Нилрем — единственный в нашем мире серый маг. — пожал плечами Ихтис. — Да простится мне, но в мире колдовства известно лишь четыре разновидности истинной магии: белая, черная, красная, желтая. И символом каждой из них — стали разноцветные драконы. Серой магии не существовало в принципе, поэтому никто не может с уверенностью сказать, кому служит Нилрем. Но, выбора у нас нет. Я самолично ходил к Зеродару, и тот предрёк, что если Вы, Ваше Высочество, останетесь в этом городе на три дня, то на четвертый — уже не проснетесь. И если возьмете коней — не доедите. А с пророками спорить не приходится. Да что я Вам все пересказываю, это все должно было расписано в депеше.

— Вот это меня и смущает. — щелкнул пальцами Тоскунел. — Но у меня еще есть три дня. Мне надо подумать.

Глава 3. День первый

Тысячи свечей пылали в золотых канделябрах и люстрах, свисающих с высоких потолков. Арочные двери, окна, балконы — все дышало особым изяществом позднего готико-аоризма. Сотни химер пристроились в нишах, на периллах, на крыше.

Казалось, во дворце, имеющем вид маленького замка, только и обитают невиданные каменные звери. Эти химеры походили то на змей, то на воронов, то на драконов. Некоторые из этих рогатых фигур с горящими в полумраке глазами производили неизгладимое впечатление.

Тоскунел, первый раз переступивший порог Шадлерского дворца, был приятно удивлен. Все здесь дышало мистикой. Наткнувшись в коридоре на рогатую фигуру воина, маркграф чуть не вскрикнул. Да, выходцы из загадочного графства Ваддаэйр умели щекотать нервы молодым и впечатлительным юношам. Ореол мрачной тайны витал над дворцом. Тоскунел находил это пикантным, хотя это и вынуждало думать о том, что не он один видит страшные сны.

Бал устроила графиня Лэйк в честь совершеннолетия своей племянницы, герцогини Зариэльской. И Тоскунел не мог устоять перед соблазном, снова увидеть юную зеленоглазую чаровницу, Гэлимадоэ. В конце концов, маркграф видел герцогиню мельком, а этикет требовал, чтобы их представили друг другу.

«Вот ради кого можно выйти в следующем году на турнир. — думал парень, потягивая вино из бокала, издали любуясь своей избранницей. — А что, это звучит: «Ради Прекрасной Дамы Гэлимадоэ рыцарь Красного Единорога, маркграф Тоскунел скрестит копья с любым, кто посмеет утверждать, что Гэлимадоэ — не лучшая девушка Соединенного Королевства».

Дворец оживал. Люди входили и начинали разбиваться на группы. Молодые щеголи вились вокруг дам, любезничали, травили бородатые анекдоты, делали двусмысленные намеки. А девушки заливались румянцем, но было видно, что им не только лестно внимание со стороны ухажеров, оно им просто необходимо, как воздух.

Старые вдовствующие графини сидели отдельно. Их пергаментные лица выражали скуку и досаду. Они завидовали молодым кокеткам. Впрочем, и у них было занятие: обсудить платье каждой дамы, что может быть увлекательнее? Тоскунел даже слышал обрывки фраз о том, что княжна Нейтли грохнула на свой наряд целое состояние: двадцать породистых рысаков!

Маркграф поставил бокал на поднос, услужливо подставленный лакеем, и медленно двинулся к друзьям.

Новообращенные рыцари, в большинстве своем выходцы из малых баронетов, держались слегка заносчиво: петушились и всем своим видом хотели показать, что они вовсе не провинциалы, приехавшие в столицу, чтобы выслужиться. Впрочем, это совсем не волновало Тоскунела; ему хотелось, чтобы его видели в окружении молодых дворян. Маркграфу казалось, что на фоне рыцарей он выглядит весомее и колоритнее. Что ж, доля истины в этом была.

Проходя мимо Нейтли, Тоскунел не удержался и окинул девушку изучающим взглядом: что ни говори, а двадцать рысаков — это бешеные деньги. «Хороша, чертовка! — подумал маркграф, скользнув взглядом по оголенным плечам, глубокому декольте, по оборочкам и кружевам. — Можно было бы и влюбиться, если б у этой головушке была хоть пара извилин».

Нейтли, поймав на себе мужской взгляд, кокетливо выставила из-под подола ножку, и лукаво улыбнулась. Нет, что ни говори, а эта особа была самой экстравагантной в свете. Ей ничего не стоило нарушить условности этикета. Тоскунелу ничего больше не оставалось, как подойти к княгине и поцеловать протянутую руку.

— О, нас посетил книжник и затворник. — усмехнулась Нейтли и чуть прогнулась вперед, чтобы маркграфу лучше была видна её грудь. — Вы у нас такой загадочный, все книжки читаете, даже учитесь. Кстати, поздравляю вас, весь Гэдориэль трещит о том, каким титулом наградил вас Великий Магистр при посвящении в рыцари.

— Благодарю. — маркграф попался на крючок и не смог отвести взгляда от женских прелестей. — Вы сегодня очаровательны. А ваше платье, оно так вам к лицу.

Нейтли понимающе улыбнулась. Что бы там не сплетничали про неё при дворе, но кое-какой женский ум у нее был:

— Я слышала, что, не смотря на ваше затворничество, вы в совершенстве постигли науку танца. На прошлом балу вы покорили всех моих подруг. Ах, жаль, что я в это время была в отъезде!

Тоскунел замялся. В его планы не входило танцевать целый вечер с этой очаровательной болтушкой.

— Я надеюсь, что первый танец будет за мной. — пришлось сказать маркграфу. Прослыть букой и крайне неучтивым рыцарем тоже не хотелось.

«Черт! — подумал Тоскунел. — Маленькие женские хитрости. Как бы она не догадалась подвернуть ножку, а то еще придется, как галантному кавалеру, тащить её на руках. Кажется, влип. Вот что значит, пялиться, куда глаза сами глядят. Впрочем, грудь у неё, действительно, не дурна. Вот только, как потом отвязаться?»

А Гэлимадоэ, на правах хозяйки бала, порхала между гостей. Она была прекрасна. В этот вечер она была просто ослепительна.

Наконец, приступили к церемониальной части бала. Слово взяла графиня Лэйк. Она довольно быстро и изящно изложила свои мысли по поводу того, как она рада всех видеть, как она любит свою племянницу, оставшуюся сиротой. А потом, вместе с юной герцогиней, хозяйка дворца принялась обходить гостей.

Вскоре наступил черед и Тоскунела.

— Маркграф, Рыцарь Красного Единорога. — представила Тоскунела графиня. — Прошу любить и жаловать мою племянницу Гэлимадоэ. Будьте защитником этого юного создания. Ведь девушки так нуждаются во внимании.

— Всегда рад служить и вам, графиня, и вам, Гэлимадоэ. Как истинный рыцарь клянусь не оставлять вас в беде и горестях. — легко произнес стандартную фразу маркграф, и поцеловал руки Лэйк и герцогине.

И все бы хорошо, да покраснел и слишком долго не мог отпустить тонкие пальчики Гэлимадоэ. Дамы это заметили и зашушукались. Нейтли даже отвернулась, делая вид, что смотрит в окно.

А сама герцогиня Зариэльская чуть приподняла бровь и вопросительно глянула на Тоскунела.

И начался бал.

Глава 4. Бал

— Как вы хорошо ведёте. — томно прошептала Нейтли, склоняя голову на плечо Тоскунела. — Так бы всю жизнь и танцевала с вами. А эти молодые рыцари, понаехавшие отовсюду, лишь наступают на ноги и сопят. Слова сказать не могут.

— Не будьте так жестоки к цвету дворянства. — любезно улыбнулся маркграф. — Молодость быстро учится.

— Ах! — тихо воскликнула девушка и, как бы невзначай, прижалась к своему кавалеру.

Тоскунел почувствовал мягкое, податливое женское тело. Запах духов вскружил ему голову. «Что-то я делаю не так». — понял маркграф, но молодость брала своё. И княгиня почувствовала это. Она праздновала победу.

Этикет в подобных случаях требовал извинений. И Тоскунел пробормотал что-то невнятное.

— Ну что вы. — горячо прошептала Нейтли. — Коснуться такого мужчины, истинного рыцаря, в этом нет ничего зазорного для дамы.

Маркграф покраснел. Он уже понял, что вечер испорчен. Ну не идти же, в самом деле, после танца к Гэлимадоэ. Это просто глупо. Кто они друг другу?

С другой стороны, он только что скомпрометировал княжну. Это даже занятно. Флирт — хорошее развлечение от скуки. Немного ревности, немного обид — и любовь запылает в женском сердце, как пожар. Тут главное не перегнуть, дать понять, что вовсе не влюблен в Нейтли. Да, такова светская жизнь: в ней нет прямых путей, зато столько подводных течений!

Музыка стихла. Настало время выпить бокал-другой, посплетничать, выйти на балкон, в конце концов. Перерыв между танцами был небольшой, но за это время опытные дамы успевали обсудить, кто кому состроил глазки, а мамаши тащили своих дочек представлять их молодым повесам.

Тоскунел был женихом видным. Он заметил, как оживляются дамы, как они со своими дочками пробираются поближе. В конце концов, маркграфы на балы отрядами не ходят, тем более, молодые и свободные. Только вот отчего-то развлекать девушек ему совсем не хотелось.

Нейтли не собиралась покидать своего вынужденного ухажера. Она щебетала о том, как маркграф изящно ведет в танце. Мол, подруги не передали ей и половины того очарования, того высокого духовного наслаждения, что может подарить искусный танцор. Лесть её была тонкой, и покинуть её в момент этих излияний было бестактно. Тоскунел начал понимать, что вечер, может еще и не погублен, но окончательно потерян.

Нейтли чувствовала колебания маркграфа и применила свой коронный трюк: мотнула головой так, что одна из шпилек, специально не прикрепленная именно для таких случаев, выпала на пол. Девушка сделала вид, что хочет поднять часть своего туалета, и даже слегка присела. Тоскунелу ничего не оставалось, как поспешить поднять злосчастную шпильку.

И все-таки искусством обольщения Нейтли владела в совершенстве. Она прекрасно знала, что сейчас её ухажеру открывается наиболее полный обзор её груди, а не всякий мужчина сможет устоять от соблазна заглянуть за корсет, когда, кажется, что сама судьба дарит ему эту возможность.

— Вы уронили. — и Тоскунел протянул шпильку.

Нейтли не спешила выпрямиться. Она вышла победительницей из этой схватки. Её честолюбие было удовлетворено.

— Как мило с вашей стороны, маркграф! Знаете, я в последнее время такая рассеянная, просто ужас!

И тут снова зазвучала музыка.

Нейтли виновато улыбнулась.

— Мисс, не откажите в любезности, даровать мне еще один танец. — склонил голову Тоскунел.

И, на зависть молодым красавицам, маркграф увлек Нейтли в центр залы.

Гэлимадоэ пригласил молоденький и красивый барон, три месяца назад прибывший в столицу. Тоскунел знал его, и от этого испытывал чувство горечи. Барон был умен, он вполне мог опутать любовными сетями любую девушку. А в это время сам маркграф вынужден слушать болтовню, пусть красивой, но не той дамы.

Ревность вползла в сердце маркграфа. «Вот пройдоха! — злился Тоскунел. — Неужели этот провинциальный барончик не мог уступить танец какому-нибудь тупому заправскому хлыщу?»

Кивая головой и даже бросая незначительные реплики, Тоскунел искоса следил за Гэлимадоэ. Боги, что это он ей такое сказал? Отчего она так беззаботно смеётся? Да что же это такое, в конце концов?!

Танец кончился. Кавалеры галантно раскланивались и уводили дам. А Нейтли так искренне пожаловалась на жажду, на нерасторопность лакеев, что маркграф понял: невозможно было её не сопроводить до соседней комнаты, где на столике стояли бокалы с игристым вином и закуска. Тоскунел слегка прикусил нижнюю губу, пытаясь изобразить светскую улыбку.

Спасение пришло неожиданно в виде галантного черноволосого кавалера, появившегося с бокалом в руке:

— Мисс, вы так прекрасны, что я не смог не засвидетельствовать вам своего почтения. И, в конце концов, разве можно такой очаровательной даме скучать в обществе одного кавалера. Слава богам, маркграфами еще не оскудела земля.

— Ихтис? — выдохнул Тоскунел. — Какими судьбами?

— Как все, — усмехнулся ведьмак, — по приглашению.

Затем Ихтис повернулся к Нейтли и протянул ей бокал:

— Не желает ли мисс своими коралловыми губками коснуться этого солнечного напитка богов? Я бы почел за счастье угадать хотя бы одно из ваших желаний.

Нейтли зарделась и приняла из его рук вино. А Тоскунел все еще ошарашено разглядывал своего нового знакомого.

Ихтис был одет с иголочки. Серебристый камзол, пошитый так, что, казалось, будто он сверкает серебряными нитями, высокие сапоги, изумительной работы кинжал, медальон маркграфа… Черт, да этот мужлан одет по последнему писку моды. Портные Гэдориэла только сели за разработку подобных костюмов! Сам Тоскунел видел лишь выкройки, а тут тебе, здрасьте! Вот это уел! Ай да простак! Стоп! Легион чертей! Медальон маркграфа… Нет, этого просто не может быть!

— Кстати, Тоскунел, тебя сильно жаждет увидеть графиня Лэйк. Поспеши, такому благородному рыцарю грех заставлять себя ждать. — и ведун подмигнул, мол, проваливай отсюда, пока я, такой добрый, спасаю тебя от навязчивых девиц.

Тоскунел вспыхнул, понял, что весь двор уже сплетничает о его чувствах, но, все-таки с облегчением, ретировался.

Глава 5. Лёд тронулся

Тоскунелу определенно везло. Белокурые локоны Гэлимадоэ он заметил почти сразу же, как вошел в трапезную залу.

Девушка отделилась от стайки подружек и, изящно обхватив тонкими пальчиками бокал с шампанским, подошла к окну. Вот тут-то маркграф и появился:

— Мисс, позвольте засвидетельствовать вам искреннее почтение! Ваша красота достойна кисти художника и пера поэта. Вы затмили собой всех на этом балу.

— Да? — и герцогиня лукаво улыбнулась. — Даже Нейтли с её платьем, стоимостью в целое состояние?

— Ох, не говорите! — притворно вздохнул Тоскунел. — Пока я с ней танцевал, так только о том и думал, как бы не наступить на оборки и рюшки.

— Да? — изумилась Гэлимадоэ. — Это было заметно! А она, бедняжка, склонила свою голову вам на плечо, наверное, оттого, что ее пригибали бренные мысли о вашей неуклюжести.

— Священный долг рыцаря поддержать даму в минуту слабости. — буркнул Тоскунел и слегка покраснел. Вот так всегда: эти женщины делают вид, что слабы и беспомощны, а стоит бедному рыцарю зазеваться, как он, оказывается, по рукам и ногам опутан их сетями, связан условностями этикета, и (не приведите боги!) обязан жениться…

— Конечно! — засмеялась герцогиня. — Тем более, если эта дама — Нейтли!

— Я был бы самым счастливым, если бы на её месте оказались вы. — вздохнул маркграф. — Но светские условности выше наших желаний.

— Да? — притворно изумилась Гэлимадоэ. — А я-то, наивная, всегда думала, что Любовь и Честь превыше всего. В книгах именно так и пишут: он и она любили друг друга наперекор всему, и победили. Видимо, светская жизнь, на самом деле, гораздо сложнее и страшнее… — девушка изобразила на лице совершенно искренний страх. — Здесь, оказывается, правит злой и жестокий бог, имя которому Светские Условности!

Тоскунел едва удержался, чтобы не раскрыть рот от удивления, но вовремя заметил озорные искорки в глазах собеседницы и, тоном кающегося грешника, простонал:

— О, женщины, вы сегодня сговорились погубить меня своими интригами! А я так слаб, так слаб! А Вы, милая леди, могли бы быть и добрее с беднягой, попавшим в немилость к этому коварному богу!

— О, конечно, ведь он вас так искушал! — покачала головой девушка.

— А я, если хотите знать, только о том и думал, как бы сбежать! — вздохнул маркграф. — Спасибо Ихтису, выручил!

— Я думала, что рыцари никогда не бегут с поля боя! — фыркнула герцогиня. — Как вы могли?

— У меня есть уважительная причина, — усмехнулся Тоскунел, — ради которой стоило рискнуть.

— Какая же? — Гэлимадоэ мило склонила голову набок, позволяя локонам рассыпаться по плечу. — Вы были так сильно ранены, что врач Ихтис вытащил вас на спине из самой гущи боя?

— Да! — гордо парировал маркграф. — Я стремился сюда, чтобы умереть у Ваших ног, потому, что Вы сразили меня в этом бою. — Тоскунел выдержал небольшую эффектную паузу, полюбовавшись замешательством на женском лице, и как бы, между прочим, добавил. — Если, конечно, не пожелаете меня спасти, даровав три следующих танца.

— Для коллекции? — уточнила герцогиня, едва заметно прикусывая нижнюю губку. — Великий танцор должен пошептаться со всеми девушками двора, не так ли?

— Было бы, о чем с ними говорить. — обиделся Тоскунел.

— С Нейтли вы, кажется, нашли общий язык. Да такой, что весь двор обзавидовался, на вас глядючи! Особенно некие милые дамы, из тех, что уже не танцуют.

— Вы тоже времени зря не теряли. — уколол маркграф. — Юные бароны куда как сладкоречивы. Кстати, куда это делся ваш ветреный поклонник?

— А разве не знаете? — вскинула бровь Гэлимадоэ. — Четыре гарнизона гвардейцев в срочном порядке убыли к сторожевым башням. Поступило сообщение, что к столице, со стороны Кармэцвельского леса летит черный неопознанный дракон.

— А разве их можно различать, да еще на таком расстоянии? — покачал головою Тоскунел. — Они же все на одну морду, причем весьма поганую.

— И это говорит рыцарь, защитник веры и отечества!

— Со змеюками пусть маги разбираются. — зло обронил маркграф. — Им за это немалые субсидии выделяют. Наше дело: благородная война.

— А я думала, что главный подвиг рыцаря: убить дракона и спасти невинную девушку.

— Могу вас заверить, это только в тех книжках, которых вы, наверное, прочитали слишком много. — Тоскунел сделал вид, что напряженно размышляет, после чего сообщил. — Хотя, знаете, это, смотря кого, поганая рептилия похитит. Вот, если — Нейтли, то я и пальцем не шевельну, а если вас, то не жить змию!

— Да вы страшный человек, маркграф! — брови Гэлимадоэ гневно взлетели, а глаза стали темно-зелёными. — Стоит только впасть к вам в немилость, и вы готовы оставить бедную невинную жертву гибнуть в лапах чудовища!

— Такова жизнь. — веско обронил маркграф. — Только не говорите об этом Нейтли. Она расстроится. Подозреваю, что она терпеть не может драконов.

Гэлимадоэ рассмеялась. Игристое вино у нее давно кончилось, но они так увлеклись словесной перепалкой, что не замечали проходивших мимо лакеев с подносами.

Только сейчас Тоскунел скользнул взглядом по зале и понял, что за ними искоса наблюдают престарелые леди; да шумной толпой вваливаются, стремясь к вину, молодые бароны.

— Герцогиня! — тревожно воскликнул Тоскунел. — Кажется, мое ранение смертельно. Ноги уже почти не держат… Одно ваше слово, и я спасён! Танец, или я умру прямо здесь, у ваших ног!

Маркграф потупил взор и шепотом добавил:

— Не откажите в любезности, а то вон ваш барон возвращается. Он-то герой: дракона уже победил, но у меня преимущество: желание умирающего — свято!

Герцогиня засмеялась и протянула маркграфу руку. Вездесущий лакей тут же подхватил ее пустой бокал.

А барон, спешащий с подносом, на котором были два бокала, грустно остановился посреди дороги, но сразу же воспрял духом и предложил выпить молоденькой баронессе, отчаянно желавшей, чтобы на неё хоть кто-нибудь обратил внимание.

Тоскунел немного сильнее положенного сжал пальчики девушки, но она не подала вида. А, входя в бальную залу, не удержалась от колкости:

— Что ж, посмотрим, сильно ли пострадает моё платье?

Глава 6. Лисса

Это был звездный бал. Для всех: и для Гэлимадоэ, и для Тоскунела, и для Ихтиса.

Появление Ихтиса вызвало ажиотаж. Кто бы мог подумать, что новый человек в столице носил титул маркграфа! Владыка Аэллина — это звучало. А судьба его стала притчей во языцех.

Семья будущего ведуна бежала от королевского гнева в хайзацкие степи. Их путь лежал через Бей-Бани, Ер-Тост, в Кызым-Улус. Там-то и осела опальная семья. Они жили в маленьком городке Ексноде, что недалеко от крепости Уат-Морх. Это потом, когда Ихтису исполнилось восемнадцать, он решился пробраться хотя бы в Плайтонию, а уж оттуда вернуться на родину.

Но не это создало Ихтису удивительную славу. Он жил затворником, редко появлялся в Свете, так что молодежь его не знала совсем. У него была удивительная жена, мыкавшаяся с ним годами. Вместе они прошли через все испытания: десять лет голодали в том самом зачарованном Городе, которого нет, и при этом они работали до изнеможения.

Говорили, что однажды они заболели, там, в Плайтонии, и им было отказано даже в приеме врача. Тогда они были всего лишь неимущими эмигрантами.

Но интересно было другое. Появившись в Гэдориэле всего пару лет назад, Ихтис мгновенно сделал карьеру.

Во-первых, министерство юстиции подтвердило законность титула и право наследования.

Во-вторых, оказались очень кстати обширные познания маркграфа в целительстве, приобретенные после той злополучной болезни.

Теперь Ихтис лечил не только собственную жену. Кое-кого он избавил от подагры, геморроя, артрита и прочих сугубо дворянских болезней. Это позволило ему возглавить Кабинет Здравоохранения.

Впрочем, была и еще одна странность — ведун иногда отлучался на месяц, два и более. Крючкотворы, сидевшие при дворе, смотрели на это сквозь пальцы. Ихтис превратился в персону имперского значения, и требовать с него отчета мог лишь король.

Тоскунел, как и многие молодые люди, занятые более всего своей персоной, не знал этих подробностей. Сам он появился в Свете полгода назад и интересовался лишь молоденькими девушками да влиятельными вельможами, но не теневыми владыками, а тем более, странными типами, живущими даже не в столице, а в особнячке, где-то на опушке Белолесья.

Герцогиня блистала. Её выход в Свет был ошеломляющим. Кавалеры оценили галантность, ум, образование и красоту девушки, отмечая, что подобное сочетание у женщин необычайно редко. И это мнение создавало вокруг Гэлимадоэ ореол недосягаемости, загадочности. Удивительно, но даже обсуждение туалета герцогини не заняло столько времени, сколько завистливый подсчет её достоинств.

Зеленые глаза Гэлимадоэ сияли как две звезды. Тень ревности, что испытывала она по отношению к легкому флирту Тоскунела, делала её лицо более привлекательным и живым. На щеках появился румянец. И это было замечено.

Маркграф чувствовал себя королем. Он танцевал с понравившейся ему девушкой и знал, что не безразличен ей. Это придавало его осанке больше стати, а глазам — блеск победителя. Дамы чувствовали волну уверенности, исходившую от Тоскунела, и оборачивались, поздравляли его с принятием титула, кокетливо строили глазки. Гэлимадоэ слегка сердилась, но вида не подавала. Маркграф раскланивался налево и направо, объясняя девушке:

— Полгода жизни на наших балах сделают из вас алмаз граненый. Свет придаст вам лоску.

— Ах, значит я сейчас пожухлая, как трава, молчаливая, как пень и мертвая, как труп? — надула губки герцогиня. — Нечего сказать, вы очень галантный рыцарь. Небось, Нейтли вы такое не посмели бы сказать!

— О, горе мне, самому последнему из шутов! — отчаянно взвыл маркграф. — Я хотел сказать, что под лучами солнца роза становится пышнее.

— А сказали гадость. — резюмировала Гэлимадоэ. — Сегодня еще никто так не отличился, как вы.

— Да, я шут, я паяц! Так что же? — пропел модную арию маркграф.

— Помнится мне, — хихикнула герцогиня, — дальше по тексту: Но маркграфу я дам по роже!

— Хм. — поперхнулся Тоскунел. — Один — один, ничья.

— Да нет уж: три — ноль, в мою пользу. Я — дама!

— Ну ладно. — притворно вздохнул маркграф. — Я оказался не у дел: не победил дракона я, и был отвергнут лучшею из дам. Что делать мне? Да, умереть, напиться, да так, чтоб мордой грязною в салат. Быть или пить? — вот в чём вопрос! Достойно ли до положенья риз надраться, иль замарает это рыцарскую честь? О, нимфа, коль помру в горчащих размышленьях, хоть помяните словом ласковым меня!

— Да вы просто ходячая энциклопедия. — засмеялась герцогиня. — Махну я вас на барона, не глядя. Он похож на простого мужика, но комплименты у него, пусть и не первой свежести, зато не сомнительные.

— О! — простонал Тоскунел. — Уж лучше смерть у ваших ног. — Пощадите, не меняйте меня на другого. Вообще-то, я ласковый и пушистый, просто сейчас болею.

Танец заканчивался.

— Может быть, в знак примирения, мы могли бы выйти на балкон, дабы я при свете звезд, мог вымолить полное прощение? — шепнул маркграф.

— Я еще подумаю. — покачала головою Гэлимадоэ. — Стоит ли, вообще, вам доверять…

Через пару минут они, естественно, были на балконе.

Ночь выдалась звездная. Полная круглая луна походила на лицо старухи: выщербленное, морщинистое и усталое. Тоскунел впервые обратил на это внимание. До сих пор как-то не доводилось разглядывать ночное светило. А тут, в обществе прелестной девушки, луна сама повернулась к маркграфу своим романтическим видом.

Впрочем, парень, не смотря на некоторую начитанность, еще не знал, что полнолуние влияло на всё живое. Оно сводила с ума гениев, обостряло боли у обреченных, заставляло алкоголиков пить выше нормы и гонять зеленых человечков. Оно будило пророков и поэтов, побуждая их вскакивать среди ночи и хвататься за перо.

Да, луна не имела жалости, но именно она заставляла людей чувствовать острее, забыться на время, скинуть с себя паутину условностей и вымышленных законов этикета, проявляя свою истинную сущность. Она будила таланты, и горе тем, чьи наклонности оказались то другую сторону света: они становились вампирами. И смерть, и любовь правили в полнолуние безраздельно.

— Вы только посмотрите, как прекрасна эта ночь! — ораторствовал Тоскунел. — Как загадочно мерцают звезды, как стремительно несутся на запад обрывки черных туч! О, я знаю, это сулит всем нам долгую и счастливую жизнь! Сегодня день признаний, ведь именно в эту ночь родился святой Эйро, помогавший всем влюбленным!

— Ой! — и Гэлимадоэ коснулась руки маркграфа. — Смотрите, вон: звездочка упала! Скорее загадывайте желание.

Тоскунел почувствовал, что ему невыразимо приятно это мимолетное прикосновение. Он вдруг осознал, что в движении было заложено чувство. И это заставляло трепетать его сердце.

Хотя, рыцарям и не положено умиляться, маркграф испытал нечто вроде щемящей тоски и нежности, точно увидел самого себя в детстве. Он вдруг понял, что эта луна таинственным образом связала их, и теперь уже ничего не вернуть назад.

Но, главное, Гэлимадоэ оказалась такой же, как и сам маркграф: чуточку язвительной, слегка коварной, но романтичной. Это было единением душ.

Герцогиня, словно бы почувствовала ход мыслей своего ухажера. Она вспыхнула, но руки не убрала.

— Я желаю танцевать с вами вечно! — вырвалось у юноши.

— А как же ратные подвиги? — лукаво изломила бровь Гэлимадоэ.

— Я же не единственный рыцарь в королевстве. — усмехнулся Тоскунел. — Во имя процветания культуры, меня вполне могут оставить при Вас пожизненным пажом.

— Слуг у меня и без вас хватает. — улыбнулась девушка.

Их пальцы, сами собой, точно жили особенной, отдельной от хозяев жизнью, нашли друг друга и сжались.

Наступило время тишины. Глаза говорили сами.

Нет, никогда раньше Тоскунел не верил в подобную романтическую чепуху. «Ах, воздыханья под балконом!»

Для начала нужно взять с десяток уроков игры на этом чертовом балогитасине, да потренировать голосовые связки.

Но сейчас, попав в подобную ситуацию, маркграф оценил пленительное молчание. Нет, ничего не нужно было говорить. Это только бы разрушило странное очарование. Мгновения вдруг стали объемными, огромными: они вместили в себя целую жизнь…

Но ничто не длится вечно. В дверях балкона метнулось нежно-голубое платье. Дама была красивой, изящной. На первый взгляд трудно было определить её возраст: она казалась сверстницей Гэлимадоэ, но тонкая нить морщинок у глаз, выдавала, что это не так. И глаза её были мудрыми, грустными и глубокими, такими, какие бывают у людей, много повидавших и переживших.

Тоскунел и Гэлимадоэ разжали пальцы и сделали вид, что вышли просто подышать свежим воздухом.

— А вы, молодые люди не боитесь того, что освещенные луной и окнами, вы здесь — как на ладони. У вас совсем нет завистников и соперников? А ну как сидит в кустах злодей и караулит именно вас? — женщина говорила плавно, мягко, чуть растягивая слова, а в глазах её плясали насмешливые искорки.

Заметив боковым зрением среди листвы сада одного из своих телохранителей, Тоскунел лишь усмехнулся:

— Подумаешь… Да если дворянина никто не пытается убить, значит, грош ему цена. Эко вы меня удивили. При дворе ведь даже бизнес такой есть. Раз в месяц наемники устраивают публичные покушения с метанием кинжалов, дротиков, подсыпанием яда. Помнится мне, за последние три года так никого и не погубили: то граф божий одуванчик заскачет, точно козлик, и увернется от смертельного удара шпаги; то любовница барона нечаянно уронит бокал с ядовитым вином, а какая-нибудь мышка, после бала, налижется и помрет. Что вы, в самом деле? Светская жизнь — игра, дворяне в ней актеры, а боги и короли — зрители.

— Раз в году и комарик ядовитым бывает. — усмехнулась незнакомка.

— Вон верзила в кустах ворочается. — демонстративно указал маркграф. — Как вы думаете, чего это он там забыл?

— Такая у него доля. — проницательно усмехнулась женщина. — Беречь чье-то бесценное тело, возможно, ваше собственное, раз вы его заметили.

Гэлимадоэ вопросительно поглядела на маркграфа.

— Мне по штату положено. — пожал плечами Тоскунел. — Тем более, что четыре дня назад какой-то придурок кинулся на меня с ножом и даже успел прорезать плащ.

— Вот видите. — и дама грустно улыбнулась. — А вы совсем не печётесь о безопасности вашей дамы, а еще маркграф называетесь.

— Да будет вам стращать, Лисса! — усмехнулась Гэлимадоэ. — Я знаю: это вас тетушка подослала шпионить за мной.

— А даже если и так, зачем, все-таки, на каждом углу телохранители топчутся? — и женщина наклонила голову. — В конце концов, Гэлимадоэ, разве я когда-нибудь советовала тебе плохое?

Герцогиня задумалась.

— Ладно, может быть, ты и права. — девушка встряхнула волосами. — Пойдем, Тоскунел. Я обещала тебе еще пару танцев, и намерена сдержать обещание.

— Ну вот, — буркнул маркграф, — теперь власть в стране захватили женщины.

— Иди иди! Дама зовет. — засмеялась Лисса.

Глава 7. Покушение

От выпитого вдруг зашумело в голове. Тоскунел покачнулся и понял, что смешение двух сортов вин сыграло с ним плохую шутку. Привыкший за последние полгода к светским приемам и вечеринкам, маркграф тем не менее, никогда особо не увлекался горячительным. «Вроде и пропустил: всего ничего». — с удивлением понял парень. И, все-таки, ему не хотелось, чтобы Гэлимадоэ заметила его минутную слабость.

— Мисс, я хотел бы провести с вами вечность, но мне нужно срочно побить парочку драконов, чтобы вы могли мною гордиться. — смеясь, произнес Тоскунел. — Отпустите меня на ратный подвиг, и я вернусь с трофеем!

— Если обманите: пеняйте на себя! — погрозила пальчиком герцогиня.

— Рыцарь не посмеет обмануть даму! — воскликнул маркграф, прижимая руки к груди.

— Ладно. — улыбнулась Гэлимадоэ. — Идите.

Девушка заметила, что её кавалер малость «перебрал»: во время последнего танца он трижды сбился с ритма. Что ж, со всяким может случиться…

Поглядев, как Тоскунел удаляется через залу, герцогиня поспешила к тетушке.

Графиня Лэйк о чем-то мило болтала с Лиссой. «Все-таки, устроили против меня заговор! — решила Гэлимадоэ. — И как им не стыдно шпионить за взрослой, уже совершеннолетней девушкой»?!

— А вот и виновница торжества! — Лисса не смутилась, напротив, лучилась радостью. — А где же ваш рыцарь? Неужели он посмел вас покинуть?

— А говорили, что просто обеспокоены за наши судьбы! — горько обронила герцогиня. — Эх вы!

— О чем это ты? — искренне удивилась Лэйк. — Что за странные обвинения? По крайней мере, это неучтиво. Я не узнаю тебя!

— Ничего страшного. — грустно улыбнулась Лисса. — Поделом мне. Да только, Гэлимадоэ, я свои секреты всегда держу втайне. Уж кто-кто, а ты то знаешь, что мы с мужем редко появляемся в Свете. А раз мы оба здесь, на твоем балу, раз Ихтис в столице, значит, над городом ходят тучи.

— А мне ты об этом не говорила! — всплеснула руками графиня. — Вот так всегда: самое интересное узнаю последней!

— А я сказала удивительную новость? — засмеялась Лисса. — Выдала великую государственную тайну?

— Ну, я, конечно, все это знала. — пожала плечами Лэйк. — Но всегда интереснее как трактуют слухи сами люди-легенды.

— Мы можем поболтать и без лести. — глаза Лиссы, не смотря на счастливую улыбку, были сосредоточены и серьезны. — Так все-таки, Гэлимадоэ, давно ты видела Тоскунела?

— Дался вам этот нахал! — фыркнула герцогиня, но покраснела. — Он пошел на охоту. На него напал зеленый змий. Не сильно так, но маркграфа это сконфузило. Дышит, небось, полной грудью где-нибудь в парке или на балконе.

Лэйк удивленно перевела взгляд с одной собеседницы на другую:

— Я гляжу: вы стали близкими подругами? Что ж, это радует.

— Пожалуй, и мне стоит вас покинуть. — Лисса сделала глубокий реверанс. — Но, боги свидетели, с вами мне всегда было легко.

— В то время, как вы так опекаете Тоскунела, Ихтис флиртует с Нейтли. — не удержалась и ядовито заметила Гэлимадоэ.

Брови старой графини взметнулись: она поняла, что племянница влюблена и даже испытывает чувство легкой ревности. Для Лэйк это было полной неожиданностью.

Получалось, что в её собственных владениях уже завязался клубок интриг, а сама графиня — ни сном, ни духом. Это было чуточку обидно: напоминало о возрасте. Ведь еще пару-тройку лет назад Лэйк всегда была в курсе всех событий. Что ж, жизнь летела вперед, а графиня уже не поспевала за ней.

— Мой муж ведет в танце не хуже Тоскунела. — усмехнулась Лисса. — Но почему бы ему лишний раз не попрактиковаться. Он так много работает, что не грех и повеселиться. И, потом, Нейтли не такая уж и плохая девочка. Ей хочется блистать, она просто жаждет, чтобы на каждом очередном приёме она могла кинуть реплику, что весь вечер её перебивали друг у друга маркграфы. Пусть она порадуется.

— Странная вы. — буркнула Гэлимадоэ.

— Просто немного пожившая на свете. — и Лисса скользнула в коридор.

— А я и не заметила, как ты выросла. — покачала головою Лэйк.

— Так получилось. — пожала плечами герцогиня.

А Тоскунел тем временем, и в самом деле, вышел в сад. Покачиваясь, он прошел мимо шепчущейся парочки и плюхнулся на скамеечку в беседке, увитой плющом. Откинув голову, опершись затылком о столб, маркграф закрыл глаза. Он знал, что охранник рядом и бояться ему нечего. Даже если эта странная Лисса в чем-то и права, его телохранители были из специального королевского гарнизона, бойцы которого прославились еще во время третьей компании Аорея, и с тех пор были лучшими в королевстве. Они были стремительными, как стихия и безжалостными, как костлявая старуха с косой.

Маркграф почувствовал, что голову кружит, сознание уносится вверх по невидимой спирали. Это было чуточку неприятно, но, Тоскунел сразу понял, что в этом крылось какое-то особое наслаждение. Очарование свободой. Казалось, что душа воспарила, а тело осталось неподвижным. Можно было лететь куда угодно. Парень даже увидел самого себя: безвольного, уставшего, уснувшего.

И пришли мысли. «Вот те раз! — изумился маркграф. — С чего бы это? Ведь почти и не пил, разве что смешал напитки. Но ведь не могло же меня вот так мгновенно „выхлестнуть“. Чего доброго, и в самом деле, усну».

Где-то пиликал сверчок. «Знаю я тебя, музыкантишка! — усмехнулся про себя Тоскунел и почувствовал, что вернулся в тело, но голову, по-прежнему, кружило. — Серый ты тараканище, только скрипеть умеешь».

Вдруг раздался тихий шорох. «Влюбленные». — понял маркграф.

Нет, что-то в мире было не так. Тоскунел помнил, что напивался пару раз до путаницы в мозгах и бессвязных видений, но сейчас ощущения были другими. Во рту появился странный привкус, а в желудке начал скапливаться едва уловимый холодок. И вдруг парня окатила волна ужаса: «Яд! Он был подсыпан в вино!»

Тоскунел попытался встать, но не смог пошевелить и пальцем. Только в голове отчаянно пульсировали мысли, сбиваясь и ускользая.

Раздался тихий вскрик. Маркграф различил свист стрелы, холодное лязганье кинжалов и сухую возню.

«Черти! — взревел про себя Тоскунел. — Там напали на слабых, а я здесь прохлаждаюсь! Рыцарь, блин!»

И парень рывком встал на ноги, разлепил глаза, сделал шаг вперёд.

То, что маркграф увидел, вовсе его не обрадовало. Влюбленных здесь не было. Возможно, они вернулись в бальную залу, хотелось в это верить. Из столба беседки торчала, нет, не стрела, а неприметная черная игла. Тоскунел бы и не заметил её, если б она не оказалась так близко у глаз. А, шагах в десяти, сплетаясь, точно пара змей, пыхтели люди. Маркграф не мог различить, кто это были, но что-то подсказывало: один из них — его телохранитель.

Из распахнутых дверей, из льющегося света выпорхнула женская фигура. Но ни переполоха, ни паники не было. Просто какая-то, чересчур смелая, дама увидела драку, и кинулась разнимать забияк. Видимо, со стороны все казалось выяснением отношений на уровне: «ты меня уважаешь»?

Тоскунел хотел крикнуть, предупредить женщину об опасности, но ноги его подкосились. Маркграф неуклюже рухнул вниз. В последнее мгновение он уловил пение новой стрелы. Сознание еще работало и реагировало на окружающий мир, но топот возня, стоны — все мешалось, превращалось в бред.

В саду мелькнули тени. Телохранитель Тоскунела среагировал на движение, и кинжал, пущенный им в темноту, раскроил горло одному из нападавших. В то же мгновение двое других убийц прыгнули на охранника сзади, и завязалась борьба.

А в это время встревоженная Лисса, проходящая через залу, подмигнула танцующему мужу. Ихтис мгновенно, отпустив Нейтли шикарный комплимент, чуть ли не бегом вырвался в сад. Он успел вовремя.

Пока Лисса бежала к беседке, в которой мелькнула рухнувшая человеческая тень, Ихтис понял, где скрывается главная опасность. Чутьем ведуна он определил противника. Три прыжка, и мужчина в черном плаще оказался подмятым.

Игла, пущенная убийцей, из странной трубочки, торчащей изо рта, чиркнула Ихтиса по блестящему камзолу и застряла в переплетении золотых, заговоренных нитей. Она должна была коснуться тела в области солнечного сплетения, но враг не мог знать о маленьких хитростях ведуна.

Ихтис, на удивление, оказался не плохим бойцом. Первый же удар пришелся врагу в челюсть, лишил его пары коренных зубов и расщепил хитроумную «плевалку» с иглами. Этого оказалось достаточно, чтобы яд разлился по лицу убийцы. Стрелок захрипел, у него горлом хлынула темная кровь, а глаза мгновенно превратились в ледышки. Но кулаки все еще судорожно сжимались.

Ведун откинулся на спину, выдернул из одежды иглу, вытер кулак о траву и зашептал заклятие. Яд попал на его кожу, и теперь Ихтис чувствовал, как смерть берёт его за горло. Но не даром опальный маркграф столько лет учился искусству волшбы. Слова вспарывали воздух, превращались в пузыри, в которых кипели капли смолы. Ведун терял сознание. Он был мертв и жив одновременно. Сердце его остановилось, замерло, словно в удивлении: что делать?

Лисса закричала.

Телохранитель, пронзенный одновременно двумя кинжалами, мертвой хваткой сжал руки на шее одного из нападавших. Шейные позвонки врага хрустнули. Но второй убийца нанёс последний, роковой удар. И два трупа застыли у кустов.

У последнего наемника тоже были ядовитые иглы. И он бы даже плюнул ими в бегущую женщину, да времени не оставалось.

Он, этот последний в саду убийца, видел, как рухнул Тоскунел. Надо было, конечно, проверить, попали ли в него. Но, привлеченные криком, к месту происшествия уже стремились люди с факелами. Сад озарился светом.

Чертыхнувшись, последний наемник шмыгнул черной тенью и растворился во мгле.

Тоскунел открыл глаза и тупо уставился в потолок. Лепнина, в форме замысловатых цветов, заставляла мысли бродить по странным переулкам фантазий.

Стоп! Маркграф окончательно проснулся и вспомнил своё позорное опьянение. А как все замечательно складывалось: Гэлимадоэ оказалась очаровательной девушкой! Редко встретишь в Свете человека, открыто живущего чувствами. Это столь же необычно, как увидеть настоящего дракона. Со времен Аорея никто ничего и не слышал об этих огненно-дышащих рептилиях.

Тоскунел вздохнул и дернул за шнурок. Колокольчик дзынькнул. В спальню вошел Рэйкве.

— Сильно я вчера надрался? — спросил маркграф.

— Не то, чтобы очень. — уклонился от ответа старик.

— Да ладно, говори уж, как есть. — вздохнул парень. — Был какой-то скандал?

Рэйкве сдвинул на переносице косматые брови:

— Я служил вашему деду, вашему отцу и вам. И никогда не врал. Вы не были пьяны. Но вас, действительно привезли в чужой карете. Гости остались, да и как им откажешь в такой мелочи, если они спасли вашу жизнь.

— Т-а-а-ак… — протянул Тоскунел и приподнялся на локте. — Не тяни!

— Пусть Вам все очевидцы и расскажут.

— Нет, я хочу узнать все сейчас!

И тут потайная дверь со скрипом отворилась, и в проеме показался бледный, как смерть, Ихтис:

— Много будешь знать, быстро расстроишься.

— К-какого черта?! — как ужаленный подскочил парень. — Вы-то что здесь делаете?

— Вышел, понимаете ли, подышать свежим воздухом.

— Это имение рода Рутвингов! — взвился Тоскунел. — Я не знаю, каким образом вы проникли на бал, но сюда-то я никого не звал!

— А Лисса вам не намекнула? — удивился ведун.

Седовласый слуга незаметно юркнул в дверь. Ему не хотелось присутствовать при спорах сильных мира сего.

— Извольте объяснить! Я имею право требовать ответы на свои вопросы, я — маркграф! — претенциозно заявил парень.

— Я тоже. — пожал плечами ведун. — Эка невидаль. Об этом прекрасно знают и Лэйк, и Гэлимадоэ. Просто вы, юноша, оказались менее любознательным.

Тоскунел открыл было рот, но тут же заткнулся, не зная, что сказать.

— А пока нас оставили одних, скажу вам, молодой человек, что вы просто засранец, а не рыцарь. На вас было совершено покушение, а ведь Лисса предупреждала вас. Ну да, мы же крутые, у нас охрана! Кстати, благодаря вашим амбициям, телохранитель мертв. И, если б не наше вмешательство, погибли бы и вы. А Комиссия по Особо Тяжким Преступлениям даже не завела бы дела. Показания врачей и колдунов были бы однозначны: и вы, и ваш амбал вдруг, ни с того, ни с сего, померли от инфаркта. Правда, у этих дельцов что-то не сложилось: вашего телохранителя им, все же, пришлось зарезать, но при благоприятном стечении обстоятельств у них нашлось бы время, чтобы вынести труп и подбросить его на причал у любой забегаловки. Поди потом, докажи, что его не убили в пьяной драке. Эти ребята, охранники, такие благородные, вечно кидаются спасать женщин и детей.

— Постойте! — замахал руками Тоскунел. — Ничего не могу понять.

— Я предупреждал вас об опасности? — в лоб спросил ведун.

— Об абстрактной, дня через три. — согласился юноша.

— Лисса просила вас не появляться на улице, балконе и прочих просматриваемых и простреливаемых местах?

— Ну, что-то такое было. — сдался Тоскунел. — Да вы ведь могли и прямо сказать!

— Куда уж прямее! — начал сердиться Ихтис. — И так все разжевали и в рот положили. А мы, оказывается, и глотать-то сами не умеем!

— Помягче с ним. — раздался мелодичный женский голос. — Ему и так сейчас не легко.

— А будет хуже. — мрачно предрёк ведун. — Особенно, если не начнет иногда думать головою. И, вообще, учитесь, молодой человек, если не с первого взгляда определять суть собеседника, так, хотя бы вовремя наводить о нем справки. Прошло два дня, как я здесь. Эдак к вам любой убийца по доверенным письмам пройдёт.

Юный маркграф осторожно глянул через плечо. В комнате находилась Лисса, та самая женщина, что прогнала их с Гэлимадоэ с балкона. Она была прекрасна. Тоскунел очень пожалел, что такая женщина застала его слабым, в кровати, да еще распекаемым этим чертовым ведьмаком.

— Хватит с него ужасов. — пропела Лисса. — Пойдем, пусть маркграф приведет себя в порядок… Кстати, Тоскунел, нам придется погостить у вас некоторое время. Моему мужу тоже досталось во время вчерашней потасовки, а до нашего имения далеко: это в Белолесье.

«Они же вместе! — осенило парня. — Черт, мог бы и сразу догадаться. И что на меня вчера нашло? Точно оглох и ослеп».

— Конечно. — вздохнул Тоскунел. — Долг рыцаря приютить раненого. Оставайтесь.

— И еще, — тут Лисса хитро улыбнулась, — Гэлимадоэ очень встревожена всем произошедшим. Она просила вас не покидать стены имения хотя бы сутки. Ведь один из убийц скрылся. А у него остались эти дурацкие иглы с ядом. Он может напасть на вас где угодно, даже у входных дверей.

Тоскунел повесил голову и выдавил:

— Хорошо. Сегодня я никуда не пойду. Слово рыцаря.

Ихтис, не говоря больше ни слова, вышел, а Лисса задержалась, вернулась к кровати и протянула парню иглу. Тоскунел сразу же узнал её. Точно такая появилась вчера в беседке. Да, она прилетела и воткнулась в столб. Юноша отчетливо это помнил.

— Возьми на память. — женщина была серьезной и печальной. — В ней больше нет яда. Она попала в моего мужа.

Юный маркграф изумленно поднял брови в немом вопросе.

— Вам о чем-то говорит словосочетание: смола анчаруина?

Тоскунел побледнел. Он прекрасно знал о свойствах и этого страшного дерева, его корней и его смолы. А ещё парню было известно, что все это — не миф, не выдумка, а реальность. От этой смолы погиб его лучший друг. Бедный Орайн, он мечтал сотворить эликсир счастья, а добился лишь мгновенной гибели.

Позднее, сопоставив факты, маркграфу удалось без труда понять, что же произошло на самом деле. Трое неизвестных умудрились незаметно пробраться в сад и занять ключевые позиции. Четвертый, так и не опознанный, подсыпал Тоскунелу снотворного в бокал с вином. Видимо, этим наемникам хотелось все обставить как несчастный случай. Отравление мигом бы распознали лекари, а снотворное, разбавленное приостеринским вином не оставляет в организме никаких следов. Иголки же, которыми плевался один из убийц, были пропитаны смолой анчаруина, которая, при попадании на кожу, вызывает приток крови к сердцу. Результат всегда один: инфаркт. Тут и придраться-то не к чему. Яда-то в крови нет…

Впрочем, если вылить яд на кожу, а не вводить его внутрь, эффект будет другим. Тело обуглится. Именно поэтому они пулялись иглами.

Глава 8. «Скрижали»

Тоскунел проснулся от собственного крика. Смятая простыня была насквозь мокрою, а на наволочке остались три желтые полосы. Подскочив на кровати, парень несколько мгновений не мог различить, где уже закончился кошмар, и наступила тревожная гэдориэльская ночь. Сны и реальность оказались в чем-то схожи. Нет, не темнотою, а ощущением надвигающейся беды. Предчувствие гибели висело в воздухе туманными клубами, оно было разлито, точно запахи. Оно проникало всюду и все пропитывало собою.

Тряхнув головою, Тоскунел наконец-то осознал, что он не в чуждом подземелье, а в собственном особняке. И никто не гонится по его пятам, и не горят во мраке кровавые зрачки, и нет людей с отравленными стрелами.

Подойдя к окну, выглянув на пустынную площадь, маркграф заметил там шатание чьих-то теней. «Воры или убийцы». — мрачно подумал Тоскунел и вздохнул. Он был уверен в своей охране, но, после всего происшедшего накануне, страх вползал-таки в душу змеею.

Появление Ихтиса в Гэдориэле полностью вывело маркграфа из состояния прострации и тупого равнодушия. Этот ведьмак принес с собою интриги, покушения, дымку тайны; но именно он, одним своим видом, будил желание жить и бороться. Было в этом мужчине что-то колдовское, подчиняющее его воле.

И вот теперь, очнувшись от очередного кошмара, Тоскунел мигом припомнил все пророчества Ихтиса. От этого противно заныло под ложечкой, а во рту появился привкус соли.

Да, темные силы, основавшиеся на Хордоре, вполне могли найти любого человека и раздавить его. Тут уж не поможет ни эльфийская кровь, ни знание последних заклятий гоблинов. Что ж, вполне могло быть, что Слуги Ночи не были отринуты богами и сами превращались во всемогущих владык.

Уж кто-кто, а Тоскунел прекрасно знал, что видимый враг — всегда менее опасен. Последние полгода жизни маркграф отдал на штудирование фолиантов в библиотеке Университета Слова, а уж сам факт, что дворянин чему-то по-настоящему учится — заставлял задуматься!

Все дело было в том, что Тоскунел жил в кольце повторяющихся событий: вокруг менялось лишь место действия, декорации, люди, но что-то глобальное никак не сдвигалось с места. Снились одни и те же сны, в которых Тоскунел убегал от чудищ. Иногда мерещились злобные твари, которых не существует в природе.

Появлялись наемные убийцы. Впрочем, охрана всегда была на высоте. И только вчерашний бал оказался исключением из этого правила.

Значит, что-то изменилось. Это страшило, но и давало надежду вырваться-таки из липкой паутины кошмаров. И, все-таки, главное заключалось не в этом. Тоскунелу казалось, что боги ждут от него или подвига или отречения. Парень чувствовал, что за ним непрерывно следят. От этого хотелось поймать невидимого лазутчика и «начистить ему морду», дабы не вносил в нормальную жизнь ощущение смуты и тревоги.

Немного успокоившись, парень оделся и сел в кресло. В этот раз он опять обойдется без прислуги: незачем кому-то знать о кошмарах маркграфа! И так слишком много перешептываний на кухне. Ах, эти заботливые горничные! Им хочется верить, что жизнь — сплошной, непрекращающийся флирт, слегка разведенный страданиями от разлук. «Наш господин бледен! Наверное, он влюблен». Тьфу!

Сквозь приоткрытую штору сочился ночной свет. Кто не просыпался от кошмаров, тот не видел этого светящегося, отдающего звездным серебром, мрака. Ночь никогда не бывает полностью темной. Просто нужно, чтобы привыкли глаза.

Тоскунел равнодушно следил за краешком полной луны, что нахально подбирался к окну, и думал о прочитанном накануне. Этот день прошел в библиотеке.

Рутвингские владыки всегда отдавали много времени и сил, чтобы в каждой резиденции были книги. А в особняке, стоящем в самом сердце Соединенного Королевства, сами боги велели собрать все антикварные фолианты и свитки. Да, библиотека здесь была шикарная. Она не уступала университетской, но все же, некоторых книг здесь не было. Вот и приходилось время от времени вылезать из своей уютной берлоги, из дворца, чтобы трястись в карете в центр Гэдориэля.

Но сегодня маркграф не покидал своих владений. Вместе с полуденным солнцем он вошел в читальную залу и развалился на кресле. Все необходимые книги, бумага, перья и чернила — были заранее приготовлены камердинером. Они покоились на журнальном столике. Тоскунел не любил столы. Они вызывали в нем чувство усталости. Как и всякий дворянин, маркграф обожал комфорт.

Книга была толстой, в медных застёжках. Переписчик прокорпел над нею пару лет, но изящество, с которым были выведены верхнеэльфийские руны, стоили того. Впрочем, писарь не знал, что делает. Он просто перерисовывал завитушки. Ведь эльфы погибли еще до появления короля Аорея, а значит, вполне могло оказаться, что их и не было вовсе.

Но вот мертвый язык оказался живее своих хозяев. Конечно, им владели избранные. Остальные думали, что и они говорят на языке погибших богов, но это было не так.

Сам процесс чтения был для Тоскунела неким священным обрядом. Маркграф умывался, расчесывался, надевал специальную одежду, смахивающую на тогу Хранителей, и лишь потом спускался в библиотеку. Так было и на этот раз.

Книга называлась незамысловато «Скрижали». В её названии было что-то древнее, пышущее тайнами. На самом же деле это был сборник странных текстов. Их особенность заключалась в том, что раз в месяц, в полнолуние, один из рассказов исчезал, а на его месте — возникал новый. Тоскунел знал об этой особенности, но никак не мог уловить той странной логики, согласно которой менялись все эти новеллы.

Нет, не было в книге рецептов молодости, тайных эликсиров бессмертия, любовных наговоров. Отнюдь. Это были грустные рассказы о выживших эльфах, о проклятии ваддаэйрцев, о пьяных дебошах леших из такой далекой и загадочной Плайтонии. Встречались там и повестушки об Аорее, о каких-то мифических героях. В целом все казалось большой мистификацией, но, почему-то Тоскунел каждый месяц перелистывал томик и искал новый рассказ.

На этот раз появилась какая-то странная, насквозь символичная баллада о мечах.

Сейчас, вспоминая вязь рун, вдумываясь в смысл прочитанного, маркграф задумчиво теребил прядь своих длинных волос, наматывая их на указательный палец.

Смысл баллады сводился к тому, что в стародавние времена, на священной горе Алатырь, возвышающейся маяком над океаном, появился хромой кузнец. Он выковал два меча и каждому из них дал имя. Он вдохнул в свои изделия жизнь. Но у каждого из клинков оказался скверный характер. Вместо того, чтобы помогать эльфам в борьбе против повстанцев Орлэвского графства, мечи перегрызлись между собой, поругались со своим творцом и сбежали с горы Алатырь. Но самое странное было в том, что баллада заканчивалась прямым намеком на то, что пришло время появления этих клинков в землях архипелага. А заканчивалось все так: «И ты, читающий эти строки, — один из повелителей мира. Только тебе подчинится один из мечей».

Тут было над чем задуматься.

Второй день, взятый Тоскунелом для размышлений над предложением Ихтиса, миновал.

Глава 9. Сны маркграфа

Пламя гудело ровно, тяжело. Оно не танцевало, оно металось раненым зверем и глухо стонало. Но, все-таки, заключенное в темницу, оно ощущало свою мощь, оно могло вырваться наружу, но не хотело. Может быть, именно в осознании своего могущества пламя и находило удовольствие.

Да, огонь был живым. От него веяло жаром и легендою.

Подмастерье бегал, сжимал меха, давал пламени пищу.

А рядом, у наковальни, стоял кузнец. Его лицо было красным, мокрым от пота. В руках он держал болванку, которая шипела в огне, приобретала кровавый цвет и, казалось, сама превращалась в сгусток огня.

Кузнец выхватил заготовку и принялся плющить металл молотом. Искры летели во все стороны. Было душно. Но, все-таки, было в этой кузне нечто странное. Казалось, что человек не работает, а рождает нечто прямо из души. И весь обряд опускания металла в огонь, на наковальню, в чан с водой, — и по новой, — казался не столь рутинным, сколь магическим.

Клинок рождался на глазах.

А молот пел свою песню.

Тоскунел смотрел, как по лезвию, сами собой поползли руны, не вдавленные, а, наоборот, выпирающие с поверхности клинка. Буквы были эльфийскими. Маркграф сразу узнал их. А кузнец, не обращая внимания на чужака, мерно ударял молотом. И вот, на гарде клинка что-то набухло, точно почка весной, лопнуло. Это родился глаз. Он был живым. Его зрачок был черным и ехидным. Глаз подмигнул.

— Рубин! — рявкнул кузнец.

Подмастерье бегом ринулся к стене, на которой висела кожаная сумка, достал оттуда кровавый камень и подал его своему хозяину.

Кузнец усмехнулся и вдавил рубин в глаз меча.

И тут остриё клинка раскололось, обнажило острые зубки и темно-вишневый язык.

— Ох! Мама, роди меня обратно! — заявил меч.

— Не судьба. — в тон оружию откликнулся кузнец.

— И на кой хрен нужна эта конспирация? — возопил меч. — У меня было нормальное зрение, а сейчас все стало черно-белым. Ну-ка, вертай всё взад!

— Побурчи еще у меня! — усмехнулся творец. — Хочешь, чтобы тебе глазик выколупал какой-нибудь любознательный мальчик в то время, пока ты будешь спать? Или ты думаешь, что в запале битвы не можешь напороться на сучок и ослепнуть?

— Всё едино: изверги вы все! — заявил меч и затих под ударами молота.

А Тоскунел перевел взгляд к кожаной сумке. Там, над нею, на стене висел ещё один меч, на ножнах которого было выгравировано странное плайтонское имя: «Лютобор».

«Что это значит? Лютый борец или злобный лес?» — думал маркграф, с трудом припоминая уроки иностранного языка.

А меч вдруг подмигнул. В его рукояти тоже красовался драгоценный камень.

Тоскунел вздрогнул. Это был какой-то сумасшедший мир.

Кузнец, кидая клинок в воду, сбрасывая на ходу рукавицы, обернулся к гостю:

— И давно ты здесь?

— Нет. — помотал головою маркграф.

— Пришел поглядеть на рождение друга. — усмехнулся хозяин и отер пот со лба. — Что ж, дело хорошее. Только смотри, не столкнись с врагом. Ты, насколько я понимаю, ни черта еще не знаешь.

— Хорошо!!! — завопил из кадки меч. — А кто мне спинку потрет?

— Облезешь. — буркнул подмастерье и вышел на свежий воздух.

Тоскунел едва скрыл улыбку.

— Точно. — резюмировал кузнец, оглядев своего гостя. — Юность богов. Эх, смотрю я на тебя и завидую: пред тобою целый непознанный мир!

Маркграф лишь вежливо пожал плечами.

И вдруг небо потемнело.

Тоскунел и кузнец выскочили наружу.

Черные облака, взявшиеся неизвестно откуда, скрыли солнце. Сверкнула молния. И там, во мраке, показался силуэт дракона.

— Лёгок на помине. — проворчал кузнец и, уже обращаясь к Тоскунелу, добавил. — Убирайся домой. Немедленно!

Маркграф надулся. Его лицо пошло багровыми пятнами. Никто не смел с ним так обращаться.

— О, эта юность! — взвыл кузнец и, схватив непрошеного гостя за руку, швырнул его в огонь.

Боль обожгла всё тело.

Но Тоскунел чувствовал, как провалился в бездонную яму, в которой уже не было пламени. И в тот же миг отовсюду, отражая саму себя, хлынула музыка отчаяния. Из её леденящих звуков рождалось видение разбуженного пожара.

Маркграф ощутил себя зависшим над Гэдориэлем. Он чувствовал, что парит на высоте птичьего полета и с удивлением рассматривает древнюю столицу.

А там, внизу, бушевало пламя. Оно с хрустом пожирало дома и дворцы. Люди бежали, толкались, мешали друг другу, падали и умирали под ногами соплеменников. Стихия делала их безумными.

Тоскунелу даже казалось, что он видит глаза этих несчастных. Эти глаза были полны ужаса и безысходности. Хотя, конечно, с такой высоты, маркграф не мог видеть этого.

И черная музыка волнами накатывала на город.

Но за крепостными стенами — гулял ветер. Враг был в сердцах людей. Он был невидим, а оттого еще более могущественен.

И вдруг раздался рокот барабанов. С севера показалась фигура человека в черном плаще. Незнакомец, поддерживаемый невидимой силой, летел навстречу Тоскунелу. В руках противника сиял меч.

Это был враг. Тоскунел понял это сразу.

Но с запада появился дракон. Он вяло изрыгал огонь и матерился. А по спине летучего змея возбужденно бегал седой старикашка, размахивающий костлявыми руками и дико орущий:

— Быстрее, мы теряем его!

Воин в черном плаще приближался. Уже можно было различить черты его лица: они были резкими, властными и сумасшедшими. В глазах плясало пламя восторга. А тонкие бескровные губы змеились в усмешке и топорщили щегольские усики. Жесткая черная челка то ниспадала на лоб, то вздымалась вверх, смешно топорщась в разные стороны.

Враг занес над головою меч. И Тоскунел узнал этот клинок. Это был Лютобор.

Удар. Уклониться маркграф не успел.

Тоскунел проснулся от собственного крика и привкуса крови во рту.

В распахнутые двери вбежали слуги и телохранители.

Маркграф был одет. Он сидел в кресле. Руки его были влажными, на лбу блестели капли пота.

— Все хорошо. — улыбнулся юноша. — На этот раз никаких отравленных стрел.

Последним, вместе со всеми, вошел старый преданный слуга. Он был бледен. Глаза его пылали страшным огнем ненависти.

— Мой повелитель! — прохрипел Рэйкве, и маркграф понял, что получены дурные вести.

Тоскунел, стряхивая остатки кошмара, жестом отпустил слуг, и лишь потом спросил:

— Что?

В спальне повисла мертвая тишина. Рэйкве, казалось, мигом постарел лет на двадцать, лицо сморщилось, руки нервно подрагивали.

— Кто? — шепотом спросил Тоскунел, судорожно вцепившись в подлокотники кресла.

Старик сглотнул и зарыдал, пряча лицо в руках.

— Рэйкве, кто?!!! — сорвался на крик юноша.

— Все. — только и смог выдавить слуга.

— Гонца сюда! Немедленно!

Через несколько мгновений в комнате появился изможденный мужчина, утирающий вино с усов.

— Говори. — приказал Тоскунел. — Всё, без утайки.

— Ваши сиятельные родители, да будет им пухом земля, вместе с сестрой отправились в Кэрвэле. Они готовы были сделать шаг примирения. Ваш отец даже подготовил письмо и все полагающиеся документы. И все было бы хорошо, да на первой же опушке лошади вдруг понесли. Кучер не смог их удержать. Охрана ринулась на выручку. Гвардейцы проявили чудеса мужества, прыгая со своих лошадей на оглобли кареты, но это не помогло. Карета опрокинулась с обрыва в реку. Погибли все трое. А еще: кучер, паж, и трое гвардейцев.

Тоскунел молчал, но слезы застыли в его глазах. Нет, не ожидал он такого поворота! Даже помыслить не мог! Боги, с появлением этого проклятого Ихтиса вся жизнь пошла наперекосяк! В ней и раньше-то не было ничего хорошего; но сейчас она превращалась в сущий ад!

Кто бы мог подумать, что отец, мать и сестра вдруг задумают навестить бабушку, которая вот уже пятнадцать лет ни за что не желает возвращаться в родовое имение и живет с каким-то лицедеем в Кэрвэле.

Само по себе желание примириться похвально, да только в голове никак не укладывалось, с чего вдруг понесли лошади. Это какое-то проклятие, сглаз! Иначе объяснить нельзя.

Как могло получиться, что вся семья погибла? На этот вопрос мог быть только один ответ: заговор. Но этого просто не могло быть! Значит, рок, судьба или — черная магия. И третьего не дано!

Боги, как могло случиться все одновременно: и покушение на самого Тоскунела, и гибель всей семьи. Кто пытался уничтожить весь клан Рутвингов? Кому мог помешать древний и миролюбивый род?

Как хотелось напиться! А за дверями, наверняка, уже ожидал канцлер Судебной Палаты, лично явившийся, дабы начать дело о вступлении Тоскунела в права наследника. О, как не хотелось сейчас заниматься этими условностями! Было совершенно не до этого.

Последнее известие перекрыло собой все события прошлых дней. Вчерашний бал, на котором маркграф стал вторым действующим лицом, обсуждаемым не менее бурно, чем красота Гэлимадоэ и платье Нейтли, казался прошлогодним. И все игры в отчаянного соблазнителя и вора сердец казались сейчас насмешкой судьбы. Ох, как было больно. И стыдно.

— Зовите Ихтиса. — прошептал Тоскунел. — Привести прямо ко мне без всяких задержек и церемоний. Это приказ.

Глава 10. Решение

Наступает Эпоха Безвременья. Времена Настоящее и Обратное сошлись в единой точке и земли архипелага вошли в резонансный паз Вселенского Гиперколеса Кармы. Занавес между прошлым и будущим поднялся. Пришло время богов и героев…

Тоскунел помотал головою, точно пытаясь вытрясти слова Аоронда. Вот проклятый старик! Маркграф давно уже покинул храм, но наставления Хранителя звучат в ушах как барабанная дробь. Эх, надо ли было переться к этому сумасшедшему?…

Тоскунел сидел в кресле своей спальни и потягивал вино, убеждая себя, что не станет напиваться. Это просто так. Надо же было себя чем-то занять. А думать о снах и пророчествах не хотелось. И уж, тем более, трудно было искать причину гибели всей семьи. В этом не было смысла. Решение уже было принято.

Боги с ним, с комфортом! Маркграф безумно хотел жить. А еще, он хотел отомстить подлым наемникам и злым колдунам.

Тоскунел уже не сомневался, что в ход была пущена черная магия, и вовсе не собирался провести остаток своих дней в доме скорби. Уж лучше тащиться пешком через все королевство, нежели потом ходить со слюнявчиком, гыкать и не понимать, что происходит.

Двери распахнулись, и на пороге появился Ихтис. Он больше не казался неотесанным мужланом, и не был блистательным вельможей. Он сильнее всего смахивал именно на ведьмака.

Ихтис был готов к походу. Заплечный мешок, меч, кинжал, плащ, высокие сапоги и кожаная тесемка, перехватившая волосы делали мужчину похожим на романтически настроенного рыцаря. В довершение образа — у Ихтиса оказались обветренными и рассекшимися до крови губы. Казалось, что герой любовных романов сошел со страниц третьесортной книжонки.

Тоскунел оглядел своего боевого товарища и лишь покачал головою: не воин.

— А ты умеешь быть разным. — позволил себе заметить маркграф. — Это хорошо.

— Я — ведун. — скромно ответил Ихтис. — А значит, есть во мне что-то от леших и бездомных бродяг.

— Ведун? — Тоскунел пожевал на губах это слово. — Значит, сталкер?

— В Плайтонии не знают такого слова.

Маркграф вдруг вспомнил про Лютобор, и смутные, неясные сомнения закрались в его душу. Но выбора не было. Нужно было рискнуть.

— Ты хорошо владеешь эльфийским. — вздохнул Тоскунел и отодвинул бокал. — Где учился?

— В Гэдориэле.

— Хм. — маркграф насупился: Ихтис оказался скользким, как рыба. Впрочем, в переводе с нижнеэльфийского его имя как раз и означало «рыба».

— Вы хотели сказать: хорошо владею псевдоэльфийским. — усмехнулся ведун.

Тоскунел воззрился на собеседника так, словно пытался заглянуть ему в душу.

— Если слово «Лютобор» вам о чем-то говорит, то время выступать в путь. — продолжил говорить загадками Ихтис.

Маркграф вздрогнул. Ведун знал намного больше, чем могло показаться. И если он враг, то от него уж не скрыться, а если друг — то стоит дюжины телохранителей.

— Кто ты на самом деле? — Тоскунел заставил себя, не мигая смотреть в карие со стальным блеском глаза.

— Я же говорил: ведун. — вздохнул Ихтис. — Меня послал Нилрем. Просто, долгое время я жил в Кызым-Улусе, пока не появилась возможность переправиться через Ваддаэйр в Плайтонию. А уже оттуда мы с женой мигрировали в Гэдориэль. Судьбы людей — это их дороги. Вот и всё.

— Опять темнишь!

— Ну почему? — Ихтис без приглашения сел на кровать. — Аоронд ведь отправлял тебя к Нилрему, а дороги ты, само собой, не знаешь. Да и Хранители Мудрости — не рыночные торговки. Они кому попало свои секреты не раскрывают. Я же скажу тебе больше, чем Аоронд. У Нилрема хранится меч. Твой личный. Его, на заре эпох выковал Вакула. Впрочем, и Лютобор — тоже его работа. Он чудный мастер, этот кузнец. Лютобор уже обрел хозяина. И нам медлить нельзя. Сила врага растет теперь с каждой минутой. А если задержать тебя в пути, то соперник, и вовсе, станет непобедим. Тогда — всем нам смерть. И никакой маг не поможет.

— Ладно. — вздохнул маркграф. — А кто понесет мои вещи?

Ихтис только улыбнулся.

— Что смешного? — встрепенулся Тоскунел.

— Нам понадобятся лишь деньги, чтобы есть в харчевнях. Благо, их не так уж и мало. А тащить с собою ворох платья — глупо. Не на прием же мы, в конце концов, собрались.

Маркграф покраснел и уточнил:

— Хордорскую и прочую волюту брать?

— А как же. — улыбнулся ведун. — Запас карман не тянет.

«А не мошенник ли этот Ихтис?» — невольно подумалось Тоскунелу; у маркграфа ведь так и не оказалось времени, чтобы навести справки об этом человеке.