Философская лирика. Собака из лужи лакает небо

Валерий Белов (2024)

О жизненном правиле, наиболее хорошо выраженным в молитве:Господи, да ниспошли мне: Терпенья молча принять, что нельзя изменить;Сил переделать, где хватит уменья;И разуменья ту грань отличить.

Смысл жизни и суть бытия

Смысл бытия

Для чего мы живём — для того, чтоб нас после спасали

И хранителей сонм неизменно над нами кружил?

Мы ж ответа не зная, в спасение веря едва ли,

Вновь и вновь повторяем безумства свои виражи.

Оправданья себе мы не ждём, но свободою воли

Выкупаем мы право надеяться, верить, любить,

И на землю с высот опадая осенней листвою,

Принимаем безропотно «не укради, не убий!».

Возлюби как себя самого — достоверней не скажешь,

Но единых рецепторов с нами у ближнего нет.

Только силой любви ощущая, что чувствует каждый,

Постигаем мы то, что поведал нам Новый завет.

Исповедуй любовь воплощеньем Божественной сути,

Что гнездится в душе, а не в нравоученьях святош,

На любом рубеже и тропе, большаке, перепутье

С ней ты счастье земное и смысл бытия обретёшь.

Тяга к правоте

Религия, прозрение, духовность…

А дальше что продолжит этот ряд?

Стремленье к идеалу безусловно,

Оно присуще даже упырям.

Благоговенья чувство всем знакомо,

А сколько бед с намерений благих…

Ведь тяга к правоте дана любому,

Себя кто отличает от других.

В какой она предстанет парадигме,

Одежде или вовсе в неглиже?

Коль истину искать в Священных книгах,

В Коране правда будет в парандже.

В буддизме ей ходить бритоголовой,

Для избранных — обрезанной слегка.

Для скептика она во всём условна

И в бубенцах для Ваньки-дурака.

Прелесть жизни несут озорные потоки

Прелесть жизни несут озорные потоки,

Норовящие всё поворачивать вспять.

Те потоки должны быть свежи и жестоки,

Чтоб барьеры крушить, чтобы рёбра ломать.

Где засоры и вонь, где господствует плесень,

Там соседствует вера с потребностью лгать.

Не с того ли в науку так верят балбесы,

Чтобы вечные истины ниспровергать?

К новой жизни Господь свой шлагбаум поднимет,

Наши ржавые рельсы исчезнут вдали.

Время смоет препоны и нас вместе с ними,

О пощаде его бесполезно молить.

Прелесть жизни несут озорные потоки,

Захлестнула меня их шальная струя.

Как бы ни были наши похмелья жестоки

И ужасны пороки — в них суть бытия.

Про кирпич и Божий бич

Что занесён над каждым Божий бич,

Вершащий суд свой в мановенье ока,

Про то, как можно сгинуть и не охнуть —

Мир должен помнить, глядя на кирпич.

Не просто так по прихоти своей

Он скатится на голову зеваки.

Лишь тайные увидев в небе знаки,

Он заповедь нарушит — Не убей!

С рождения прошёл он сквозь огонь.

Подъёмником доставленный на крышу

Он будет ждать покорный и притихший,

Когда рукой, бедром или ногой

Незримый жест пошлёт его в полёт.

Обычный человек в рабочей робе

Без умысла кого-нибудь угробит

Из тех, кто вверх лица не задерёт.

Но есть у кирпича своя беда —

Не оказаться вовремя на крыше,

Не выполнить назначенное свыше,

И не оставить о себе следа

Среди других, расколотых на треть,

На свой подъёмник в небо опоздавших…

А нам, случайной смерти избежавшим, —

Лежащим кирпичам Осанну петь!

Локтем в живот иль ногами вперёд

Нам чувство локтя, как фактор решающий

Для процветания, жить не даёт.

Очень знакомо оно сотоварищам:

Локтем в живот — не ногами вперёд.

Хоть бы и так… Не одни мы на глобусе,

Чтобы разнежиться и загорать.

Место под солнцем — окошко в автобусе,

Сесть не успели — извольте стоять.

На ногу чью-то встав непреднамеренно,

Люди при этом не дышат ровней.

Если невротик забился в истерике,

Нервам соседей не стать здоровей.

В кипише общем, издёрган и выпивши,

Катит народ из Гоморры в Содом.

Вот и доехал ты, друг мой не выпавший,

В город-пустырь под названьем Дурдом.

В том мегаполисе с глупым названием,

Что надоело, как детям драже,

Хата твоя та, что самая крайняя,

Разницы нет, на каком этаже.

Даже рассудком отъехавши в сторону

И отрешившись от бед и тревог,

Не поддавайся суждению вздорному,

Что хата с края вдали от дорог,

От переездов, где мчатся истории

Локомотивы, сбивая с пути

Тех, кто задумал с кондуктором спорить и

Место в автобусе не оплатил.

Жить для себя — это так, тем не менее

Ты осознать это должен, старик —

С каждым ушедшим твоим соплеменником

Жизнь и твоя сократилась на миг.

И как итог, в опустевшем автобусе

Некому будет толкаться в пути,

А сам автобус с покатого глобуса

Сбросит взбесившийся локомотив.

Нам чувство локтя — не фантасмагория

И не ужастик, что спать не даёт.

Выбор у нас, если верить истории,

Локтем в живот иль ногами вперёд.

Автограф наших неудач

Сперва мельчают интересы,

Затем тускнеет жизни цель.

Не скрыть вчерашнему балбесу

Следы унынья на лице.

Былых сражений флибустьеры

Не вспоминают мать твою…

В непритязательности серой

Себя меж ними узнаю,

Иные вылиняли краски…

Невзгод житейских ураган

В себя вмещает под завязку

Вином наполненный стакан.

Немало мы всего хлебнули…

Когда окончится вино,

Мы, осушив напариули,

Увидим собственное дно,

Где сквозь находки и потери,

Муть дней былых и прочий срач,

Чем жили мы, удостоверит

Автограф наших неудач.

О посмертном признании

В согласии с законом мирозданья,

Которому альтернативы нет,

Стремление к посмертному признанью

В ребёнке формируют с малых лет.

Прилежные — те строят свои планы

И делают, что взрослые велят.

А кто из нас особо бесталанны

Об этом даже думать не хотят.

Живут, как бог им на душу положит

«Здесь и сейчас», в конце, но в полный рост.

А как из задних в первые возможно

Им вырваться — поведает Христос,

Научит жить в согласии с Заветом.

Бессмертье ждёт того, кто заслужил…

Но нужно ли признание посмертно

Тем, кто при жизни им не дорожил?

Когда в твоих ладонях целый мир

Из чаши полной радостей, страданий

Одним дано испить, тебе ж — хлебнуть,

В конечный пункт прибыть без опозданий,

Не зная, где кончается твой путь.

В поту холодном кто не просыпался.

Но если ты, забыв про Часослов,

Как в фильме «Остров», смерти испугался,

То значит к встрече с Богом не готов.

Когда же ты не схимник, не отшельник,

Затерянный в глазницах чёрных дыр,

А видишь храм как неба отраженье,

Тогда в твоих ладонях целый мир.

Эх, кольчужка-то коротковата

Из двух зол выбрав меньшее, ладно живём,

К идеалам высоким стремимся.

Всходы зёрен проросших, не ставших жнивьём,

Поклевать залетают синицы.

Что мешает им вызреть, какая судьба-

Лиходейка свои строит козни,

Если наших созревших надежд молотьба

Наступает лишь осенью поздней?

И когда время наших прозрений придёт,

То какие нарушить нам скрепы,

Чтобы цепи несметных проблем и забот

Обратить в молотильные цепы?

Чтобы мудростью лет налитое зерно

Получить с запоздалых колосьев,

Опыт дней, пролетевших как кадры в кино,

Пригодился кому-нибудь после.

У лампадки какой не дышать на фитиль,

Оказавшись в своей аппаратной,

Чтоб про жизнь не подумать, монтируя фильм —

Эх, кольчужка-то коротковата.

Небес изорванный палас

Когда по улицам спешим

Заботам вечным на потребу,

Прочь вылетают из-под шин

Не брызги, а кусочки неба.

Небес изорванный палас

Под завыванье непогоды

Листвой забрасывает нас —

То наши нужды и невзгоды,

Забот житейских череда,

Где всех главнее корм подножный…

Кто мир для благости создал

На нас свои обиды множит,

Оплакивает нас дождём,

Молебен свой вершит ветрами…

Напоминают нам о Нём

Подтёки на оконной раме

И неба порванный палас

В обилии луж придорожных,

Да лет накопленных балласт,

Который сбросить невозможно.

Осень свои руки распластала

Желтизной синюшно-красной охры

Заиграли краски импозантно.

Сбив жару конвойными из ВОХРа,

Холода нагрянули внезапно,

Всю природу в жухлом облаченье

Увели на зону в бабье лето,

Доложили вверх об исполненье

И пошли гулять по белу свету.

В летний отпуск даже метастазы,

Если специально не попросят

Их накрыть кого-то медным тазом,

Все дела планируют на осень.

И понятно, ну кому охота

С медным тазом в отпуск свой вожжаться.

А у холодов одна забота —

В бабье лето выжить, продержаться.

Осень свои руки распластала

Скрюченными ветками, дождями,

И ветрам совсем тоскливо стало,

Одиноко, как в воздушной яме.

Выли те ветра неблагозвучно.

Вырубался свет, тёк холодильник,

Кошки на душе скреблись, уж лучше б

Где-нибудь слонялись и блудили…

Птицы, что к отлёту припозднились,

Никуда уже не улетели.

К холодам бомжи как птицы сбились

В стаю, угнездились у котельной.

Мне привычная картина эта

С каждым годом видится всё чаще.

Так и мы — проводим бабье лето

И сыграем в шестигранный ящик.

Фаталисту объяснять не надо,

Как полёт свой обрывает птица…

Те, кто холодов боялись, наледь,

Дружно потянулись за границу.

Только почему-то мне сдаётся,

Саван там такого же покроя,

Осень жизни и при ярком солнце

Медным тазом каждого накроет.

Долгой жизни следуя наказам,

Мы отсрочим время нашей встречи

С теми, кто уже под медным тазом

И кому покой там обеспечен.

Умереть не в своей постели

Время всё превращает в прах.

С кем похлёбку хлебали лаптем,

Как ты там — на семи ветрах

Вертопрах или вбит по шляпку

В быт, семью? Что, не по годам

Стало нынче менять привычки?

Как здоровье?.. Вопрос задам

И ответ получу обычный:

Да нормально живём, старик…

Только что значит жить нормально?

— Отутюженный воротник,

Пить коньяк, заедать кальмаром,

Осетриной, иную снедь

Поглощать и блудить без меры?

— Жить и только в глубоком сне

Ощущать себя флибустьером?

— Как причину больших помех

Видеть собственное лишь пузо,

Обвиняя в болячках всех

Позвоночник свой заскорузлый?

На вопрос отыскать ответ,

Для чего были все мытарства —

На воде свой оставить след

Иль отдать за коня полцарства?

Чашу жизни испить до дна

Неизвестно с какою целью…

Дорогая тому цена

Умереть не в своей постели.

Ведь жить мы по-другому не умеем

За счастьем призрачным с большим трудом

В дверь не одну и мы ломились лбом.

И уйму шишок мы понабивали,

А сделались счастливее? Едва ли…

Пусть дверь открыта, дом — а вот порог,

И скатерью пред нами сто дорог,

А мы торчим, как прежде, у порога,

Хоть вовсе не за пазухой у Бога.

Выходит, дело вовсе не в дверях.

В каких мы ошиваемся сенях

Вот что для нас куда главнее,

Ведь жить мы по-другому не умеем.

Когда сбывались бы мольбы

Когда сбывались бы мольбы,

Легко мы жили б и радушно,

Держа удары от судьбы

Набитою песочной грушей.

Но тщетны просьбы и мольбы,

Что к небу шлём мы неумело,

И на любой удар судьбы

Мы отзываемся всем телом,

Не запираемся в дому,

Нам в замкнутом пространстве душно,

И живы мы лишь потому,

Что ко всему неравнодушны.

Когда сбывались бы мольбы,

И мы отвыкли бы от боли,

Мы всё одно сшибали б лбы,

Ведомые свободой воли.

Под кожей грубой проще нет

Мир благодушия нарушить,

И быть отдушиной для бед

Всё лучше, чем песочной грушей.

Большая наша маленькая жизнь

Позубоскалили и разошлись,

А что осталось? — Наши встречи, речи,

Оплывшие заплаканные свечи —

Большая наша маленькая жизнь.

Из наших встреч, огарков бытия,

Озябший от безверия до дрожи

Костёр любви Всевышний в небе сложит,

Ориентир для инопланетян.

Однажды, дружно встав из-за стола,

Поднявшиеся к Богу наши души

На тот огонь придут себя послушать

И в пламени речей сгореть дотла.

Нерадостный, казалось бы, итог.

Но неслучайно плачут наши свечи —

Чтобы в Центавре, где-то там далече,

Очередную жизнь Господь зажёг.

Попить, позубоскалить, разойтись

Сойдутся вновь уже иные лица.

Так в новой ипостаси повторится

Большая наша маленькая жизнь.

Действие продолжается

Времени переменчивость —

Явь, кем-то свыше данная.

Сущность же человечества —

Не в переменах главное.

Шишек себе не набили мы,

Не разжились хоромами.

Нам извинят любимые

Промахи наши скромные.

Мы же былые нежности

Пестуем не из жалости…

Пьеса, актёры прежние,

Конец ознакомительного фрагмента.