Танец дождя

Валерий Бирюков, 2020

«Анна стояла перед витриной фотоателье, зажав ладонью рот: там, за стеклом, как в зеркале, отражалась она сама, какой была двадцать лет назад. В этот город, где в далёкой юности у нее случилась первая и единственная, сумасшедшая любовь, она приехала навестить сына, отбывавшего срочную службу в здешней воинской части. А ноги сами привели к зданию с выставленной на всеобщее обозрение выцветшей фотографией, что могло означать только одно: все эти годы здесь надеялись и ждали её возвращения…»

Лёнька и Ленка

Лёнька Максимов учился на третьем курсе университета, когда умерли дедушка и бабушка по отцовской линии. Но задолго до этого печального события они завещали ему свою двухкомнатную квартиру в панельной многоэтажке, куда он и перебрался из институтского общежития. Напротив этого дома, на противоположной стороне общего двора, стоял обнесенный хиленьким штакетником покосившийся, еще довоенной постройки, деревянный дом с удобствами во дворе, который соседи презрительно называли бомжатником, хотя никаких там бомжей сроду не водилось. Зато там жил странный старик со своей внучкой. Приезжая на каникулы в гости к бабушке, Лёнька не раз видел, как он, худой, на кривых ногах, с торчащими из провала беззубого рта рыжими прокуренными усами, — наверно, острыми и жесткими как проволока, — выходил во двор с мешком за плечами, вскрикивая время от времени ржавым-прержавым голосом:

— Старвещь! Старьё — марьё-ё-о! Старвещь!

Люди из бабушкиного дома выносили и отдавали ему ненужные ношеные одежду и обувь, иногда книги в потрепанных обложках. Что он с этим дальше делал — сдавал ли во вторсырье или, приведя в божеский вид, сбывал на базарной барахолке, — Ленька не знал, да его это и не интересовало. Он дружил с внучкой старьевщика Ленкой.

Её родители, как рассказывала бабушка, сгинули в геологической экспедиции. Их то ли медведь задрал, то ли в какой-то пещере завалило. Всех в доме удивляло, что и без родительского присмотра девочка всегда выглядела ухоженной, по-школьному нарядной — в коричневом или белом фартучке и с большими бантами в косичках. Дети побаивались старика и Ленку сторонились, а Лёнька с ней водился, хотя их за это дразнили во дворе «тили-тили тесто», из-за чего они убегали к бабушке, которая угощала «сиротинку» всякими вкусностями.

К этому лёнькиному переезду дед сбором барахла уже не занимался: целыми днями сидел на лавке возле своего ветхого дома, опершись подбородком на самодельную клюку, и молча наблюдал за происходящим вокруг, хотя ничего такого интересного в их общем дворе не случалось. А Ленка превратилась в красивую рослую девушку, которая каждое утро отправлялась на работу в соседний салон красоты, дразня оглядывающихся на нее мужчин соблазнительной модельной походкой и даря темы для обсуждения бабулям, сидящим на лавочке у подъезда.

— О-о-о, расфуфырилась, пошла! — проходя мимо них, услышал однажды Ленька завистливую, как ему показалось, реплику одной из них. — Ишь, как задницей крутит! Стыдобища!

— Ага, — подхватила другая, — юбчонку короче некуда нацепила и пошла искать себе на одно место приключения!

— Ты смотри, Ленька, — тормознули его старухи, — не поддайся на ее удочку. Такая шалава, не приведи, Господи, вымахала! А была таким миленьким ребенком.

А он уже давно поддался: его тянуло к ней, как магнитом, и по утрам, рискуя опоздать на лекции, ожидал у окна её выход из дома, чтобы как будто случайно столкнуться с ней под аркой, ведущей из их двора на проспект, и по дороге перекинуться парой-тройкой ничего не значащих слов. Ленка или верила в случайность этих встреч, или делала вид, что не замечает их подстроенности, хотя ему казалось, что она тоже его поджидает. Но если прежде, когда она была еще девчонкой, в их отношениях верховодил он, то теперь уже Ленка разговаривала с ним ласково-покровительственно, потому что при этих, как будто нечаянных, встречах он почему-то робел, хотя и пытался вести себя с ней, как минимум, на равных, но это у него плохо получалось…

Их разговоры ни о чём выглядели естественно и безобидно до того дня, когда Ленка вдруг остановилась и прямо спросила его:

— Лень, а Лень, а я тебе нравлюсь?

От неожиданности он растерялся, покраснел и едва смог выдавить из себя односложное «да» и через силу добавить: «Ты очень симпатичная».

— Вот спасибо, — засмеялась она. — Пока не спросишь, сам сказать комплимент девушке не догадаешься. Ты мне тоже очень нравишься. — И убрав улыбку, попросила, — женись на мне, пожалуйста.

Тем же севшим голосом Лёнька спросил:

— Это шутка такая, да?

— Да какие уж тут шутки? — Серьезно ответила Ленка. — Нашу хибару наконец-то определили под снос — этой осенью начнут строить здесь новый дом. А нам с дедом обещана всего лишь однокомнатная квартира. По метражу даже больше, чем весь наш дом, и со всеми удобствами не во дворе. Да только хочется иметь отдельную от деда комнату, а то ж ведь никакой личной жизни. Поэтому мне и нужен брак, пусть и фиктивный. У тебя своя квартира есть, на нашу претендовать не станешь. Женись, а потом оформим развод, и все дела. Выручи, а я с тобой как-нибудь рассчитаюсь.

«Ерунда какая-то, — постепенно приходя в себя, трезво подумал Лёнька. — Во что она меня втягивает? Это ж афера чистой воды — брак за два месяц до сноса. Эту ж липу запросто раскусят. Чего доброго, за обман из института выпрут».

— Да ты не дрейфь, — словно прочитав его мысли, успокоила Ленка. — Никто ничего не узнает. Заведующая ЗАГСом — моя клиентка. Мы договорились: она оформит все прошлым годом, а другая моя клиентка — паспортистка — тоже обещала задним числом тебя прописать. А я им за это бесплатно красивые ногти нарисую. Тебе и ходить-то никуда не надо: дашь мне свой паспорт, а я сама все сделаю. Организуем — комар носа не подточит. Ну как, выручишь?

— Можно, я немного посоображаю? — Попросил Лёнька.

— Можно, только не долго, — разрешила Ленка, неожиданно обняла его, крепко и сочно поцеловала в губы, засмеялась, — это тебе аванс! — и ушла, как всегда, соблазнительно покачивая бёдрами.

«Казак с того дня замолчал, захмурел, борща не хлебал, саламаты не ел»… — выразил своё состояние обалдевший Лёнька, вспомнив любимую кедринскую балладу, хотя та трагическая история с материнским сердцем не имела ничего общего с этим «авансом». — Ну, какой из меня, нафиг, казак!»

Нет, повзрослевшая Ленка ему, действительно, даже очень нравилась, но он не знал, можно его тягу к ней назвать любовью — большим, высоким и светлым чувством, как он себе это представлял. Если не врать себе, то это скорее было каким-то темным, дурманящим мозг влечением, вызванным, как он где-то вычитал, естественным в его возрасте сперматоксикозом. К двадцати двум годам он не имел реального опыта отношений с женщиной, и в его частых стыдных снах Ленка была единственным и главным действующим лицом.

Может, потому и тянуло его к ней — вроде как в благодарность за испытанное ночами потрясение, об участии в котором она, разумеется, не подозревала. А у него и язык бы не повернулся ей в этом признаться. Даже под пистолетом.

Фиктивный брак, о котором она просила, эти ночные его переживания не превращал, конечно, в реальность, но делал его фантазии как бы законными. И на следующее утро он перехватил Ленку на привычном месте под аркой и молча передал ей паспорт. В ответ получил от нее еще более долгий и сочный «аванс», от которого он чуть было не опозорился уже наяву, отчего он резко отпрянул от прильнувшей к нему девушки.

— Ты чего как нецелованный? — Удивилась Ленка. — Стесняешься, что ли? — Засмеялась, показав ровные белые зубы.

— Зато ты смелая! С кем это ты такой храбрости набралась? — Обиделся Лёнька.

— Дурачок ты, Лёнька, и не лечишься! Мы ж теперь с тобой, как нас когда-то дразнили, тили-тили тесто — вроде жених и невеста, пусть и не всамделишные. Но про нарошность же никто не знает, правда? — И уже серьезно добавила, — спасибо, Лёнь, ты меня здорово выручаешь.

Хотя свидетелей этого их разговора вроде бы не было, вечером вездесущие бабули на лавочке словно специально ожидали возвращения Леньки после лекций, чтобы засыпать ехидными вопросами:

— Что, попался, голубок? Все-таки охмурила тебя эта шалава? Ох, Лёнька, гляди: наплачешься ты, помяни наше слово! Когда свадьба-то?

— Ну, какая еще свадьба? — Попытался он отбиться. — Если насчет Ленки, так вы ж знаете, что мы с ней с детства дружим. Только дружим, и все.

— Ага, знаем мы эту вашу дружбу! Видели, видели, как ты с ней обжимался.

Спорить с бабулями — последнее дело. Но с этого дня он перестал подкарауливать Ленку по утрам. Но не из-за приставаний старых сплетниц. Причина была более прозаичная и уважительная — сессия, которую надо было сдать на пятерки, чтобы не лишиться президентской стипендии, позволявшей ему обходиться минимальной помощью родителей. А спустя месяц и вовсе, оставив ключи от квартиры соседям и даже не попрощавшись с Ленкой, уехал к отцу с матерью. Вместе с родителями побывал на море в Римини, съездил в Рим и Венецию, и вернулся заканчивать институт только в конце августа. На удивление, все каникулы те самые сны его не тревожили или он их просто не помнил, хотя о Ленке и ее поцелуе вспоминал чуть ли не каждую минуту…

На противоположной стороне двора от ветхого дома старьевщика не осталось и следа: на этом месте смуглые гастарбайтеры выводили уже второй этаж будущего кирпичного дома, обещавшего превратить их двор в закрытый от утреннего солнца темный колодец.

В почтовом ящике Лёнька обнаружил послание от Ленки — лист бумаги с номером телефона и призывом «Позвони!», что он и сделал.

— Ну, ты, Лёнчик, и гад! Можно сказать, позорно сбежал от молодой жены, — обрадовано возмутилась Ленка. — Поматросил девушку и бросил? Прошла любовь — завяли помидоры?

А он не знал, что ответить.

— Ой, ладно, не парься: пошутила я. Спасибо тебе огромное! Все получилось: у нас с дедом теперь по комнате, и туалет с ванной в доме. Короче, за мной должок. Как насчет того, что я вечером к тебе загляну?

В гости Ленка заявилась с большим пакетом, из которого торжественно извлекла и выставила на стол бутылку армянского коньяка, французское вино, фрукты и коробку шоколадных конфет.

— Свадьбу не отмечали, так хоть развод отпразднуем, — пояснила она. — Сейчас это, как говорит наш премьер, в тренде. Или, как я понимаю, — в моде. Что стоишь, как неродной? Расслабься и доставай посуду, будем гулять.

А Лёнька, действительно, застыл, как остолбеневший, глядя на Ленку, которая за лето превратилась в девушку потрясающей красоты: синеглазую, с золотистыми волосами, полными губами и ямочками на щеках от белоснежной улыбки. Или просто он прежде этого не замечал, стесняясь поднять на нее взгляд, который мог выдать его нескромные, после снов, мысли и желания?

— Какая ж ты красивая! — Невольно вырвалось у него.

— Ну, слава тебе, Господи! — довольно засмеялась Ленка. — Наконец-то, сподобилась — заметил! Нечеловеческое тебе за это спасибо! Да и ты у нас — красавчик хоть куда, такой весь из себя загорелый да мускулистый. Надо нам с тобой как-нибудь вместе сфоткаться, чтоб было, что в старости вспомнить. Ладно, садись за стол, рассказывай, где был, что видел?

Они пили вино, Лёнька рассказывал про километровые золотые пляжи Римини, где устраивали концерты косящие под индейцев желтокожие парни с головными уборами из птичьих перьев, а торговцы предлагали загорающим, выкрикивая «Кока бэлла!», разделанные кокосы; про поразившее его убранство соборов святого Марка и святого Петра; про знаменитое венецианское цветное стекло, тамошние каналы и полчища голубей; про римские фонтаны и невкусную итальянскую пиццу. Ленка слушала, прерывая его восторженными ахами и завистливыми репликами.

— Хорошо тебе, — со вздохом сказала она. — Куда захотел — поехал. А я никуда не могу: мне деда не на кого оставить. Он совсем стареньким стал, за ним пригляд нужен.

— Лен, а ты, правда, эта… ну, как его,…шалава? — осмелев от выпитого, неожиданно для себя задал давно мучивший его вопрос Лёнька.

— Это бабки тебе нашептали?! — Возмутилась она. — Ну, слава Богу, что не наркоманка и не воровка! Неужели и я, как они, когда-нибудь забуду, какой была в молодости? Ладно, сейчас узнаешь! А заодно и расплачусь, как обещала, за твою помощь.

Лена решительно направилась в ванную, откуда через минуту вышла обнаженной, бесстыдно выставив высокую грудь с вишневого цвета сосками, плоский живот с пришпиленным к пупку золотым пирсингом в форме булавки, роскошные бедра.

— Ну, что, Лёнчик, — храбро заявила она, — проверим?

С трудом оторвав взгляд от аккуратного рыжего треугольника внизу ее живота, Лёнька хрипло спросил:

— Лен, выйдешь за меня замуж? По-настоящему?

— А можно я тоже немного посоображаю? — напомнила его ответ Ленка и рассмеялась. — Боже, какой же ты глупый и слепой, Лёнечка! Я ж тебя, дурака, люблю и давно на себе женила. Забыл, что ли? От тебя ж ведь пока предложения дождешься, поседеешь! В детстве ты храбрее был — лупил за меня пацанов, как нечего делать! Так что? — празднование развода отменяем? Свадьбу будем отмечать?

— Только ты оденься, ладно? — Тихо попросил Лёнька. — Пожалуйста…