Свобода, овеянная ветром

Валерий Георгиевич Свешников

«Свобода, овеянная ветром» – книга о важных уроках в жизни автора. О радостном ожидании мальчишки чего-то хорошего, невзирая на все трудности. Книга о том, как он понял, когда закончилось детство, а затем с получением паспорта вдруг началась непредсказуемая взрослая жизнь. Это панорама приключений, обретения друзей и попыток найти свой путь в жизни.

Летняя посуда

Детские игры — это не простое время препровождение, а наши первые шаги к взрослой жизни.

Лето 1941 года началось с того, что к нам в гости приехала Ниночка — моя двоюродная сестра — дочка брата моего отца. Ее привезли из Ленинграда на лето к нашей бабушке Саше.

А вскоре началась война. Через месяц после ее начала в Вологде оказался проездом ее отец Николай Свешников — командир Красной армии.

Он ехал в тыл за пополнением. Рассказывали, что мой отец обратился к брату с просьбой взять его к себе в часть.

Отец, по наивности своей, полагал, что война быстро закончится, и он не успеет повоевать. Правда, его уже мобилизовали и направили в службу воинских сообщений. Но отцу казалось, что связь через Вологду с фронтом будет всегда надежной, а война ее не коснется.

Брат же, похоже, со своей частью поедет бить врага. А отцу ничего не достанется, и скорая победа свершится без его участия.

Как потом отец рассказывал, брат его «успокоил» — не спеши, всем, похоже, придется повоевать. А вот, если что со мной случится, то помоги моим, чем можешь.

Так и оказалось. Уже осенью связь с Ленинградом прервалась. Поэтому Нина осталась жить у нас. В конце сентября она пошла в школу. Я, по причине своего малолетства, начал ей завидовать, — моя сестренка уже взрослая — ходит в школу, а меня даже в детский садик не берут.

Наступило лето второго года войны. Ниночка рассказала, что у школьников начались каникулы, и они целыми днями играли во дворах с друзьями и подружками. Игр было много. Все их разнообразие можно разделить на девчачьи и на мальчишечьи.

У девчонок наиболее частыми были игры «в дом». Они также любили «классики» — перепрыгивание на одной ноге по квадратам, нарисованным на земле.

Эти начерченные квадраты носили название «черта». Как только не скакали на этой «черте»! Были и простые варианты, когда перед началом твоего захода нужно попасть особой плиткой в нужный квадрат, а потом, подпрыгивая на одной ноге, попадать ногой точно в каждый квадрат. Если же ты наступил на линию — на «черту», то ты сгорел. Тогда ты отдавал ход другому участнику.

Много игр проходило в соревновании по ловкости прыжков со скакалкой. Встречались игры с фантиками — обертками от конфет. Конечно, имелись и другие девчачьи игры, но и упомянутых состязаний в ловкости достаточно, чтобы утверждать, девчонки не скучали.

У парнишек набор игр и интересных занятий оказывался, пожалуй, побольше, чем у девчонок. Часто наши игры и девочек тоже привлекали. Тогда не существовало каких-то барьеров, мешающих тому, чтобы девчонки играли «в ножички» и в городки, да и мы — парнишки — иногда скакали на черте.

С каждым новым летом появлялись и новые игры. Особенно привлекали игры-состязания, в которых девчонки и мальчишки с упорством боролись за победу.

Так, одно лето все с удовольствием скакали на досках, положенных на чурбак. Все объяснялось тем, что в соседнем доме шел ремонт и во дворе лежали эти доски и обрезки бревен. Побеждал тот, кто подпрыгнет выше всех.

В одном из соседних дворов соорудили нехитрый «аттракцион» — гигантские шаги. Мы их называли «гиганы» и крутились на них чуть не целыми днями.

Казалось, нашим летним играм и счастью не будет конца. Но время шло и через три года, вдруг, к общей радости, сняли блокаду Ленинграда. Постепенно появилась связь телефонная и железнодорожная. Пришли письма от Клавдии Николаевны — матери Нины. Она, естественно, беспокоилась о судьбе дочки. После окончания учебы ее стали готовить к отъезду в Ленинград.

И тут у нас возник неожиданный раздор. Мы с Ниночкой, хотя и подружились за эти три года, но неожиданно в слезах и с причитаниями пришли к взрослым, чтобы разрешить наш спор.

Говорят, мы оба рыдали в три ручья, и горе наше казалось, так велико, что родители решили как-то разрядить распрю. Они начали расспрашивать нас о причине слез, и долго не могли понять, в чем же дело.

Пришлось всем идти в сарай, и разбираться на месте, что же у нас стряслось. Сквозь всхлипы, слезы и жалобы, наконец, старшие поняли, что речь идет о «летней посуде», которую Нина решила увезти с собой в Ленинград.

В углу сарая мы показали причину нашего раздора. Ею оказалось наше главное богатство — «летняя посуда» — несколько блюдец с оббитыми краями, крышка от заварного чайника, черенок от ножа с остатком лезвия длиной с палец, а происхождение остальных черепков даже не представлялось возможным установить.

Нам предложили до завтрашнего дня самим разделить эту «летнюю посуду» на две равные части, а потом бросить жребий, кому что достанется.

Весь остаток дня мы делили неделимое наше «богатство». Горе от потери чего-либо из посуды нам казалось просто безмерным. Беспокоили нас и слова «бросить жребий». Не могли мы ничего бросать.

Но все-таки с трудом мы составили наиболее справедливый вариант дележа. Предстоял час жребия. Я счастливый пришел домой и увидел отца, он появился дома, потому что должен был отвезти Ниночку в Ленинград.

Когда отец увидел наше неделимое «богатство», то предложил мне поступить по-мужски, и подарить свою часть уезжающей сестре. Уговаривал отец меня не очень долго. Наконец, я решил так и поступить.

Ниночка была счастлива и сразу повеселела.

На следующий день они уезжали в Ленинград. Мы провожали отъезжающих на вокзале, и долго махали руками вслед уходящему поезду.

После отъезда сестренки не стало наших общих игр. Оказалось, что вся летняя посуда — весь «сервиз», который мы долго не могли разделить, так и остался лежать в закутке сарая. Но от этого открытия никакой радости я не ощутил.

Может быть, начал понимать, что с потерей друга исчезает что-то большее, чем нам кажется, на первый взгляд. Похоже, что при расставании с другом мы теряем что-то в своей душе.