Казнь. Генрих VIII

Валерий Есенков, 2005

«Солнце сияло, бросая в окна золотые лучи, плескаясь веселыми лужами на каменных плитах черного пола. В ближних церквях нестройно ударили первые колокола, разрывая утренний воздух жестким металлическим звоном. На широкой толстой груди короля лежала рыжая голова, и, тесно прижавшись, юная женщина согревала сладко спящее тело. Генрих медленно просыпался, щурил от яркого света глаза, шевелил ленивыми пальцами тяжелые волосы Анны, точно проверить хотел, здесь ли, с ним ли она, и вновь засыпал тревожным коротким сном. В его снах бродили суровые тени. Знамена, трубы, мечи. Они едва выступали из тьмы. Трубы трубили. Он звуков не слушал. Черные полотнища трепетали от сильного ветра. Сверкали мечи. Вдруг среди них из мрака встало лицо. Оно было тревожно и бледно. Он узнал в нем отца. Он вздрогнул всем телом. Глаза распахнулись. Он несколько раз протяжно вздохнул, точно только что плакал во сне…»

Глава пятая

Прием

Генрих съел цыпленка, с удовольствием обглодав каждую кость, выпил вина и приготовился к выходу. На нем был расшитый парадный камзол, свободно схваченный поясом, чтобы не слишком выдавался живот. Широкая грудь была украшена золотой цепью и орденом, без которого ему не всегда удавалось чувствовать себя королем.

Он прошел в кабинет. Не думая ни о чем, постоял у окна. Позвонил и отошел к другому окну.

За спиной едва слышно прошелестела открытая дверь. Тихий голос сказал:

— Испанский посол.

Именно испанского посла он видеть теперь не хотел и слишком громко сказал, не повернув головы:

— Пусть ждет.

Голос настаивал:

— По неотложному делу.

Неотложные дела раздражали его. Тем более раздражало его неотложное дело испанца. Он повторил:

— Я занят. Пусть ждет.

Дверь прошелестела. Он остался один.

Отец завещал ему дружбу с Испанией. Завещание было разумным. Разоренной, ослабленной Англии угрожала опасность. Она утратила те провинции, которыми несколько столетий подряд владела во Франции, однако английские короли всё ещё имели законное право на французский престол и французские короли вынуждены были от них откупаться немалыми суммами. Тем не менее Франция укреплялась, мощь её возрастала, и что бы могло помешать ей предпринять новый поход, подобный походу Вильгельма Завоевателя. И как бы Англия смогла себя защитить, одна, без союзников, без хитрой, продуманной дипломатии на континенте?

Испания как нельзя лучше подходила в союзники, позволяла вести сложную дипломатическую игру и сама по себе была безопасна. Она совсем недавно стала единой страной. Сперва Арагон и Кастилия вступили в союз, скорее семейный, чем государственный. Потом они общими силами с великим трудом завоевали Гранаду и выгнали с полуострова мавров. Но завоевание всё ещё оставалось непрочным, а личный союз двух государей, Изабеллы и Фердинанда, был под угрозой.

Когда Изабелла скончалась, ей наследовала Жанна Безумная, её дочь, супруга Филиппа Красивого, правителя Фландрии. Она, разумеется, не могла управлять. Её регентом королева назначила своего мужа Фердинанда Католика. Кастильские гранды этому воспротивились, а Фердинанд оказался слишком слаб умом и характером, чтобы сломить их сопротивление силой. Составился заговор. Гранды призвали в Кастилию Филиппа Красивого. Герцог Медина-Сидония предложил ему две тысячи всадников и пятьдесят тысяч дукатов. Едва он ступил на испанский берег в Корунье, его окружили мятежные гранды. Лишь герцог Альба и маркиз Денья остались верны законному регенту, который почел за благо удалиться к себе в Арагон. Гранды торжествовали. Они нахально возвращали себе привилегии, отобранные у них Изабеллой, собирали в свою пользу налоги и захватывали земли и замки короны. Филипп очень скоро увидел его разоренным. Расстройство всех дел, чуждый климат Испании и несчастная склонность к женскому полу нравственно и физически стремительно разрушали его. Он умер. Неурядица всё разрасталась. Совет регентства грабил Кастилию как умел. Несколько грандов устремились на захват соседних владений. Кастилии грозило ничтожество. По счастью, несколько грандов, оттертых от власти, вновь обратились к Фердинанду Католику. Его власть была восстановлена, но серьезно ограничена теми, кто его возвратил.

Такая Испания была нестрашна ни Англии, ни Франции. В лучшем случае она могла наносить незначительные удары исподтишка. На серьезные военные действия у неё не было сил, а Фердинанд по своему характеру и не стремился к серьезной войне. Французские короли своей наглостью сами задирали его и нарушали его интересы. Они устремились в Италию. Итальянские города уже три столетия враждовали между собой и для отражения внешних нашествий были способны объединяться только на час. Перевалив Альпы, французы врывались в Ломбардию, в Тоскану, в Романью и грабили их, насколько хватало уменья и рук. Они овладевали Миланом и Римом, занимали Флоренцию, захватывали Неаполь.

Неаполем правили короли из Анжуйской династии. Они состояли в родстве с Фердинандом Католиком. Правда, король Арагона считал их незаконнорожденными, но он сам имел виды на это владение и потому оказывал племянникам посильную помощь, что, натурально, раздражало французов. Отношения между Францией и Испанией из натянутых то и дело становились враждебными. Это было выгодно Англии. Со своей стороны, английские короли готовы были подать Испании руку дружбы и с её помощью восстановить свое положение на французской земле.

Другим яблоком раздора являлась Наварра, затерянная в пиренейских горах, как раз между Францией и Испанией. Та и другая жаждали овладеть этим маленьким королевством. Приобретение не сулило особенной выгоды, поскольку редкое население этой горной страны занималось пастушеством и не знало ни ремесла, ни торговли, то есть самых верных источников обогащения. Тут в дело вступали принципы и королевская честь. Ни одна сторона не могла допустить, чтобы у неё под боком преобладала другая. Испанцы захватывали южную Наварру и устремлялись на северную. Французы со своей стороны захватывали северную Наварру и устремлялись на южную. Спор, понятное дело, обещал стать бесконечным.

В ход пускались не только вооруженные силы, но и брачные узы. Изабелла и Фердинанд плели интриги, чтобы женить своего сына Хуана на Катерине Наваррской, племяннице французского короля. Этот план был разрушен. Мужем Катерины стал Жан д’Альбре, вассал французского короля. Новый наваррский король попал в сложное, почти безысходное положение. Ему приходилось услужать французскому королю, чтобы сохранить свои ленные земли во Франции, и заискивать перед королем Арагона, поскольку его королевство оказалось в тисках между Арагоном, Кастилией и Басконией. Французский король его не любил и поощрял занять его трон Гастона Фуа. Со своей стороны, Фердинанд, женившийся на его сестре Жермене Фуа, не испытывал желания поддерживать совершенно потерявшего голову короля Жана. Его спасало лишь то, что французы увязли в Италии, а у Фердинанда не было сил, чтобы его раздавить.

Набеги французов переворошили Европу и разрушили папский престол. Дела церкви были забыты, заброшены. Неожиданно в каждом из пап пробудился воинственный пыл бандита и кондотьера. Цезарь Борджиа, кардинал, вместе с отцом папой Александром Шестым устраняли своих противников с помощью яда или кинжала наемных убийц, крали людей, гноили в темницах, вымогали деньги захватывали чужие владения. Папский дворец стал похож на гарем и застенок. Солдаты Борджиа, стоявшие в Риме грабили прохожих и дома горожан. По ночам на улицах Рима происходили вооруженные стычки. В окрестностях пытали огнем зажиточных поселян, требуя указать, где они прячут сокровища. В одном из местечек они обнаружили только несколько стариков и старух и подвешивали их за руки над раскаленной жаровней. За одно неосторожное слово отрезали язык или руку.

Страшная участь постигла самого папу Александра Шестого. Однажды вечером он ужинал на открытом воздухе в гостях у одного кардинала вместе с Цезарем и другими. Спустя несколько дней все гости, кроме самого Цезаря, стали страдать лихорадкой и рвотой. Папа был при смерти. Он бредил. Ему грезилось, будто вокруг его ложа прыгает дьявол в облике обезьяны. Едва он скончался, Цезарь с кинжалом в руке потребовал у казначея ключи от папской казны. Тем временем папа лежал один без папского перстня на пальце. Никто из кардиналов не пришел преклонить колена, отпустить грехи и прочитать отходную молитву. Шесть могильщиков смеясь втиснули тело в гроб, который оказался узок и мал. Погребение состоялось в храме святого Петра. Папская митра была отброшена в сторону. Гроб был покрыт старым ковром. Тем временем папская гвардия и кардинальская стража бились рядом в базилике подсвечниками и алебардами. Цезарь захватил Ватикан и приказал бить из пушек по монастырю, в котором заседала коллегия. Осада продолжалась дней двадцать, несмотря на слезные мольбы кардиналов конклава. Никто толком не знал, чего он хотел. Вероятно, этого не знал и он сам. Он внезапно удалился в Романью, а кардинал Пикколомини был избран папой, однако умер три недели спустя. Цезарь возвратился в Рим, продал Джулиано делла Ровере голоса испанских кардиналов, которые были на его стороне, и Джулиано стал папой, взяв себе имя Юлий Второй.

Он тотчас изменил Цезарю Борджиа. Цезарь был арестован, переправлен в Неаполь, а оттуда в Испанию и заперт в крепости, но бежал к королю Наварры, брату своей жены, который воевал тогда против французов, и погиб в ночной вылазке, свалившись в ров. Начав предательством, Юлий Второй уже остановиться не мог. У него был характер переменчивый и сварливый. Он ненавидел своих врагов лютой ненавистью и преследовал их с настойчивостью, достойной лучшего применения. На беду престолу и себе самому он был в душе полководцем и обладал мужеством, которое порой возвышалось до героизма, отличался неукротимым высокомерием и больше всего хлопотал о своей земной славе. Прихожане редко видели его в папской митре и на богослужении в храме святого Петра. Десять лет, которые он занимал папский престол, он провел верхом на коне, в солдатских сапогах, с мечом на боку, в кирасе и каске, окружая себя хоругвями и крестами. Он начал с того, что навел порядок в своих светских владениях, окончательно превратил Папскую область в светское государство, овладел городами и замками, которые Борджиа отняли у него, обеспечил своему семейству наследственные права на Урбино, захватил Перуджию и Болонью, которую незадолго до своей смерти успел присоединить к церковным владениям. На всем полуострове серьезное сопротивление могла оказать ему только Венеция, и разыгравшийся Юлий поклялся если не уничтожить её целиком, то на положение простой рыбацкой деревни. В ответ оскорбленные венецианцы пообещали низвести его до положения незначительного прелата.

Страсти, таким образом, разгорелись. Венеция была самой богатой и самой могущественной державой не только на полуострове. Справиться с ней было трудно. Папа сколотил против неё военный союз, в который вступили Испания, Франция и Священная Римская империя германской нации, то есть Австрия и множество мелких немецких княжеств. Без промедления к союзу присоединились Феррара, Мантуя и Урбино. Флоренции уступили Пизу, и она согласилась оставаться нейтральной. Под видом войны начались безобразия, которые просвещенные люди Европы сравнивали с нашествием варваров, хотя это было нашествие итальянцев, испанцев, французов и немцев. Пленных убивали на месте. Вырезали целые гарнизоны, если они осмеливались посягать на сопротивление римскому папе. Вешали окрестных крестьян. Часть горожан из Виченцы укрылась в ближайшей пещере и была там сожжена по приказу немецкого принца. Венеция предложила начать переговоры о мире, но ей было в этом отказано. У неё оставался единственный выход — обратиться за помощью к туркам. Только тут на папу снизошло просветление. Он ослабил Венецию и получил крепости, которые укрепили границы его государства. Полное поражение Венеции открывало дорогу в Италию и туркам, и французам, и немцам. Пусть сегодня эти последние поддерживали его, он знал, что уже завтра они станут его врагами. Он должен был их опередить и опередил. «Если бы Венеции не было, на её месте следовало бы завести другую Венецию», и он заключил с Венецией мир.

Император и французский король увидели себя одураченными и повернули оружие против него. Юлий поклялся истребить этих варваров, как он их теперь величал, бросил в Тибр ключи от храма святого Петра и взял в руки меч святого Павла. Образовался новый союз, в который вошли Венеция и Швейцария. Папа отдал Фердинанду Католику долгожданный Неаполь и тем привлек его на свою сторону. Фердинанд вовлек в новый союз английского короля, который был женат на его дочери, пообещав ему вернуть потерянные провинции на юге Франции.

Так он был втянут в войну. Постоянной армии у Англии не было. У её королей не имелось денег на её содержание. Он набрал несколько тысяч нищих, пьянчуг и пиратов, по каким-то причинам не вышедшим в море, и был поражен, сколько в его королевстве бездельников и бездомных бродяг. Это было не войско, а сброд. Сержанты кое-как обтесали его, научили строиться и обращаться с оружием. Новоиспеченных солдат посадили на корабли. Их сильно потрепала буря в заливе. Они высадились на берег бледные и полупьяные. На них было тошно глядеть. Неизвестно, какую славу им пришлось бы снискать, доведись им участвовать в настоящей войне. По счастью, дело до неё не дошло. Он на собственном опыте познавал азы европейской политики, грабительской и склочной по природе своей. Опыт был горек. На его глазах вчерашние союзники бились между собой. Французы и немцы сосредоточились вокруг Вероны. Папа бросил против них отряды испанцев, занявших Неаполь и натравил Геную на французского короля. Его племянник захватил Модену. Венеция овладела Виченцей. Когда герцог Феррары отказался перейти на сторону папы, папа мигом обрушил на него отлучение и сам сел на коня.

Французский король попытался сражаться с ним тем же оружием. Он собрал своих епископов в Туре. Французский кардинал произнес речь, в которой указал на преступления папы. Папа был обвинен в том, что изменяет союзникам и интересам Италии, что в устах французского кардинала было несколько странно. Собрание иерархов постановило, что папа не имеет права вести войны по мирским причинам с мирскими правителями. В таком случае государи получают законное право оказать ему вооруженное сопротивление, а все отлучения их от церкви лишаются силы.

Папа ответил без промедленья и грубо. Он выгнал из Рима представителей Франции и запретил французским кардиналам покидать Рим. Интердикты и отлучения посыпались ещё более щедро. Французский король возобновил военные действия и приступил к осаде Болоньи, в которой засел папа Юлий.

Вследствие этой неразберихи король Наварры попал в трудное положение. Он не испытывал никакого желания ссориться ни с папой, ни с королями. Но ему угрожали со всех сторон, и он решил вести переговоры со всеми. Испании и Франции он обещал нейтралитет. Для верности Испания потребовала, чтобы он передал ей приграничные крепости, а Франция желала, чтобы он воевал на её стороне. Он поневоле был втянут в войну.

Его могли раздавить, навалившись с юга и с севера. Осада Болоньи отвлекла французского короля. Испанский король убедил папу Юлия, что именно Наварра виновата во всем. Папа, не заботясь об истине, отлучил всех, кого мог: отлучил короля и королеву Наварры, а также любого и каждого, кто в течение трех дней не покорится ему или возьмется за оружие против него и его союзника Фердинанда Католика. Отлученные папой обрекались на вечные муки. Заодно они лишались сана и ленных владений. Земли, крепости и города, принадлежавшие им, признавались собственностью того, кто первым их захватил.

Таким образом руки были развязаны для беспредельного грабежа. Фердинанд двинул против него герцога Альбу и английского генерала маркиза Дорсея. Он получил приказ своего короля двинуться на Байону, столицу Гиени, и оккупировать эту провинцию. Альба имел приказ своего короля прежде уничтожить Наварру.

Англичан было мало. Им пришлось подчиниться. Многочисленная союзная армия вторглась в Наварру. Она нигде не встречала сопротивления. Альба прямо двинулся на Памплону. Наваррский король вынужден был покинуть её. Горожане не хотели подвергнуться полному и беспощадному разграблению. Они отворили ворота, выговорив себе безопасность и сохранение всех своих привилегий. Крепости сдавались одна за другой. Только одна сохранила верность своему королю, но была взята и разграблена. Ссылаясь на папскую буллу об отлучении, Фердинанд Католик принял титул наваррского короля. Во владении Жана д’Альбре оставалась только крохотная часть его королевства, которая находилась по ту сторону Пиренеев.

А что получил английский король? Английский король не получил ничего. Его солдаты возвратились без славы и без добычи, потому что львиная доля добычи досталась испанцам. Он был одурачен. Его самолюбию был нанесен жестокий удар. Он ничего не простил и хорошо запомнил этот урок. Но союза не разрывал. Он был осторожен и молод. Он ещё верил, что союзники охотно помогут ему вернуть корону французского короля. Он ждал.

Папа Юлий продолжал будоражить Италию. Казна его истощалась. Его союзники то и дело менялись. Никто из тех, кто был захвачен этой войной, не обнаруживал верности. Каждый преследовал только свой интерес. Каждый грабил всех, кого мог. Захватив Брешию, французы перебили более двадцати тысяч жителей и дочиста разграбили город. Решающее сражение произошло под Равенной. Оно началось утром в первый день Пасхи. Итальянскую кавалерию сметали французские пушки, и она отступила. Испанская пехота упорно сопротивлялась немецким копейщикам. Убитые и раненые падали с обеих сторон в громадном числе. Тогда во фланг им ударила французская кавалерия. Испанцы дрогнули, но отступили к Равенне в полном порядке. Преследовать их с отрядом кавалерии бросился Гастон Фуа, французский главнокомандующий. Его сразила ружейная пуля. Он упал. Испанцы добили его ударами копий в грудь и лицо. Ему было двадцать два года. В течение двух месяцев он взял десять городов и одержал победу в трех битвах. На поле сражения осталось не менее шестнадцати тысяч убитых. Равенна сдалась. Французы и немцы перебили всех горожан, которые попадались им под руку. Папа бежал и укрылся в замке святого Ангела. Кардиналы в панике требовали, чтобы он подписал любые условия мира. Ему хватило мужества дождаться известий. По донесению кардинала Медичи французский король тоже находился в затруднительном положении, его лагерь раздирают раздоры, герцог Феррары отходит в свои владения, движение на Рим приостановлено, австрийский император отзывает войска, французский король остается один.

За превратностями войны он следил с ненасытным вниманием. Его послы были представлены при всех европейских дворах. Они ему служили агентами, которые были обязаны хотя бы раз в неделю сообщать ему новости. Они добросовестно исполняли эту обязанность. Он получал обстоятельные послания из Вены и Рима, из Венеции и Милана, из Мадрида, Неаполя и Парижа. Все сплетни двора, все наступления и отступления ему были известны в малейших подробностях, неделю, дней десять спустя. Его поражала и близость и легкость и недостижимость победы. Казалось, только что папа Юлий потерял всё, что успел захватить, но уже союзники покидали французского короля, папа собрал новую лигу, остаткам французских войск едва удалось перебраться на свою сторону Альп, и вся Италия была свободна от французских захватчиков.

Победа! Папа Юлий с безоглядной поспешностью раздавал племянникам и дальней родне итальянские города и не успел оглянуться, как своими раздачами восстановил против себя австрийского императора, венецианского дожа и Геную. Новая война назревала. Папа грозился обрушиться на непокорный Неаполь, уповая на то, что Бог поможет ему. Видимо, Бога утомил этот папа. Силы Юлия вдруг истощились. Он оказался на смертном одре. Его страшило больше всего, что с его бездыханным телом кардиналы поступят так же презренно, как поступили с телом Александра Шестого. Он спешил сделать распоряжения о своем погребении. Он просил кардиналов молиться за спасение его грешной души, в качестве священнослужителя простил всех отступников, но тут же проклял их в качестве папы, содрогался при воспоминании о своих недостойных деяниях, сожалел, что принял тиару и посох, и умер в тоске.

Новым папой был избран Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного. За деньги отца в сан архиепископа он был введен восьми лет, а тринадцати лет стал кардиналом. Его наставниками были Полициано, Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола. Пизанский университет присвоил ему звание доктора богословия. Он восхищался всеми искусствами, в особенности поэзией, почитал римское право, увлекался охотой и много путешествовал по Европе. Папой он стал тридцати восьми лет.

Можно было бы ожидать, что воинственного Юлия сменил просвещенный правитель, который принесет в католический мир спокойствие, порядок и справедливость. Но нет, Лев Десятый начал с того, что истратил сокровища Юлия на пышные празднества в Риме по случаю своего посвящения, предпочитая, как он повторял, размягченный музыкой и вином, что надо наслаждаться жизнью и делать добро своим родственникам.

Родственников у него было много, и они не страдали отсутствием аппетита. Один требовал себе Милан, другой Неаполь, третий Тоскану, четвертый особое королевство, составленное из Модены, Реджио, Пьяченцы и Пармы, пятый желал стать императором Священной Римской империи. Наслаждения приходилось на время отставить и пуститься по кровавым стопам папы Юлия. Казна была пущена по ветру. Приходилось искать новых союзников, увеличивать сборы и мешками продавать индульгенции, не беспокоясь о том, что такие действия возмущают Европу. Союзником могла быть Испания, но могла быть и Франция. Это зависело оттого, у кого больше солдат. Папа наводил справки и колебался. Его вывел из затруднения французский король. Людовик Двенадцатый договорился с Венецией о совместном походе в Ломбардию. Венецианские и французские войска двинулись к Милану с востока и с запада. Итальянские города сдавались без боя, рассчитывая таким образом избежать разграбления. Раздумывать стало некогда. Папа завлек в союз против Франции императора, Испанию и английского короля. Так он вновь был втянут в войну.

На этот раз он хотел оставаться самостоятельным. Он сам отбирал лучников из бывших крестьян-арендаторов, которые бросили свои земли, как ему говорили, от лени, и составил отряд в несколько тысяч стрелков, лучших в Европе, как это было признано всеми. Его артиллерия была довольно слаба. Зато ему удалось собрать несколько сотен старых кавалеристов, когда-то служивших отцу. У каждого из них был опыт боев и по нескольку заводных лошадей. Он присоединил к ним несколько сот новобранцев, но успел научить их только тому, как управляться с копьем.

Они высадились на северо-западе Франции. Они двигались медленно, однако ему удалось добиться того, что в войсках сохранялся полный порядок. Он пригрозил, что повесит каждого, кто будет уличен в мародерстве, и повесил несколько новобранцев из бывших бродяг, которые только потому и подписали контракт, что надеялись разжиться в походе за счет неприятеля. За еду и питье его солдаты платили деньгами, и мирное население оставалось спокойным. Это было особенно важно, потому что отряд его был небольшим и у него не могло быть и не было тыла. Французы не ожидали его и спешно набирали солдат из разного сброда. Они подошли к Гюнегату и только здесь встретились с неприятелем. Он поднялся на холм, когда увидел цепочку всадников, которая пробиралась через лес навстречу ему. Он насчитал две сотни и сбился. Необходимо было тотчас атаковать, чтобы неприятель не успел принять боевого порядка, но его кавалерия растянулась и не была готова к атаке. Всадники направлялись к деревне. На её окраине выстраивались французские лучники. Их кафтаны украшались шитьем. Среди них было несколько спешенных рыцарей, которых легко было узнать по золоченым кирасам. За его спиной приближался топот ног и копыт. Пехота и кавалерия медленно обтекали холм. Он подал сигнал. Впереди стали строиться лучники. Первым делом все они почти разом сели на землю и сбросили башмаки. Они стали строиться в линию босиком, чтобы впиваться в землю пальцами ног: это обеспечивало меткость стрельбы. Каждый из них перед собой глубоко всаживал в землю древко копья с наклоном вперед, так что перед строем вырос частокол стальных наконечников. Ему объяснили, что лошади боятся железа и во время кавалерийской атаки обязательно повернут в сторону, подставляя бока и спины всадников под град стрел. Он этого прежде не знал. За их спинами открыли несколько бочек вина, и по рядам прошли большие ковши. Кавалерия прикрывала их с флангов. Справа стояло несколько пушек — все, что он имел. Французские лучники первыми дали залп, забросили за спину луки, схватили копья и двинулись на англичан. Им пришлось идти через поле, на котором поспевала пшеница. Они шли медленно, сминая её. У англичан были длинные и более мощные луки. Они поражали цель шагов за шестьсот. Его лучники били французов на выбор, не двигаясь с места. Всё больше французов падало с каждым шагом вперед, скрываясь в пшенице. Им на помощь из-за деревни выскочил отряд кавалерии, но ему пришлось скакать краем поля, вдоль изгороди, узким пространством. Его кавалерия расступилась. Его пушки сделали несколько залпов. Ядра валили людей и лошадей. Он поднял руку. Конная масса обрушилась на французов. Лучники, оставив луки, вырвав копья, дружно бросились на врага. Французы бежали, оставив в поле несколько сотен убитых и раненых. Их необходимо было добить, но за деревней был обнаружен обоз. Его солдаты бросились грабить. Никакая сила не могла их остановить, да никому и в голову не пришло останавливать. О преследовании бегущего неприятеля не могло быть и речи.

Тем не менее победа была несомненной и полной. Всю ночь горели костры. Солдаты пили вино и пели английские песни. Он готов был дать им на отдых несколько дней и двигаться дальше. Но война была кончена. Испанцы и немцы подходили к Венеции на пушечный выстрел и видели колокольни святого Марка. Французский король, спасая Венецию, поспешил заключить перемирие с Фердинандом Католиком и предложил мир английскому королю. Пришлось его подписать. Иначе он остался бы с французами один на один, а для этого его армия была слишком мала и слаба. Нечего говорить, что никаких выгод из этого мирного договора он не извлек.

Вскоре умер французский король Людовик Двенадцатый. За ним последовал его давний противник испанский король. Соединенный трон Кастилии Арагона достался эрцгерцогу Карлу, сыну Жанны Безумной и Филиппа Красивого, правителю Фландрии. Ещё в их раннем детстве Фердинанд Католик и Генрих Седьмой договорились о браке инфанта Карла и английской принцессы Марии. Правителю Фландрии союз с Англией ничего не давал. Интересы Испании ему были чужды. Фландрия нуждалась в союзе с Францией, своей южной соседкой, и Карл разорвал обещание, данное дедом, и обручился с французской инфантой, которой только что исполнился год, тем показав французскому королю, что желал бы с ним союза и мира, но оставив свои руки свободными, поскольку невеста была ещё слишком мала.

Генрих был озлоблен и оскорблен. Оскорбление обжигало его всякий раз, как он о нем вспоминал. Он большими шагами, почти задыхаясь, измерил весь зал, распахнул дверь и, в нарушение этикета, глухо крикнул:

— Прошу!

Только здесь он опомнился, с той же поспешностью воротился назад, грузно опустился на свое высокое королевское место и принял суровый вид.

В зал вступил испанский посол. Он был уже стар. Его седые волосы были коротко стрижены. Жидкие усы и бородка едва проступали на бледном иссохшем лице. Небольшая голова утопала в высоком плоеном воротнике, закрывавшем затылок и уши. Черный камзол украшал только орден и алмазные пуговицы. Пряжки на башмаках были из чистого золота. Весь его вид говорил, что Испания богата и властна и никому не уступит ни в чем.

Генриху это было известно. Он отвечал послу гордым взором правителя, которому тоже всё нипочем.

Старик приблизился ровно настолько, насколько позволял этикет, отставил одну ногу назад, другую слегка преклонил, отвесил положенный вежливый, но короткий поклон, приветствовал английского короля и спросил о здоровье.

Генрих видел и знал, что беседа будет недоброй. Он сухо ответил, ещё суше сказал о здоровье и в свою очередь спросил о здоровье испанского короля.

Здоровье испанского короля пребывало в полном порядке, хотя Генриху было известно, что Карл часто страдал недомоганиями непонятного, странного свойства, жестокое наследие Жанны Безумной. Старик выпрямился, закинул голову, несколько изогнулся в спине, придавая себе вид неприступности и величия, и резким голосом почти прокричал, что английские пираты разграбили испанский корабль, идущий в Антверпен, захватили испанских дворян и продали в рабство на острова.

Дело было обычное. Англия ничего не могла противопоставить Испании, кроме пиратства. Английские пираты крейсировали у входа в Ла Манш и грабили испанские галеоны. Дело приносило громадные прибыли, от тридцати до сорока фунтов стерлингов на один вложенный фунт. Английские коммерсанты составляли компании и снаряжали пиратские корабли, с патриотической целью оборвать наглых и гордых испанцев и нажиться за счет испанских колоний в Мексике и Перу, откуда испанцы вывозили золото инков сотнями килограмм. Генрих тоже участвовал в этих компаниях, вкладывая средства через подставных, разумеется, лиц, но об этом всё равно было известно и англичанам, и всем иноземным послам. Старик тоже не мог об этом не знать. Генрих сделал вид, что он удивлен:

— Этого не может быть.

Старик усмехнулся:

— Мы получили достоверные сведения. Наш корабль был взят командами двух кораблей. Так трусливо могут действовать одни англичане.

Это было открыто оскорбление, но Генрих пропустил его мимо ушей:

— Позвольте узнать, какой они подняли флаг?

Старик брызнул слюной:

— Англичане нападают без флага!

Слава Богу, умные люди, не то пришлось бы краснеть и беззастенчиво врать.

Генрих повел рукой, изображая недоумение:

— Отчего же английский? Это мог быть французские корабли.

Старик это знал. Кроме англичан, испанские галеоны опустошали ещё и французы, а также голландцы. Их прибыли были так же огромны. Французские и голландские коммерсанты так же составляли компании и отправляли в море пиратов. Это было в порядке вещей. Разница была только в том, что в такого рода компаниях участвовал только английский король, и потому претензии ему предлагали чаще других. Старик проворчал:

— Французы более благородны и менее жадны. Они торгуют неграми и не станут продавать в рабство дворян.

Генрих рассмеялся деланным смехом:

— Вы плохо знаете их. Французы бесстыдны. Но дело не в этом. Если бы вы назвали имена капитанов, тогда я бы начал расследование, а без имен…

— Они нам неизвестны!

— Тогда представьте хотя бы список дворян, которые, как вы утверждаете, проданы англичанами. Я попробую навести справки о них.

— Мы их уточняем.

— Очень жаль. Но я подожду.

Старик, покраснев, отвесил небрежный поклон, резко повернулся на тонких ногах и простучал каблуками. Дверь затворилась за ним.

Генрих весело рассмеялся. Он был доволен. Прекрасное настроение утра воротилось к нему.

Дверь приоткрылась. В узкую щель всунулась голова Томаса Кромвеля и ждала, когда её позовут.

Генрих кивнул и спросил, когда Кромвель приблизился и встал в ожидании на почтительном расстоянии:

— Что он?

Кромвель выпрямился и бойко ответил:

— Всё то же!

Генрих нахмурился:

— Не просит помилования?

Губы Кромвеля двинулись, но удержались от довольной улыбки:

— Он безнадежен.

Генрих резко поднялся:

— Я не ошибся. Я давно знал, что это не тот человек, которому посты и блага дороже достоинства чести.

Кромвель молчал и напряженно смотрел, как он тяжело шагает к дальней стене, опустив голову, заложив руки за спину, размышляя о чем-то своим. Генрих остановился. Кромвель тотчас спросил:

— Что теперь?

Генрих поднял руку, подвигал пальцами, потер подбородок и глухо сказал:

— Ты останешься канцлером.

Кромвель согнулся в низком поклоне:

— Благодарю вас, милорд. Верой и правдой…

Генрих остановил его властным движением:

— Это — оставь!

Кромвель застыл. Они помолчали. Наконец Кромвель сделал шаг и напомнил тоном просителя:

— Вы мне обещали аббатство, милорд…

Генрих круто повернулся и пристально посмотрел на него:

— Сказано — жди!

Кромвель пожевал губами, наморщил лоб и всё же спросил:

— Чего теперь ждать?

Генрих медленно, раздельно заговорил, наступая, протянув руку, точно намеревался толкнуть его в грудь:

— Уже присмотрел?

Кромвель попятился:

— А как же… Аббатство хорошее…

Генрих повысил голос:

— Прикажешь послать в твое аббатство солдат?

Кромвель жалобно улыбнулся:

— Можно и так…

Генрих крикнул:

— Ну нет! Я не захватчик! Я не тиран! Монахи прячут богатства, полученные вымогательством и обманом. Кого ни спросишь, все говорят, что они бедны, как церковные крысы, а как вздернешь на дыбу, открывают свои тайники. Так вот, изволь приготовить парламентский акт: отныне все бедные монастыри поступают в казну короля. Я думаю, парламент утвердит этот акт.

Кромвель рассмеялся, довольный, мелким смешком:

— Утвердит, утвердит! С большим удовольствием утвердит! Там страсть как не любят монахов! Бездельники, пьяницы — говорят! Да и тоже многие очень хотят потом что-нибудь получить. Земли, земли нужны позарез!