За гранью будущего

Валерий Ивашковец (2024)

Необычные молодые люди! У одного, после неудавшегося суицида, появилась способность к восстановлению повреждённых конечностей и органов. Другой — оригинал-художник и неунывающий шутник. Третий — увлекается спиритизмом. Цепочка событий, порой драматичных, свела их вместе. Непоседливая троица наталкивается на туннель времени и через него попадают в будущее — 25 век! Оказалось, это будущее после Краха земной цивилизации. Ребята проделывают поучительное путешествие по местам, оставшимся после катастрофы. Сталкиваются с выжившими людьми и “навороченными” остатками цивилизации. Крепнет желание понять — в чём причина Краха? Осмысление пришло после возвращения в “своё” время. Читателя ждут неожиданные повороты сюжета; трогательные мотивы любви; ирония, юмор и неожиданная концовка.

Часть 1. Потрясение

Глава 1

Конец 20-го века. Средняя полоса России…

“Скорая помощь”, надрываясь сиреной, настырно протискивалась в автомобильной толпе, запрудившей центральную улицу города. Новая “Газель”, выделяясь ярко-красными крестами и номером известного телефона, упрямо стремилась к железнодорожному вокзалу. Владлен Петрович, пожилой человек, врач со стажем и немалым опытом работы “на подхвате”, как он сам говорил про свою профессию, только покачивался в такт манёврам водителя и слегка дремал. Смена заканчивалась и он уже был дома, в привычной обстановке семейного уюта и тепла, создаваемого его неуёмной, трудолюбивой женой.

Отцветал красавец-май. Плодовые деревья уже пестрели горошинками плодов, и, в целом, город буйно зеленел: местные власти старались поддерживать давнишнюю славу промышленного центра, как самого зелёно-насаждённого и цветущего в стране.

Когда въехали на перрон, суетный пассажирский народ с пониманием расступился и своей скученностью точно подсказал место разыгравшейся драмы.

На отполированных до блеска плитках лежал парень с мертвенно-бледным лицом, черты которого уродовали ссадины и синяки. Глаза безжизненно закрыты. Нижняя, неестественно укороченная, половина туловища кое-как укутана тряпкой с уже потемневшими пятнами крови. Возле пострадавшего на корточках сидел и держал его за руку совсем молодой паренёк, почти мальчишка. Рядом стояла девушка с лицом, на котором застыло выражение сострадания и растерянности. Она вертела головой и с надеждой поглядывала на подъезжающую “Скорую”. Как всегда в таких случаях, вокруг тревожно гудела толпа любопытных, участливых и просто зевак. Молоденький сержант милиции пытался уговаривать людей разойтись и не мешать работе государственных органов. Над всем, в динамиках обыденно звучал голос дежурной по вокзалу, сообщавшей о прибытии очередного поезда, а вдали слышались лязг, свистки и гудки маневрирующих электровозов.

— Он… ему… отрезало ноги! — первой навстречу медикам кинулась девушка. — Мы… перевязали жгутом, кровь остановили… — сбивчиво, задыхаясь от волнения, не говорила, а словно выбрасывала она страшные слова.

— Молодцы! — на ходу похвалил Владлен Петрович, за которым проворно следовали санитары с носилками. — Раны обработали чем-нибудь? — машинально спросил он, открывая походный чемоданчик.

Девушка что-то ответила, но врач уже слушал рассеянно — он полностью занялся пострадавшим. Из долетающих обрывчатых пояснений девушки о случившемся несчастье, уловил, что парень упал с перрона под колёса поезда. Однако есть очевидец, который утверждал, что сделано это было намеренно. Что вполне вероятно, поскольку нечаянно упасть было почти невозможно. Девушка с братом первыми бросились на помощь, когда электричка отъехала, и оказали посильную помощь. Она училась в медучилище…

— А, вот, и отрезанные… ноги… — слегка подрагивая, она продемонстрировала врачу, а потом протянула санитару окровавленный бумажный свёрток.

Владлен Петрович мельком глянул на него и подумал, что конечности уже не пришить. Парень был в глубоком шоке и в сознание не приходил. Его, после обработки ран и необходимых уколов, так и понесли на носилках беспамятного.

Снова вой сирены, поток неуступчивых автомобилей и крутые виражи водителя. “Потеря крови, похоже, небольшая… — обдумывал Владлен Петрович ситуацию, — молодой, выживет. Вот только ноги… Да, куда же его везти?” Он включил рацию…

В санпропускнике центрального института травматологии как всегда было людно. По коридору пробегали медсёстры с папками. Кого-то, хромающего с перевязанной ногой, вели под руки две молоденькие санитарки; на скамейках, расположенных вдоль стен, сидели с настороженными, озабоченными лицами люди. Время от времени открывались двери какого-нибудь кабинета и с задумчивым, усталым лицом выходил врач в аккуратной белой шапочке.

Несмотря на сутолоку, Владлен Петрович со своими помощниками довольно скоро доставил пострадавшего в операционную, коротко пояснил ситуацию дежурному хирургу, и уселся в соседнем кабинете оформлять необходимые бумаги. Усталость навалилась на пожилого человека, и он с трудом подбирал нужные слова и термины, выводя их неровными строчками на плохо отпечатанных бланках. “Уже и система поменялась на рыночную, а они никак не могут по-человечески отпечатать бумаги…”, — с досадой кривился врач. Его мучения прервал резкий скрип двери. В помещение решительно вошёл дежурный хирург и задал странный вопрос:

— Куда вы подевали своего больного?

Владлен Петрович вскинул глаза и устало вздохнул.

— В каком смысле? — принимая вопрос за неудачную шутку, недовольно пробурчал он.

Хирург, высокий, плотный, в расцвете сил молодой мужчина стушевался и почесал затылок. Уже для себя неуверенно пробубнил:

— Неужели без моего ведома санитарки куда увели?… Так не должно…

Дальше Владлен Петрович слушать не стал. Он повернулся и углубился в писанину. Его коллега хмыкнул, неопределённо повертел головой и стремительно вышел. В комнате наступила относительная тишина…

— Вы действительно не в курсе, где подевался ваш… безногий пациент? — ворвался дежурный в комнату.

— Это уже не смешно! — поставив заключительную подпись, нервно поднялся со стула Владлен Петрович. — Что? Где? Куда… он мог деться? Что за организация работы? — набросился он на молодого коллегу.

— Пойдёмте со мной, — сдерживая раздражение, кивнул на дверь тот.

И они, чуть не столкнувшись в проёме, разгорячённые поспешили в приёмную операционную.

— Ну, и где вы его подевали? — теперь уже Петрович начал наседать, размахивая исписанными бланками перед носом дежурного. — Мне уже пора домой. Подпишите о приёме больного и… дальше разбирайтесь сами.

— Извините! — твёрдо выдавил молодой и вытер испарину на широком лбу. — Я не могу принимать того, кого нет! Подавайте…

— Вы про убогого, что лежал на перацийном столе? — прервала назревающий скандал пожилая уборщица.

Она только что вошла, деловито поставила ведро с водой и устало оперлась на высокую швабру.

— Дык он вышёл! Может, приспичило в нужник, а медсестра кудый-то запропастилась… — в задумчивости водила глазами женщина, прикидывая что-то своим простым, но практичным умом.

— Как вышел? — в унисон выкрикнули оба врача.

При этом у Владлена Петровича в глазах даже мелькнул красный круг: он всегда появлялся при сильном волнении. Сразу вспомнился случай, когда из санпропускника выкрали человека с огнестрельным ранением. Впоследствии оказалось, что тут были замешаны бандиты местной группировки. Было долгое следствие, крупные неприятности…

— Мне ещё этого не хватало… — Владлен Петрович попросил воды и бледный прислонился к пустому операционному столу. Уборщица проворно налила стакан воды из графина, что стоял в углу на стеклянной этажерке, и участливо подала растерявшемуся человеку.

Наконец и его молодой коллега сообразил, что дело может обернуться неприятностью (хотя больного ещё не принял), и он стал предметнее разбираться в произошедшем. То, что выяснил, показалось нереальным! Медсестра, строгая исполнительная женщина средних лет, и санитарка, бойкая молоденькая практикантка, никуда пострадавшего не “транспортировали”. А посетители, сидевшие в коридоре, подтвердили, что видели, как из операционной вышел парень с побитым, поцарапанным лицом. Все отмечали, что до самых пят у него свисала грязно-серая пятнистая простыня, завязанная на поясе тугим узлом.

Услышав такие свидетельства, Владлен Петрович бросился к тазику, в котором лежал привезенный с вокзала бумажный свёрток. Когда врач лихорадочно разбросал окровавленные куски бумаги — то весь покрылся липким потом! В одной руке у него свисала рваная, с запёкшейся кровью правая нижняя голень со ступнёй, а в другой руке — кусок ступни левой… Но главное, он же сам обрабатывал у пострадавшего культяпки ног! Ошибки быть не могло…

Петровича передёрнуло нервным тиком, он искривил рот, хотел что-то сказать, но беззвучно повалился на пол. Дежурный и уборщица кинулись ему на помощь…

Над всеми чувствами преобладало острое ощущение, что в голове завёлся крот. Он настойчиво копался, копошился, прорывал свои ходы и пытался вырваться наружу. Голова не болела, но казалась чужеродным телом, тупым и ненужным, в котором, к тому же, суетились и елозились посторонние.

Алексей шёл по улицам города и медленно приходил в себя. Прохожие оглядывались на обвязанного грязной простынёй молодого человека с побитым лицом и реагировали по-разному, в основном с брезгливостью. Бомжей и опустившихся алкоголиков, стеклоглазых наркоманов в городе хватало, но сочувствия они, тем более молодые, вызывали далеко не у всех. В рыночной гонке за успехом, слабых, в лучшем случае, не замечали и обходили стороной. В худшем — могли и бока намять, а то и убить…

Знакомая кучка тополей, родная “хрущёвка” и её обветшалый подъезд вызвали смятение, а потом короткий, но интенсивный электрический импульс в позвоночнике. В голове прояснилось, и крот затих… Мысли стали упорядочиваться, появились признаки какой-то логики. Он оглянулся: на детской площадке в песке возились дети; две молодые мамы о чём-то увлечённо беседовали, а на скамейке перед подъездом сидела старушка. Она, единственная, уставилась мутными глазами на Алексея и была слегка ошарашена. Даже когда он исчез за входной дверью, старушка продолжала всматриваться в болтающуюся дверную ручку. Потом укоризненно покачала головой и что-то стала назидательно шептать крестясь.

Соседка, тётя Даша, у которой оставил ключи от квартиры, среагировала соответственно своему статусу чувствительной женщины: она всплеснула руками и, выпучив глаза, зачастила рыдающим голосом:

— Где ж тебя так, Лёшенька? Ты ведь такой тихий, спокойный, мухи не обидишь. Что ж это деется с ихней демократией? Нормальному человеку выйти во двор нельзя! Надо ж…

— Мне бы дверь открыть… — оборвал её стенания парень, чувствуя, как крот вновь зашевелился.

Женщина, видя состояние человека, резко умолкла и протянула ключи. Пока Алексей возился с замком, она не уходила, а всё утирала уголки глаз белым платочком и горестно покачивала головой.

Знакомые запахи ударили в нос и окончательно привели в чувство. В прихожей Алексей внимательно рассмотрел себя… Затем лихорадочно развязал узел на поясе, скомкал простынь и кинул её в угол. Ощупал голые ноги. Они показались мускулистыми, плотными и стройными. “Когда это они успели такими стать? — мелькнула первая приятная мысль. — Но, что же со мной произошло?…” Машинально прикоснулся к занывшему синяку на лбу, длинной царапине на щеке. С этим движением и последним обрывком мысли вошёл в ванную и увидел её! Улыбающаяся призывно блондинка, демонстрирующая на глянцевом плакате свои женские прелести — рвущиеся из тесного лифчика груди, соблазнительно изогнутый в купальном костюме стан — всколыхнула подсознание. Он глубоко вздохнул и присел на край ванны…

Свою маму, Ольгу Марковну, похоронил недавно. Несчастье свалилось настолько неожиданно, что уход единственного родного человека показался чем-то надуманным, нереальным. Долго казалось, что пройдёт время и она, тихая, внимательная, войдёт в его комнату, грустно улыбнётся и скажет:

— Вот, задержалась на работе, а ты, наверное, голодал, ждал меня…

— Ну, что ты, мам! — отложил бы он книгу и поднялся навстречу. — Я же умею кое-что готовить, например: картошку жарить и салат по твоему рецепту…

Она блеснёт серыми глазами, подойдёт к нему и тепло обнимет, прижав голову сына к своей груди…

Сколько себя помнит Алексей, они с мамой жили одни. Отец умер от туберкулёза так давно, что, казалось, его и не было вовсе. Мальчик рос замкнутым, нелюдимым, друзей практически не имел. Их ему заменяла мама, с которой он не расставался даже на школьных каникулах, когда другие мальчики и девочки уезжали куда-либо на отдых: в пионерские лагеря, к бабушкам в деревни или же отправлялись в турпоходы с учителями.

Вырос в невзрачного паренька, узкоплечего, сутуловатого, с ущербным носом, который повредил ещё в младенчестве. Как всегда бывает у одиноких молодых людей, имел свои тайные мечты и желания. Последней такой тайной стала фанатичная влюблённость в голливудскую звезду Энн Уотсон! Блондинка, по своей притягательности и сексапильности опередившая в глазах Алексея знаменитую Мерилин Монро, завладела им полностью. Как истинный фанат, он собрал о ней всё, что можно: журналы с её откровенными фото (“Пентхаус”, “Плейбой”), вырезки из газет; просто фото, распространяемые бойкими мальчишками в людных местах; изображения на календарях, майках, плакатах. Пересмотрел (и не раз) фильмы с её участием. Когда она однажды приехала в столицу на кинофестиваль, выпросил у мамы денег (чего до этого никогда не делал) и смело поехал в незнакомый город-гигант. Вояж закончился благополучным возвращением, хотя предмет своего поклонения Алексей “вживую” так и не увидел, разве только на огромном плакате возле одного из кинотеатров.

Первым ударом оказалась смерть мамы!

Придя домой после похорон, Алексей почувствовал себя не только одиноким, но и никому не нужным…

После окончания школы, ему не удалось поступить учиться дальше. Хотя экзамены в местный университет он сдал и довольно успешно, но… не прошёл по конкурсу. Попробовал в другой ВУЗ — тот же результат. Стало ясно — без денег образование в новой стране получить проблематично.

Мать, как могла, успокаивала и поддерживала сына: предложила временно поработать подсобным рабочим в фирме, которая занималась утилизацией мусора. “А там будет видно…”, — участливо гладила она Алексея по голове. Сама женщина тянула здесь лямку главного бухгалтера. Именно тянула, потому как часто брала работу на дом: фирма экономила на сотрудниках, выжимая из работающих всё по капельке жизненных сил.

Последующие удары последовали один за другим и толкнули на роковое решение!

Сначала уволили с работы. Алексей не отличался физическими данными, а работа требовала силы: целую смену приходилось что-то перегружать, носить, перетаскивать. Пока жива была мама, которую здесь уважали и ценили, ему прощали медлительность, элементарную слабость: например, не мог поднять газовый баллон или массивный рельс. Теперь же, ситуация изменилась…

Ну, а завершающим ударом, повергшим Алексея в глубокую депрессию, стала смерть Энн Уотсон!

Скончалась актриса от передозировки наркотиков, о чём первым сообщил один из телевизионных каналов, вернее, его ведущая. Она с лёгкой грустью рассказывала некоторые подробности последних лет жизни звезды, которые до этого скрывались. Оказалось, Энни, как её ласково называли друзья, не выдержала пресса популярности и для снятия нагрузок “подсела” сначала на “успокоительные” таблетки, а затем и на “иглу”.

Алексей слушал участливую ведущую и явственно, физически, ощущал, как рушится последняя опора, которая ещё поддерживала его над топким болотом жизни. На что он надеялся в своей слепой, фанатичной любви? Да ни на что! Важен был символ, предмет поклонения, который вызывал трепет и пьянящую истому во всём теле, в мозгу. Голова туманилась и кружилась от дурмана глянцевой красоты. И этот своеобразный наркотик поддерживал во всех неудачах и разочарованиях, придавал смысл серой жизни.

“Теперь конец…”, — обречённо подумал Алексей и даже приободрился, почувствовал какое-то облегчение. Он решительно поднялся со стула, выключил телевизор, окинул взглядом свою комнату… Дальше всё делал механически: вышел наружу, закрыл дверь на замок, отдал ключи тёте Даше…

Почему поехал на вокзал?… Спонтанно. Алексей с детства воспринимал поезда как нечто огромное, грозное, неумолимое. Ассоциировал их в своём восприятии с чудовищами, живущими среди людей и время от времени пожирающими их. “Они сделают своё дело просто и быстро”, — маленьким, но настойчивым жучком точила голову отчаянная мысль.

На перроне не задержался. Он даже не взглянул на небо, на его бездонную синь и мелкие, будто сахарные в своей белизне облака. А ведь любил смотреть ввысь, ощущать её бесконечность и мощь! И суетливых людей не замечал. Сам себе уже казался чужим, тело стало деревянным, и его тепло куда-то улетучилось, заменившись на стылую морозь во всех конечностях.

Подъехавшая электричка вывела из заторможенного состояния. Он машинально сглотнул слюну и поспешил к головному вагону. Замер в ожидании… Машинист, когда пассажиры закончили посадку, привычно выглянул и махнул дежурной рукой, не удостоив молодого человека вниманием. Раздался свисток, загудели моторы и поезд тронулся…

“Главное, не пропустить момент!” — разволновался Алексей и, напрягшись, сделал шаг… Очевидно, этот миг волнения и подвёл его: он не успел упасть под колёса спереди. Воздушной волной рванувшегося резко поезда Алексея подхватило и затянуло между перроном и вагонами. От удара головой он потерял сознание…

Очнулся оттого, что давило и холодило в спину, особенно в лопатки. Рывком сел и чуть не упал с узкого стола из-за сильного головокружения. Проясняющимся взглядом увидел и затуманенной головой сообразил, что находится в больнице, в частности — операционной, что определил по медицинским инструментам, лежащим на стеклянном столике. В помещении остро пахло лекарствами, за дверью слышался людской гомон.

Мотнул головой и резко соскочил на пол. Только сейчас заметил, что низ у него голый. Затравленно поискал глазами одежду — не нашёл. Лихорадочно задумался, потом схватил простынь, которой был укрыт, обмотался и завязал её на поясе. Несмотря на тяжесть в теле и голове, стремительно вышел вон. Почему так быстро покинул больницу, ничего не выяснив?… Объяснить не мог. Он знал только одно — нужно быстрее домой! На душе было муторно, но тело приходило в норму. Ноги передвигались быстро и легко.

Глава 2

В окно проникли первые лучи солнца. Они робко, но настойчиво ощупали сначала подоконник, затем перекинулись на стол, распластались полосами на полу и потянулись к кровати. Вечерний сумрак от такого повального нашествия света прощально моргнул пылинками, повисшими в воздухе, и плавно растворился.

Алексей давно лежал с открытыми глазами. Он прислушивался к себе и по-особенному, с необычным трепетом наблюдал за солнечными шалостями. В душе растворялся лёд, и наплывало тепло. Он с удивлением отметил, что голова ясная, а крот исчез окончательно. Откинул одеяло и в который раз внимательно осмотрел ноги. Поднял их вверх, энергично согнул и разогнул, размашисто помахал. “Поразительно! — мелькнула восторженная мысль. — У меня были худые, невзрачные костяшки, а теперь…” Он вновь стал перебирать в памяти всё по деталям, что делал вчера. После того, как шагнул навстречу набирающему скорость “чудовищу”, вспомнил себя только на операционном столе. “Что же случилось в этом промежутке? — сверлил буравчик. — Мне кажется, будто я далеко не тот, который собирался покончить с жизнью. Сейчас, скорее, наоборот… И ноги?…”

Он глубоко вздохнул и резво, упруго соскочил с кровати. В ванной внимательно разглядел лицо. Шишка уменьшилась, царапины и ссадины потемнели и разгладились, явно собираясь заживать. “Морда — моя! Тот же кривой нос”, — весело подмигнул он и открыл кран. Умывался с особенным удовольствием. Его существо наполнялось предощущением нового. Казалось, что жизнь теперь уж точно изменится. Возможно и к лучшему. “Раз выжил, значит, кто-то не захотел, чтобы я покидал этот порочный мир. И в церковь бы надо сходить. Помнится, мама, в критически моменты всегда вспоминала Бога, не ленилась посетить святой храм и поставить свечку за… здравие, по-моему…”.

Кусок чёрствого хлеба и кипяток — даже такому, более чем скудному, завтраку Алексей радовался как ребёнок. В голове уже складывался план, как и где устроиться на работу. Дожёвывая хлеб, он достал из стопки бумаг ещё нестарый номер районной рекламной газетки, нашёл колонку “Работа” и пробежался по ней глазами.

…Менеджеры, риэлтеры, дилеры… Профессии — названия многих из них Алексей вообще не знал — мелькали затейливым калейдоскопом. Но, вот, попалось знакомое — “разнорабочий на стройку”.

Толпа людей разных возрастов, начиная от девочки-дошкольницы и заканчивая сухопарым стариком, грозно и негодующе гудела за дощатым забором. Внутри же ограждения деловито махал железным ковшом экскаватор, сновали рабочие, покрикивал прораб — рылся котлован под будущую “высотку еврокласса”. Вдоль забора, с внутренней стороны, расположилась и хмуро переминалась с ноги на ногу охрана, одетая в броскую защитную форму. Выделялся двухметрового роста, непомерно широкоплечий парняга. Он натужно жевал жвачку и постоянно надувал щёки, отчего напоминал откормленного бычка, или породистого хряка-производителя. Однако светило солнце, вился лёгкий ветерок между панельными домами, окружающими строительную площадку. Деревья качались натужно и важно.

Алексей, в числе других рабочих, широкой лопатой подчищал траншею от остатков земли. Одет был в синюю форменную одежду, сидевшую на нём мешковато. Прислушиваясь к гомону людей за забором, он чувствовал смутную тревогу.

Собравшийся народ протестовал против “незаконного” строительства, которое с ними, жителями близлежащих домов, никто не согласовал. А ведь стройка затевалась на месте старого сквера и детской площадки.

— Прекратите беззаконие!

— Долой мэра Маковецкого!

— Народ не потерпит!…

Крики и шум нарастали. Кто-то начал бить по забору, через него уже полетели камешки (пока мелкие), послышался плач ребёнка… Охрана заволновалась. Суета за забором усилилась, и вдруг понеслось русское:

— Э–эй ухнем! Ещё раз, ещё разик…

Раздался сильный удар! Пулемётной очередью пронёсся треск ломающихся досок, противный скрежет гнущихся, вылетающих из дерева гвоздей и секция забора с грохотом упала внутрь, образовав пыльное облако. Охранники едва успели отскочить. А в образовавшуюся широкую брешь хлынули передовые части воинственной толпы. Между ними и охраной сразу же завязалась потасовка.

Работа прекратилась, экскаватор вопросительно застыл с поднятым ковшом, а рабочие превратились в зрителей трагико-комического спектакля. Алексей растеряно смотрел, как мелькали разгорячённые лица, поднятые кулаки, неслась матерщина и терялись всякие нормы поведения и приличия. Так, “быкообразный” бесцеремонно, как пушинку, отбросил молодого парня на кучу мусора и схватил за волосы пожилую женщину, которая выделялась повышенной активностью: успела дать пощёчину одному из охранников. Женщина взвизгнула и ужом завертелась под рукой двухметрового. Тот возился недолго: оттащил её за забор, отшвырнул в сторону и принялся за мальчишку, который звонко выкрикивал подстрекательские лозунги, типа:

— Бей их, жаб пятнистых! Знай наших! Дядя Клим, поберегись!

Охранник схватил пацана за шиворот и приподнял. Ворот рубашки перехватил озорнику горло и он, замахав руками и ногами, сначала зашипел, потом стал белеть…

— Что он делает? — невольно вырвалось у Алексея.

Он оглянулся по сторонам, ища поддержки. Рабочие же непринуждённо переговаривались и довольно азартно комментировали происходящее. Алексей ещё раз взглянул на болтающегося в могучей руке синеющего ребёнка и опрометью кинулся к нему.

— Ты что творишь, бугор? — успел прокричать он, и неожиданно для себя резко ударил “бычка” ногой ниже пояса.

Тот открыл рот, выпустил свою жертву и, глотая воздух, свирепо прохрипел:

— Охренел, что ли?…

Потом натужно выдохнул и натренированным, молниеносным движением пудового кулака ударил Алексея в лицо. Последнее, что услышал и почувствовал невезучий парень падая, это хряск костей и солёный привкус крови. Потом звуки утихли, и опустилась тьма…

Очнулся в больничной палате…

Запахи лекарств неприятно щекотали в носу. Слегка шумело в голове, но, в целом, самочувствие было как после глубокого спокойного сна. Однако что это? Средняя часть лица, вместе с носом, была забинтована! Алексей машинально ощупал повязку. Удивительно — никакой боли не испытывал. “Всыпал, видать, мне бычок недорезанный по полной программе. Обработал физиономию основательно”, — со злостью подумал Алексей, отбросил одеяло и сел. Кровать, стоявшая напротив, была пуста. В целом, больничная палата производила приятное впечатление: чистота, опрятность и белизна постелей. На окнах свежие занавески, в углу цветок на подставке.

Пока он озирался и собирался с мыслями, открылась дверь и вошли двое: среднего роста мужчина в синем халате и девушка в золотистых очках, с томным предупредительным взглядом, вся в белоснежном коротком одеянии.

— Очнулся, дорогой? — нейтральным тоном спросил мужчина, пристально вглядываясь в больного. — Как наше личико? Голова? Не болят?

Он проворно уселся рядом, взял руку Алексея и привычно нащупал пульс. Девушка открыла блокнот, достала ручку и изготовилась записывать.

— Пока не чувствую… А что у меня с лицом? — тревожно взглянул на врача Алексей.

— О-о! Если вы не ощущаете боли, то остаётся только удивляться. У вас, дорогуша, сломан нос. И не просто сломан, раскрошен начисто — я имею ввиду, прежде всего костную часть. От мягких тканей тоже остались одни ошметки. Но с ними-то ладно, а вот косточки, хрящи… Придётся долго повозиться, чтобы привести этот носик в более-менее приемлемый вид. Так-то, дорогуша…

— Так серьёзно?

— Сейчас убедитесь в этом сами. Медсестра Тося Михайловна, — врач с полуулыбкой взглянул на девушку, — отведёт аас на перевязку. Там и полюбуетесь. Но отчаиваться не стоит. Главное, мозг цел — так, небольшое сотрясение. А нос мы поправим… вскорости. Хотя и не просто это: предстоит не одна операция. — Врач поднялся и дружески похлопал Алексея по плечу.

В перевязочном кабинете хозяйничала другая медсестра, женщина пожилого возраста, а Тося Михайловна почтительно осталась в стороне.

Кусочки марли, пропитанные лекарствами, аккуратно, осторожно отделялись от лица Алексея. Медсестра настолько профессионально делала своё дело, что парень ни то что боли, прикосновений не ощущал. Вдруг она вскрикнула и вновь приложила к лицу последний кусочек повязки:

— Не больно? — с тревогой спросила она.

— Абсолютно, — улыбнулся Алексей и даже сделал женщине комплимент. — У вас колдовские руки…

Она опять с особой тщательностью отделила тампон и растерянно стала переводить взгляд то на лицо больного, то на свою руку, в которой выделялся красноватый предмет, напоминающий остаток носа! На лице же парня красовался вымазанный в красно-коричневую смесь вполне целый и достаточно симпатичный — нос!

Тося Михайловна, блеснув стёклами очков, подошла поближе и тоже внимательно уставилась на лицо Алексея. Потом медсёстры синхронно пожали плечами, переглянулись и замерли в полном недоумении… Парень попробовал лицо руками, осторожно прошёлся по носу и передёрнулся в нервном ознобе. Виновато-радостно улыбнулся и заморгал глазами.

Наконец, из напряжённого молчания первой вышла пожилая. Она с негодованием высказалась:

— Вы что же, молодой человек, морочите нам головы! Это что за бутафория? — Она повертела остатком носа и с силой кинула его в мусорный тазик. — Так можно человека до инфаркта довести. Нехорошо…

Алексей же по-прежнему моргал глазами, трогал свой нос и не знал, что ответить.

— Веди его к лечащему! — строго сказала пожилая и, отвернувшись, подчёркнуто аккуратно занялась своими делами.

Тося Михайловна побледнела, поджала губки и повела Алексея к врачу.

Тот сомневался недолго и принял парня за другого больного.

— Что вы меня за дурака держите! — накинулся он на Тосю Михайловну. — Это другой человек! Куда подевался тот… как его…

— Былин, — покрывшись красными пятнами, еле слышным голосом напомнила медсестра.

— Так найдите его! Нам ещё не хватало беглых или украденных! А этого… — врач словно споткнулся. — Хоть милицию вызывай… Вот напасть.

— Не надо, — ожил Алексей. — Очевидно, произошло недоразумение. Я… у меня просто нос остался целым, а то… были другие… другое повреждение.

— К-какое другое! — опять закипятился хирург. — Я лично вытаскивал осколки и остатки этого… как его…

Лицо у врача покраснело, глаза затуманились. Стало видно, что человеку дурно. Тося Михайловна правильно оценила ситуацию и подставила начальнику стул. Затем подала стакан воды. Мужчина уселся, сделал глоток. Вновь внимательно посмотрел на Алексея, на его нос, и обречённо помотал головой:

— Это другой человек. Как вы оказались у нас в больнице и с какой целью? — решительно набросился он на бедного парня.

Алексей уже не сомневался, что произошло недоразумение. Ему стало не по себе: получается, он ввёл в заблуждение ответственного человека, хирурга. Оторвал его от нужной людям работы. К тому же это попахивает неприятностями: милиция, штраф, а то и суд.

— Я виноват перед вами… — решил покаяться пациент. — Позвольте мне реабилитироваться.

— К-как это? — возмущённо выкрикнул врач. — Что за шутки? Что вы себе позволяете?… Да я…

— Дайте мне одежду, и я схожу за тем, как его… Былиным.

— Ну, вот, пожалуйста! — всплеснул руками и нервно вскрикнул хирург и тут же пристально, с укором взглянул на уже красную Тосю Михайловну. — Я же сразу сказал… — И снова обернулся к Алексею. — За вашу неуместную проделку аы ответите. А сейчас идите и… прекращайте… и приведите…

Он был так возмущён, так обозлён, что терял нужные слова и нить размышлений. Алексей не стал дожидаться окончания словесной тирады, кивнул медсестре и выскочил из кабинета.

Улица встретила тем особым шумом и суетой, которые часто вселяют оптимизм, особенно после долгой болезни или тягостного несчастья: жизнь вокруг кипит, несмотря ни на что; ускоряясь, она бессмертная бежит вперёд. Поглядывая на людей, на автомобили, деревья, голубизну неба, Алексей испытывал необъяснимый подъём, даже вдохновение! “Что за чёртовщина? — периодически трогая кос, ощущая лёгкость и упругость ног, думал он. — Такое впечатление, что после травм, части моего тела сами заживают и обновляются. Ну и дела… Что бы это значило? Однако приятно…”

Среди высоких тополей увидел летнее кафе с аккуратными столиками. Кое-где сидели посетители и за разговорами, разной степени интенсивности и эмоциональности, потягивали пиво. “Надо бы подкрепиться”, — кольнуло в левой стороне живота, и Алексей полез в карман. Нашёл смятую денежную бумажку и удовлетворённо кивнул головой.

Столик выбрал в углу под высоченным, с неестественно изумрудными листьями, тополем. “Красавец!” про себя отметил Алексей и с умилением оглядел гордое дерево. Его лирические мысли прервал шустрый мальчишка-официант, который услужливо подал клиенту меню, и застыл в ожидании заказа. Меню в кафе разнообразием, в смысле утоления голода, не блистало, но подкрепиться, хотя бы “заморским” хот-догом и крепким кофе, оказалось возможным. Мальчик проворно обслужил Алексея и, откланявшись, удалился.

Еда показалась такой вкусной, что парень, наслаждаясь сочетанием горчицы, сосиски и суховатой булки, разомлел и вновь погрузился в анализ того, что с ним случилось за последние дни…

— Убей меня Бог, но мы с вами где-то встречались? Такой классический профиль лица я, как художник от роду своего, запамятовать не мог!

С такой горячей речью за столик Алексея, не спрашивая разрешения, уверенно садился странный тип. Впрочем, он вполне соответствовал устоявшемуся облику людей, занятых художественным творчеством: лохматая шевелюра, густая борода с усами и необычайно блестящие большие глаза. Одет был в полинялый джинсовый костюм.

— Намедни я начал малевать одного ханурика, нового толстозадого, с такой мордой!… Что просто соскучился по нормальным извилинам и бугоркам, — усаживаясь поудобнее, продолжал изливаться потоком слов незнакомец.

Алексей даже жевать перестал, и с интересом выслушивал творческого человека. В нём было что-то такое, неожиданное, незнакомое до сих пор, ярко экстравагантное, что вызывало симпатию, несмотря на нагловатость поведения.

— Христофор Лопушкин! — располагающе улыбнулся оригинал и протянул Алексею руку.

— Былин… Алексей…

— Друзья, да и враги немногочисленные, кличут меня Христей Лопухом. Наверное, потому что уши у меня… — он потешно похлопал по кончикам ушей и продолжил: — И в Христа верую… иногда, когда сдохнуть хочется. — Тут Христя посерьёзнел.

Так они и познакомились, два человека, абсолютно разных и по складу ума, и по духовным наклонностям, но одинаковых в чём-то существенном. Возможно, в непредсказуемых поворотах судьбы…

Глава 3

Христя так комично заказывал пиво, что Алексей, наконец, улыбнулся и заговорил:

— Давно не сталкивался с представителями богемы. И, надо сказать, буду рад продолжению знакомства. В моей жизни, особенно в последнее время, явно не хватает такой непринуждённой, разухабисто-ироничной нотки.

— Вот-вот, — глотнув пива и облизнув кончики усов, озорно подмигнул художник, — в моей жизни, как ни странно, не хватает серьёзности. Всё идёт сикось-накось. Ирония аж брызжет! Бьёт по морде, а иногда и по заднице. Впрочем, поскольку я мыслю, значит, ещё существую… — философски высказался Христя и неожиданно задумался, не отрываясь от бокала.

Беседа затянулась. Они уже пили за счёт Лопушкина и не могли остановиться. По ходу выяснилась странная манера Христи вставлять в свою речь архаизмы. Оказалось, был у художника период, когда он увлёкся писанием икон.

— А тут без особого религиозного вдохновения не обойтись, — пояснял Христя. — Пришлось по церквям походить и к божьей литературе приобщиться. Библию осилил! — не без гордости высказался он. — Но чего-то мне не хватило… Пришлось оставить духовное занятие. А, вот, словечки приютились у меня, как ласточки в гнёздах под крышей. Даже не замечаю, как вылетают.

Откровения нового знакомого подействовали неожиданным образом на Алексея: на него нахлынули воспоминания. Опьяневший, взволнованный, он неосознанно приоткрыл своё: рассказал о безнадёжной фанатичной любви к Энн Уотсон.

— Фанатизм — это болячка, которая поражает людей с недостатком чувства настоящей красоты и банального юмора, не в обиду будет сказано, — отставил недопитый бокал и откинулся на стуле Христя. — В основном, сие есть напасть молодёжного толка. Но она излечивается просто: нужно только хорошенько пообщаться с бабёнками, особенно нашего, я имею в виду высокоинтеллектуального, круга.

— Я тебе верю, — печально усмехнулся Алексей. — Начнём прямо сейчас? У меня уйма времени, поскольку я снова безработный. Идти на стройку, на которой бьют и ломают кости, не очень-то и хочется.

— Естественно! Зачем тебе, с твоими задатками классической натуры, гнить среди пыли и грязи, вонючей земной и чисто людской, гнилой. Айда ко мне! В моей творческой берлоге сегодня большой сбор толковых и беспутных, гениальных и потерянных. В общем, весь цвет того, что ты обозвал богемой, а я бы ещё приписал — провинциальной. До столичной нам далековато.

Небо украсилось высокими перистыми, как россыпи гигантского пуха, облаками, и солнце умерило свой летний пыл, когда новые друзья покинули кафе.

Мастерская Лопуха Христи находилась в невзрачной пристройке к монументальному, сделанному из шлакоблока, частному дому на окраине города. Проживали и хозяйничали они вдвоём со стареньким отчимом (мать погибла два года назад во время аварии на металлургическом заводе, где работала инженером). Отчим — заслуженный пенсионер, передовик-металлург — был чрезвычайно увлечённым человеком. А увлекался представитель “передового класса” чтением книг фантастического жанра. Он так погрузился в вымышленный мир, так предался новым страстям и мыслям, что стал неадекватен. Отчего пасынок регулярно помещал “папашу Герасима” на лечение и отдых в психиатрическую лечебницу, расположенную в этом же районе. В данный момент отчим отсутствовал по выше указанной причине — отвлекался от фантастического чтива в “тихом” заведении.

В доме было пять комнат, то есть пространства для разгульных мероприятий хватало. Широкая натура Лопушкина и его повышенная коммуникабельность были востребованы сполна: у него в доме постоянно кто-либо проживал из друзей и знакомых. В данный момент их встретила привлекательная особа в коротеньком потрёпанном халате, с чудными тёмными глазами и копной жгуче-чёрных волос, которую можно было назвать причёской при наличии очень хорошего воображения.

— Леся! — широким театральным жестом, с почтительным выражением лица представил особу художник.

В ответ она мило улыбнулась и протянула худенькую ладошку. Алексей сразу отметил, что девушке шёл этот фривольный, разбойничий вид девочки-подростка.

— Рад познакомиться… — склонил голову парень.

— Когда собирается наш сброд? — непринуждённо спросил Христя, облизнув усы.

Леся взглянула на стену, где висели необычные часы. Циферблат красовался на животе полуголой красотки. Стрелками служили её удлинённые тонкие пальцы, а осью — аккуратненький пупок.

— Будут через час!

— А как у нас с порядком в доме? В смысле, наличие приемлемого беспорядка, чтобы было с чего начинать кутить.

— Пустая тара в сарае, объедки доедает кобель Яшка, пыль только в углах осталась… — в тон хозяину стала перечислять девушка.

Она вдруг раскраснелась, а на щеках появились шаловливые симпатичные ямочки. И Алексей поразился — Леся оказалась необычно привлекательной, оригинально красивой! Казалось, каждая часть её лица жила своей жизнью: она двигалась, изменялась в необычной гармонии с остальными сородичами и всё это создавало поразительный эффект девичьей привлекательности. При этом нос у неё был немного длинноват, скулы заметно выделялись, а губы… Вот, губы были пухлыми и алыми в меру. Но глаза!…

Слушая шутливый диалог, Алексей откровенно разглядывал Лесю и ощущал, как что-то тёплое, ласковое, будоражащее наполняет все клеточки тела, а голову окутывает сумеречным туманом. При этом пронзает острыми нервными импульсами и приятно покалывает в висках.

— Надеюсь, и мне работа найдётся? — очнувшись от нахлынувшего потока ощущений, обратился Алексей к девушке.

— А то как же! — игриво блеснули глаза.

Она тут же нагнулась, подняла с пола мокрую тряпку и торжественно вручила её расторопному парню.

За подготовкой к приходу гостей час пролетел незаметно. Впрочем, процесс, перекинувшись в мастерскую Христи, там и застрял. Алексей в искусстве разбирался слабо, тем более художественном, но поразился увиденным. Возможно, повлияло присутствие Леси. Ему всё казалось необычным, хотя многие работы Лопушкина были ни то что спорны, их вообще трудно было воспринимать. Этакий экспрессионизм, переваренный неординарной натурой провинциала. Однако Лесины глаза, их особые очертания и цвет, Алексей узнал в одном из “шедевров”. Очевидно, Христю они волновали одинаковым образом, как и любого другого мужчину, ценителя женской красоты.

Посреди мастерской на подставках громоздился неоконченный мужской портрет. Здесь царствовала классика, на первый взгляд. Но, присмотревшись, Алексей увидел, даже глазом непрофессионала, нарочитые искажения, которые придавали изображаемому лицу комичность шаржа.

— Это тот, толстозадый, — пояснил Христя. — Задница у него, как у моей тёти Клуши, в недавнем прошлом повара заводской столовой. Общественные харчи она готовила всю свою сознательную жизнь. Сию кормушку оставила только в силу невозможности исполнять обязанности из-за непомерного веса. Это к слову… А морда, как видишь, у него маленькая, хлипкая и ехидная. Ух!…

Художник пригрозил портрету пальцем и закрыл его тряпкой. В прихожей раздался скрежет, довольно громкий, перешедший в писк, а потом залившийся истерическим хохотом. Как пояснила Леся, это изобретение одного из знакомых Лопуха, некоего Митяя, слесаря фабрики игрушек. Производство детских забав давно обанкротилось, и бывший слесарь подрабатывал поделками и мелким ремонтом всего и вся. Вот и подарил другу оригинальный входной звонок-скрежет-хохот.

“Сброд” Христи собрался довольно споро и надо сказать пунктуально. Алексей только успевал хлопать глазами — такой разношёрстности в одежде, причёске, и во всём внешнем облике прибывающих молодых людей он ещё не видел! Но и среди этого человеческого разнотравья, выделялся длинный парень с выбритой начисто головой и с чёрной повязкой на левом глазу. Казалось, пират Карибского моря явился собственной персоной. Именовался он соответственно — Корсаром.

Его неравнодушное отношение к Лесе проявилось сразу, с порога. Он сделал масленую улыбку, широко раскинул руки и буквально сграбастал хрупкую дивчину в свои объятия. Пытался и целовать, но Леся умело крутила головой и, извиваясь ужом, выскальзывала из граблеобразных цепких рук.

Алексей смотрел на эту вопиющую бесцеремонность, как ему виделось, и испытывал нарастающую неприязнь к “морскому бандиту”.

Гости пришли не с пустыми руками, каждый что-нибудь принёс: бутылку водки, шампанского, пива, вина — кому, что более по вкусу. Расселись в основном на полу, тут же на видавшую и лучшую долю скатёрку выгрузили из холодильника закуску. Она не баловала ассортиментом и состояла из экземпляров пересохшей тарани, потерявшей всякий съедобный вид колбасы и квашеной капусты. Последней было особенно много. По ходу застолья выяснилось, что Христя увлекается солкой как видом отдыха от творческих мучений, и капуста — его последнее кулинарное творение. Опробовав продукт, Алексей одобрительно помотал головой и с уважением пожал Лопуху руку.

Нарастающий шум и гам дополнились вскоре гитарой, а затем и танцами. Сам хозяин дома больше отмалчивался, очевидно, сегодня был не в “форме”. Зато “пират” наглел, не “останавливаясь на достигнутом”. Он не оставлял Лесю ни на минуту, хотя та пыталась в меру сил пресекать порывы разохотившегося самца и усаживалась от него подальше. Он же упрямо тащил девушку на танцы и тискал её не стесняясь. Впрочем, многие парочки уже давно вели себя раскованно: и целовались, и обнимались, не особо тушуясь и смущаясь остальной компании.

Из разговоров Алексей уловил, что Леся была начинающей актрисой. Её сценическая карьера, не успев толком начаться после окончания театрального училища, застопорилась по курьёзной причине: девушку стал домогаться начальник городской милиции, некто Бараян Григорий Амвросиевич. Наблюдая за наглыми поползновениями Корсара, пытаясь отвлечься от общего шума, Алексей упросил-таки Христю рассказать, хотя бы вкратце, эту странную историю.

Лопух умел образно и доходчиво излагать свои мысли. И Алексей с интересом выслушал его. Оказалось, Бараян считался негласным хозяином в городе. Даже мэр его остерегался. Ходили слухи, что у начальника милиции надёжная “крыша” в самой столице. Сам он (опять же по слухам) держал в руках криминал города и весь теневой бизнес.

— Этот человек может позволить себе всё, — посасывая косточку тарани, сверкал очами Христя. — Поскольку у мужика кавказские корни, то и тяга к бабам разных сортов непомерная. В его фаворитках-любовницах кто только ни побывал: худые и толстые, проститутки и артистки, замужние и холостячки. Так, во всяком случае, говорят, — уточнил художник. — В открытую он не наглеет, более того, во всех наших СМИ о нём говорят, как о примерном семьянине. Так вот, после первых, дебютных выступлений Леси в театре, к ней подвалил подозрительный тип и настойчиво предложил отправиться вечерком в сауну. Представляешь, какая наглость! Девка, естественно, возмутилась. Тогда ей намекнули, что сие есть пожелание самого Бараяна. Заметь, “пожелание”, даже не просьба. Спасло, хотя и временно, Лесю то, что я оказался среди её поклонников, так как знавал девочку с поры босоного детства. Вместе бегали по крышам многоэтажек и воровали бахчу в соседских огородах. Так вот, я в тот дебютный вечер тоже принёс начинающей звезде театра цветы, на правах старого знакомого. Тут она мне и слёзно поведала о своём привалившем счастье, в кавычках разумеется. Пришлось взять под своё крылышко… Теперь помогает мне по дому и в войне с моим сбродом…

Христя устало осмотрел свою шумную компанию, задержался на Корсаре и прикрыл глаза, о чём-то задумавшись. А “пират”, по мере потребления горячительных напитков, терял всякий контроль над своими желаниями. Леся уже бегала от него из угла в угол, пытаясь отделываться шутками. Но чувствовалось, что девушка на пределе. Лицо её раскраснелось и укрылось капельками пота. Глаза лихорадочно блестели. Дыхание стало прерывистым. Масла в огонь добавляла некая Света, которая как умостилась на коленях небритого низкорослого парня, так и не собиралась покидать удобное местечко. Она вертела головой и, не прерывая объятий и звучных лобзаний, бойко выкрикивала, как болельщик на стадионе:

— Давай, Кося! Давай! Заходи с левого фланга!

И Кося давал…

Сначала Алексей почувствовал сильное головокружение, даже глаза прикрыл и для равновесия упёрся рукой о пол. Затем в голове посветлело, и он рывком вскочил на ноги — терпение его взорвалось и рассыпалось мелкими осколками обрывочных мыслей и чувств. Он подскочил к наглецу и схватил его за руку. Тот оставил Лесину талию и с недоумением округлил глаза в сторону Алексея. Борьба взглядов длилась секунды — Корсар оставил Лесю и ловким движением заломил руку нежданного защитника за спину. У Алексея от резкой боли помутилось в глазах, и он нагнулся вперёд, стараясь высвободиться.

— Ты чё, салага? — донеслось сквозь темень. — Мешаешь тусоваться? Так я быстро палки повыдёргиваю и в заднее место вопхну! Не посмотрю, что новенький…

Как Алексей сумел из неудобного согбенного положения размахнуться левой ногой и достать разбойника в чувствительное место между ног, он и сам не осознал. Но Корсар натужно “квакнул”, отпустил Алексея и согнулся до самого пола. Второй удар в бок повёрг его ниц. В пылу Алексей хотел ещё добавить, но сам Христя уже оказался рядом и оттолкнул его в сторону:

— Топтать не нужно! Корсар осознал свой проступок и уже раскаивается. И вообще, морды и рёбра у нас не принято щекотать таким образом.

Компания встретила начавшуюся драку воем, а потом под овации полностью поддержала хозяина. Корсар, наконец, отдышался и поднялся. Злобно взглянул на Алексея, схватил свою джинсовую куртку и выбежал из комнаты. Все проводили его долгим взглядом…

Затем тусовка снова забурлила и вошла в свой прежний ритм, будто ничего и не случилось. Леся подошла к Алексею и протянула руку:

— Рада знакомству с настоящим рыцарем. Корсар, кстати, бывший морпех…

Алексей пожал плечами и подумал, что руки у него слабоваты для роли женского защитника. Остаток вечера они с Лесей провели вместе.

Загул тянулся до первых лучей перепуганного солнца. Впрочем, по ходу тусовки компания таяла: по разным причинам народ расходился. К утру осталась Светка со своим покорным мальчиком. Они примостились в углу и безмятежно спали, не прерывая объятий.

— Шабаш! — махнул рукой Христя, который проявил удивительную стойкость и мужественно дотянул до конца. — Со спальнями разбирайтесь сами. Их вполне достаточно, а я уже сплю…

Он махнул головой в сторону Леси и устало поплёлся к двери.

— Тогда делаем быструю уборку и устраиваем проветривание! — энергично, как будто не было бессонной ночи, сказала девушка, направляясь к окнам. — Потом буду укладывать тебя спать…

— Так утро же! — взбодрился Алексей, которому изрядно поднадоела эта вечеринка, с её однообразным репертуаром.

Сказывалось — он был не готов к такому пустому времяпровождению, которое свелось, в конце концов, к банальной выпивке, пошлым разговорам и дискуссиям ни о чём. Тем не менее, Леся настояла на своём и, после уборки, привела его в дальнюю комнату. В ней из приличных предметов выделялся только потёртый диван (остальное с трудом можно было назвать даже хламом. Скорее, “оно” смахивало на мусор). Постелила покрывало, уложила парня и накрыла пледом. Он с готовностью и улыбкой выполнил её команды. Только головой коснулся подушки, как почувствовал невероятную усталость… С благодарностью взял её хрупкую руку и нежно поцеловал маленькие пальчики. Леся зарделась, блеснула глазами и торопливо выбежала.

За окном совсем рассвело. Запели громче птицы, и где-то с завидной регулярностью натужно закукарекал петух. Он так старался до хрипоты, что Алексею сначала стало жалко птицу, а потом смешно. Улыбнувшись, он подумал: “Удивительная девушка, Леся. Что-то в ней есть… Она тоже актриса… Будущая звезда!…”, — думал он засыпая.

Глава 4

Проснулся от стука в дверь. Резво вскочил и, опережая Христю, который уже спешил бодрым шагом из своей мастерской, первым открыл дверь. Рваная огромная тень упала под ноги, а её обладатель привёл парня в замешательство — за порогом покачивался на длинных ногах и криво ухмылялся — Корсар. Чёрная повязка в полутьме прихожей выглядела особенно зловеще. Сплюнув, “пират” прохрипел:

— Выдь! Дело имеется…

— Не, пацаны, так не пойдёт, — втиснулся между ними Христя. — Ну, побаловали маленько вчера и хватит. Давайте лучше по пивку двинем на мировую, там нечаянно осталось с вечера… — начал он предлагать.

Однако Корсар мягко, но твёрдо отодвинул Лопуха в сторону и продолжил:

— Не боись, мы только потолкуем, выясним кое-какие моменты и мирно разойдёмся.

— Ну, ежели так… — недовольно поморщился Христя и отошёл в сторону. — Надеюсь на твоё слово.

Алексей напрягся, в недоумении пожал плечами и не торопясь вышел. “Пират” вразвалочку, постоянно оглядываясь, направился за угол дома. Хищность его изуродованного повязкой лица нарастала. Алексей, на удивление, не испытывал ни малейшей тревоги или страха: он сохранял “олимпийское” спокойствие. Обошли дом и углубились в сад, который был настолько заросшим, неухоженным, что производил впечатление скорее придорожной столетней посадки. Только развесистые старые яблони напоминали о былом назначении этого “урочища”.

Возле самого забора, неожиданно объявилась площадка, на которой сквозь траву проглядывался песок и щебень. Очевидно, здесь собирались что-то строить да бросили в зачаточном состоянии.

Корсар, крутнувшись на левой ноге, сделав кроссовкой неровный, но глубокий зигзаг на песке, развернулся к Алексею:

— В армии служил? — выпятил он губы.

— Да нет, проскочило сие счастье мимо.

— Хреново тебе, салажонок! Чуется — неучёный ты, старших не обучен уважать.

— Не такой ты уж и старший… А, вот, наглый — это да.

Единственный глаз Корсара даже задёргался и выпучился в свирепости. Он зашипел: хотел что-то сказать. Потом сделал быстрый выпад, схватил Алексея за руку, вскинул его тело с разворотом себе на спину и с силой кинул на землю.

Далее произошло ужасное — треснул рукав рубашки, и рука Алексея осталась в руке одноглазого!… С конца рукава хлынула кровь и обрызгала брюки и джинсовую куртку бывшего морского пехотинца.

Он побелел, ошалело бросил оторванную конечность и с криком ужаса, неестественного для такого рослого парня, кинулся к забору. Лихорадочным движением отодрал гнилую доску и нырнул в образовавшуюся дыру. Быстрые, удаляющиеся шаги и умеренный, затихающий мат подсказали, что “пират” успешно ретировался.

Алексей очнулся от того, что гудело в затылке, и приятно покалывало справа. Он огляделся, сел и помотал головой. Звон прошёл, в глазах посветлело… Посмотрел на правую руку… Она была голой, без рукава, и на удивление мускулистой, поражая гладкой, нежно-коричневой кожей.

“Это уже становится занимательным…”, — внимательно изучал локоть Алексей. Потом его взгляд упал на забор, вернее на проломленную дыру, затем — на окровавленный рукав рубашки с выглядывающей неестественно белой кистью…

С особым трепетом, прокатившимся по всему телу, поднялся на ноги. Вытянул руки перед собой: правая была чуть длиннее левой и заметно мощнее. Резко, с силой, согнул в локтях — на правой взбугрился бицепс, чего он никогда до сих пор не замечал. На левой же не ощущалось ничего. На миг задумался… Потом внутри что-то оборвалось, как бывает, когда летишь вниз на качелях. В глазах проскочила искра отчаянной решимости, и он взялся правой рукой за левую кисть. Напрягся и… дёрнул, что есть силы! Тело, особенно левый бок, пронзило резкой болью, а в глазах сверкнуло…

Выглянуло солнце из-за бледной тучки, взвился маленький вихрь игривого ветерка, когда Алексей закончил разгребать землю под забором. В образовавшуюся ямку торопливо побросал бывшие когда-то своими, а теперь чужие — руки. Засыпал их землёй и выпрямился… В самой гуще сада защёлкал соловей, и парень невольно прислушался. При этом он непроизвольно сжимал и гладил рукой руку. Из-под неровных краёв рубашки, там, где должны быть рукава, выглядывали, перекатываясь, плечевые мышцы…

Первой встретилась Леся. Сначала в её глазах проскочила тревога: она рассматривала рубашку-безрукавку Алексея, и потешно, сосредоточенно морщила свой носик — потом, видя его невозмутимый, светлый взгляд, успокоилась.

— Всё путём? — выглянула из комнаты борода Христи, и озабоченно блеснули его выразительные глаза.

Алексей только кивнул головой.

— Но, выяснение, похоже, состоялось, судя по оторванным рукавам?

— Слегка…

— А ты ничего, крепкий мужик! Вначале мне показался хлипковатым. А теперь… без рукавов…

Алексей чувствовал смущение и не знал, что ответить. К своей новой комплекции он был явно не готов.

— Всё же вопрос с рубашкой надо решать, — чисто с женской практичностью горячо предложила Леся. — Какой у тебя размер?

Парень пожал плечами, повертел руками.

— Тогда едем в супермаркет. У меня завалялась некоторая сумма деньжат — остаток моего первого аванса в театре. Думаю, его хватит на приличную, европейского фасона рубашку.

Неожиданная забота Леси, напомнила мать. И он с благодарностью и теплом посмотрел на девушку:

— Я полностью в вашем, хозяюшка, распоряжении. С возвратом долга не задержусь…

Христя ухмыльнулся в ответ на Лесино предложение и назидательно высказался:

— Поройтесь лучше в моём хламовом шкафу, может, что найдёте. А деньги лишними не бывают.

Своим советом художник остался доволен и удалился в мастерскую: чувствовал себя отдохнувшим и морально готовым к работе над портретом “толстозадого”.

Нужной по размеру рубашки в шкафу, где Лопух собирал вещи, забытые его друзьями и знакомыми, не нашлось. Вместо рубашки, Алексей надел коротенькую джинсовую куртку. Она была тесновата, но Леся её одобрила:

— Сейчас модно “накачанным” молодым парням ходить в облегающей одежде.

Сама девушка облачилась в коротенькое модное платьице. Аккуратные ножки украсила туфельками на высоких, острых каблуках. Волосы завязала сзади в шаловливый хвостик и приняла вид девушки-школьницы, собравшейся на молодёжную вечеринку.

Улица встретила молодую парочку лёгким ветерком, ароматами цветов, растущих на заброшенных клумбах, и пылью поселковой дороги. Они шли среди старых яблонь и вишен, окаймляющих разбитый тротуар, не обращая внимания на многочисленные выбоины и ямы, и увлечённо беседовали. Казалось, их притягивало друг к другу уже нечто большее, чем просто отношения нечаянного, но уже окрашенного событиями, знакомства.

На иномарку, приютившуюся в тени старого клёна, что рос на въезде в посёлок, они не обратили внимания.

Когда направились к ржавому остову автобусной остановки, два здоровяка, что называется, выросли из-под земли. Они сделали на лицах одинаковые выражения, призванные отобразить то ли злорадство, то ли удовлетворение, вроде: попались голубчики! А один из них, что выделялся безупречным чёрным костюмом и белоснежной рубашкой, поведя широкими плечами, словно демонстрируя их мощь, прогудел:

— Далеко собрались?

— Есть проблемы? — с вызовом задал встречный вопрос Алексей и подался вперёд.

Он уже стал привыкать, что к нему в последние сутки постоянно обращаются с претензиями, отчего осмелел и вёл себя раскованно. Уверенности добавляло присутствие Леси.

— Вся наша жизнь — проблема… — философски высказался другой, поигрывая полой добротной кожаной куртки, увешанной причудливыми железками. — Рекомендуем слинять куда-нибудь и дать мужчинам поболтать с дамой.

— Никуда он не пойдёт! — возмутилась Леся. — Говорите коротко, что вы от меня хотите.

— Как угодно, — презрительно согласился “деловой”. — Раз дама так желает. Короче, мы привезли горячий привет от Барина и его приглашение на аудиенцию. Нам сказали, что вы, красавица, уже один раз изволили отказать в аналогичной просьбе, теперь же рекомендуем не артачиться попусту. Барин, если что возжелал, обязательно добьётся, и никуда от него “ни спрятаться, ни скрыться”, — чуть ли не пропел ехидным голосом последние слова посланец некоего Барина.

— Так вы от Бараяна… — поникшим голосом протянула Леся. — Но я же не путана придорожная, чтобы мной распоряжаться без моего согласия!

Оба парня пожали плечами и насмешливо переглянулись. Алексей, который напряжённо слушал этот диалог, передёрнулся, как от озноба, и твёрдо сказал:

— Эта девушка со мной. И передайте этому… барану, чтобы оставил её в покое.

— Чего?… Барану?… Ну…

У обоих “крутых” округлились глаза и слегка отвисли челюсти.

— Один момент! — зловеще прогудел “деловой” и достал мобильник.

Пока он устанавливал связь и потом с кем-то разговаривал, Алексей взял Лесю за руку, и они, не оборачиваясь, пошли к остановке.

— Постой-ка дорогой! — остановили Алексея быстрые шаги и знакомый грубый голос, когда они уже подошли к дороге.

Не выпуская руки девушки, он обернулся и почувствовал, как вместе с глухими щелчками в него входит что-то тупое и неприятное. В глазах помутилось, и Алексей, теряя сознание, уже издалека услышал крик Леси:

— Что вы делаете, сволочи!

В беспамятстве он находился, оставаясь на ногах, очевидно, недолго: иномарка “крутых” только выезжала на трассу.

Алексей сориентировался мгновенно — он тоже выскочил на проезжую часть и стал останавливать первый попавшийся автомобиль. Поскольку фактически кинулся под колёса белым “Жигулям”, то трюк удался.

— Друг! Выручай! Человека нужно спасать! Заплачу, как положено… — выдохнув последнее слово, облизнул высохшие губы Алексей.

— Под колёса-то не обязательно бросаться… Садись, — открыл дверцу пожилой, ещё крепкого сложения мужчина. — Куда едем?

— Вон за тем джипом… — ткнул пальцем в сторону удаляющегося автомобиля.

— Это сложно… Но, попытаемся…

Взвизгнули покрышки, и “Жигули” резво набрали скорость. Алексей напряжённо всматривался в дорогу, не замечая ничего вокруг. А на обочине росли молодые ёлочки. Они покачивались своими верхушками грустно, с сочувствием. Над ними, в небесной дали, помигивали лучами солнца лёгкие облака, словно обнадёживая и поддерживая.

Барин, он же Бараян Григорий, отдыхал от “трудов праведных” на своей вилле, что уютно расположилась в лесу за высоким забором между молодыми соснами и елями у небольшого, но чистого озера.

На широком балконе, он в одиночестве сидел за сервированным под обильный завтрак столом, потягивал армянский коньяк и обдумывал свою новую идею: купить особнячок на побережье Калифорнии. Запахи хвои и древесной смолы приятно ласкали ноздри мясистого носа, а лёгкие наполнялись свежестью и утренней прохладой, стимулируя умственный процесс. Григорий так увлёкся сладкими мыслями, что не сразу сообразил — по какой причине открылись ворота. Когда же мягко, почти неслышно, во двор вкатился джип его помощника, по кличке Ловчий, вспомнил о своём поручении. “Неужто, ребята управились? — томной истомой отозвалось в теле. — Тогда банный вечер в компании с красоткой-артисткой может состояться! Долго же я её выщучивал”.

В подтверждение догадкам Барина, дверцы автомобиля дружно распахнулись, и оттуда вывалился сначала сам Ловчий, а затем его напарник Резак. Последний наклонился в салон, после чего буквально вытащил наружу девушку. Она выдернула свою руку из цепких пальцев громилы и гневно сверкнула глазами:

— Вы ещё ответите за это насилие и разбой! — донеслось до Барина.

— Ещё спасибо скажешь, — ухмыльнулся Ловчий. — Тебя такой человек к себе приближает. Другие только мечтают о таком внимании.

Леся презрительно хмыкнула. У неё перед глазами стоял согнувшийся Алексей и этот “бульдог”, прячущий пистолет с глушителем. “Не вырваться мне отсюда… — с отчаянием подумала она. — Убили Алексея, гады… И меня, как свидетеля… потом…”

Вскоре она будто смирилась со своей участью, и уже покорно выполняла команды Ловчего.

С высоты второго этажа виллы, Барин удовлетворённо хмыкнул, потёр потные руки и пошёл встречать “гостью”. Она вошла настороженная, с огоньком упрямства в тёмных глазах, чем-то напомнившая Григорию молодую кобылицу, которую он недавно “обкатывал” на ипподроме. Непокорный хвостик волос, выглянувший сзади, дополнил сравнение.

Мужчина расплылся в благожелательной улыбке:

— Дорогая э… Ксения Ивановна!

— Леся я, Александровна… — не удержавшись, поправила девушка.

— Леся… Какое прелестное имя! Приношу извинения за некоторую бестактность моих парней, но… я так хотел вас видеть. И только всего. Напрасно вы ударились в бега: я ничего плохого вам не сделаю. Хотел пообщаться с очаровательной девушкой, замечательной артисткой… Прошу к столу…

Слушая этот до приторности льстивый голос с отчётливым южным акцентом, она не могла определиться со своим дальнейшим поведением. Решила положиться на волю судьбы, да и голод дал о себе знать. Упрямо мотнув головой, поджав губы, она уселась за стол. Барин успел-таки проявить галантность и вовремя подал ей стул…

Ехали быстро, но время уплотнилось: казалось, оно скукожилось до предела, ушло в небытие, не оставив никаких надежд. Однако каким-то чудом “жигулёнок” настигал таящий вдалеке джип и упрямо прилипал к нему, как кусок железа к магниту. На повороте в лес, куда нырнула иномарка, остановились.

— Извини, друг, дальше не поеду, поскольку не знаю, что там хорошее ждёт. Я ведь правильно понял — мы слегка погонялись за “Тойотой”?

В ответ Алексей грустно кивнул, и достал деньги, которые ему дала Леся на покупку рубашки. Водитель бегло пересчитал, согласно склонил седоватую голову и завёл двигатель. Алексей же поспешно покинул ставший неприветливым салон.

Лес встретил лёгким гулом, резкими, но приятными запахами и пением птиц. Парень вдохнул полной грудью лесную воздушную смесь и рысью побежал по укатанной грунтовой дороге.

Высокий, из красного кирпича забор и массивные металлические ворота, в которые упиралась дорога (здесь она была укрыта свежим асфальтом), предстали перед Алексеем во всей своей угрожающей монументальности. Он взглянул на крышу, блеснувшую в лучах робкого солнца красной черепицей; на сосны и ели, что окружали эту роскошь, и на секунду задумался. Отошёл в сторонку… Повертел руками, ногами… и направился вокруг особняка…

Подручные Барина оживлённо беседовали возле джипа, когда в сторону лестницы дома мелькнула тень человека. Ловчий стоял в пол-оборота и краем глаза заметил подозрительное движение. Он повернулся и вгляделся, после чего почувствовал, как в затылке тупо зашевелился стопор, а в мозгах неприятно заныло. Такого не могло быть — уже на самом верху развевалась джинсовая куртка защитника этой упёртой девчонки. Ловчий мотнул головой — видение исчезло, и он пролепетал:

— Будто и не пил давно…

— Так давай, — собрался поддержать тему Резак, который стоял спиной к дому. Видя полное недоумение на лице коллеги, чем-то напоминающее реакцию ребёнка, впервые увидевшего голую тётю, переспросил: — Чё ты там узрел?

Ловчий пожал плечами, мысленно отметив, что сегодня странный всё-таки день:

— Похоже, фары глючат…

Он перевёл взгляд на будку охранника, голова которого удобно умостилась на рабочем столе. “Спишь, ханурик!” — хотел он крикнуть, да передумал и продолжил беседу.

В это время Барин подливал Лесе вино. Лицо начальника милиции раскраснелось, он много и умно говорил, любуясь собой. Казался себе неотразимым, и его желание “уломать” строптивую артистку только нарастало. Девушка уже подкрепилась и спонтанно обдумывала, как избежать дальнейшего общения с этим “монстром”. Иногда ей казалось, что она физически ощущает его звериную суть. Резкий запах дезодоранта, кошачья походка и похотливый блеск в мутных глазах — вызывали отвращение.

Алексей легко взбежал по лестнице и замер прислушиваясь… Тихая музыка и монотонный мужской голос, приглушённый массивной дверью, подсказали, куда идти дальше. Резко открыл дверь и стремительно вошёл! Леся сидела спиной и не отреагировала никак, а вот мужчина с чёрными, жгучими волосами и блестящими тёмными глазами поднялся в недоумении.

— Кто таков и что тут забыл? — с раздражением выпалил начальник, подчёркнуто чётко выговаривая слова.

По разгорячённому виду вошедшего, Бараян сразу почувствовал: что-то здесь не так. Да и охранники не могли без предварительного уведомления впустить постороннего. Начальник внутренне напрягся и свободной рукой машинально полез под полу пиджака.

Алексей лишь на секунду замялся и уверенно, с вызовом, ответил:

— У нас всё-таки не горы и не восемнадцатый век: девушек воровать нехорошо…

Услышав голос Алексея, Леся обернулась. В её глазах проскочила гамма разнообразных чувств: неверие, удивление, восторг и страх…

— Ты жив… — пролепетала она и пошатнулась, чуть не лишившись чувств.

Бараян соображал быстро: жизнь давно научила ускоренно работать мозгами. Он вспомнил недавний звонок Ловчего и свою команду — убрать нечаянного защитника строптивой артистки. “Вероятно, это он… Не добили или ловко притворился, гадёныш!” Барин давно считал себя в этих местах хозяином, которому дозволено всё. Убить неугодного человека — почитал за шарм, который и создал ему “чёрный” авторитет в городе. Заметать следы преступлений — отработанная до мелочей процедура. Поэтому он, не колеблясь, выхватил “Макаров” и разрядил его в Алексея.

Парень согнулся с перекошенным лицом. Крик застрял у Леси в горле… А Бараян вальяжной походкой направился к перилам балкона, чтобы вызвать охрану. Но Ловчий и Резак, услышав выстрелы, уже бежали по лестнице. За ними спешил, отдуваясь, тучный охранник ворот.

Они появились в помещении, когда Алексей уже пришёл в себя, а Леся облизывала высохшие губы и мелко дрожала, сжимая ладонями бледное лицо. Увидев Алексея, Ловчий оторопел… Он настолько растерялся, что не знал, как себя вести: рука так и застыла подмышкой, где хранился пистолет. Резак тоже непонимающе остановился за напарником, и только тучный охранник, отдышавшись, увидев спокойное, уверенное лицо Барина, спросил:

— Всё в порядке, шеф?

Бараян хотел ответить, но стоявший на ногах, светлеющий глазами Алексей, привёл и его в полное замешательство. Начальник широко раскрытыми глазами уставился на рваные, красноватые дырки на куртке парня и непроизвольно вытянул шею от крайнего изумления.

— А… У тебя лёгкий бронежилет? Так бы и сказал. Может, поделишься?

Он вплотную подошёл к Алексею. Тот уже полностью выпрямился и, мельком глянув на Лесю, проделал невероятное — схватил начальника за шею, резко наклонил вперёд и коленкой произвёл в челюсть удар, которому позавидовал бы и профессиональный спортсмен боёв без правил. В глубоком нокауте Барин завалился на пол. Круто развернувшись, с выражением отчаянного бешенства Алексей грозно прорычал остальным:

— Стоять на месте! Иначе порешу!

Такой смелости, доходящей до безумства, он в себе никогда не замечал. Решительный, бескомпромиссный вид Алексея подействовал на охрану должным образом: они вопросительно-испуганно переглянулись. Тучный полез было за пазуху, но остановился, увидев угрожающее движение Алексея. Охранник сообразил, что происходит нечто из ряда вон выходящее и решил не торопиться.

— Вот и хорошо… — примирительно выдохнул Алексей. — Мы уйдём, а вы не дёргайтесь, дабы избежать личных проблем.

Когда они с всхлипывающей Лесей уже опустились на первый этаж, Барин пошевелился. Сподручные вышли из оцепенения и кинулись к нему. Общее мнение высказал Ловчий:

— Похоже, кент из ФСБ. Доходят слухи, там появились новые средства защиты.

— С этими ребятами лучше не связываться, — поддержал Резак.

— Ну, и дела… — вытер вспотевший лоб тучный охранник, и стал помогать поднимать начальника с пола.