1. Книги
  2. Современная русская литература
  3. Валерий Казаков

Осень несбывшихся надежд. Повесть

Валерий Казаков
Обложка книги

Молодая женщина, попадая в круг тяжелых обстоятельств, ищет выход в любви, в переезде на новое место, где смогла бы забыться. Она самостоятельно пытается найти виновных в гибели её брата, сама старается отомстить обидчикам. И разочаровывается, когда у неё ничего не получается. Осень её надежд становится осенью разочарований.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Осень несбывшихся надежд. Повесть» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

II
IV

III

Прошло несколько дней. Наши отношения с Генрихом стали постепенно налаживаться, продвигаясь по спирали от рукопожатий к поцелуям. Я уже не думала о Вадиме, его образ постепенно удалялся от меня, превращаясь в далекую точку на горизонте.

Не буду скрывать, с Вадимом было связано много такого, что мне бы хотелось забыть, что и сейчас вызывает у меня недоумение, даже раскаянье. Как, например, та поездка на рыбалку с супругами Зелениными, когда мы (можно сказать, одной семьей) неожиданно попали на лесную речку Пижанку, и поставили там на пологом песчаном берегу две палатки ярко-оранжевого цвета, какие-то совершенно чуждые окружающей нас природе, где уже преобладали мягкие полутона увядания.

Помнится, этот день был суматошный и веселый, какой-то удивительно длинный от чередования разных дел и привыкания к новой среде обитания. Мы все вместе ловили рыбу, переходя по берегу, густо заросшему осокой, от омута к омуту, от одной манящей заводи к другой. Мне почему-то казалось, что в следующем месте клев будет лучше, рыба крупнее.

Иван Зеленин с высокого песчаного откоса со свистом закидывал спиннинг, и каждый раз при этом сам вытягивался, как струна. Его блесна ярко блестела в полете и резко шлепалась на середине реки, увлекая за собой в коричневую глубину тонкую паутину лески. После этого он начинал трещать катушкой и шагать вдоль берега, ловко маневрируя между зелёных кочек, попадая то в свет, то в тень. Под его болотными сапогами то и дело смачно чавкала грязь, он раскачивался из стороны в сторону, и было видно, под загнувшейся полой его шляпы, слипшиеся от пота курчавые волосы.

Потом возле своего поплавка я заметила полосатого щуренка, на половину запрятанного под круглый лист лилии и долго наблюдала за ним. Он был нарочито неподвижен, притворно — равнодушен пока рядом не появился зазевавшийся малек. Когда серебристая рыбешка подплыла достаточно близко, последовал бросок, и обе рыбки исчезли из вида.

После обеда ко мне подошла жена Ивана — живая темноволосая женщина с нестареющим, всегда улыбающимся лицом. Она сказала, что нашла совсем рядом спелую бруснику. Надо бы туда сходить, а то ей одной страшновато. И хотя у меня не было настроения идти в лес, я не смогла отказаться, пошла.

Мы поднялись по широкому склону, заросшему тонкоствольным сосновым молодняком на сухую гриву, залитую солнцем, потом спустились в пасмурную низину, где резко запахло багульником. Наши ноги стали по щиколотку утопать в зелёном и влажном мху. На нашем пути попадались то огромные еловые выворотни, с пугающе раскоряченными корнями, то влажные полусгнившие валежины, наполовину заросшие мелкими грибами. Попадались нам и чахлые кочки в глянцевитых метелках брусничника. Но ягод на них не было видно. Только всполохи света в прорехах между деревьями, да густая еловая тень. Ольга уверяла, что ягоды где-то тут. Вскоре мы повернули направо, прошли мимо старых пней к лесным посадкам на небольшом бугорке. За этим бугорком была ещё одна низина, похожая на болото и напоминающая своей формой плоское блюдо. По краям этого болота действительно оказалось много ядреного брусничника. Кое-где его глянцевитые густые заросли были красны от ягод. Вот только брать их оказалось делом непростым. Как только мы наклонились к ягодам, нас тут же облепили комары и стали досаждать болезненными уколами в лицо и руки. Из-за них довольно скоро сбор ягод превратился в добровольное самоистязание, где отдыхом и не пахнет. Иногда я поднимала голову от ягод и с сожалением смотрела в ту сторону, где должен был располагаться наш бивак. В один из таких моментов я вдруг увидела за коричневыми стволами деревьев фигуру незнакомца. Он сутуло стоял возле ствола молоденькой липы и смотрел в нашу сторону. На нем был песочного цвета плащ, на голове серая шляпа, на ногах болотные сапоги. Я инстинктивно испугалась этой встречи, как будто это был вовсе не человек, а некий диковинный зверь. Испугалась, но почему-то не смогла произнести ни слова. Только стояла и смотрела в его сторону. Прошло несколько секунд, и фигура человека исчезла. А может быть её и не было вовсе.

К своему лесному лагерю мы вернулись уже в сумерках, искусанные комарами и злые от усталости. Причем приторно кислые ягоды, добытые с таким трудом, никто кроме нас не ел, и никто не сказал нам спасибо. Вадим раздавил на языке несколько самых красных брусничин и сделал страдальческое лицо. «Какая гадость»! Иван даже не притронулся к ним.

Перед ухой мы выпили клюквенного ликера. Ольга сделала вид, что опьянела, защебетала мне на ухо что-то интимное, надеясь разжечь во мне желание грехопадения. Мне это показалось смешным, я хихикнула в кулак, растянув щеки в глупой улыбке. Мужчины многозначительно посмотрели на нас, переглянулись и ушли куда-то. Вернулись с бутылкой водки, довольные как удачливые охотники. Я увидела их лица в оранжевых бликах от костра, и подумала, что когда-то нечто подобное уже случалось со мной. Принесённую бутылку принялась отнимать Ольга. Она весело кричала и каталась вместе с мужчинами по холодному песку. И это, кажется, тоже было в моей жизни. Ольга долго не унималась: то грозила мужчинам пальцем и хмурила брови, то со смехом кидалась на них как львица, то уговаривала отдать бутылку по-хорошему. Вадима она немного (как бы для приличия) стеснялась, а на Ивана нападала, как кошка на мышь. Валила его на песок, мутузила, тормошила. Он неумело отбрыкивался…

Кончилось тем, что кто-то из них нечаянно пролил уху. Задел ногой тонкую рогатину — та повалилась на бок, и ведро с ухой медленно съехало прямо в костер. Побелевшая рыба вывалилась на песок жалкой бесформенной кучкой и уже не возбуждала аппетита. Все сразу почувствовали себя виноватыми… И так, кажется, тоже было, решила я про себя.

— Ну вот, добилась своего, — протянул сокрушенно Иван.

— Доигралась, — виновато пролепетала Ольга, и, наклонившись к рыбе, часто дыша, стала неумело собирать её в блюдо из под картошки. — Я её вымою. Все будет хорошо.

— Вымоешь, — укоризненно передразнил её Иван. — Всё равно будет на зубах скрипеть. Лучше налей нам с Вадимом по сто грамм.

Только теперь я заметила, что бутылка у Ольги. Всё — таки она своей добычи не упустила.

После того как содержимое бутылки заметно убавилось, осоловевший Вадим стал чересчур подвижен. Ему то хотелось что-нибудь спеть, то рассказать какую-то очень занимательную историю, то показать замысловатый фокус. По его глазам было видно, что ему уже нравится и это обжитое место на берегу реки, и сосны на бугре, и густые непроглядные заросли за нашими спинами. В нем вдруг проснулась дремавшая где-то романтичность. В минуты затишья он стал закидывать голову вверх, смотрел в небо и повторял: «Звезд-то сколько, сколько звезд. С ума сойти»! И после этого, как бы издалека, из своих душевных потемок, смотрел вокруг влажными от неожиданной чувственности глазами. На этот раз его беспричинная чувственность казалась мне странной.

Так у костра мы просидели до полуночи. Потом супруги Зеленины ушли в свою палатку и долго обустраивались там, переговариваясь между собой вполголоса. Без них мне сразу стало грустно. Костер затухал, разговор не клеился и Вадим решил, что настала пора действовать. Придвинулся поближе ко мне, несмело обнял за талию и заговорческим тоном проговорил:

— Пойдем спать.

Тон его голоса мне не понравился. Он сказал это так, как будто я была его женой. Я ответила отказом:

— Нет… Ты спи, а я ещё посижу тут.

— Ты меня боишься? — удивился он.

— С чего ты взял?

— Ну, тогда я пойду один.

Он встал и направился к палатке своей не совсем уверенной походкой, у палатки оглянулся и, кажется, подмигнул мне. У меня мурашки пробежали по коже. После этого я решила, что просижу всю ночь у костра на берегу.

Не могу сказать, действительно ли я боялась его в тот момент, или мне было неприятно видеть его пьяного, не знаю. Только после его ухода я просидела у догорающего костра очень долго, втайне надеясь, что Вадим уснет, и я незаметно проберусь в палатку, чтобы вздремнуть пару часов до рассвета. Светила полная луна, слоистый туман поднимался из низины все выше и выше. Мне стало холодно, я подтянула колени к животу, охватила их руками и стала смотреть на воду, которая в ночи казалась неподвижной и тёмной, окаймленной зеркальными гранями на песчаных отмелях. Вода казалась густой и вязкой, как мед и как мед золотистой. Только иногда неожиданные всплески где-то вдали возвращали ей утраченную подвижность, да расходящиеся круги осторожно покачивали отражения ночных деревьев. В такие минуты мне было очень хорошо. Мне казалось, что я впервые вижу всё это и должна запомнить увиденное на всю жизнь, потому что такое может не повториться. Это существует сейчас только для меня. Я в центре Вселенной…

На место будущего ночлега я пробиралась чуть дыша. В палатке, не раздеваясь легла на спину, нащупала сбоку возле себя что-то мягкое и, подложив его под голову, облегченно вздохнула. Всё хорошо… И тут же вынуждена была вскрикнуть от неожиданности. Немая и холодная рука Вадима ползла по моему бедру влажным удавом. Он часто и отрывисто дышал у меня за спиной, но при этом совсем не двигался, только рука его жила. И это показалось мне настолько отвратительным, настолько обидным и неловким, что я пробкой вылетела из палатки, плюхнулась возле костра и уже до утра не смогла уснуть.

Но были в наших отношениях с Вадимом и другие более приятные события. Были вечера пронизанные солнцем, приятно опьяненные первыми поцелуями, где бархатные листья пырея шуршат под ногами, свежий ветер дует с реки. Когда, мы сидели где-нибудь на старой, опрокинутой кверху дном лодке и разговаривали вполголоса. Моя рука была в его руке и ощущала там уютное тепло. И справа и слева от нас ворохами лежало солнце, южный ветер лениво полизывал листья репейника, пугая слюдяных мух, пахло полынью. Тогда мы с Вадимом по-детски самоотверженно любили друг друга. Эта любовь была бескорыстной и целомудренной, и всё в ней было ясно. Потом счастье любви разрушилось из-за потребности Вадима все испытать. Из предчувствия оно превратилось в чувство, оформленное в конкретные действия и звуки. Лишившись прелюдии, оно стало таким пугающе конкретным, таким неловким, так заранее обусловленным, что потеряло всё свое очарование. И чем дальше продолжалась жизнь, чем серьёзнее делались его намерения, тем всё реже улыбалось мне счастье, тем мимолетнее стала эта улыбка.

Генрих внес в мою жизнь новый беспорядок. Цветной узор этого беспорядка меня на какое-то время очаровал. Я снова переживала с ним волнующую стадию сближения, открывала в нем новые качества мужской души. Он (в отличие от Вадима) не любил бродить без дела по вечерним улицам нашего городка, его это быстро утомляло. Он предпочитал затащить меня в кафе или ресторан и занимать там разговорами на разные отвлеченные темы. Окружающие нас в этих заведениях люди, узнавали его, многие подходили и здоровались, спрашивали о чем-то, стреляли на меня глазами. Мне это льстило. Только вскоре стало понятно, что я у Генриха не первая, что до меня у него уже были женщины, которых он вот так же приводил сюда. Вполне возможно, что я даже не самая лучшая из них.

Зато как прекрасно Генрих со мной танцевал, с какой легкостью и умением выписывал по залу широкие круги, и как уверенно при этом держался. Я бы даже сказала, что он танцевал с вдохновением. Он был уверен, что делает это лучше всех. К тому же, танцуя, он мной руководил, и я с удовольствием ему подчинялась, пыталась быть примерной ученицей. Обычно, когда звучал вальс, мужчины терялись и смущенно отступали к своим столам, к своим располневшим дамам. На танцевальный круг выходили только самые опытные женщины, причем чаще всего легкие и парящие, знающие себе цену. И вместе с этими женщинами начинали кружиться мы. Вокруг мелькали нарядные столы, светильники на стенах, неясные силуэты. Потам это всё превращалось в единый поток, в приятную мешанину музыки и света, разделенную чередой шагов на томительно сладкие такты.

Позднее я заметила, что Генриху удается абсолютно всё. Что он не только прекрасно танцует, он ещё хорошо поет и умело аккомпанирует себе на гитаре. А когда подмечает что-то особенное в природе — то всегда вспоминает про Левитана и Васильева, которые тоже умели удивлять. Он всегда при этом повторяет, что у них были поэтические натуры.

Помнится, однажды вечером в кафе, где мы находились, зашел мой брат Саша. Его, как всегда в таких случаях, сопровождал изрядно подвыпивший Мирон Зорин. Они сели за столик в противоположном от нас конце зала, что-то заказали и стали живо беседовать, кивая друг другу головами. Я украдкой наблюдала за ними, испытывая непреодолимую тягу подойти к ним и поздороваться. Потом к их столику, кажется, подсел кто-то еще, а может, мне так показалось, потому что между нашим столиком и столиком Саши появилась танцующая толпа. Она всё заслонила, и Сашу, и музыкантов, и даже живую стану из цветов, которая отделяла просторный зал от кухни. Вечер был в разгаре, народ всё прибывал. Топот танцующих ног стал гулом, и вспышки музыки в этом гуле уже тонули, как тонут яркие вечерние лучи за чередой лохматых облаков.

И вдруг всё стихло. Толпа танцующих замерла. Из-за двух соседних, столиков поднялись здешние завсегдатаи — лица с характерным кавказским профилем и, что-то шумно объясняя друг другу, стали продвигаться к узкому проходу между столами. Я встала вслед за ними, но с места не сдвинулась. Мне показалось, что в противоположном конце зала идет потасовка. Там что-то упало и разбилось. Потом раздался короткий возглас: « Ах»! — и мне на секунду показалось, что это был голос Саши. Я испуганно посмотрела на Генриха, он почти с тем же испугом — на меня. Лицо у него побледнело.

— Кажется… Кажется это Саша разодрался с кем-то из южан, — пролепетала я.

— Из-за чего? — не понял Генрих.

— Не знаю, — ответила я, а сама подумала, что вероятнее всего из-за Мирона, он всегда лезет на рожон.

Потом в толпе дерущихся кто-то громко вскрикнул от боли. Я снова испуганно посмотрела на Генриха. Мне показалось, что он уже готов броситься Саше на помощь, так резко у него обозначились ноздри и заходили желваки. Но он всё медлил. В какой-то момент это стало маня раздражать, даже злить.

— Я боюсь, что его убьют, — прошептала я, готовясь расплакаться. — Помоги ему, пожалуйста…

Несколько секунд после этого Генрих смотрел на меня раздосадовано. Потом сказал, как выстрелил: «Сейчас», — и вихрем сорвался с места. Я вскочила на стул, чтобы видеть дерущихся. С бьющимся сердцем заметила, как Генрих врезался в тёмную гущу кричащих и размахивающих кулаками южан, как сходу смял кого-то, кому-то поддал, и тот по-птичьи взмахнув руками, упал, подминая под себя зазевавшегося музыканта. Потом на Генриха насели два дюжих с виду кавказца. Но Генрих легко перекинул одного из них через себя, другого ударил локтем в живет и отбросил далеко в сторону. Отброшенный рухнул как подкошенный. Последовала серия точных и мощных ударов, пинков с разворота, резких взмахов ребром ладони — и всё закончилось. Он замер в центре ошеломленной толпы в угрожающей позе, с поднятыми вверх и согнутыми в локтях руками.

— Ну, кто ещё?

Толпа испуганно замолчала. Он взял Сашу за руку, и они направились к выходу. Я ощутила на своих щеках слезы благодарности. Мой Генрих молодец! Он поступил как настоящий мужчина.

Когда через несколько минут мы все вместе уже шагали к автобусной остановке. Я с тайной гордостью смотрела на Генриха и крепко сжимала его теплую тяжелую руку. Всё — таки он человек особенный, он умеет постоять за себя. Пожалуй, за ним, как за каменной стеной. Это правда. А Саша, Саша вечно куда-то ввязывается, создавая себе новые проблемы. Хотя, это на Сашу похоже.

Потом оказалось, что Саша затеял драку сам. А причиной стало то, что кто-то при нем назвал Сонину мать неприличным словом. Этого я от него не ожидала. Раньше он сам её не жаловал.

В тот вечер мы с Генрихом много целовались. Особенно усердно я покрывала поцелуями то место у него на лице, где уже проявлялся небольшой синяк. Генрих проводил меня до дома. Ночь была удивительно тихая, теплая, до краев залитая серебристым сиянием.

Проходя по знакомой улице, я снова отметила для себя, что в Сашиной квартире темно, а в доме у Венгеровых — свет. В прошлый раз, когда я встретила его с Соней, было наоборот. У меня создалось впечатление, будто они (Саша и Соня) ночуют вместе, то там, то тут. Они больше не гуляют до утра, отдавая дань призрачному целомудрию.

IV
II

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Осень несбывшихся надежд. Повесть» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я