Лихие девяностые по-нижегородски. Эпоха глазами репортёра

Валерий Павлович Киселёв

Россия, Нижний Новгород… Девяностые годы прошлого века… Пока политики всех мастей — борцы за народное счастье — спорят, каким путём вести людей к светлому будущему, народ выживает, как может…

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФРАНЦУЗА В РОССИИ

Француз начинает понимать, что в нашей стране много законов, и у всех они свои — у мэрии, парламента, районов… Потом оказывается, что законы противоречат друг другу, а инструкция — закону.

— Представьте себе человека, имеющего 100 миллионов, страстно любящего Россию и искренне желающего ей помочь, — так начал свой рассказ мсье Доминик Моне, директор Московского представительства Парижского национального банка.

Мсье Моне — один из крупнейших специалистов в мире, работа которых в том и заключается, чтобы банковскими инвестициями помогать развитию промышленности в других странах. Он закончил три университета, дважды кандидат наук, а его банк входит в десятку крупнейших в мире и финансирует проекты в промышленности.

— Но этот человек, — продолжает мсье Моне, — ничего не знает о России, кроме того, что видел иногда по телевидению. Он так любит Россию, что стремится туда попасть как можно быстрее. В таможне аэропорта Шереметьево его спрашивают: «А виза у вас есть?» — «А что это такое?» До этого французу приходилось бывать во многих странах, визы нигде не спрашивали, даже в Таиланде, Нигерии. Приходится возвращаться во Францию за визой. В советском консульстве ему говорят: «Чтобы получить визу, нужно приглашение от кого-нибудь из России». Требуется связаться с кем-нибудь из России, но связи нет до 12 часов ночи. Наконец в Москве никак не могут найти факс, чтобы послать во Францию приглашение. Очередь в консульстве — надо ждать два дня.

Наконец виза и приглашение в кармане, куплен второй раз билет до Москвы. Таксист в Шереметьево предупреждает: «До гостиницы — сто долларов». Согласен. В «Интуристе» выясняется: чтобы попасть в гостиницу, требуется и разрешение от милиции.

Очень скоро французский банкир начинает понимать, что для него самое страшное в России — потерять заграничный паспорт.

Чтобы начать вести дело в России, требуется купить комнату или здание. Чиновник отвечает, что не знает, как это можно сделать. Банкир идет к юристу. Юрист куда-то ушел, другой в США на стажировке, третий говорит: «Ситуация не ясна». Оказывается, в стране много законов, и у всех свои — у мэрии, парламента, районов. У юриста нет времени читать новые законы, так много их выходит. Наконец выясняется, что нужный закон есть, но к нему нет инструкции. Потом оказывается, что законы противоречат друг другу, а инструкция — закону. Более того, решения Гайдара противоречат решениям Хасбулатова. И никто не знает, какие законы следует выполнять и какие инструкции.

Наконец встреча с советником президента. Он говорит: «Нам хотелось бы получить 200 миллионов на строительство завода по производству соды». — «Где вы собираетесь строить завод?» — «Не знаю». — «Сколько человек на нем будет работать? Какое будет оборудование? Транспортные возможности? Какое сырье? Знаете ли вы рынок?» Советник президента ничего этого не знает.

«Под какие гарантии вы берете деньги?» — «Гарантия — наше сырье». — «Где оно? Как я смогу его вывозить? По каким законам?» Ничего неизвестно.

Скоро француз начинает понимать, что в нашей экономической системе так же трудно ориентироваться, как будто вы едете ночью в машине в тумане и в черных очках — не видите ни дороги, ни показаний приборов.

Но все-таки он настолько любит Россию, что готов привыкнуть к этим трудностям и несмотря ни на что помогать ей.

20.03.92 г.