Тайны петербургских предместий. Казна генерала Майделя

Валерий Пикулев

Готов ли ты отправиться в своё прошлое, чтобы изменить настоящее и создать лучезарное будущее? Сможешь ли противостоять соблазнам и, отыскав заповедный клад, сохранить при этом свою личность, не предать друзей и идеалов юности? Готов ли пройти по извилистым лабиринтам судьбы и не заблудиться в них? – Готов? Тогда эта книга для тебя!Роман основан на реальных исторических событиях и повествует об одной из драматических и таинственных страниц истории северных предместий Санкт-Петербурга.

© Валерий Пикулев, 2018

ISBN 978-5-4490-7136-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тайны старинных кладов! — вы будоражили детское воображение, волновали юношескую кровь, заставляя вновь и вновь перелистывать страницы пиратских романов, снова и снова разглядывать еле заметные пометки на блеклых репродукциях старых разбойничьих карт!

Послания далёкой старины, доверенные пожелтевшим листам древних манускриптов… — сколь много веков пронесла над вами Река Времени, истирая в прах! — Лишь жалкие обрывки выплеснула она к нашим ногам, на болотистый берег нынешних дней… лишь крохи мыслей и знаний, коими владел тот, кто покрывал неровными строчками листы полуистлевшего теперь, — увы! — пергамента!

Что же скрывалось за этими тайнами? — Древние поверья предков, колдовские обряды? Или описания примет, по которым только и можно определить вожделенные места захоронений сокровищ, неизвестно кем и как добытых? И какой неизмеримой глубины достигло отчаянье от невозможности тайны сии хранить далее, — чтобы довериться тонким листам пергамента в зыбкой надежде быть когда-нибудь и кем-нибудь воспринятыми!

А может, дело совсем и не в тайнах старинных кладов, а лишь в той поре нашей жизни, когда так хочется что-то открывать и что-то находить? — В нашем детстве, в юности нашей? И мы, кому удалось прикоснуться к этому, остаёмся ли, огрубевшие душами, верными тем сокровенным мечтам, бередившим когда-то молодое сознание, — верными тому источнику живой воды, который так легко замутить?!

Часть 1. Пиратские клады

Море спокойно… Поверхность лагуны слегка рябит под дуновением бриза, бликуя и переливаясь оттенками зеленоватой голубизны. Солнце в зените и печёт немилосердно.

Островок, затерявшийся в южных морях… Пустынный пляж. — Ни криков чаек, ни шумного вздоха случайной волны! Лишь угловатые тени кокосовых пальм да едва уловимая полоска прилива. Струйки песка меж пальцев обжигают кожу, навевая сон…

Море сливается с небом в лёгкой прозрачной дымке. Ситлуэт бригантины, стоящей на якоре в трёх кабельтовых от берега; наблюдатель в «вороньем гнезде» да одинокая фигурка вахтенного на баке, — вот и все признаки жизни…

Левый борт парусника, обращённый к острову, окутался беловатым дымком. До слуха доносится приглушённый раскат пушечного выстрела. — Полдень! От борта судна отваливает шлюпка. Взяв курс на берег, она медленно приближается с каждым взмахом трёх пар вёсел. Стекающая с них вода сверкает на солнце расплавленным серебром.

Искупаться, что ли, ещё разок?! Да подыматься лень. Ну и акулы… — Так и лежал бы себе, размышляя о пиратах, о несметные сокровищах, о бликах южных морей… о том, что завершилась эта нудная четвёртая четверть, а с нею и шестой класс, будь он неладен!

Шлюпка так близко подошла к берегу, что её теперь невозможно разглядеть сквозь заросли камыша. Ещё один хороший гребок, ещё один дружный взмах вёсел, и…

И в камышах, обступивших пляж, создавая в этой части берега уютную бухточку, что-то зашуршало… и на берег вылез весь обвешенный тиной Борька.

— Не, раков здесь нету, — констатировал он, отвлекая Вениамина от сладкой дрёмы, — за раками надо на реку Сестру, а тут, на Разливе, нету их.

Ну и дёрнуло же его со своими раками! В самом интересном месте прервать!

Шестой класс, надо сказать, завершён не как-нибудь, а с отличием! В этом, пожалуй, и заключена вся прелесть начавшихся летних каникул. Теперь и оттопыриться не грех на всю катушку, о пиратах помечтать, о кладах там… о дальних южных морях!

Всего лишь позавчера Вениамин прикатил со своими на лето в их старинный каменный дом, — «родовое гнездо». Приехали налегке: всё необходимое для дачной жизни в доме имелось и никогда на зиму не увозилось. Здесь можно бы и зимовать, да только не очень-то хотелось заморачиваться топливом на зиму, поездками в школу… да и «удобства» во дворе… А так, летом, жили они в Александровке уже много лет: жил и Веня с самого рождения, жили его родители, и бабушка с дедушкой. Вот, и в этом году…

Приехали не как-нибудь, а на новеньком «москвичонке». Только въехали во двор, а Борька со своими уже здесь, — в нынешнем году они у тёти Ульяны сняли весь второй этаж с маленькой кухонкой впридачу, — улыбается, рот до ушей, и рожицы строит всякие.

Боря перешёл в шестой, и всего одна тройка! — уж больно хлестался. Вениамин не стал выпячиваться с пятёрками, — пусть покобенится. Друзья были рады встрече: целый год не виделись! Теперь снова поле, залив, озеро… Эх! — Хорошая это штука, лето!

Тётя Ульяна, — хозяйка небольшой дружной семьи, — жила в своём доме постоянно и за имуществом соседей приглядывала (ей даже ключи на зиму оставляли), да и между огородами внутренних границ не было. Дедушка Вени дружил с дядей Аликом, мужем тёти Ульяны, — после войны, когда те переселились сюда из-под Порхова «на землю предков», как поговаривал дядя Алик, дедушка одолжил им довольно большую по тем временам сумму на постройку дома и с возвратом долга не торопил. Так и жили все вместе, наслаждаясь природой, чистым воздухом и красотой человеческих отношений…

Посёлок в пору, о которой повествуется, — а это 1966 год, — восхищал глаз! Даже теперь в нём, испахабленном заборами новороссов, остались следы былой красоты!

Расположенная под Ленинградом, близ озера Разлив, у Финского Залива, Александровка была построена в конце позапрошлого века графом Стенбок-Фермором, скупившим под дачи земли от Ольгино до Тарховки, и с тех пор гордо носит его имя.

Настоящим же достоянием Александровки в пору, о которой идёт речь, было не озеро и даже не залив, с берега которого в хорошую погоду можно различить форты, Кронштадт и Ораниенбаум… — Её достоянием было широкое поле, отделённое от посёлка задёрнутым ряской Горским Ручьём и ещё не отданное «на растерзание» садоводам, чьи халупы и коттеджи в настоящее время образовали, по существу, Нью-Александровку.

Поле это, обрамлённое с двух сторон лесом, с третьей — уже упомянутым Горским Ручьём, а с четвёртой — Левашовским шоссе (по которому проходит теперь окружная дорога, ведущая через дамбу, в Кронштадт), было, собственно, и не очень-то велико: всего пять квадратных километров. Однако, взобравшись на любой из пригорков, раскиданных в живописном беспорядке по всему пространству, окинув завороженным взором волнующееся под порывами ветерка море тимофеевки, всмотревшись в бездонную синеву неба и отыскав словно вмороженных в её ледяную глыбу жаворонков… — можно было ощутить бесконечность! Бесконечность пространства и бытия!

А на картофельных грядках можно разглядеть и важных чибисов с кокетливыми косичками, оглашавших окрестности своими пронзительно-пискливыми криками.

Неповторимо поле и в закатные часы. Косые лучи заходящего солнца, придавая рельефность каждому кустику, каждой былинке, создавали то умиротворённо-спокойное настроение, когда не слишком даже утончённый человек способен сочинять стихи!

А, когда сумерки, сгущаясь, опускались на землю, оседая росой на траве, и туман лёгкой ленточкой тянулся над болотцем, расстилаясь затем огромным слоистым покрывалом над засыпающим полем, — и меж этими слоями легко различались дальние холмы, — как хорошо дышалось этой влажной прохладой в такие часы!

Вот, о нём-то, об этом поле, и пойдёт рассказ. Именно, оно станет сценой драматичных и, поистине, таинственных событий, о которых речь дальше.

–… Послушай, Боб! А ты чё, всё лето хочешь раков ловить? — Скажешь тоже! Это я так. Вот если б лодку достать, тогда можно было бы… Да только у дяди Алика нету, а чужую отвязывать, — пендалей надают! Борька покосился на чью-то, плескавшуюся на воде лодку, привязанную цепью с замком к толстенному железному столбу. На борту лодки чёрной краской был жирно выведен регистрационный номер.

У дяди Алика, мужа тёти Ульяны, лодки, и правда, не было, зато были другие странности… — они-то и явились причиной повествования, но о них чуть позже, а пока…

— Да-а! — поддакнул Венька, — с лодкой было бы куда интересней! Можно и на залив махнуть, к островам. Там старинные пушки… и клад, может, какой-нибудь спрятан! В пиратов поиграли бы… Как в южных морях, — острова с сокровищами! Вот, это да-а!

— Верно мыслишь, старик! — вздохнул Борис, — когда вырасту, обязательно капитаном дальнего плавания стану!… Или куплю резиновую лодку.

На другой день с утра было пасмурно. Шёл мелкий противный дождик. Он так и моросил всё утро, — ни в поле выйти, ни к озеру смотаться! После обеда сидят Боря с Венькой на крыльце у тёти Ульяны и не знают чем бы заняться.

— Знаешь, мне вчера отец из города книжку приволок, — «Остров сокровищ», — вот это да-а! — с восхищением произнёс Боб, — весь вечер читал. И сегодня буду.

— А мне дашь потом почитать? — Веня дунул на головку одуванчика: маленькие парашютики тут же опустились, едва вылетев на дождик. — Потом дам…

Они замолчали. Каждый о своём думал. — О своём острове сокровищ в южных морях. Вот бы туда, на бескрайний морской простор, где, — куда ни кинь восторженный взгляд, — изумрудные волны до горизонта! А на горизонте, словно мираж, — остров с пальмами… и пиратскими сокровищами!

— А знаешь, Вень… — Боря помолчал немного, разглядывая божью коровку на стебельке тимофеевки: она, спотыкаясь, доковыляла до кончика травинки, а затем вдруг, расправив крылышки, полетела куда-то под дождём, на небо, «где её детки кушают котлетки», — так это… за кладами надо на другой берег Разлива смотаться, — он снова умолк, загадочно улыбаясь в предвкушении эффекта, который, по его мнению, должен был оказать на собеседника ещё не озвученный остаток мысли, — … там раньше была финская территория, и на заброшенных хуторах, говорят, они много кладов зарыли.

— Так ведь туда каждый день на поезде надо ездить; мне столько денег и не даст никто, — Венька с сожалением причмокнул, — разве что редиской торговать пойти вместе с Тонькой. Боб хихикнул, вспомнив о Тоне. — Да-а! С ней бы мы наторговали!

У Олега и Ульяны Лутиных была единственная дочь — Тоня. Тонечка отличалась трудолюбием, но её отношение к нехитрому и в то же время нелёгкому деревенскому труду можно объяснить скорее не тягой к земле и к сельскому укладу, а желанием хоть чем-нибудь помочь родителям. И она помогала чем могла… — Особенно ей удавалось торговать на местном рынке овощами: даже тётя Ульяна, с её жизненным опытом, не смогла бы похвастать такой выручкой!

Как-то раз, прошлым летом, у Тониной подружки по школе, — все ребята местных жителей ездили в школу, в соседнем посёлке, — не ладилась торговля: уж и день-то кончается, а больше половины пучков редиски не проданы! И вот тогда сметливая Тонечка предложила ей свою помощь: перевязала все пучки, сделав их раза в два меньше, и цену убавила соответственно, — раза в полтора… И через час у неё всё раскупили! — Ну и часть выручки себе взяла, конечно же, — по справедливости (мать подружки потом к тёте Ульяне приходила эту «справедливость» восстанавливать).

— Не, старик, редиской не годится… Мы что-нибудь получше придумаем. Вот если… — Борька наморщил лоб и почесал под носом, — если б лодку самим построить! Построим и будем плавать по Разливу туда-сюда хоть каждый день, а заодно и рыбы наловим.

— Да не-е, лодки нам не построить, — возразил Веня, вытряхивая песок из сандалий, — её ведь и конопатить надо и смолить… и каждый раз потом домой таскать с озера: нельзя же лодку там оставлять без цепи и без номера, — стырют! А вот если плот… — он помолчал немного, надевая сандалии и что-то обдумывая, — … если построить плот, — всего с десяток брёвен! — так его можно прямо на озере и держать, кому он нужен-то! Да и строить лучше у самого озера. Подумаешь! — Связал брёвна верёвками да досочек приколотил гвоздиками — и готово!

— Верно! — тут же согласился Боб, что, впрочем, на него не было похоже: он всегда норовил поспорить и настоять на своём. А тут сразу и согласился. Чудно как-то. Ну да ладно, — согласился и хорошо. Значит, предложение и вправду стоющее оказалось.

А дождик так и проморосил весь день, до самого вечера. Зато на другое утро погода выдалась изумительная! Правда, после затяжного дождя в поле идти не хотелось — чего там в сырой траве мокнуть. Да и купаться с утра на озеро тоже неохота. И пошли Боб с Венькой прогуляться по посёлку, — пошататься, поговорить… Затем повернули к озеру: место присмотреть в камышах, где можно плот прятать. Как ни искали, а всё лучше камышовой бухточки ихней не найти. Остановились на ней. И, усевшись на корягу, как заправские искатели приключений, пустились в рассуждения…

Самое главное и самое, пожалуй, приятное заключалось в том, что их со строительством плота никто не гнал — впереди целое лето! Вот, они и вкусили на полную катушку всю прелесть обсуждения своих замыслов. Ах, как хорошо, как приятно обсуждать проблемы, с решением которых тебя никто не торопит! Да только сдаётся, что это и так хорошо всем известно.

–… Ну, место для плота, пожалуй, мы и нашли, — задумчиво произнёс Боря, жуя травинку. — Теперь бы брёвен достать побольше, да покрупнее.

— Да погоди ты с брёвнами, — прервал его Веня, устраиваясь поудобнее на коряге, — сперва надо бы верёвками запастись, да гвоздями… — уж больно ему не хотелось заморачиваться с какими-то там брёвнами, когда можно было начать с чего-то попроще. — … А с брёвнами потом разберёмся. — Эх! Вот в южных-то морях! Мы бы с тобой не такое отчудили!

— Да-а! В морях красота-а! — поддакнул Борька. — Вот, когда в Севастополь переедем… — а дело в том, что в Севастополе жила его бабушка и давно просила их переехать к ней, в Крым, где внучку со здоровьем было бы полегче.

Приятели замолкли, созерцая прелестную картину утра на озере, мелкую рябь на водной поверхности, отражающей солнечные блики…

–… Ну, молоток и топорик мы у дяди Алика потом попросим, — продолжил Веня свою мысль, воротившись с южных морей, — а вот кусачки надо, пожалуй, уже сейчас поиметь.

— А зачем кусачки, — спросил, немного поразмыслив, Боря, — он, надо сказать, не очень-то догадлив был: ну, что с троечника возьмёшь!

— Как зачем? — А чем ты гвозди будешь выдирать? Не хватало ещё денег доставать на покупку! Мне их просто так не дадут: объяснять придётся… что да как, да зачем. — Вот из заборов и будем…

— Голова-то у тебя хорошая, да только не в ту сторону думает, — хихикнул Боб. — Ладно. Согласен!

А надо сказать, что в те простые времена подростки, вроде Борьки с Венькой, не имели обыкновения располагать карманными деньгами. Это сейчас, в двадцать первом веке, можно услыхать на улице странную речь каких-нибудь гимназёров-третьеклашек о сотне-другой «деревянных», раздобытых на хлопушки… — но, честное слово! — жизнь тогдашней детворы не была скуднее от этого! Скорее наоборот! — Ну кто сейчас похвастается построенной им самим подзорной трубой с тридцатикратным увеличением… через которую так интересно по вечерам заглядывать в чужие окна?… Или взорванным пузырьком с гремучим газом, полученным тайком от родителей путём разложения воды электрическим током от батарейки для карманного фонарика?! Да. Время идёт, мир меняется! И не всегда к лучшему, пожалуй, — ох, не всегда!

…Решили, что родителей в это дело посвящать ни к чему, а потому договорились так: Борис будет заниматься добыванием верёвок, — благо, их много надо на плот, — а Веня должен обеспечить гвозди (ржавые кусачки были им уже давно примечены между забором и бывшим коровником, у дяди Алика).

Весь следующий день приятели провели за обсуждением конструкции будущего плота. Для этого Боря притащил целую пачку каких-то листов, исписанных с одной стороны, и пару заточенных карандашей, после чего они принялись вычерчивать всякие-разные конструкции плотов, одна другой краше.

— Ну, сконструировать плот нам, положим, и удастся, да толку-то, — всё равно без денег и разных инструментов его не построить, — задумчиво произнёс Боря, — вон ведь Кон-Тики… — на специальных верфях сооружали.

— В любом деле, — наставительно заметил Вениамин, — главное не средствá и не инстрýменты, — при этом он сделал ударения на соответствующие буквы, как любил говаривать его дедушка, — а методы. — Взять, к примеру, весы… ну хоть которые у тёти Ульяны в прихожей стоят. Сколько раз ни пытался, никак их уравновесить не мог, а вот Тонька на них торгует даже, да так лихо, ты бы видел, — никогда в накладе не остаётся! — Вот что значит знать методы: тогда и на неправильных весах можно взвешивать!

— Главное в нашем деле, — найти такой метод постройки плота, что бы всё шло само собой, и ничего не надо было делать.

— Как это?… — Борька недоумённо взглянул на приятеля.

— А вот как: надо пошататься около магазина да натаскать ящиков, а ещё лучше бочек всяких. А потом мы их свяжем да настелим досок, — и безо всяких там брёвен!

— А это ты здорово придумал!

Ободрённые удачным началом конструирования, ребята в том же духе продолжили обсуждение:

— А ещё бы автомобильных камер натырить, верно?

— Не худо… только где взять-то их?

— Найдём! — заверил Борис и быстро набросал конструкцию плота.

На другой день ребята решили пуститься на поиски. — Безрезультатно.

— Не, так нам плота не построить, — подвёл Боб итоги целого дня исследований, похоже, его надо из брёвен… — как все.

— Опять ты со своими брёвнами! — отмахнулся Веня, которому больно уж не хотелось «как все», — давай сперва подготовим всё остальное: гвозди там, верёвки, а потом уже… — На том и порешили.

Целых пять дней бродил Вениамин по Александровке и украдкой выдирал гвозди из заборов! Надёргал сотни две, — со счёту сбился! — причём, ржавые не брал. Это монотонное занятие скрашивали блики южных морей, их плот, вроде знаменитого Кон-Тики, пальмы на таинственных островах, старые, пожелтевшие от времени и пролитого рома карты пиратов, на которых крестиками обозначены места кладов… Знать бы, ведать бы ему, во что воплотятся через много лет безмятежные мечты юности!

Гвозди старался добывать в отдалённых от дома закоулках, где его не знали, — да так разошёлся, что и не заметил как чуть было не влип! Домой прибежал взволнованный, запыхавшийся… Потом уже, к вечеру, он во всех подробностях рассказал свою историю Борьке:

— Тащу я как-то очередной гвоздь, — Веня говорил об этом уже совершенно спокойно и даже пытаясь придать своему рассказу некую долю таинственности, — тащу и вдруг чувствую: кто-то меня сечёт! Медленно оборачиваюсь и вижу, — тут он выдержал большую паузу для солидности, но не заметив должной реакции со стороны друга, продолжил уже более спокойно, — … вижу, что какой-то мужик стоит и наблюдает за мною, и с большим интересом. — «Ты чо ето делаешь?» — спрашивает. У меня тут же кусачки упали в канаву, а душа — в пятки! «Дяденька, помогите! — отвечаю ему жалобно так, — подержите-ка забор, пожалуйста! — говорю то ли со страху, то ли сдуру, — надо гвоздь этот получше заколотить, а то… а то он прохожих зацепить может… — а между забором и дорогой была сухая канава, почти с метр шириной. — Подержите здесь, а я… а я с другой стороны…» — Мужик вытаращил на меня глаза, но всё-таки ухватился обеими руками за ограду. Сколько он держал её, неизвестно, потому что, схватив кусачки, я быстро повернул за угол и дал такого дёру, что и сейчас не могу всё ещё прийти в себя! — Веня хихикнул для приличия, но Боб оставался невозмутим.

— Это что, а вот у меня… — и, в свою очередь, рассказал, как добыл тем временем несколько длиннющих кусков верёвки. Особо не заморачиваясь, он срéзал их без затей и канители, — один за другим — со столбов в поле, нимало удивив тем соседку с другого дома: ведь, вчера же только новую верёвку натянула, и на тебе — нету!

Из этих кусков ребята связали верёвку длиной метров сто. В поле связывали, чтобы никто не заметил. Правда, клубок получился здоровенный, с футбольный мяч, — и им снова пришлось развязать верёвку на куски. Куски верёвки и гвозди они тайком принесли домой и спрятали под крыльцом у тёти Ульяны, в рундуке.

Итак, подготовительные работы завершены. Пришло время подумать и о брёвнах. И тут-то стало ясно: как хорошо, как приятно заниматься мелочами, оставляя главные дела напоследок! — Наверное, всем это доводилось испытывать. А вот теперь Венька и Боб даже не знали, что и подумать, с какой стороны взяться! С одной стороны — брёвна! С другой — тоже. И куда деться?

— Проблемка! Не сосны же валить, в самом деле! Да и как их до озера переть-то потом? — начал рассуждать вслух Борис. — Правда… — он потёр указательным пальцем под носом и, наморщив лоб, покосился на приятеля, — правда, вот Кон-Тики-то из тростника, вроде строили, и ничего, плыл ведь.

— То Кон-Тики… — задумчиво произнёс Веня, — им же многие помогали, мастерские какие-то даже. Да и тростника здесь столько нету. Лишь брёвна и остаются. Да ещё и досок надо раздобыть, — возникла вдруг у него весьма своевременная и спасительная мысль, — брёвна чтобы сколачивать. Плот без досок никак нельзя строить, — это я во многих книжках читал. На одних верёвках плот будет неустойчив, — любой моряк скажет!

С досками было, всё же, проще: по соседству строили сарай, и скопилось довольно много обрезков, которые собирали, кому не лень, на дрова. Вот за эту спасительную мысль приятели и ухватились, отдалив решение главной проблемы ещё на неделю, — уж очень не хотелось обременять себя тяжёлыми задачами!

А пока набрали они досок и тоже спрятали их под крыльцом у тёти Ульяны.

Прошла ещё неделька, — лето в самом разгаре! Брёвен всё не было. Эта незадача уже висела над головами наших друзей как грозовая туча, затмевая голубизну безмятежных мечтаний, — даже блики южных морей, казалось, стали не такими яркими.

Но, вот, как-то раз… Как-то раз прибегает к Вене Борис и сходу, не переведя дух: — Ура! С брёвнами порядок! Айда в поле!

Ничего ещё толком не понимая, побежал Венька за приятелем в поле, а там… там, в поле… — Даже представить себе трудно! А дело в том, что поле пересекала старая телеграфная линия: рассохшиеся от времени её столбы уже давно требовали замены. И вот… И вот, их начали, наконец, менять!

На всём протяжении линии, — от Горского Ручья, близ озера, и до полоски леса, темнеющей вдали, — уже стояли новёхонькие, чёрные, хорошо просмолённые столбы, а старые, заменённые, валялись тут же, рядышком. И так на всём пространстве!

Веня сразу всё усёк! — Послушай! Надо все старые столбы по линии перетащить к озеру, пока их не увезли. — Сообра-жа-а-ешь! — удовлетворённо заметил Борька с растяжечкой.

Кое-где на линии ещё копошились рабочие, закрепляя опоры новых столбов, но подождать денёк приятелям было не привыкать.

— Как только они умотают, мы и начнём. — И они вскоре начали.

Сразу, после отъезда рабочих, прихватив с собой пять поленьев, покруглее, — из поленницы, которую дядя Алик заготовил на зиму, — отправились друзья в поле, к самому дальнему столбу, у леса.

План был до гениальности прост: подкладывая под столбы поленья-катки, надо последний (тридцатый по счёту) столб, дотащить до предпоследнего… затем, уже два столба, — до следующего… ну и далее. — И так, пока все столбы не окажутся на краю поля, у перелеска, за которым шоссе и озеро. Удастся ли и как перетащить столбы через перелесок и шоссе (по нему, хоть и редко, но ходят машины: дорога к Шалашу Ленина, как никак!), — об этом они решили поразмыслить потом. А пока с охоткой взялись за дело.

На перетаскивание первого столба ушло часов пять чистого времени. Попеременно подкладывая поленья, они, шаг за шагом, продвигали столб вдоль линии, — через колючие кусты можжевельника, через ивняк… обливаясь пóтом под палящими лучами солнца, искусанные оводами и слепнями!

Вряд ли стóит обсуждать здесь картину, которую являли собою наши друзья в то время, — два нагих пацана (одни трусы и тюбитейки, да сандалии), — но кому доводилось созерцать гравюры о строительстве пирамид в Древнем Египте, тот мог бы, пожалуй, составить некоторое представление… — Не хватало всего лишь надсмотрщиков с кнутами, роль которых ребята с успехом выполняли сами, по совместительству.

— Фу-у! Наконец-то! — выдохнул Борис, когда последний столб был с огромным трудом дотащен до предпоследнего. Это радостное событие случилось во второй половине дня, после обеда. Вконец измотанные, но бесконечно счастливые, приятели уселись на столб и решили произвести некоторые подсчёты.

— Пять часов на один перегон, — целый рабочий день! — Слышь? — мотнул головой Веник. — А сколько времени понадобится на все тридцать столбов? — задал Боб законный вопрос, — а ну-ка, математик, прикинь. Веня задумался…

— Один столб должен пройти двадцать девять перегонов, — начал рассуждать он вслух, — другой уже двадцать восемь… — Это всё равно, что протащить один столб… четыреста тридцать пять перегонов! — выложил он минуты через три напряжённого счёта в уме. Выложил и сам изумился: — Год и два месяца непрерывного труда!

— Ну-у! — только и протянул Борька. — Вот тебе и ну!

Действительно, — закончится лето, а они будут тащить всего лишь третий столб! Пойдут осенние дожди, а им придётся возиться с пятым! Холмы в поле уже занесёт снегом, а можно будет похвастаться лишь семью!

— Похоже, мы начали не с того конца… — озабоченно произнёс Борис.

— Постой, постой… — просиял Вениамин, — ну ты, Боб, и молоток! Завтра же и начнём. — Что начнём? — удивился Борька.

— Да с другого конца начнём, балбес! Ведь, сам же…

Он быстро прикинул: стащить второй столб к первому — один день. Третий — ещё два. Четвёртый… — За месяц мы восемь столбов соберём, а то и все десять, если поднатужимся! А августа нам за глаза хватит поплавать! — На том и порешили.

Но ни на другой день, ни на следующий, Боря с Веней так и не смогли выйти в поле. — У одного ломило все кости, да и другому было не легче. Лишь к вечеру третьего дня вышли они на улицу, — посидеть на скамеечке перед домом, обсудить свои дела.

Приятная усталость? Ну какая там усталость, да ещё и приятная! — ныло всё тело, особенно руки. Попробовал бы кто-нибудь с непривыки-то брёвна целый день ворочать! Но зато через три дня работа закипела!

Теперь они уже не были новичками: теперь друзья тащили столбы, помогая верёвками! За один день второй столбик был притащен к первому, а третий находился на полпути! Ещё через три дня работ уже шесть столбов аккуратно сложены вместе, и ребята уже начали примеряться как вязать из них плот. Работа спорилась, настроение прекрасное… — и блики южных морей с новой силой заиграли буйством тропических красок!… А через неделю добавилось ещё три столба.

Покрывшиеся волдырями руки, стали заживать, и на них теперь красовались твёрдые, как у настоящих матросов, мозоли. Кожа на плечах и спинах у мальчишек слезла от загара, но они словно и не замечали этого, — конечная цель близка! Теперь пожалуй, и настало время обсудить вопросы переправки столбов через узкую полоску леса, к озеру. А пока…

— Ну что, Веник, если дело и дальше пойдёт, нам, думаю, удастся на плоту ещё в это лето поплавать! — заметил как-то не без удовольствия Борька, сидя на довольно уже приличной горке телеграфных столбов. Он был в хорошем настроении и не скрывал этого.

— А что если мы и взаправду клад найдём на том берегу! — решил он развить свою мысль и насладиться по полной. — А, Вень! Вот, найдём вдруг и всё тут! Что тогда с ним делать будем? — А?

— Да успокойся ты! Какой там клад?! — Лучше погляди-ка!

Со стороны аэродрома донёсся приглушённый расстоянием гул мотора трудяги АН-2, который выруливал на взлёт. Затем, сделав короткий разбег, он начал помаленьку набирать высоту.

— Сейчас парашютистов выбрасывать будет, — сообщил доверительно Вениамин.

Биплан же, грузно и неспешно забравшись на верхотуру, начал тем временем вымётывать из своего брюха одну за другой маленькие точки, — словно лягушка икринки! — делая круг за кругом. Выметнув штук пятнадцать парашютистов, самолёт сделал крутой вираж и пошёл на посадку, за новой партией… — а у каждой из маленьких точек начали вдруг вытягиваться и раскрываться парашюты, один за другим; и вскоре небо над Александровкой расцветилось разноцветьем куполов, медленно и плавно спускавшихся, относимых ветром на аэродром. — Вот красота-то! Вот зрелище!

— Эх, лётная погода сегодня! В такую погоду, где-нибудь, в южных морях!… — Боря с сожалением поглядел на брёвна, — а нам ещё столько их таскать! — Нет, как хочешь, а клад нам просто необходимо отыскать, а то как же, — псу под хвост всё это, что ли? Вот только с кладом-то… что мы с ним делать будем? — вышел он на старую тему.

— Разделим поровну, — твёрдо ответил Вениамин, словно все другие вопросы их предприятия были уже решены. — Конечно же, разделим поровну, старик! — согласился его товарищ. Так и порешили.

На другой день ребята, как и обычно, отправились на свои добровольно-каторжные работы. Дотащив ещё один столб, десятый по счёу, они решили теперь, что и вправду настало время перейти к следующей фазе предприятия — к переправке столбов через узкую полоску леса, отделявшую их от озера. Было над чем подумать, поломать голову! Это уже не поле, — здесь по прямой столб не протащишь! А там ещё и шоссе… А дальше? — Дальше нужно брёвна вязать в плот. И этот плот должен выдержать обоих! Пожалуй, тут и пятнадцати брёвен не хватит, а у них ещё только десять, — это за три недели-то изнурительной работы! Да, было над чем поразмыслить!

Прошло ещё два дня. И чем ближе продвигались они к завершению своего предприятия, тем неспокойнее как-то становилось на душе. Вот, выйдут на плоту в море. Ну, хотя бы на озеро… А он возьмёт и перевернётся! И что тогда? — На середине-то! А там, говорят, воронки, водовороты! В самом начале работы об этом даже и не задумывались, а сейчас?! Как-то стрёмно сейчас стало. Тревожно как-то даже и неспокойно. Да и все, пожалуй, тоже согласятся: любая идея в своём начале безоблачна и прекрасна в её дерзком порыве! — Это потом уже…

Ну, хотя бы взять, к примеру, нашу Великую Октябрьскую, — Пафос! Это уже потом культ личности, застой… А Перестройка… с восходящей звездой Горбачёва? — Просто здорово! Это потом уже развал, — греча и рис по талонам! А вначале — надежды! И какие надежды! — Эх! Вначале всегда лучше!

Теперь уже мысли о южных морях посещали ребят всё реже. Острова с пальмами на берегу… — всё это как-то потускнело, стало не таким ярким. И солнечные блики на водной глади лагуны… — они больше не играли в их воображении. — И в поле ходили они теперь не так охотно, как раньше, стараясь и говорить-то о своём плоте поменьше. Но ходить было нужно, а то как же!

И вот, в начале четвёртой недели, обуреваемые такими непростыми, скажем, чувствами, вышли они в поле — надо же было как-то завершать начатое, — и видят… — Нет! — Они не были потрясены! Они даже не были сломлены картиной увиденного! Ребята, скорее, почувствовали некоторое облегчение и усмотрели в этом поистине оригинальное, пожалуй, решение всех своих проблем. — Какой-то хозяйственный седой старик со своим напарником старательно укладывал на тачку последнее из оставшихся и уже распиленных брёвен, — а с какими трудами эти брёвнышки они собирали! — … и затем медленно, часто останавливаясь и вытирая лоб платком, повёз его в посёлок, видимо, на дрова.

Бесславная затея! — скажет кто-нибудь. — А это как поглядеть! В истории Бори с Веней — пожалуй, да. А вот, если подобная история приключилась бы с целой страной? — Ну, тогда бы историки заявили в один голос, что история бесславной не бывает! — Это как поглядеть…

А потом… Потом события пошли своим чередом. Правда, в несколько ином направлении. К вечеру следующего дня Веня и Борис уже пилили свои столбы на дрова, помогая дяде Алику в заготовке запасов на зиму, — приятель его, нашедший иссохшиеся телеграфные столбы в поле, невесть откуда и кем притащенные, уступил половину их по дружбе, — пилили молча, сосредоточенно, каждый о своем думая…

Итак, затея с плотом благополучно провалилась. А сколько было хлопот, сколько волнений, — и всё коту под хвост! — По крайней мере, так друзьям казалось тогда.

Через много лет им уже так не покажется. Им просто будет о чём вспомнить, и вспомнить как о самых счастливых деньках своей юности! — А ведь, это здорово, когда хочется и есть о чём вспоминать! Эх, знали б тогда Венька с Борькой, каким образом, через много лет, вспомнятся им мечты о таинственных кладах, о сокровищах… и во что превратится безрассудный и тем прекрасный жар юности?! Да! — Истинно говорят: если б юность умела, если б старость могла!

Тогда же, в те безмятежные и, по-настоящему, счастливые дни, они даже и предположить-то не могли, что это было всего лишь началом, и началом не таким уж и худым, — но всего лишь только началом тех странных и таинственных событий, участниками которых им придётся стать.

–… Ну что же вы делаете?! — пожилой горбоносый, интеллигентного вида человек, с портфелем в руке и с очками на самом кончике носа, — так и казалось, что они вот-вот упадут! — сокрушённо качал головой, наблюдая как солдаты забрасывают глубоченную яму обломками досок, ржавыми кусками каких-то труб и прочим мусором, — … ведь эти доски сгниют же скоро, и асфальт просядет… а яма у самого дома выкопана, фундамент поведёт… а там… — Думать же головой надо! — Где ваше начальство?

А в это время бульдозер, лихо развернувшись, начал задвигать в яму новую земляную глыбу. За рычагами бульдозера, пританцовывая и смоля «беломориной», — она так и сновала из одного уголка рта в другой, стоял смуглый солдат (сиденье в кабине отсутствовало).

— Посторонись… поберегись, папаша, — крикнул он, весело скаля белые зубы, — вон, капитан наш идёт, с ним говори.

–…Капитан Звягинцев! — коротко бросил подошедший военный, приложив в приветствии руку к козырьку фуражки, — что Вас интересует, гражданин?

— Что интересýет? — возмущённо выкрикнул человек с портфелем, силясь перекрыть гул машины. — По какому такому праву?… Кто велел вашим сотрудникам зарывать доски в землю?

Капитан махнул тут бульдозеристу, и тот приглушил двигатель.

— Я, — инженер-строитель и кое-что смыслю в этих работах, — уже более спокойно произнёс гражданин в очках, — ведь улицу же испортите, дом трещину даст…

–… Нам отдан приказ обезвредить бомбу, которая лежит здесь ещё с войны, — чуть смущённо, будто оправдываясь, ответил капитан.

— Да что мне ваши бомбы… — начал было очкастый, но тут же осёкся, одумавшись, и уже примирительно, даже сконфуженно как-то, спросил: — Ну, а бомбу-то достали?

— Достали… Вон на газоне лежит, — и капитан указал на какую-то бесформенную груду железа, оцéпленную со всех сторон красными флажками, — химическая зажигалка, пятисоткилограммовая… на глубине шести метров лежала. А Вы — «доски»! — чуть обиженно и вполне миролюбиво произнёс он.

— Простите, капитан! Я же не знал, что бомба… — и, вконец сконфуженный, человек с портфелем как-то боком-боком удалился.

— Ребята, перекур! — выкрикнул не по-уставному капитан, — Неязов, подежурь здесь, пока ребята пообедают, — обратился он затем к бульдозеристу, — а мы с тобой потом, минут через сорок…

Солдаты направились в столовую зенитно-артиллерийского училища, которое располагалось поблизости, на углу Малой Монетной и улицы Мира, а капитан с Неязовым остались приглядеть за техникой… и за бомбой. Звягинцев присел на скамейку в скверике, у бомбы, и закурил. Неязов прилёг на траву и с наслаждением вытянулся. Из распахнутых окон дома, под которым выкопали бомбу, глазели жильцы, — дом не расселяли, — не часто же доводится поглядеть на такое.

Стоял жаркий май. Кусты сирени, отделявшие школьный двор от проезжей части улицы Мира, отяжелели под гроздьями белоснежных соцветий и жаждали влаги. Воробьи весело чирикали, подбирая выкопанных дождевых червей… да вездесущие мальчишки — отгоняй их, не отгоняй! — вертелись вокруг ямы…

Весной 1966-го года по всему городу и в пригородах развернулись работы по обезвреживанию всяких разных взрывоопасных предметов, оставшихся ещё со времён войны и представлявших хотя бы малейшую опасность, — ведь следующий год не простой, юбилейный: пятьдесят лет Великой Октябрьской!

У Звягинцева это уже пятый объект. Помнится, когда велись работы на улице Льва Толстого, в парке Первого медицинского института… — выкопали не менее десятка зажигалок и фугасных! — Да! Досталось родному Питеру!

Но не все из этих «подарков» оказывались боевыми: друзья-сапёры говорили, что нет-нет да и находились такие, в которых вместо детонаторов — металлическая стружка… а иногда и записка даже: «чем можем, тем и поможем…» — наши, видать, делали… — пленные.

— Василий! Вот ты где окопался! — весёлый усатый майор, подойдя к скамейке, на которой отдыхал капитан, присел к нему по-свойски. Неязов, торопясь подняться, чуть было не полетел, споткнувшись, но майор махнул ему дружелюбно, — лежи, мол, отдыхай.

— А ну-ка, покажи эту чушку! На шесть метров зарылась, говоришь? — и майор с капитаном подошли к бомбе.

— Вот она, — гляди! На шести метрах достали: яму пришлось досками укреплять, а иначе земля осыпáлась. Так-то! По воспоминаниям очевидцев работали, на ощупь, можно сказать.

Корпус бомбы, разъеденный ржавчиной, только отдалённо (да и то лишь по уцелевшему хвостовику) напоминал некогда смертоносный снаряд: он теперь представлял собою вполне мирную громадную лопнувшую сардельку, в некоторых отсеках которой, правда, еще сохранилось зажигательное вещество чёрного цвета. Эта чёрная жижа, дымясь, вспыхивала вдруг то здесь то там, на свету, напоминая о своём зловещем предназначении.

— Фосфор… — констатировал майор, забрасывая очаги возгорания пригоршнями земли. — Ведь это ж надо! Столько лет в земле, а на свет реагирует! — Обалдеть! — и он удивлённо помотал головой.

— Я, Вася, вот по какому делу заскочил, — майор выпрямился, разогнув спину, — твоё ходатайство о проверке поля в Александровке начальство поддержало. Закончишь с этим, — он указал на яму, — и отправишься… поле проверять, — и майор, хлопнув капитана по плечу, вдруг расхохотался. — Шельмец! Всё лето на даче, с семьёй! — Завидую! Коньяк с тебя!

— Так я тебя на дачу и приглашу, на природу: вот и проверим… в поле-то, — и загоготали оба.

— А кстати, как там Катя с Юркой? — выросли уж, поди? — Выросли… да только… такие ж замкнутые: с ребятами не водятся… Катька особенно. — Ну, передавай от меня привет, — и майор, снова хлопнув друга по плечу, отправился по своим делам.

Капитан же, глядя ему во след, усмехнулся чему-то и, затушив сигарету, направился к яме. Там, на краю, он долго, будто вглядываясь в яму, сосредоточенно о чём-то думал, затем, неторопливо достав новую сигарету, опять закурил… — Он, похоже, был чем-то взволнован.

–… Товарищ капитан, — а болотце это будем проверять? — солдат с металлоискателем, обследовавший только что заросли камыша и рогоза, что со всех сторон обступили громадную воронку, заполненную подёрнутою ряской зеленоватой водой, выбрался на дорогу и начал счищать пучком травы с сапог сырую грязь.

— Нет, в болоте нам делать нечего. Да и вообще, на сегодня хватит, — капитан взглянул на часы, на солнце, клонившееся уже к закату, и, достав из планшета блокнот, сделал в нём какие-то пометки. Затем он подошёл к водоёму и оглядел его.

По водной поверхности заболоченного пруда, свободной от ряски, скользила водомерка: замерев на месте, будто о чём-то размышляя, она вдруг молниеносно сменила позицию, оставляя угловатый расходящийся след, и затем снова замерла в ожидании чего-то.

–… Приборы я заберу, чтобы не таскать их взад-вперёд, а вам предлагаю отобедать у меня: нахлебаетесь ещё в казарме-то. Оба солдата с нескрываемым оживлением тут же дружно поблагодарили своего командира.

Для обследования поля в помощь капитану Звягинцеву были откомандированы двое рядовых, проходивших службу в части, расположенной в Горской, близ аэродрома ДОСААФ. Каждое утро он заезжал за ними на старенькой «победе», и они начинали свои «полевые работы». Вечером же капитан доставлял своих помощников обратно в часть.

Столовались частенько у него, хотя солдатам и выделялся для этого сухой паёк, — у капитана в Александровке была своя дача, — да и металлоискатель с аккумулятором оставляли у него же… Солдатам жилось вольготно: чистый воздух, вдали от начальства… — благодать! И они старательно выполняли всё, о чём просил их капитан.

Вокруг сапёров частенько вертелась ребятня, и солдатам иной раз приходилось делать весьма серьёзный вид, отгоняя назойливых пацанов; встречались, правда, и такие… ну как те двое, что целыми днями с брёвнами возились, — что ноль внимания!

Работы в поле велись уже второй месяц. Оно обследовалось планомерно, квадрат за квадратом: во многих местах его, особенно вблизи траншей и капониров, густо заросших травой, можно было увидеть результаты этих работ — аккуратно сложенные горки всякого металлического хлама. Здесь были и обрывки траков от гусениц каких-то сельхозмашин, зубья бóрон, детали сенокосилок, и куски ржавой колючей проволоки, и обломки труб…

Но дотошный капитан был чем-то всё же недоволен. И частенько, по вечерам, его одинокая фигура с металлоискателем маячила в косых закатных лучах на каком-нибудь из холмов…

…Через неделю, после столь благополучного завершения работ по строительству плота, — началась уже вторая половина июля, но по-прежнему стояла жара, и все дни ребята пропадали то на заливе, то на озере, — собрались как-то Боря с Веней вечерком, по холодку, обсудить свои дела. А надо сказать, что эта неделя не пропала даром, — в каникулы, да ещё и летом, ни одного дня даром не пропадает (в этом главное отличие каникул от монотонных будней учёбы), — неделя эта способствовала воцарению в душах мальчишек ощущения некоего покоя и примирения с действительностью.

Уселись они под окнами Венькиного дома на лавочке и, наслаждаясь ароматом жасмина, громадный куст которого рос у самого крыльца, повели неторопливую беседу.

— Крепкий домик у вас, ничего не скажешь! — Боря похлопал ладонью по ещё не остывшим камням высокого фундамента и глянул на друга, хитровато прищурившись, — ему наверняка уже лет сто будет.

— Моя бабушка говорит, что и поболе, вроде… — ответил Веня, любуясь вечерним пейзажем. А дело в том, что их домик стоял на живописном холме, склоны которого были густо заставлены утопавшими в зелени деревянными домами уже послевоенной постройки; и с высоты этого холма открывался удивительный вид на поле, на лес, чернеющий вдали узкой полоской, на пригорки, над которыми носились писклявые чибисы…

Дом был сделан добротно и, хотя и перестраивался, — кое-где вкрапления современной неряшливой кирпичной кладки выдавали себя среди более строгой работы прошлых лет, — но на старом фундаменте. Фундамент этот, почти с метр высотой, был сложен из больших обтёсанных камней, сцементированных так прочно, что даже и сейчас в нём не заметишь ни единой трещинки.

В доме было две комнаты и кухня, являвшаяся также и прихожей. В одной из комнат стоял камин: от его тепла могли обогреваться обе комнатёнки; на кухне — каменная плита, уставленная керосинками, на которых бабушка и готовила (газ они не использовали). Из кухни узенькая лестница с перильцами вела на чердак, сплошь заваленный всяким хламом. Был лаз и в подполье, где хранились заготовки на зиму в виде банок с соленьями и картошка, за которыми дедушка ездил зимой время от времени и брал с собой Веню. Ах, как Венька любил эти зимние поездки за город!

Боря ещё разок провёл ладонью по тёплым камням фундамента, по выбитому на одном из них орнаменту в виде какого-то трезубца и, снова повернувшись к другу, спросил, как бы между прочим:

— Ну и чем же, старина, мы теперь заниматься будем? — Ведь, ещё полтора месяца почти.

— А что если… — нет, нельзя сказать, что предложение Вениамина было всерьёз, скорее так, чтобы поддержать беседу, — а что если нам заняться поисками клада в поле: ведь не все же финны прятали сокровища на том берегу, может, какой-нибудь полудурок… — Он не успел докончить свою мысль, как Борька тут же прервал его:

— Вот это дело, старик! — у него даже в глазах что-то блеснуло, — вон, дядя Алик, не один раз уж ночью из поля возвращался… под самое утро приходил! — Сам видал. Тётя Уля ему такую взбучку давала, — по первое число! — «С ума спятил, дуралей…» — я хорошо помню, как она ему выговаривала тогда, — «… нет чтобы корову пасти, так он опять в земле и в глине какой-то вымазался!»

— А зачем ему в поле землёй-то мараться, не усёк ещё? — тут Боб сделал такую мину, что Венька от него отпрянул даже. — … А потому, что в поле ночью он копал что-то! — почти шёпотом закончил Боря. А потом, оглянувшись по сторонам, добавил:

— Да я и сам видал уж не один раз, как дядя Алик, перед тем как идти в поле с коровой, что-то украдкой из-под рундука достаёт, — не иначе фонарь какой-нибудь потайной или карту…

Веня, в свою очередь, тоже подтвердил: дядя Алик что-то от тёти Ульяны скрывает, — ему тоже не раз удавалось заметить, как тот, прежде чем отправиться пасти под вечер корову в поле, что-то доставал, таясь, из-под крыльца. Однако, после недолгого молчания, он благоразумно предположил:

— А может, враки всё это, про клады? Ведь, если б клад и был какой, то на другом берегу озера, где финны…

— Может, враки, а может, и нет, — уклончиво отозвался приятель. — Вон, в «Острове сокровищ»… — там всё взаправду оказалось! Может, и нам стоит попробовать? — Ведь когда пять лет назад монетку нашёл сосед наш, так чуть ли не каждый день кто-нибудь в поле копался!

А надо сказать, что идея найти какой-никакой клад в здешних местах владела в ту пору умами не только подростков, но и людей куда более солидных: уж не первый год ходили слухи о каких-то сокровищах, спрятанных будто бы где-то, близ озера… да вот на какой стороне только, неизвестно. Слухи эти ходили давно. То затихая и совсем прекращаясь на долгие годы, они порою вдруг снова вспыхивали, словно сухая ветка, брошенная чьей-то рукой в почти уже затухший костёр; и тогда пламя вновь разгоралось, освещая на время сумерки однообразия незатейливой сельской жизни. — И не в новинку было встретить иногда в поле таинственных «копателей», маскировавшихся под огородников.

–…Попробовать, может, и стóит, — отозвался Вениамин, — да только, вот, лопату надо раздобыть где-то, и потом прятать её в поле. Ведь, каждый раз уходить из дому с лопатой… — он отрицательно покачал головой. — И фонарь…

— А фонарь-то зачем? — насторожился Боб. — Меня ночью из дому не выпустят, здесь даже и думать нечего!

— Ну так и быть, можно и днём… — согласился Веня (о том, что его ночью тоже никто не выпустит, он решил дипломатично умолчать). — Да только сперва надо проследить где люди копают, — ну, дядя Алик, например, — а он, как нарочно, всё ночью норовит, сам же сказал. Вот в чём загвоздка! Не перекапывать же нам всё поле!

— Да-а, это ты верно сказал, старина: всё поле нам не перекопать, и думать нечего! А что если… — тут Борька сделал такие таинственно-округлые глаза, что Вениамин невольно затих в ожидании чего-то серьёзного или, по крайней мере, толкового, — … что если нам покопаться в старых развалинах, у леса, — а?

— Можно и там… — как-то неопределённо и нерешительно отозвался Вениамин, — да только в том месте всё уже давным-давно перекопано. И нечисто, говорят, там… Ну да ладно. Давай, попробуем.

На другой день, после завтрака, Боря, как и всегда, отправился в магазин. Дело в том, что ходить в местный магазин было прямой обязанностью мальчиков, которую они исполняли, впрочем, с большой охотой: на сдачу (а как правило, она составляла копеек тридцать) им разрешалось иногда покупать мороженое или даже сходить в кино, — в кинотеатр «Слава», приютившийся в одноэтажном, красного кирпича домишке против железнодорожной платформы.

Проходя мимо дома Вени, он, замедлив шаг, окликнул по обыкновению приятеля: — Веник! Выходи… Эй, Вень! Дело есть!

В открытом окне на мгновение показалась Венькина физиономия. Он кивнул в знак согласия и уже через минуту был рядом с другом.

— Слышь? — Мой отец собирается завтра ловить рыбу и попросил для этого у дяди Алика лопату червей накопать, а тот… — Ну, ты врубился или нет? — Борька дёрнул Веню за рукав, — а дядя Алик… — «лопату, — говорит, можешь не возвращать, она и так уже проржавела насквозь» — Сечешь? — Считай, короче, лопата у нас в кармане!

— Ну что ж, коль лопата в кармане, то и дело наше в шляпе, — промолвил в ответ приятель с серьёзной миной; и, хлопнув друг дружку по плечу, ребята расхохотались.

В юности все дела кажутся важными. Это потом уже, в зрелые годы, ускользающее время заставляет нас ранжировать их по степени важности. — В юности же любая мало-мальски приятная мелочь способна вызвать в нас хорошее расположение духа. — На то она и юность! Так было и на сей раз. Ну а что, собственно, ещё нужно в летние каникулы?!

— Погоди, меня тоже посылают в магазин, денег только дадут…

— Послушай, Веник, — Боб хитровато прищурил левый глаз, — а что если сдачу собирать после каждой покупки, а не в конце только: тогда много наберётся.

— Не, Боб, — взрослые не дураки… я уже пробовал.… И вскоре мальчики, толкаясь и дурачась, отправились в магазин.

Через час с небольшим они уже возвращались домой с полными сумками, неторопливо обсуждая свои ближайшие планы и смакуя сливочное мороженое за пятнадцать копеек, честно заработанное на сдачу. А ещё через пару часов Борька сообщил приятелю, что лопату он «прикарманил» и что она уже спрятана в надёжном месте.

Ну а после обеда… Сразу же после обеда ребята, как и договорились, решили покопать в развалинах. Веня счёл нужным не подавать виду, но… но один бы туда он не пошёл ни за что, — другое дело вдвоём.

Остатки фундамента с одной-единственной уцелевшей стеной какого-то строения, невесть кем и когда возведённого у самого леса, никогда не пользовались доброй славой. Ребятня сюда не наведывалась, — уж слишком далеко от посёлка, да и место какое-то жутковатое… А взрослые, — те тоже старались не задерживаться здесь надолго.

С наступлением сумерек над развалинами появлялась одинокая сова; её приглушённое уханье уж не раз заставляло вздрагивать случайного путника и ускорять шаг, чтоб поскорее убраться отсюда. Поговаривали даже, что иногда, по ночам, видели у этих развалин странные огоньки: то ли костёр кто жёг, то ли… — Ходила даже легенда о каком-то управляющем графа Стенбок-Фермора… неприкаянный дух которого временами шатается здесь в поисках несметных сокровищ…

— Не, Боб, — здесь только битый кирпич, мы лопату сломаем и всё. Да я и не читал нигде, чтобы клады в домах зарывали, — уж слишком место приметное, — Веньке явно хотелось поскорее убраться отсюда. — Вот если дом этот использовать как ориентир… а зарыть в другом месте, в ста шагах, например, — тогда совсем другое дело!

— Ты прав, Веник, — Бобу тоже не хотелось тут околачиваться. — Давай вон у того дуба покопаемся, как раз шагов сто будет… к лесу. — Отсчитывай.

Венька отсчитал ровно сто шагов по направлению к дубу. И они стали копать, не доходя метров пятнадцати до этого дуба… — Ребята не заметили тогда, как в дальних кустах, напротив развалин, блеснуло что-то раза два или три: за ними кто-то внимательно всё это время наблюдал… и наблюдал в армейский полевой бинокль.

–… Какой длины твои шаги? А, Вень? — Боря прекратил рыть землю и вытер платком вспотевший лоб. — Продолжай, теперь твоя очередь. Да похоже только, что здесь ничего нету. Видимо, шаги у тебя не той длины, всё же.

Венька потянулся и сладко зевнул. Как хорошо вздремнуть на травке, на вольном воздухе!

— Послушай, ведь мы сегодня здесь ничего так не найдём, — надо нам с тобой поменять тактику. А пока завяжем, может? — Вене, право, не очень-то хотелось копать, — Давай, пойдём лучше, поглядим как солдаты бомбы ищут.

— Давай, — тут же согласился его приятель, — и они, хорошенько замаскировав в кустах лопату, пошли на другой конец поля.

…Неподалёку от сапёров, — подходить к ним близко было строго-настрого запрещено сердитым капитаном, — собралась стайка ребятишек.

— Гляди, гляди, — вот сейчас точно отыщут! — возбуждённо говорил своему приятелю какой-то сопливый рыжий мальчуган, крепко сжимая в руках бурый от ржавчины гаечный ключ, откопанный недавно солдатами.

А в это время один из военных медленно ходил в наушниках вокруг одного и того же места, водя над ним круглой рамкой на длинной изогнутой штанге, вдоль которой был закреплён провод, идущий к ранцу. Капитан, в котором Веня сразу же узнал Василия Матвеевича, — соседа, жившего от них через два дома и частенько покупавшего у Лутиных молоко для своих детишек, Юрки и Катьки, — стоял несколько поодаль, наблюдая за обстановкой и что-то записывая в свой блокнот.

— Послушай, Боб, — а что если к Василь Матвеичу подойти и попросить? Он же знает нас, и к дяде Алику часто заходит…

— Веник! А ты молоток! — Борька, не дав договорить своему приятелю, сходу понял о чём речь. — Но тогда он, если клад найдёт… — он же не отдаст его нам! — Здесь надо поосторожней как-то.

— Да! Ты прав, Боб. Как бы он вперёд нас не отыскал его! Вон у него какая техника! Любые металлы, я слышал, ищет! Нет, нам самим надо как-то… А для этого необходимо точно знать место, вот и всё.

И друзья, поглядев немного на работу сапёров, повернули домой, так и не посмев подойти к капитану.

…Когда возвращались домой, уже вечерело. Тени от кустов стали длиннее. Каждый листочек и каждая былинка в лучах заходящего солнца приобрели рельефные очертания, — и всё, буквально всё вокруг внушало, что унывать не стоит… и что всё ещё впереди!

Неудача первого дня поисков не сломила друзей. Наоборот! — Она лишь подхлестнула в них дух искательства, и не только подхлестнула, но и подсказала им, что искать следует… не так. — И тогда решили они повнимательнее присмотреться к дяде Алику: может, и прояснится что. Но договорились однако, что напрямую спрашивать его ни за что не будут. На том и расстались.

Так уж иногда случается в жизни, что проблемы и задачи, которыми человек озабочен долгое время, начинают каким-то непостижимым и, вполне уместно сказать, сверхъестественным образом, — решаться. И решаться как бы сами собой. Так получилось и на этот раз.

Как-то, дяде Алику ещё с вечера предстояло отправиться в поле, выгуливать на всю ночь корову (об этом тётя Ульяна твердила ему вчера весь день, что не прошло мимо Венькиных ушей).

Раньше, в старые добрые времена, когда в Александровке многие держали коров, большое пёстрое стадо их дневало в поле, мирно пощипывая травку… а затем, уже вечером, наевшиеся досыта коровы, мыча и мотая во все стороны хвостами, возвращались домой по улице Коробицына, что шла вдоль Горского Ручья; и каждую из них встречала хозяйка с прутиком и загоняла на свой двор… Теперь же на весь посёлок осталось всего четыре-пять коров, и пасти их в поле днём, площади которого уже давно арендовал лахтинский совхоз, стало как-то неловко. И дядя Алик отправился в ночь…

Венька наблюдал за соседом во все глаза, стараясь не пропускать ни единой мелочи! — Вот дядя Алик, уже в фуфайке и с большой продуктовой сумкой, в которую тётя Ульяна заботливо уложила на крыльце ужин (бутылка молока, блины, испечённые накануне, большой шмат колбасы, кусок холодной телятины, старое суконное одеяло, — всё это Веня сам видел, — да котелок отварной картошки с маслом)…

— Вот он, перед тем как идти в коровник, присел на лавочку под кустом жасмина, перекурить вроде… Но… но что это он? Что он такое задумал?

— Лишь только его жена скрылась в доме, дядя Алик тут же бросился к рундуку и, оглянувшись по сторонам с какою-то странной улыбкой, нагнулся и… и извлёк из-под крыльца довольно объёмистый свёрток, быстро сунув его в громадную сумку! Затем он уже спокойно и, по-хозяйски, размеренным шагом, направился к коровнику…

«На карту не похоже, вроде, — подумалось Веньке, — фонарь, должно быть. Ну а лопата… где же он её держит-то, в поле, что ли прячет? — Вряд ли. Корову он не каждый день пасёт, а лопата что же, — в поле валяется всё это время? И тут он догадался: это у него фонарь и… складная лопата!

Вот теперь-то Вене и проследить за соседом! Да кто ж его в поле-то отпустит, на ночь глядя?! Эх! Вот бы сейчас…

И надо же такому случиться! Часа через полтора после ухода мужа тётя Ульяна пришла к Вениной бабушке с войлочной шляпой в руках: старая, потрёпанная, с обвислыми полями, — она и годилась только, что б в ней коров пасти! — … Не пошлёшь ли свово в поле сбегать, шапку мому снести: роса нонче, простудится. Забыла ему сразу дать-то. — И бабушка отправила Веню в поле…

Вооружённый инструкцией, которая, по мнению тёти Ульяны, должна была помочь быстро найти мужа, вышел он в поле. Был уже поздний вечер. Туман успел затянуть ложбинку близ Горского Ручья и простирался широкой пеленой примерно в метре от земли. А ещё в полуметре от первого слоя нависал второй…

Пройдя уж порядочно, мальчик забеспокоился, — где в таком тумане дядю Алика отыскать-то?! — как вдруг, невдалеке от развалин, что у леса, увидал метрах в пятидесяти… — языки пламени костра и какие-то тени, время от времени загораживавшие огонь. — Нашёл!

Обрадовавшись, он ускорил шаг и вскоре подошёл к костру. На месте, где только что плясали весёлые языки пламени, — парень их ясно видел издалека, — была зола: лишь одна головешка еле мерцала красным пятнышком уголька! И никого вокруг!

— Олег Петрович? — негромко спросил он, — Вы здесь? — Тишина вокруг: ни единого шороха, ни хруста сухой веточки!

— Олег Петрович… — позвал уже почему-то шёпотом. — Та же таинственная тишина в ответ! «Вот те — на!» — удивился он и начал быстро, почти бегом, удаляться от этого лихого места.

Лишь через полчаса, в другой стороне от дороги, вышел Веня после усердных поисков на дядю Алика! На небольшой возвышенности, где он расположился со своими товарищами, и близ которой мирно паслись три коровки, меланхолично пережёвывая травку, тумана не было. У костра сидели-полулежали на суконных одеялах трое «пастушков», завершая за неторопливой беседой первую бутылку… Ещё две, — ночь-то долгáя! — поблёскивали в траве.

Рассказав о цели своего прихода, курьер тут же получил и вторую инструкцию, уже от дяди Алика:

— Ты, это… скажи хозяйке, что нас не нашёл, — дядя Алик был уже немного навеселе (шерстяной платок, небрежно обмотанный вокруг его лысеющей головы, походил на тюрбан турецкого паши и усиливал колорит), — … не нашёл, мол, и всё тут!

— На вот, согрейся, — и другой из весёлой троицы, старый приятель Олега Петровича, протянул было мальчишке алюминиевую кружку, но третий тут же перехватил его, — куда ты, Игнатьич! — молочка плесни ему лучше, а то Петрович больно много его принёс, — он хихикнул, — ужель его нам с водкой мешать!… И Веня, держа в одной руке большую кружку молока, а в другой — отварную картофелину с солёным огурцом, присоединился к честнóй компании. Затем, освоившись маленько, поведал он и о странном костре. А в это время трое приятелей чокнулись и дружно «вдели» ещё по одной.

Конец ознакомительного фрагмента.