О животных, людях и нелюдях

Валерий Хаагенти (2021)

Эта книга представляет собой авантюрно-ироническое повествование об удивительных животных, которых можно встретить в мире людей и нелюдей. Сборник рассказов, написанных в связи с участием в различных литературных конкурсах.

Думы окаянные

Конкурс"Новый Год 2024"

Тема"Новый год не по сценарию"

1.Окаянная быль

Намело в лесу изрядно. Метровые сугробы плавно перетекали в заструги вдоль обочины. Спускаясь в балку, Панкратов стал предельно осторожно вести внедорожник по еле различимой лесной дороге. Жесткий наст проламывался под колесами, но колдобины разбитой дороги просто затягивали машину в снежный омут. Пару раз удалось выбраться с немалым трудом. Наконец автомобиль плотно увяз в колее. Водитель малость подождал, затем резко вдавил педаль газа до пола. Внедорожник взревел и, пулей вылетев из снежного плена на пригорок, аккуратно в уста поцеловался с ближайшим дубом. После чего откатился назад и заглох.

— Бдядъ! Гребанная старая резина, — выругался Панкратов.

До охотничьей избушки, где его поджидали приятели, оставалось еще километров двадцать. От города он отмахал столько же.

«А ведь это кабздец», — подумал он, наблюдая как вековой дуб отряхнулся от поцелуя мелким снегопадом с вкраплениями скрученных листьев. Спустя минуту он попробовал завести двигатель. Еще раз. И еще. Движок признаков жизни не подавал.

Панкратов выбрался из машины, достал рюкзак и походной лопаткой стал расчищать снежный завал у капота. За спиной раздалось тяжелое сопение и урчание. Он похолодел от ужаса и обернулся.

— Еханный бабай! — само собой вырвалось из горла спонтанно и удрученно.

— Не бабай, а Потап Потапыч, — ответил медведь.

— Не шатун, не колдун, не плясун, а Потапыч, — добавил он. — Ружьишко где?

Панкратов, облизывая пересохшие губы, кивнул в сторону багажника.

— Не ссы, — сказал медведь, — как обед ты мне сейчас малоинтересен.

И быстро проследовав к машине, Потапыч открыл багажник и достал оружие.

— Ого, «Beretta Gold Sable», — уважительно хмыкнул медведь и ловко завязал ствол штуцера в узел.

— Было ружье, а стало ружо.

Панкратов молча смотрел, как его дорогущий штуцер превратился в экспонат для музея приколов. И также молчаливо понемногу отступал от медведя, прихватив рюкзак и лопатку.

«Нефуясе съездил за рябчиками и кабанчиком к новогоднему столу», — кружилась вальсом мысль у него в голове.

— Не боись, — повторил Потапыч, — страх вкус мяса портит. Я тебя есть не стану. Опосля под праздничный салют съем.

Мысль Панкратова, прекратив хоровод, растворилась в пятках. Он развернулся и обреченно осмотрел лес. Опять густо посыпал снег. Из-за дальних деревьев выглянул волк, следом второй. Бежать было некуда. И Панкратов рванул к автомобилю.

Внедорожника не было! Даже за плотной пеленой падающего снега он должен быть. Но его не было! Зато у поцелованного дуба завиднелось дупло. И не просто дупло, а дуплище. Панкратов, придерживая рюкзак, прыгнул в дупло и очутился по пояс в воде!

Оглянулся. В глаза больно ударили солнечные лучи. От причала отваливал катер. Почти безлюдный песчаный берег косой вдавался в море. Волны лениво накатывали друг на друга. Несмотря на финальный день года, солнце припекало достаточно сильно.

«Абхазия, Очамчира», — машинально отметил Панкратов и от неожиданности сел в море по плечи. Брезентовый рюкзак вмиг наполнился водой. В плечо ткнулся дельфин афалина, высунул голову из воды и пробурчал:

— Ты чего тут свою жопу морозишь! Двигай отсюда, суши чресла! Не мешай гонять скумбрию на мелководье.

Панкратов покорно кивнул. Добравшись до берега, он вывернул рюкзак, собираясь просушить вещи. Однако все оказалось совершенно сухим, даже дневники Льва Толстого. Мокрым в охотничьей фляжке был лишь «Макаллан». Одежда тоже оказалась абсолютно сухой. Панкратов, сбрасывая куртку, еще раз огляделся по сторонам, опасности не было. Тогда он свинтил крышечку и осушил полфляжки виски практически залпом. После чего сел на песок и задумался.

«Что происходит? Я сплю? — он больно ущипнул себя. Синяк появился, но других изменений не случилось.

— Значит, я просто сошел с ума.

Похоже, этот вердикт являлся самым вероятным событием, а все невероятное происходящее красочными галлюцинациями. Причем как слуховыми, так и зрительными. И даже тактильными! Потому что на носу у него примостилась огромная слепуха и принялась высасывать кровь. Боль от укуса стала нестерпимой, жало просто буравило мозг. Наконец самка слепня насытилась и промолвила:

— Пора вставать. Новый год на носу!

— Вставай, горе мое! Новый год проспишь!

Когда супруге удалось растолкать Панкратова, часы пробили одиннадцать.

— Да, встаю уже, — забормотал он, пытаясь избавиться от морока сна.

«Эко меня растащило в теплой избе с устатку и мороза. Это был всего-навсего сон», — подумал он не без радости.

Панкратов сел на диване, ощупал нос и затряс головой, стараясь окончательно стряхнуть наваждение.

— Ты не поверишь, какая чертовщина мне снилась!

— Да? Набрался с дружками до праздника, — парировала жена. — Хорошо, что домой доставили.

— Кто?! Медведь с афалиной?

Супруга присела на стул, ее глаза наполнились печалью и влагой.

— Значит, Афалина, — сказала она, совладав с лицом. — Ладно, дам на новые колеса, хоть пропади на этой охоте.

— Скоро гости нагрянут. Займись собой и не забудь это выбросить, — добавила жена, указывая на завязанный узлом штуцер.

За окном послышалось чье-то сопение…

2.Окаянная правда

Новогоднее веселье было в самом разгаре, когда Панкратова, отставного капитана дальнего плавания, угораздило повстречаться с ведьмой.

В прекрасном расположении духа он покинул избу, полагая удивить компанию гостей. На морозном дворе было темно. Направляясь в расположенный неподалеку сарайчик за припрятанным от жены штуцером, изрядно хмельной Панкратов загадочно улыбался. Да, удивит же он всех, только… где это он очутился?

Пришлось поискать в небе знакомые созвездия. Ага, вот они, все на месте. Огляделся. Странно, каким образом он вдруг оказался на окраине поселка, почти в лесу? Спиртное по-быстрому улетучивалось из головы. Потому что путь ему преградил давний знакомец.

— Потапыч! Не гневи небеса в ночь Нового года!

— Не боись, старина! Пошутил давеча я, — ответил медведь, — А ты струхнул и исчез. Куда тогда делся-то?

Панкратов пожал плечами.

— Ладно, не хочешь болтать — не говори. Я вот машину пригнал, недалече от твоего дома оставил. Салют глянул, пожалуй, пойду, — медведь махнул лапой и шустро затопал в лес.

— С Новым Годом! Не трухай боле! — рыкнул Потапыч с опушки.

— Спасибо! И тебя с праздником! — крикнул Панкратов. И тихо добавил:

— Заходи, если что.

Он заторопился к своей избе. С наступлением темноты, даже в Новый год, жители лесного поселения запирали двери и укрывались в своих дворах. На улицу доносились звуки хлопушек, громкие возгласы, взрывы смеха, музыка, пение — но все это происходило за крепкими заборами особняков.

Невысокая девичья фигурка бесшумно поравнялась рядом с Панкратовым. Девочке, облаченной в куртку с капюшоном и высокие облегающие сапожки, было лет пятнадцать или чуть больше. Ее губы скрывал горностаевый шарф. Ранее в поселке старик ее не встречал.

Дорога столкнулась с переулком, уходящим влево. Прежде чем свернуть к дому, он решился спросить:

— Привет! Почему ты одна? Приехала в гости и заблудилась?

Раздался негромкий, но пронзительный посвист. Звук словно иголками щекотал перепонки. Два деревца у дороги вздрогнули и сбросили с ветвей снег. Тьма стала отступать, удивляясь столь раннему рассвету наступившего года. Свист стих.

Панкратов остановился и постарался рассмотреть девчонку. Она также пристально разглядывала его своими серо-голубыми глазами.

«Очень необычная бродяжка», — подметил он. И не ошибся, но ему еще предстояло узнать, насколько она необыкновенная.

— Дитя, в этом захолустье не следует бродить одной! Даже в новогоднюю ночь.

— Я не ребенок, меня зовут Эра — возразила девочка с раздражением. — В этом году совершеннолетие буду справлять.

— Почему сердишься? Что-то случилось?

— Живот разболелся от земной пищи! Впрочем, к делу! Вы ведь Панкратов, верно? Мне велено за вами присматривать.

— Верно. Кем поручено? Зачем? Изволите, так шутить? — он изумленно глянул на девушку.

Она еще сильнее нахмурилась, из-под капюшона выбилась прядь рыжих волос. Но все же ответила:

— Могу вас куда угодно переместить и мои слова не шутка.

— Святой Панкратий! — вздохнул старик, — а можно оставить меня в покое?

— Нельзя, вы живая флуктуация, сбой в колдовской матрице.

— Это как в байке Стругацких?

— Хуже, намного хуже. Вы разрушаете константную основу мира магии. Более того, многое колдовское тянется за вами в ваш бренный человеческий мирок.

— Я ничего подобного не предпринимал и не собираюсь делать!

— Меня предупреждали, что вы правду не скажете.

— Не знаю я никакой правды!

— У меня четкие указания. Если будете юлить, то мне приказано вас изолировать.

Подступающего рассвета в поле зрения более не наблюдалось. В черноте неба мерцали звезды Южного полушария.

Они очутились на палубе корабля. Ведьмочка стояла рядом, отблески судовых огней играли на их лицах.

— Мы в Атлантическом океане в двухстах милях от Африки, — сказала Эра.

— Ясно… опять кабздец, — подавленно протянул Панкратов.

Судно ощутимо качало.

— Он вздорный старикашка! Он нагло врет! — послышался голос.

— Совсем не старый! — мягко произнес тот же голос. — И даже приятный.

Панкратов поначалу хотел негодующе возразить, потом осекся, поняв, что слышит мысли девушки! Ее явно терзали сомнения по поводу его личности.

— Очень прошу, верните меня обратно. Клянусь, я попробую во всем разобраться.

— Нет!!!

В порыве злости он схватил ведьму за куртку. Зазвучал тонкий свист. Коленные суставы Панкратова словно взорвались. Застонав от боли, он грохнулся навзничь, увлекая за собой Эру. Она упала на него сверху. Ее шея по-звериному выгнулась, а зубы почти вонзились старику в горло.

У горностаев мертвая хватка…

Внезапно она отстранилась от него, взглянула полухмуро-полусмешливо ему в глаза, встала и, соскользнув с крыльца, растаяла в воздухе.

Панкратов осознал, что переместился домой и что ноги в порядке. Но вопросы остались. Просто взяла и исчезла? Этот странный взгляд?! Что же ему показалось в ее взгляде…

Было еще очень рано. Меж темных деревьев седыми космами клубился туман. Высоко в кронах чуть слышно шумел ветерок.

Где-то вдалеке печально и нежно заиграла свирель.

— Прощай, ведьма. Свисти, если вновь заболит живот. Я помогу с лекарством.

3.Окаянная любовь

Обстучав на крыльце с обуви снег, Панкратов поднялся в свой бревенчатый дом. Его сразу охватило странное ощущение безвременья. И вовсе не от чувства сожаления о безвозвратно ушедших минутах полуночи с боем курантов. Другое. Неуловимо изменилась атмосфера праздника. Это было бы неудивительным после веселых часов новогодних гуляний, если бы в воздухе не витало нечто неизъяснимое.

Гости семьи Панкратовых — художник Басов с супругой Жанной, маститый прозаик Пашин с поэтом Мериным, критик Блинский с невестой Тамарой — продолжали изрядно шуметь и веселиться. Но нарочитость их поведения Панкратову показалась недоброй. Ему стало тревожно.

«Это паранойя, — подумал он. — Надобно выпить».

Тем более что за столом пили, дурачились, избирательно закусывали и несли самую дикую ересь, над которой громко смеялись. Свет был притушен, трапезничали при свечах.

— О, пропащий явился, — оживился Басов.

— Не запылился, — усмехнулся Панкратов, намереваясь присоединиться к застолью.

Из столовой вышла его благоверная, держа овальное блюдо с жареным золотистым кабанчиком. При виде оного тотчас раздались одобрительные возгласы и хлопки.

— Где пропадал, скиталец? — спросила Люба с обворожительной улыбкой, совсем не предвещавшей рая.

— С медведем братался, родная, — отшутился Панкратов на ее вопрос, в котором ему послышалось слово «скотина».

— После поговорим.

За окном посыпал крупными хлопьями снег, обещая красивую и долгую зиму.

Меж тем пьяный Мерин настойчиво пытался всучить Пашину солидный бокал, наполненный адской смесью спиртного.

— Отведайте, милая муза Жанна!

Он угощал своим пойлом столь сердечно, что мастер прозы пребывал в немалом смятении. Тамара с Жанной заливисто хохотали.

— Какая я тебе Жанна? — обиженно восклицал Пашин, отпихиваясь от поэта.

Однако того было не вразумить, тем более остановить. Не дождавшись взаимности, он лихо осушил бокал. И выпал из действительности, уронив голову в плен алкогольного сна. Прозаик не преминул покуражиться над заснувшим приятелем, увещевая поэта витиеватым слогом гораздо более обидным, чем обсценная лексика.

Жанна едва сдерживала смех. Тома решила пояснить:

— Не удивляйтесь, Любаша, вы люди новые в нашем поселке творческой интеллигенции, а они всегда чудят, когда напьются.

— У члена СП Пашина — задница расквашена! — подтвердил ее слова Мерин, излившись рифмой в бессознательном состоянии.

Панкратов хлопнул рюмку настойки. Басов придвинулся и зашептал:

— Где был-то? Мы уже и песни попели и сплясали.

— Пришлось поплутать.

Невзирая на шумиху, Люба с интересом следила за их беседой.

— Поговорим о любви! — прервал все разговоры Пашин.

— О моральном облике наших членов! Употребив, многие пытаются вступить с Музой в плотскую связь, чем обрекают свою бессмертную душу на страшные муки.

— Что за пургу ты несешь? — занедоумевал Блинский.

В ответ писатель, театрально взмахивая руками, повел разговор от любви платонической к влечению плоти, а от естественной физиологии свернул к обсуждению патологий.

«Завел шарманку», — подумал Панкратов, слушая вычурный тост.

Прозаик еще долго и горячо клеймил извращенцев, не забывая указывать пальцем конкретно на Мерина.

Часы пробили смутное время. Неизъяснимому, наконец, надоело витать и оно забесновалось. Каминная труба разродилась нечеловечьим воем. Кабанчик хрюкнул, зашевелился и перевернулся на другой бок.

— Желаете хорошенько повеселиться? — прозвучал за спиной Панкратова вкрадчивый голос. Он обернулся, никого.

Стены дома начали пульсировать в такт сердцебиению, свечи заблистали переливчатым ореолом, разом все замолчали. Лица и фигуры гостей стали меняться. Носы вытянулись, рты раздвинулись до ушей, обнажая ряды острых зубов. Руки и ноги также преображались, у иных далеко не в плане человеческой анатомии. Пашин превратился в бобового короля, угнездившись на грандиозных размеров жопе.

«Мерин прав», — машинально отметил Панкратов.

Жанна и Тамара обратились в ослепительно красивых гетер, источавших своими телами угодливость, похоть и алчность. Блинский с козлиным лицом, копытами и рогами, истекая слюной, увивался поблизости. Закопошился Мерин, выглядевший теперь не худощавым поэтом, а извяленным солнцем трупом. Панкратов даже не удивился происходящему, подсознательно ожидая подобного. Он поискал глазами жену. И увидел.

У камина в глубоком кресле обустроилась рыжая ведьмочка, пристально за ним наблюдая. В ее глазах плясали смешливые искорки.

«Вот что таил ее взгляд, — пронеслась мысль. — Старый дурак!»

— Ты режиссер всего этого шабаша? — обескураженно произнес Панкратов. — И как понимать…

— Ты о возрасте? В мире ведьм совершеннолетием считается полвека земной жизни. А в год юбилея нам разрешается сбросить маски и немного побезобразничать.

Супруга, взмахнув рукой, вернула всех в прежнее состояние.

— Чертовка!

— Ничуть, обычная баба.

Лицо жены чудным образом засияло. Она подошла и, обняв мужа, поцеловала его в седую макушку.

— Получается последнюю четверть века я жил с?..

— Считай, тебе достался счастливый билет.

За окном рассветало. Падал малиновый снег.

— Ааа!!!

* * *