След на мокром асфальте

Валерий Шарапов (2024)

Возвращаясь с работы, инженер-конструктор Игорь Пантелеевич Пожарский попадает под машину. Прямо на глазах сына Кольки. Автомобиль «Победа» на огромной скорости скрылся с места происшествия, но парень успел заметить, что за рулем сидела женщина. У отца был портфель, который странным образом исчез, как только на помощь подоспели случайные свидетели. Они же в один голос стали утверждать, что это была не «Победа», а «эмка», управлял которой мужчина в военной форме. Откуда такая нестыковка? А вдруг это ДТП не случайное… Вместе со своими друзьями Колька решает провести собственное расследование и выяснить, кто и зачем покушался на его отца… Атмосфера становления послевоенного поколения, близкая многим читателям, когда пьянит дух молодости и свободы. Когда от «все можно» до «стой, стрелять буду» — один шаг. Криминальные романы о времени, память о котором до сих пор трепетно хранится во многих семьях. Персонажи, похожие на культовые образы фильма «Прощай, шпана замоскворецкая». «В романах Валерия Шарапова настолько ощутимо время, что кажется, еще немного, и ты очутишься среди героев этих книг — невозмутимых следователей, коварных преступников, перепуганных граждан. А отчаянные сыщики примут тебя за своего и немедленно возьмут на очередную опасную операцию…» (Сергей ЗВЕРЕВ, автор боевых романов)

Глава 5

И снова, должно быть, икалось сержанту Остапчуку. Ведь, поспешая на место несчастья, Акимов думал: «Сволочь Саныч. Накаркал», точно сержант был в чем-то виноват.

А скорее, обида сыграла свою роль. Ведь Остапчук, отпросившись, в пятницу днем успел сбежать к тещеньке, на другой конец города, и вызывать его сейчас не было никакого резона. Пока он доедет из одного медвежьего угла в другой, уже незачем будет.

Ну и дождище! Плащ-палатка у Акимова отменная, а вот сапоги подкачали, отходит подошва. Волшебный мастер-обувщик Рома Сахаров, в пятый раз нанося чудо-клей, предупредил:

— По сырому, Сергей Палыч, лучше не ходить, новые сапожки нужны.

А Сорокин успокаивал:

— Ничего, если быстро перебирать ногами, то не успеешь и промокнуть.

Сапоги у него тоже были не ахти, но держались все-таки молодцами.

— Мотоцикл бы, Николай Николаевич, — переводя дух, на ходу попрошайничал Сергей.

— Позже, — капитан-сердечник не склонен был на бегу решать вопросы. Сориентировавшись на месте, Сорокин распорядился: до приезда опергруппы установить, переписать, по возможности опросить свидетелей.

— Главное — отдели тех, кто в самом деле что-то видел, от понабежавших. Но осторожно. Сразу не отшвыривай, возможно, кто-то что-то видел, слышал, пусть и не явно. Ты меня понял?

Акимов заверил, что да.

— Действуй. — И, выяснив, куда перенесли потерпевшего, отправился, как заметил Сергей, на дачу к Тихоновым.

«Кольки нигде видно не было, то ли не узнал еще, то ли уже там, — соображал Акимов. — Однако надо бы обеспечить сохранность следов — а как я их сохраню?»

Тут с неба опрокинули очередное ведро, и стало совершенно неловко держать народ на улице. Акимов крикнул:

— Товарищи свидетели, кто что видел, слышал, может сообщить, попрошу пройти со мной в отделение! Пойдемте, граждане, чего зря мокнуть?

И те, кто и так шел своей дорогой, остановились узнать, что случилось, и те, кто в самом деле считал, что что-то видел, — их было всего трое, отправились за лейтенантом. Причем так скоро, что Колька, вернувшись на место, только ошалело оглядывался. Вроде бы минуты не прошло, как Сорокин его отправил, — а вот уж и нет никого. Колька, открыв зонт, смирно стоял под ним и ждал Акимова, понимая, что бегать туда-сюда нет никакого смысла.

Тут с грохотом и дребезжанием прибыл автобус с опергруппой. Водитель распахнул дверь, выгрузились один за другим: незнакомый товарищ в штатском, в кожаном плаще и шляпе, дамочка в дождевике, глаза навыкате, губы поджаты, в руках — неведанной красоты фотоаппарат, да еще с прикрученной магниевой вспышкой. Последним выбрался знакомый уже медик Симак Борис Ефимович, маленький, сухой, похожий на воробья, разговорчивый, всеведущий и вездесущий. Выбравшись из автобуса, он немедленно начал возмущаться, что сыро и погода несносная. Увидев Кольку и узнав его, поздоровался, но ворчать продолжил:

— Погода фуфло и уйма постороннего народу.

— Я не посторонний, — криво усмехнувшись, объяснил Колька, — мой отец пострадал.

— Прости, — с чувством проговорил медик, — жив?

— Да.

— Это хорошо, а где он?

Колька указал.

— Потерпевший жив, — вслух повторил Симак, и, повернувшись, возмутился, — а что тогда меня выдернули? Скорой было бы довольно.

— Нет ее еще.

— Нет так нет, пойду гляну, раз уж все равно тут, — сказал он и отправился на дачу, предоставив коллегам возиться под дождем.

И снова Колька паинькой стоял в сторонке, с трудом сдерживаясь, чтобы не помчаться за Симаком. Он понимал, что помочь ничем не сможет, а помешать — помешает. Там и так уже есть одна никчема, Мур-Мурочка эта…

Тут он увидел, как отодвигается доска из забора, огораживающего Санькину голубятню, и оттуда лезет сам Приходько.

— Че, как?

— Жив.

— Фу ты, — и лишь после этого, протянув руку, хлопнул в утешение по плечу.

Немедленно возник товарищ в кожанке, развыступался:

— Тебе что тут, кино? Марш домой.

Санька нагрубил в ответ:

— Полегче тут! Это вот сын дяди Игоря!

— Товарищи, это что за шкет? — спросил муровец.

Приходько нагрубил еще раз:

— Ишь, сыщик! Имя пострадавшего не знает!

Колька, отвернувшись от неловкости, дергал приятеля за мокрый рукав. Кто знает, чем бы выступление Саньки закончилось, но тут возник запыхавшийся Палыч.

— А, Коля, ты тут. Здравия желаю, товарищи.

— Участковый, почему посторонние на месте происшествия? — придирался муровец. — Обеспечь порядок.

— Есть, — козырнул Акимов, справедливо полагая, что нечего тратить время на бесноватого. — Николай, я за тобой.

— Мне бы домой, Сергей Палыч, а то там Ольга одна, и мать должна вернуться с Наташкой.

— Да ненадолго. Расскажешь все, что видел-слышал, и домой, — неловко утешил Палыч. — Что ты. Не бойся, главное, что жив. Отвезут к Склифосовскому, а там врачи свое дело знают, сам не раз на личном примере убеждался. Пошли, пошли, чего время зря терять. А то, не ровен час, кто-то типа Аньки Приходько до мамы твоей добежит с новостями.

Санька немедленно вызвался:

— Я сгоняю.

— А, Приходько, легок на помине. Ты откуда вылез?

— От птичек, — пояснил паренек, пожимая плечами. — Вы-то как позабыли, что голубятня тут рядом?

— Да помню я, помню. Не подумавши ляпнул.

— Ну вот. Так я как раз кормил, и оттуда все видел.

— Все видел? — переспросил Колька.

— Все.

— Чего ж раньше не подошел?

— Как покормил, так и спустился. Чего бегать-то?

— Так, погоди, Коля. И ты, Санька. Пойдем с нами в отделение, в сушь, там и поведаешь все, что видел.

Разумный Приходько повторил предложение:

— Я вам сейчас все сразу расскажу — и побегу до Пожарских. Как раз раньше тетки успею.

Подумав, Акимов согласился:

— Излагай.

Санька выпалил:

— Новенькая, блестящая, серебряная «Победа», номер черный, оканчивается на цифры восемь и семь!

— Откуда выехала?

Санька указал рукой.

— Как разглядел цвет, цифры? Темно ведь, фонарей нет.

— Как раз молния ударила, — пояснил Приходько.

Колька подтвердил:

— Было, точно. И я помню.

— С тобой после, — остановил парня лейтенант. — И вообще лучше бы тебе не подслушивать, а то свои мысли растеряешь. Саня, припомни-ка, фары горели? Водитель сигналил? Может, скрип тормозов слышал?

— Не было ничего, ни фар, ни сигнала, ни скрипа тормозов, — уверенным тоном заявил Санька. — Летел, как дурень, на полной скорости, не тормозя. Вот Кольку обогнул.

— Уловил, — заверил Акимов, потирая лоб, — спасибо! — Поторопил: — Ходу, Санька, ходу. Торопись. Антонине Михайловне поклон передай и скажи, что ничего страшного, жив и будет в полном порядке.

Приходько собрался было бежать на своих двоих. Но тут его внимание привлек автобус, точней, водитель. Он курил, отворив дверь, свесив ноги из кабины и поплевывая. Санька свистнул особым образом, с переливами, шофер удивленно поднял глаза, присмотрелся:

— Санька? Это ты тут?

— Тут.

— Твоя, что ль? — Он мотнул головой на голубятню.

— Моя, дядя Федор, моя.

Шофер, поискав глазами руководство, которое шлялось где-то под дождем, причем в стороне от прочих смертных и совершенно не там, где следовало бы, вдруг спросил:

— А что, ты спешишь куда? Подброшу тебя, чего по дождю бродить.

— Да мне тут, неподалеку, на Советскую.

— Так и мне в те края. Поехали.

— А остальные? — для очистки совести спросил мальчишка.

— Не растают, — заверил водитель, — я их там, у отделения, обожду. Пусть трудятся.

Автобус скрылся. Сергей лишь присвистнул:

— Ну Санька! Взял и уехал, автобус угнал. Что ж мы с ними-то не отправились?

— Подождем еще, Сергей Палыч, — тихонько попросил Колька, не отрывая глаз от Тихоновской дачи.

Акимов вздохнул и заметил:

— Хорошо, скоро уж. А вот уже сирена, слышь?

Гудела по новой дороге скорая, появилась и она, блестя мокрыми боками, причалила к даче Тихоновых, из нее вышли люди в халатах, с носилками, вошли в калитку.

— Подождем, — уловив Колькин умоляющий взгляд, заверил Сергей.

* * *

Симак, дойдя до указанной ему дачи, в которую перенесли пострадавшего, уткнулся в закрытую калитку. Подергал, потом, глянув вверх, заметил двоих, курящих под дождем на балконе на втором этаже дома. Один спросил:

— Вы к нам?

— А к кому ж, — подтвердил Борис Ефимович, — если вы тут за хозяев. Как к вам войти?

Человек сказал:

— Момент, — и уже через минуту, открыв дверь, пригласил внутрь, протянув руку:

— Тихонов. Зачем-то жена закрыла, уж простите.

— Ну бывает, — заверил Симак, — ну пойдемте, пойдемте.

Прошли в дом, аккуратно вытерев ноги, очутились в гостиной. Симак увидел на диване человека с перевязанной головой, закрытыми глазами, заботливо укрытого пледом, и капитана Сорокина, который сидел рядом на табурете, точно охраняя.

Какая-то черненькая дамочка за столом курила, куталась в платок и постреливала настороженными зелеными, как у кошки, глазами. Симак поздоровался:

— А вот и я. Мое почтение, Николай Николаевич.

— Здравия желаю, Борис Ефимович.

— Говорил же, что и без меня бы управились, — сказал медик, по-свойски подсаживаясь на диван. — И первым делом поинтересуюсь: кто ж такую красивую перевязку сделал?

Сверху по крутой лестнице спускался второй гражданин, который ранее курил на балконе. В отличие от своего товарища — в форме, со шпалами и медицинскими змеями на погонах:

— Я, товарищ следователь.

— Врач, — поправил Симак.

— И я, — признался тот, протягивая руку. — Золотницкий Владимир Алексеевич.

— Коллеге — мое почтение. Вот повезло товарищу пострадавшему, что вы оказались рядом, — заметил Борис Ефимович и скомандовал:

— А теперь всех попрошу выйти, исключая Николая Николаевича. Там на месте суетятся разные, ищут свидетелей. Вы, товарищи, с балкончика видели, что произошло?

Золотницкий подтвердил:

— Видели. Как раз с балкона.

— Очень полезная вещь — балкон, — признал Симак, — а теперь, если вы не против…

— Я против, — грудным голосом, обиженно промычала барышня за столом.

— Такое бывает иной раз. Но если бы все были со всеми согласны, не было бы никакой эволюции, — вежливо отозвался Симак.

И, как-то безошибочно определив, к кому обратиться за исправлением ситуации, попросил:

— Товарищ Золотницкий, окажите содействие. — И сам, сочтя инцидент исчерпанным, принялся осматривать лежащего.

Военврач, подойдя к барышне, деликатно похлопал по руке:

— Мария Антоновна, придется пройти.

— Мы еще увидимся, — с сомнительным радушием пообещал Сорокин.

Мурочка, раздув ноздри, прожгла его взглядом, но не нашлась, что сказать. Симак учтиво проводил всех аж до двери, вытолкал, запер на ключ. Потом, вернувшись к дивану, задал прямой вопрос:

— Товарищ капитан, что все это значит?

* * *

Между тем там, под дождем, работа не то что не кипела, но даже не ладилась. Главный опергруппы, попав в непривычную ситуацию и потеряв из виду автобус, проявлял себя полным нулем, годным лишь на то, чтобы раздавать начальственные пинки. Поскольку командовать особо было некем, он нервничал и допекал девушку-эксперта, требуя «соображений». И та, сама не шибко опытная, уже почти что плакала:

— Что же вы от меня хотите? Дождь проливной, народу понабежало, как в метро! Что я должна вам сообщить?

— Ну вам виднее, что. Оперируйте тем, что есть. — И с озабоченным видом все осматривался, ища, кого бы еще пожурить, ибо начальственный зуд требовал выхода.

Попался на глаза Акимов, который стоял с Колькой, и как раз здоровался с вновь прибывшими, четой Тихоновых и с Золотницким.

— Товарищ участковый, почему не обеспечили охрану места происшествия?

Однако тут не выгорело. Ему противостоял не какой-то новичок, а Акимов, порядком закаленный и обогащенный опытом, воспитанный неустанными поучениями Остапчука и нагоняями руководства.

Поэтому Сергей даже ухом не повел. Он был очень занят тем, что жадно внимал свидетельнице Тихоновой, которая вновь бубнила что-то взволнованно и мало понятно, видимо, излагала свои страхи и переживания. Лейтенант не желал упустить ни детали, и только когда поток невнятной болтовни иссяк, заботливо уточнил, все ли сказано, далее еще дал дамочке время подумать — и лишь потом ответил на вопрос постороннего, не своего руководства:

— Товарищ капитан, разрешите доложить: охрана места происшествия обеспечена тотчас по прибытии на место такового.

— Ну а следы почему не сохранили?

— Сохранность следов обеспечена, насколько позволили погодные условия.

Неопытный начальник не нашелся, как отругать в ответ, и проявил свое превосходство тем, что оттер Тихоновых и Золотницкого в сторону, принялся беседовать с ними. Мурочка, освежившись под прохладным душем, снова принялась бубнить. Капитан с многозначительным видом задавал вопросы, попытался даже что-то записать, но на бумагу и планшет вылилось не менее ведра дождевой воды, и все поплыло.

Колька инстинктивно схватил Акимова за рукав. Из калитки Тихоновской дачи выносили отца, прикрытого по горло простыней, и Сорокин заботливо держал над ним зонт. Симак что-то объяснял коллегам-медикам, те, видимо, знакомые с ним, посмеивались и беззлобно огрызались. Пострадавшего погрузили в автомобиль, хлопнула дверь, и скорая умчалась. Вскоре капитан и врач присоединились к обществу. Сорокин, подойдя и не дожидаясь вопроса, сообщил:

— Отвезут в Склифосовский.

— Правда? Здорово! — по-детски не сдержался от выражения эмоций Колька. — А что…

— Сотрясение мозга, переломы, потеря памяти и речи.

— Неужели? — уточнил военврач, как бы с удивлением: — Видать, сильный был удар.

— Я не могу вам сказать, товарищ, я не специалист, — заметил Сорокин, — транслирую услышанное. Критически тяжелое состояние.

— Спасибо, — хрипло выдавил Колька, отвернулся, сделав вид, что услышал что-то за спиной. Из глаз наконец полились слезы, хорошо, что под дождем не заметно.

— Товарищ Акимов, а что это вы тут, со свидетелями, да не в отделении? — поинтересовался Николай Николаевич.

— Ждали, пока отправят.

— Это я настоял, — твердо сказал Колька.

Капитан усмехнулся:

— Ну, заняли круговую оборону, два сапога пара. Отправляйтесь в отделение. А, между прочим, товарищи, где ваш автобус?.. Борис Ефимович!

— Уехал, — почему-то радостно подмигнул Симак, — так что лучше уж идите. Мы вас догоним. У меня тут еще воспитательный процесс.

Сорокин позвал муровца:

— Товарищ капитан, вы как, с нами?

Тот, не выпуская из виду Симака, заявил, что нет, и многозначительно добавил, посмотрев в сторону эксперта:

— Тут еще много работы. Надо проверить, не остались ли незафиксированными следы, — и он ушел.

— Какие следы? Нет тут никаких следов! — чуть не простонала эксперт. Прическа у нее растрепалась, с дождевика обильно струилась вода, свой драгоценный фотоаппарат она прятала под одежду, стараясь спасти его от влаги.

— А нет — так найдем! — бодро заверил Симак, подхватывая ее под ручку. — Анастасия! Соберитесь! — И повел ее в сторону, противоположную той, куда удалился начальник — капитан из МУРа.

Сорокин же, чему-то улыбаясь, пригласил:

— Товарищи свидетели, прошу со мной в отделение.

— На чем? — требовательно спросила Мурочка.

— А вот пешочком, — пояснил Сорокин.

— Нельзя такси вызвать?

— Мурочка, — начал было супруг, она его оборвала:

— Оставь меня в покое!

Золотницкий мягко заметил:

— Мария Антоновна, пока такси сюда доедет, мы уже простудимся насмерть. Пойдемте, товарищи.

И они ушли.

Девушка-эксперт, которая снова и снова блуждала по какому-то одной ей известному маршруту, наконец остановилась, принялась осматриваться.

— Я тут, — напомнил Симак, сжалившись над ней. — Пойдемте, Настя. Смелее.

Сначала он просто ходил за ней следом, потом принялся учтиво, ненавязчиво помогать. Сначала задавал заинтересованные, уважительные вопросы, выслушивая с большим вниманием ответы, в большинстве своем сбивчивые, невнятные. Впрочем, девушка, оттаяв душой после окриков бесцеремонного, бестактного руководства, постепенно отвечала все вразумительнее. Доверчиво излагала Борису Ефимовичу свои соображения, а тот, галантно одной рукой поддерживая измерительную ленту, другой держал над экспертом раскрытый зонт — такой яркий, весь в причудливых цветах и драконах, неуместным пятном он красовался среди всего этого серо-черного мокрого действа.

Конец ознакомительного фрагмента.