7
Год назад в квартире дома Гладковых прогремел выстрел. Взрослые и дети заполонили лестничную клетку, взволнованно спрашивали, в чем дело.
— Это у Зыковых, — первой сообразила Оля, указывая на дверь, где проживал получивший квартиру военный капитан с супругой.
Словно в подтверждение ее слов, дверь распахнулась и на лестницу с ужасным воплем выскочила бледная растрепанная Зоя, жена капитана, в ночнушке и папильотках. Истошно крича, она кидалась на стены, хватала людей за грудки и вообще выглядела как помешанная. Соседи, войдя в квартиру, увидели на кровати труп хозяина, а рядом, на полу, — пистолет, по всей видимости, выпавший уже из мертвой руки.
Акимов поежился, вспомнив эту картину. Зоя Зыкова, полуголая, как будто не соображала, где она и кто все эти люди, водила пустыми глазами, истерично икала и отталкивалась руками, так что Вере Вячеславовне понадобилась помощь соседей, чтобы накинуть на нее халат.
На допросе Зыкова показала, что в тот вечер они были в гостях на именинах, затем выпили еще дома, и она, Зоя, легла отдельно на кушетку, потому что капитан был сильно пьян.
— Зачем же вы еще-то усугубили? — деликатно попытался уяснить Акимов, но она лишь руками развела:
— А что поделаешь? Муж в последнее время выпивал, были претензии по службе, начались болезни, к тому же он сильно храпел…
Она снова завыла, да так по-бабьи, что пришлось прервать допрос.
Вскрытие показало, что причиной смерти капитана стало сквозное ранение в область правого виска. Убитый был правша, вокруг раны ясно были видны ожог и частицы пороха у входного отверстия. Это убедительно подтверждало, что выстрел был сделан в упор. Экспертиза подтвердила и тяжелую степень опьянения покойного.
Все это воспринималось как пустая формальность — и так было понятно: напился и застрелился.
— А причины? — недовольно спросил Сорокин у прокурора.
— Бытовое пьянство, морально-нравственное разложение, проступки по службе, — с нетерпением отозвался тот. — Сорокин, что тебе еще надо? Конец года, между прочим.
И дело прекратил.
Вот почему Акимов удивился, обнаружив однажды практикантку изучающей это самое прекращенное дело.
— Сергеевна, тебе что, делать нечего?
— Есть, — возразила она, что-то черкая пером на бумаге, — и тут тоже.
— В каком смысле?
— В таком, что мы как-то моментально схватились за версию, что он покончил с собой, подсунутую вдовой убитого.
— Убитого? — удивился Акимов.
Сергеевна подняла глаза и твердо повторила:
— Убитого.
— С чего ты взяла?
— О, это долгая история, — с некоторой издевкой начала Сергеевна, — вы, например, знаете, что Зоя, погоревав всего-то полгода, вселила в квартиру некоего товарища Аркадия из снабжения войсковой части, в которой служил ее супруг?
— Нет, не знал. И что?
— Допустим, это ни о чем не говорит, — согласилась практикантка, — она — женщина еще молодая, чего бедовать одной? Однако в некрасивом деле с пропавшими продпайками, которое пытались повесить на Зыкова, фигурировал в том числе и этот товарищ Аркадий. Это, как говорится, раз.
— Ну-ну, — усмехнулся Акимов, но Сергеевна и ухом не повела.
— Вот вам и два: товарищ Аркадий, как сообщила его жена…
–…то есть как — жена?
— Именно. Ради Зои он бросил жену с двумя детьми, двух и четырех лет. Так вот, брошенная жена товарища Аркадия утверждает, что он… простите, ее лексика, «путался» с этой дамочкой со времени рождения младшей дочки. То есть целых два года. Устойчивая связь. Так?
— Так.
— После того как товарищ Аркадий обосновался в квартире Зыкова, Зоя бросила работу, соседи — Гладковы, Соколовы, Масальские и прочие — отмечают, что у нее появились замашки состоятельной дамочки. А уж как ее разнесло!
— Забеременела?
— Отъелась, — прямо заявила тощая Сергеевна. — А теперь о главном.
Она, придвинув листок, снова принялась чертить какие-то оси, давая пояснения по ходу:
— Тут входное отверстие, вот выходное, следовательно, пуля имела уклон вот под таким градусом…
Акимов с уважением смотрел на эти вычисления и терпеливо ждал, когда ему пояснят, в чем смысл. Сергеевна, осознав, что ее выкладки не воспринимаются, сказала прямо:
— Если принять за исходное то, что Зыков находился в положении лежа, то мне, для того чтобы поверить в то, что он сам, своей правой рукой, застрелился, не хватает сантиметра.
— Всего-то? — съехидничал Акимов.
— Целый сантиметр, — ответила Сергеевна. — Необходимо эксгумировать труп.
— Тебе надо — ты и занимайся.
И она занялась. На изумление, Сорокин весьма заинтересовался ее выводами и всецело подключился к решению вопроса. Это оказалось непросто, поскольку бедного Зыкова хотя и не похоронили за оградой — все-таки двадцатый век на дворе, — но могила его была сильно запущена. Так и лежал он — хуже собаки, даже без таблички с именем и номером.
В общем, на основании новых осмотров, вычислений, экспертиз и экспериментов, кропотливого восстановления наиболее вероятной траектории полета пули стало совершенно очевидно, что Сергеевна со своей геометрией попала, что называется, в яблочко. Сантиметра, а точнее восьмидесяти семи с половиной миллиметров, не хватало для того, чтобы Зыков на самом деле мог застрелиться. Дальнейшие детали — приглашение Зойки, разговор с ней, предложение посчитать самой, наконец, предъявление результатов исследований — были уже делом техники, которую Сорокин взял на себя. Сергеевна наотрез отказалась в этом участвовать.
— Противно, — заявила она, — готова понести наказание за непослушание.
Конечно, никому и в голову не пришло наказывать практикантку.
Припертая к стенке Зойка призналась, что и вправду сошлась с товарищем Аркадием, который вертел темными делами по снабжению воинской части, неплохо на этом наживаясь; созналась, что Зыков постепенно начал это подозревать, а заодно и прозревать, и как она хладнокровно разыграла самоубийство несчастного капитана, предварительно как следует его напоив.
Товарищ Аркадий занял твердую позицию: нет, об убийстве он ничего не знал. По итогам тщательного расследования так и оказалось. Правда, возмездия он не избежал: в скором времени ему пришлось сесть уже по поводу хозяйственных махинаций.
И долго еще орал Сорокин за плотно прикрытыми дверьми и в отсутствие Сергеевны:
— Зубры, опера, вашу мать, девчонка мордой ткнула, как щенят в лужу!
— Николай Николаевич, вы же сами… — попытался было оправдаться Акимов, но был немедленно заткнут:
— Станешь моим начальником — рот откроешь. Меня мордой уже другие повозили, теперь моя очередь.
Всего обиднее было то, что Сергеевна ни слова не проронила в укор или обличение. Девчонка просто сделала одну работу и принялась за другую, не претендуя на то, чтобы кому-то что-то указывать и вообще верховодить старшими.
